у времени в плену
| Вид материала | Документы |
- М. М. Пришвин «Деревья в плену» Цели урок, 45.79kb.
- Пастернак Борис Леонидович у времени в плену?, 187.24kb.
- Дайджест прессы. Февраль 2011г.(48) Средства массовой информации о Бауманском университете, 227.4kb.
- Машина времени или механизм перемещения в пространстве и времени, 134.4kb.
- Социология свободного времени понятие свободного времени, 54.58kb.
- Фёдор Григорьевич Углов, 14350.81kb.
- Ломехузы над пропастью, 2695.42kb.
- Урок: математика. Класс: 3 А. Тема: Единицы измерения времени. Календарь. Неделя, 50.55kb.
- Сценарий Нового года «Дед Мороз в плену у Соловья-разбойника» Ведущие (девочка и мальчик), 65.5kb.
- Координационный совет российского союза научных и инженерных общественных организаций, 61.28kb.
"ИЛЛЮЗИОН"
США, 1997, 1.42, реж. Гас Ван Сэнт, в ролях: Хоакин Феникс, Иллеана Даглас, Кэйси Эффлек, Мария Туччи, Дэн Хедайя, Кертвуд Смит, Сьюзэн Трэйлор, Майк Рисполи
Чёрный верблюд разогнался, оттолкнулся и взмыл в воздух. Группировался он еще неловко, но голову уже прижимал неплохо, а ноги поджал так просто классно. 3D-сальто-мортале Руди оценил на три с плюсом - и это был явный прогресс.
Но что-то осталось в памяти занозой: Руди прокрутил анимацию обратно, но теперь сосредоточился на накидке-попоне с золотыми квадратами.
Во взлёте накидки, её плавном планировании и точной посадке на спину мозолистоногого Юги был свой, особый смысл, который, возможно, затмевал всю эту анималистическую акробатику.
Накидку моделировали, создавали помощники, которым Руди обозначил только два ключевых момента: взлёт накидки при разбеге и точное приземление, если так можно сказать, после сальто.
Но там было больше, гораздо больше: захват и покорение воздуха, мощь и трепет одновременно, плавность и одушевлённость изгибов материи, начальная зажатость и финальный триумф золотого отблеска, почти назаметный, но ясно обозначенный провал, когда накидка критически сморщилась и готова была рухнуть вниз никому не нужной тряпкой.
Всё это задевало, потрясало: Руди даже не снял ногу с ноги и торопливо записывал свои впечатления в такой неудобной позе.
И вдруг ручка помимо его воли записала слово "подгон" - и Руди, ломая ветки и собственные рёбра, провалился в свою самую глубокую яму-ловушку.
От невыплеснутой боли крошились плотно сжатые зубы, голова отяжелела и стремилась оттолкнуться, оторваться от покалеченного, изодранного туловища.
Вот в чём источник всех его бед: Руди с лёгкостью, с воодушевлением склеивал все плюсовые фрагменты мозаики, а минусовые или отбрасывал, или старался не замечать.
Псевдооптимистический, подружившийся с надеждой уродец, которого он вылепливал и лелеял внутри, всегда был далёк от настоящей, неоскоплённой реальности - и уже изначально предназначался на заклание.
Односторонний подход к деталям - как просто и ясно звучит, какая прозрачная формулировка - но сколько опасностей и разочарований она уже принесла Руди - и сколько их еще впереди.
"КОЖЕГАР"
США, 2005, 1.31, реж. Уильям Брент Белл, в ролях: Адам Голдберг, Фрэнк Мюниц, София Буш, Джон Фостер, Синти ЛеБлан, Билли Слотер, Джим Бишоп
Мимо заполошенной гурьбой, ошалелым стадом промчались коровы, основное сырье для местных котелен.
Дэнкташ затушил самокрутку и спустился в подвал к печи. Под наклонным рукавом валялась гора свежевыгруженных шкур. Их доставляли прямо со скотобоен, и они воняли неимоверно - разлагающейся кровью, тухнущим мясом, преющей кожей. Не помогала и вата, вставленная в ноздри.
Через полчаса Дэнкташ, оглушённый жаром печи и копаниями в мертвечине, выбрался на воздух. Изо дня в день: он привык к этой трупокостюмерной, где ощущал себя отрытым из-под земли, разбуженным покойником - зато его душа полностью очистилась от мездры и ворвани, от кисты и коросты (он уже не мог ни мыслить скотобойно-паталогоанатомическими терминами). Вот только зачем ему чистая душа, он не знал.
Те же коровы, но уже в обратном направлении, сбивая и топча друг друга, протопали в метрах десяти от него. Тут только Дэнкташ заметил, что за ними гнались небольшие зверьки, размером с кошку, со стоячими ушами, узкой мордой и длинными хвостами без шерсти. Это были гаши, помесь собаки и крысы, которую получил в лаборатории явно сумасшедший генетик из Балтимора.
Дэнкташ впервые видел гашей так близко и теперь понимал, почему они захватывали всё новые территории. Они были неутомимы, умны, организованы, безмолвны - и беспощадны.
Снова спустившись в подвал, он подумал, что сходит с ума: зверьки-мутанты заполнили всё помещение. Вилами Дэнкташ стал разгонять гашей, сбрасывая самых наглых в жерло печи.
Некоторые выбирались обратно и огненными клубками атаковали его. Его сырая, грязная одежда стала тлеть, гореть в отдельных местах. Чтобы потушить пламя и отвязаться от гашей, Дэнкташ стал зарываться в гору шкур. Только бы не потерять сознание - ни о чём другом он не мог сейчас думать.
"КУТТИ САРК"
Швеция, 2005, 1.51, реж. Андерс Банке, в ролях: Томас Хеденгран, Манс Натанаэльсон, Карл-Эке Эрикссон, Петра Нилсен, Бьёрн Андерссон, Эмма Эберг, Андерс Карлссон, Никлас Грёнберг
Кашель морских сражений: ядра взламывали борт сухим, древесным хрустом, который распространялся по парусному судну размытым гулом будущего водного савана над головой.
Размытость звука сменилась тишиной: микронным сдвигом медной жилки аудио-провода, насмехающегося над кукольной беззвучностью сгоревшего пороха, клубами дыма скрывающего парусник противника.
Это всё ненастоящее: эмоции без сопереживания, ощущения без уколов - иголка, скользящая вниз по обвисшей нитке - взгляд ждёт, когда металл отделится от хлопковой скрутки и обретёт свою истинную вертикальность.
То ли дело десять часов до этого: кадык, судорожно проталкивающий вниз холод и покой воды из оловянной кружки, закрытые, но не спящие глаза, плавающие в морской качке тревожного ожидания, шорох разыгравшихся каютных мышей, уже не щадящих своих отложенных запасов - зерновых ароматов засохшей корочки.
Последняя ненасытность - во всём и везде: в бессонных мыслях, в обострившейся чувствительности, в воспоминаниях охранительных молитв, исторгнутых из памяти свинцовым запахом типографской краски.
Смиренная разжиженность, послушная текучесть еще не пролитой крови - не развороченной, цельной плоти, прощающейся со своей нерасчленённостью, взывающей к боли, быстро теряющей сознание.
Наслаждение безмолвием до первого выстрела - и сожаление о былом безразличии к нему. Взлёт, побег мыслей вверх по коричневым росчеркам вшитых полос на выцветше-кремовых парусах - и их краткий полёт к солнцу, еще не закрытого искрами и копотью горящих палубных досок.
"ЛАНГФОЙЕР"
США-Германия, 2004, 1.58, реж. Роб Шмидт, в ролях: Десмонд Харрингтон, Кевин Зегерс, Джефри Райт, Элиза Душку, Джереми Систо, Эммануэль Шрики, Винсент Киртхайзер, Джулиан Рихингс
Узкие ворота заклинило, осталась лишь узкая щель, в которую не пролезть и пятилетнему ребенку.
Джаред звал на помощь Абеля, но тот отбивался от двух косматых уродов, которые подступали к тому с двух сторон, тупо, но настойчиво.
Кьяра распутывала Дебору, которая святым Себастьяном была привязана к вкопанному в землю столбу посреди двора. Но быстро это сделать было невозможно: всё её тело было утыкано острыми дротиками, впивавшимися в живую мишень. Когда Кьяра вырывала очередной, глубоко вошедший под кожу дротик, Дебора теряла сознание.
Зажигалка в руках Джареда дала небольшое узкое пламя, которым он надеялся поджечь ворота. Промокшие после дождя толстые брусы горели неохотно, идя в разрез с реальной ситуацией, близкой к критической.
Совершенно случайно Джаред заметил, как стала оплывать, колебаться ограда двора там, где на неё попадали искры от горящих ворот. Ограда не теряла физическую прочность, но покрывалась волнами зыбкости, в которых она вполне могла бы исчезнуть.
Джаред с самого начала подозревал, что они только провалились в яму ужастиковой преисподней, где обитали эти косматые уроды, а значит, могли каким-то образом выбраться из неё.
С той стороны, где языки пламя были больше, ограда оплывала тоже больше, хотя пламя её и не касалось. Надо попробовать: Джерад бросился к машине, вырвал из багажника канистру с бензином и набрал полный рот горючего.
Уроды-космачи оглушенными крысами уже лезли из подвала, где их заперли, навалив на крышку кучу мебели. Одни бросились в ту часть двора, где отбивался от космачей Абель, другие, крича и улюлюкая, приближались к девушкам, которые не могли отделаться от столба, держащего одну из них.
Джерад никогда не делал ничего подобного, надо было рисковать: он выдул бензин на язычок пламени зажигалки. Огромный, длинный столб огня вырвался почти вертикально вверх. Ограда, горящие ворота, дом космачей, столб посреди двора - всё оплывало, ёжилось, растворялось. Космачи тоже потеряли подвижность, ближайшие к пламени превращались в уже не страшные студни, катились ртутными, несмачивающимися шариками по траве, которая одна сохраняла свою реальность, видимо, принадлежа сразу двум пластам времени.
Спасенные лежали на траве, раскинув руки, еще не веря в свое чудесное спасение. Только Джерад не мог расслабится и расстаться с канистрой. Далеко откатившиеся ртутные шарики бывших космачей стали набухать, приобретать знакомые очертания.
Новый столб огня опять закатывал космачей в шарики: надо было поскорее бежать из этого проклятого места - их приключения, по всей видимости, пока были далеки от развязки.
"ЛЕТАЮЩАЯ ДОМОВИНА"
Украина, 2004, 0.25, реж. Тарас Ткаченко, в ролях: Тарас Ткаченко, Яся Яременко, Алекс Печарица, Виктор Ериненко, Женя Эмельянова, Наталья Озирская, Женя Романчук
"Ложись!" - скомандовал кто-то внутри. Панас хотел огрызнуться, но уже летел подкошенным снопом вниз, лицом в грязь просёлочной дороги.
Что-то большое, гладкое, похожее на сплющенное, оструганное бревно пролетело над головой, едва не касаясь бритого затылка Панаса. Его аккуратно завязанный в пучок оселедец метнулся от напора воздуха вперед и уткнулся кончиком в жидкую, разъезженную грязь.
"Спаси и сохрани", - шептал Панас, выдувая изо рта противную земельную жижицу, но перекреститься не мог. Чтобы хоть как-то защититься, он вытащил из ворота расшитой рубахи крест и приладил его в ложбинку затылка.
Домовина из светлых, грубо поструганных досок вскоре вернулась, но пролетела уже гораздо выше, не желая, видимо, попадать в отблеск сияющего на солнце креста.
Выждав некоторое время, Панас встал, кое-как отчистился от грязи, вырвав пучок спелой ржи с соседнего поля, и чуть шатающейся походкой пошёл к лесу, который нельзя было обойти.
Углубляясь в заросли, Панас стал отмечать, как сплетались перед ним прежде редкие кустарники, узлами завязывая веточки, выворачивая листья так, чтобы он не видел тропинку. Корни деревьев вспухали барьерами на его пути, норовя исподтишка зацепить его ноги.
"Зачем я вам нужен?" - спросил неизвестно кого Панас, готовый уже побрататься с отчаянием, с которым никогда ранее не приятельствовал.
"Уж больно хорошо пляшешь", - то ли серьезно, то ли издевательски шептали, шелестели глухие голоса леших, бурые гривы которых стали появляться среди деревьев.
Лесные цветы уже сплетали венок вокруг головы Панаса, которая стала клониться вниз под пахучей тяжестью, веточки оборачивались вокруг ног и рук, хвойные побеги лезли под рубаху, лесной дёрн наваливался на голые ступни, не пуская дальше. Листья залепляли глаза, примиряя Панаса с грядущей темнотой.
"ЛИШНИЙ ШАГ"
Южная Корея, 2001, 1.51, реж. Янг-Джан Ким, в ролях: Хеон-Джан Шин, Донг-Ик Джанг, Тае-Хва Сео, Хи-Сеон Ким, Хан-Джарл Ли, Хак-Шеол Ким, Ю-Бонг Джи
Кому и чему он сейчас принадлежал (Алый Снег стал легче зонтика одуванчика, который послушен только ветру и собственному желанию улететь):
гибкому полёту стрелы, нашедшей узкую щель между его ребрами и прорвавшей его лёгкое
стекающим капелькам крови, которые не несут, а вытесняют кислород
острию меча, углубляющемуся в каменную россыпь и еще способному удержать его вес
почернению солнца, которое замечают только его затуманивающиеся глаза
Не так представлял себе Алый Снег свой последний час, в котором было еще много от того, что могло удержать от неминуемого угасания, отделения - он всё еще принадлежал:
любимым устам с дыханием, свежее и притягательнее водной лилии, которая раскрывала свои лепестки лишь для него одного
белоснежной груди, которая лучилась теплом и доверием в его горячую ладонь
переплетению их длинных смоляных волос, которые рассыпались, перекатывались, образуя над ними зонтик, шалаш, одеяло, жаркий покров
шёлковым ресницам, которые могли поднять его в небеса или бросить в бездонную пропасть
Не эфемерная, а реальная пропасть была перед ним, с острыми камнями внизу, которые вырастали из прозрачной воды и хотели отобрать у него:
розовые рассветные облака, вытягивающие солнце из утренней спячки
осенний загар высыхающих листьев
жемчуг росы
дыхание
Один лишний, неверный шаг - и невесомое тело Алого Снега падало, летело навстречу - своему покою, своему смирению, своей разлуке.
"ЛУЧШЕ СДОХНУТЬ"
Великобритания, 2003, 2.02, реж. Лоуренс Данмор, в ролях: Дэвид Тьюлис, Розамунд Пайк, Том Холландер, Франческа Эннис, Пауль Риттер, Труди Джексон, Том Бурк, Келли Рэйли
"Лучше сдохнуть, чем опозорить свое имя", - эта мысль стала болезненно-навязчивой для Келвина. То, что эта мысль возникла, уже означало: ты на пороге такого позора. Вести хозяйство, кутить, прожигать жизнь как большинство тебе подобных аристократов, служить при дворе юной королевы Виктории - возможностей было, хоть отбавляй.
Быть как все, не хуже и не лучше, - счастье безвыборной жизни, покой безбедной и не загруженной головы, одной из тех, кто будет фоном вечному и бессмысленному движению высшего света.
Стоит ли ломать себе жизнь, упираться рогами упрямого барана, подставляться под насмешки знающих правила особ, которые грешат и беспутствуют в строгих рамках аристократического приличия.
Так бы сразу и сказал: ты боишься их насмешек, их презрения, их разговоров о тебе - тебе вольготно, покойно в твоей уютной скорлупе, которую ты не хочешь покидать.
Келвин продолжал уговаривать, убеждать себя остановиться, не делать роковых шагов, законсервировать, засушить свой дар - словно он был его хозяином.
А как же те, кого он уже спас, кого успел предупредить - о грозящем наводнении, о разбойниках на дорогах, о молнии, которая их настигнет. Не все послушались его, хотя он действовал крайне осторожно, но те, кто внял его деликатным советам - остались в живых.
Этот дар провидца принесёт лично ему (он знал это) одни несчастья, изгойство, одиночество, мученическую смерть через пять лет - но разве он вправе распоряжаться им по своему усмотрению. Дар сам нашёл его, а значит, был уверен, что Келвин преодолеет свое малодушие и поступит так, как было должно.
"МАЙСКИЙ СКЛЕП"
СССР, 1983, 1.37, реж. Александр Итыгилов, в ролях: Владимир Талашко, Ольга Матешко, Галина Макарова, Пантелеймон Крымов, Елена Зубович, Владимир Селивохин, Евгений Александров, Ольга Калмыкова
Великий хирург продолжал свою врачевательскую миссию и за пределами своей жизни: он спал вечным сном на глазах у всех любопытствующих, которые смотрели на него через стекло саркофага и учились привыкать к лику смерти.
В похожий майский день, среди цветущих вишен, окружающих часовню со всех сторон, делать это было не трудно, но напечатанные позже фотографии говорили о том, что так только казалось. Затаённая грусть дымчатой вуалью оттеняла лица сидящих на скамейке мемориального парка, но лицо Дмитруся было особенно печальным.
Такой весны еще не было в его жизни. Желание угодить всем - и никому, остаться хорошим для всех, помирить непримиримое: не удалось и не удастся. Нервный срыв два месяца назад искромсал, разрушил его - и Дмитрусь бродил по дымящимся руинам себя самого, прежнего, и потерянно подбирал то, что еще можно оживить, отчистить, починить.
Все ходили купаться к Южному Бугу, а он, отказавшись, сидел в гостиничном номере затворником, собирая себя по кусочкам, по атомам.
Он как-то странно простудился, два месяца выгонял из себя кашель - и всё никак не мог согреться.
Озябли, простудились и его душа, и его совесть. Вылечить их было труднее, это занимало гораздо больше времени. Только к осени Дмитрусь заметил в себе перемены к лучшему, но вернуться к ясной, прозрачной, безвинной жизни ему так никогда и не удастся.
"МАЛИНОВЫЙ ЗАНАВЕС"
США, 1935, 0.20, реж. Хью Харман, Cartoon-средство от мигрени
Невыносимо болела голова: десять римских легионеров неспешно подошли, воткнули свои копья и застыли гипсовыми изваяниями. Джилс едва прикасался к торчащим из головы копьям, а они тут же ломались, как тоненькие, жёлтые макаронинки. Вместе с ними падали потерявшие опору легионеры и рассыпались белой пылью, которая выедала слезившие от сухости глаза.
Джилс уже мог встряхнуть головой, но лучше бы он этого не делал: внутри колыхались отколовшиеся наконечники - беспокойный холодец зажелировавшихся железок.
Бормотание, скрип, легкие удары, гул - возрастали прибывающим звуком сползающих по склону мелких камешков. Стоячий воротничок вздёрнутых нервов натирал и резал шею - до начала оставалось не более десяти минут.
Занавес и жёг, и успокаивал одновременно. Джилс чуть отодвинул его и стал рассматривать зал: роение обеспокоенных пчёл, собранных вместе по неведомой им причине, определение которой им хотелось и отсрочить, и приблизить. Эта тревожная двойственность волнами шла из зала на сцену и отражалась недвижностью закрытого занавеса.
Складки занавеса шевелились от беспорядочных волн тревоги и любопытства: зрители думали, что кто-то неловко и нервно ходит по сцене, а актёры списывали это шевеление на разгулявшие сквозняки и поневоле чихали в кулачок, радуясь возможности отвлечься.
Возбуждение и отчаяние актёров, усиленные нетерпением зала, уже били из щелей пола бело-фиолетовыми струями колеблющегося эфира, что заставляло осветителей побыстрее включить софиты.
Джилс шагнул, провалился в воронку сцену, беспомощно цепляясь глазами за медленный бег сморщившегося занавеса. Ветренная, полная непостоянства помощь лишь усмехнулась и окончательно скрылась за кулисами. Спасение спускалось сверху, с колосников сцены - невидимыми сетями, которые Джилс расправлял и забрасывал в зал. Головную боль сняло как рукой, всесилие вырывалось из него протубернацами пламени, которыми он стал зажигать, обжигать собравшихся. Костёр действа потихоньку разгорался.
"МЕРТВЕЦКИ ПЬЯНЫЙ ЛИВЕНЬ"
США, 1984, 1.45, реж. Фрэнсис Форд Коппола, в ролях: Фредерик Форрест, Ребекка Де Морней, Хэрри Дин Стэнтон, Дайан Лэйн, Крис Пенн, Хавьер Грайеда, Херб Райс, Аллен Гарфилд
Неподвижный океан звёзд был тих необычайно. Хотелось кричать - от несправедливой стылости немигающего холода. Но эта обманчивая неподвижность длилась лишь несколько томительных секунд. Крик вышел выдохом восторга - ночное небо продолжало жить - вопреки всему.
"Опущенный в белила воздух", "слезливые сапфиры заплаканных небес", "прозрачной синевы разрезанный пирог", "воткнутый в бесконечность нож", "распущенный клубок распавшихся лучей", "заснувший сторож лунных кладей". Хельмут не мог вспомнить, есть ли множественное число у слова "кладь". Но не только это его волновало, а больше всего: несвязность строк и рифм. Стройность фраз, разрозненных обрывков не хотела превращаться в ритмичность стиха, в единый блок формы и смысла - как будто всё время упиралась в частоколы худых бревен-спичек, которые сами с хрустом ломались, но и пройти не давали.
"Спиваюсь", - он произнёс то слово, которое кружилось над ним весь день как чёрный ворон беды. Это слово было одиноко, покинуто всеми, как и он сам, ободрано до щепы собственной виной, не имело ни глаголов-друзей, ни наречий-врагов, никуда не вживлялось - лишь в собственную безысходность.
Может быть, это низкое небо ночи опускало его на землю и не давало сплестись словам в стихи прикованного к ним стихотворца. Дурновкусие - укладка рядом похожих слов: от этого Хельмут еще больше опечалился, словно обнаружил внезапно сетку угрей на безупречно чистом лице. Нет, надо вернуться в день, к лугам, к пастбищам, по которым он бродил сегодня целый день. Надо искать вдохновения у света, если тьма теперь к нему неблагосклонна.
"Зелёный карнавал налившейся земли", "распятых бабочек отвязанный полёт", "растратчик пламенный предутренней росы", "звенящих колокольчиков немое лихолетье", "погост упавших и разбившихся лучей". Даже в изумруде лугов он не мог похоронить свою захмелевшую тоску: минорность завоевала не только его ночь, но и его день.
Пока Хельмут разбивался бессильной волной об утёс несложения стихов, небо затянули дымчато-серые облака, стёршие ковёр поблекших алмазов. Птичий дождь мелкими метеоритами рыхлил песок, туша волшебную лампу - поэтических искр неразгоревшегося костра воодушевления. Нежданный разбойник-ветер пригнал водную вздутость кучевых облаков и развязал маленькую бурю.
Хельмут приободрился и быстро нашёл точное определение беспокойному, хлёсткому, размашистому, срывающемуся под порывами ветра ливню, но не хотел, не мог, не решался произнести его вслух - кислота стыда уже съела сегодня всё его вдохновение и весь небольшой запас его душевных сил.
"МОКРОЕ ЛЕТО"
США, 2003, 1.57, реж. Тодд Хэйнс, в ролях: Уильям Херт, Джулианна Мур, Дэниэл Сачет, Барбара Гаррик, Райан Уорд, Оливия Беклунд, Эдди Иззард, Дэнни Хут
"Доволен. - Чем же. - Собой, конечно. - Не понимаю, о чём ты. - Опять прикидываешься: вижу, что доволен. - Как сказать, как сказать. - Согласись, это подло. - Это ты чересчур, правда, если принять всё за чистую монету. - У тебя чистых-то и нет, одни краплёные карты. - Есть же преувеличение, гротеск. - Какой-то уж очень обидный у тебя гротеск. - Да, уж какой есть"
Фрэнсису давно не давала покоя мысль о том, действительно ли такая уж ровная трава на стриженых газонах. Ничего не оставалось делать, как проверить это самому. Он сделал вид, что потерял что-то маленькое, но очень важное, и стал сантиметр за сантиметром исследовать газон. Улучив момент, уткнувшись в траву почти носом, Фрэнсис подробно осмотрел газон во всех направлениях. Не зарадуешься: что-то похожее (давно, правда) он уже видел - это был пьяновспаханный, клочковатый пейзаж на головах таких же новобранцев, как и он, когда их отправляли во Вьетнам.
Неприкрытое любопытство соседей взбесило его: Фрэнсис стоял, согнувшись в три погибели, и делал вид, что прихватило сердце. Суета, беспокойство, возгласы: Фрэнсис приветливо помахал рукой и сказал, что стало лучше.
"И охота тебе паясничать, они же неплохие люди. - Знаю, но уж больно любопытные. - Что ж с того, старайся не обращать внимание. - Стараюсь"
Пошёл дождь, вернее не пошёл, а только сделал вид, как бы извиняясь за предстоящее неудобство. Капли падали изредка, тот тут, то там, и этот извинительный, стеснительный сюрпляс продолжался достаточно долго - но это совсем не огорчало, а даже наоборот.
"А вот ты не умеешь просить прощение. - Я, и не умею, быть того не может: да, не умею. - Что-то ты подозрительно покладист. - Действительно, подозрительно: не выходит из головы утренний диалог. - Хочешь сказать, что был неправ. - Уж очень всё резко, без снисхождения. - Тебя что, просят о снисхождении. - Нет, конечно. - Ты еще себя пожалей, слезу пусти и тому подобное. - Себя: это исключено"
Уступки природы продолжались - это не был дождь, это было целительство: чуть усохшей земли, жаждущей свежести зелени, ждущей обновления души.