А. Ф. Лосев и традиции «веховской» социально-философской публицистики. К 100-летию сборника «Вехи»: 1909-2009 77

Е.А. Тахо-Годи

а.ф. лосев и традиции «веховской» социально-философской публицистики

К 100-летию сборника «Вехи»: 1909—2009

В статье ставится вопрос о социально-философской стратегии участников знаменитого сборника «Вехи» (1909) и о «веховских» традициях в творчест­ве великого русского философа А.Ф. Лосева. Рассматриваются основные эта­пы лосевского духовного противостояния, начиная с первых постреволюци­онных лет: замысел издания серии «Духовная Русь, участие в газете «Жизнь» (1918) и в сборнике «Russland» (1919). Апогеем этого духовного противостоя­ния становится издание философского памфлета «Диалектика мифа» (1930). После пережитых репрессий, «веховские» традиции не исчезают из творче­ства философа, остающегося внутренне верным «веховской» социально-фи­лософской стратегии противления злу словом, культурным творчеством. Ключевые слова: русская философия, социально-философская стратегия, творчество А.Ф. Лосева, «веховские» традиции, духовное противостояние

The article poses the question of social philosophical strategies of the contributors to the famous collection of essays "Vekhi" ("Landmarks") and of the "Vekhi" traditions in the works of the great Russian philosopher A.F. Losev. The main stages of Losev's spiritual opposition are considered as well as his adherence to the "Vekhi" ideals. Key words: Russian philosophy, socal philosophical strategy, A.F. Losev's creative work, tradition of "Vekhi", spiritual opposition.

Алексей Федорович Лосев — один из последних представителей рус­ской религиозной философской школы — не был участником знаменито­го философско-публицистического сборника «Вехи». Когда вышли «Вехи», он учился в гимназии. Возникает вопрос: можно ли в таком случае гово­рить о Лосеве и «Вехах»? С моей точки зрения, можно и небезынтересно.

Во-первых, потому, что вскоре Лосев-студент стал посетителем Рели­гиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева и лично по­знакомился со многими «веховцами» — с Н.А. Бердяевым, С.Н. Булгаковым и С.Л. Франком¹⁰⁶.

Во-вторых, и это важнее, он унаследовал публицистическую соци­ально-философскую стратегию «веховцев», которую я бы определила как противостояние революционному делу посредством слова, созидаю­щего творчества. Эта позиция наиболее явно артикулирована в стать­ях М.О. Гершензона «творческое самосознание» и С.Л. Франка «Этика ни­гилизма», где объясняется отличие созидающего «культурного творчест- ва»¹⁰⁷ от «принципиального революционизма»¹⁰⁸, с его социальной борьбой и уничтожением существующих общественных форм. Этот лейтмотив про­слеживается и в работах других «веховцев». так, П.Б. Струве в статье «Ин­теллигенция и революция» подчеркивал, что либеральная интеллигенция, делавшая революцию, никогда не могла захватить поле русской литерату­ры¹⁰⁹, то есть именно область «слова». В таком контексте особый смысл при­обретает акцентирование «веховцами» литературности и художественно­сти, присущей русской философии. «Веховцы» хотели через слово, через свою публицистику, преобразовать внутреннюю природу русской интел­лигенции, пробудить ее творческое самосознание. для них были важны «творческая борьба идей»¹¹⁰, духовное противостояние, «подвижничество», но никак не или титанизм социальной борьбы революционера-сверхче­ловека, взявшегося за дело уничтожения инакомыслящих ради создания нового социума.

В истории лосевского противостояния революционному делу посред­ством слова можно выделить несколько ключевых этапов. В настоящей публикации я очерчу их лишь пунктирно.

Первой известной нам вехой этого духовного противостояния стал за­мысел издания серии книжек на темы о русской национальности под об­щим названием «духовная Русь»¹¹¹. Задуманная совместно с Вяч. Ивановым и о. Сергием Булгаковым весной 1918 г., эта «религиозно-национально-фи­лософская серия» должна была выходить под лосевской общей редакци­ей. Лосев сообщал издателю М. Сабашникову, что серия «исключает вся­кую минимальную возможность какой-нибудь партийной точки зрения», но не скрывал, что «взгляды авторов анти-марксистские», хотя «исследова­ние везде ведется в тоне свободного, вне-конфессионального религиозно­го сознания»¹¹². В серию должны были войти работы Вяч. Иванова, Бердяе­ва, кн. Евгения трубецкого, о. Сергия Булгакова, поэта Георгия Чулкова, сек­ретаря Религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева Сергея дурылина, критика и публициста А.С. Глинки-Волжского и самого Лосева. Изучение этого неосуществившегося проекта позволяет говорить о том, что и бердяевская статья «духи русской революции (Гоголь, досто­евский, толстой)», и статьи Вяч. Иванова и о. Сергия Булгакова предназна­чались изначально как для лосевской «духовной Руси», так и для сборника П.Б. Струве «Из глубины». Совпадают хронологические границы подготов­ки этих двух изданий — с марта по август 1918 г.; очевиден и их идейный параллелизм: «духовная Русь», как и сборник «Из глубины», должна была стать своеобразным продолжением традиций, заложенных «Вехами».

В том же первом полугодии 1918 г. Лосев выступает на страницах га­зеты «Жизнь»¹¹³, оппозиционной властям с позиций анархических, то есть кардинально противоположных авторам «Вех» и «Из глубины». Отсюда по­лемические выпады газеты против еженедельника «Накануне», где печата­лись «веховцы» — Булгаков, Бердяев, Струве. Может показаться странным появление Лосева в таком издании. Но в условиях стремительно сужавше­гося пространства свободного, неподцензурного большевикам слова в га­зете сотрудничали люди различных политических убеждений, в том чис­ле известные литераторы: Александр Блок, Андрей Белый, Анна Ахмато­ва, Осип Мандельштам.

Из трех заметок, опубликованных Лосевым в «Жизни», наиболее инте­ресны для нас статья о положении в средней школе (№ 59) и обзор «Рус­ская философская литература в 1917—18 гг.» (№ 24)¹¹⁴. В статье «Кризис ча­стной средней школы» автор сдержанно, почти без эмоций, оперируя лишь фактами и цифрами, описывает катастрофическую ситуацию частных школ — последних «островков», не затронутых тлетворным влиянием но­вой идеологии. Что касается текста о русской философии, то он только на первый взгляд кажется далеким от социальных проблем и от тех споров о русской интеллигенции и революции, которые в 1909 г. вели «веховцы». Судя по всему, 24-летнему Лосеву представлялась недостаточно активной позиция его старших коллег по «духовной Руси». Вот почему в своем обзо­ре он достаточно сдержанно отзывается о сочинениях «славянофильско­го» лагеря — о Вяч. Иванове, Е.Н. трубецком и Булгакове. Лосев ищет в фи­лософии, как он сам пишет, духовное «орудие борьбы»¹¹⁵ и недоволен тем, что, «несмотря на головокружительный поток событий, русская философия молчит, и неизвестно, что она скажет обо всем происходящем»¹¹⁶.

Таким духовным запросам, видимо, больше отвечало «западное» кры­ло русских мыслителей, к которым, по лосевской тогдашней классифи­кации, относился и инициатор «Вех» — М.О. Гершензон, и С.Л. Франке, и И.А. Ильин с П.И. Новгородцевым.

Еще одна веха — участие Лосева в швейцарском сборнике «Russland» («Россия»), вышедшем в 1919 г. в Цюрихе под редакцией Веры Эрисман- Степановой, Теодора Эрисмана и Жана Маттьё. Маттьё был активным швейцарским социал-демократом. Выпускница философского факульте­та Цюрихского университета Вера Степанова была женой психолога Тео­дора Эрисмана¹¹⁷. По семейным преданиям, инициатива издания сборника «Russland» принадлежала Теодору и Вере Эрисманам. Именно так ответи­ла их 90-летняя дочь на вопрос о сборнике, заданный ей по моей просьбе летом 2008 г. профессором Гетеборгского университета Магнусом Юнггре- ном, связанным с этой семьей давними дружескими связями. Однако есть основания сомневаться в точности этого предания.

Как представляется, одним из идейных вдохновителей сборника «Russland» был родственник Эрисманов — муж старшей сестры Веры, Пра­сковьи, видный русский историк, публицист, один из руководителей пар­тии народных социалистов Сергей Мельгунов (в 1922 г. его вышлют из Со­ветской России на знаменитом «философском пароходе»). Атеистическая, либерально-народническая позиция Мельгунова, предопределившая в 1909 г. его выступления против «Вех», несколько трансформировалась по­сле прихода к власти большевиков. Мельгунов стал искать союзников в разных политических кругах, что привело его в ряды «Союза возрождения России» и «Тактического центра», ставившим задачу воссоздание русской государственности. думаю, что только по тактическим соображениям имя Мельгунова не было поставлено среди редакторов сборника «Russland». В сборнике опубликована мельгуновская статья о государстве и церкви в России, статья его жены П.Е. Степановой (Мельгуновой) о русском об­ществе. И главное: большинство авторов — историк Константин Сивков, фольклористы Юрий и Борис Соколовы ¹¹⁸, публицист Иван Белоконский, педагог Николай Румянцев — активно печаталось в мельгуновском изда­тельстве «Задруга»¹¹⁹. Вероятно, проект, нацеленный на всестороннее озна­комление западного читателя с Россией и ее культурой (отсюда тематика статей — о русском искусстве, литературе, философии, педагогике, церк­ви, государственном устройстве), отвечал идеям Мельгунова как члена «Союза возрождения России», который возник весной 1918 г.

Остается непроясненным лишь то, каким образом попала статья «Рус­ская философия» на страницы этого издания. Сведений о личном знаком­стве Лосева с Мельгуновым нет. Членом кооперативного товарищества «Задруга» Лосев стал или в конце 1918 г., или в начале 1919 г. (его имени нет в списках членов за 1918 г.¹²⁰, оно появляется лишь в списке, датирован­ном 15 мая 1919 г.¹²¹). Пока можно выдвинуть только ряд гипотез. Первая гипотеза: лосевский текст передали Мельгунову Соколовы. С Соколовыми Лосев были знаком, но неизвестно, были ли контакты между ними уже в эти годы. Вторая гипотеза: связь между участием Лосева в газете «Жизнь» и в сборнике «Russland». В первой половине 1918 г. Лосев пишет статьи для этих изданий на сходную тему — о русской философии. А в 1922 г. воз­главлявший газету «Жизнь» А.А. Боровой выпускает в издательстве «За­друга» подготовленную еще в 1914 г. книжку о масонстве под редакцией Мельгунова ¹²². Обращает на себя внимание и то, что еженедельник «Поне­дельник "Народного слова"» из номера в номер публиковал сведения о действиях большевиков против анархистов¹²³, хотя о Боровом и его газе­те там ни разу напрямую упомянуто не было. Как пересеклись пути анар­хиста Борового, народного социалиста Мельгунова и Лосева — вопрос, требующий дополнительных исследований, но то, что их объединяло ду­ховное противостояние большевизму, — несомненно. Еще одна гипотеза, причем наиболее правдоподобная: текст был передан Мельгунову уни­верситетским товарищем Лосева П.С. Поповым, лично знавшим Мельгуно­ва с середины 1910-х годов и активно участвующий в деятельности изда­тельства «Задруга»¹²⁴.

Как и обзор философской литературы в газете «Жизнь», текст Лосе­ва о русской философии в «Russland» лишь кажется далеким от «вехов­ской» проблематики. В нем можно увидеть продолжение разговора, нача­того в «веховской» статье «Философская истина и интеллигентская прав­да» Бердяева, считавшего, что «очистительный огонь философии призван сыграть» не малую роль в деле радикальной реформы интеллигентского сознания¹²⁵. Лосев и позже будет прикровенно апеллировать к этому тек­сту. Бердяевские слова об особой «классовой пролетарской мистике»¹²⁶вспоминаются при чтении книг «Философия имени» (1927) и «диалекти­ка мифа» (1930), где Лосев пишет о мистике материалистов, о коммунисти­ческой и пролетарской мифологии. А в конце 1930-х годов в его повести «Встреча», наиболее близкой по своей проблематике — интеллигенция и революция — к кругу вопросов, затрагиваемых в «Вехах», возникают ре­минисценции именно из этой «веховской» статьи Бердяева¹²⁷.

Обращение Лосева к истории русской философии на страницах «Russland» — не просто стремление познакомить западную читательскую аудиторию с неизвестным ей миром мысли. Лосев делает акцент на фи­лософичности русской литературы, на философии славянофилов и, в пер­вую очередь, — на философии Владимира Соловьева, то есть как раз на творчестве тех русских мыслителей, которых, по словам Бердяева, «не хочет знать русская интеллигенция»¹²⁸. Лосев развивает идеи Бердяева о «конкретном идеализме» или «онтологическом реализме» русской фило­софии¹²⁹, о ее религиозных началах, отражающихся в стремлении к «синте­зу знания и веры»¹³⁰. В то же время слова Лосева о том, что «русская фило­софия никогда не занималась чем-либо другим помимо души, личности и внутреннего подвига»¹³¹, — позволяют провести параллели и с «вехов­ской статьей о. Сергия Булгакова «Героизм и подвижничество», где духов­ный подвиг, христианское подвижничество противопоставлялись интел­лигентскому героизму и человекобожию. С позицией Булгакова эти тексты Лосева роднит также идея о необходимости формирования именно «на­ционального самосознания», опирающегося на религиозно-культурные основания¹³².

Как бы ни были интересны лосевские попытки 1918 г. выразить свою социально-философскую позицию, апогеем его духовного противостояния власти стало, конечно, издание в 1930 г. «диалектики мифа» — последней антимарксистской книги, вышедшей при советском режиме¹³³. В ней автор говорит не о древних мифах, а об иной мифологии — о тех социально-об­щественных идеях, которые владеют и отдельными людьми, и целыми со­циумами. «диалектика мифа» — это и религиозно-философский трактат, где дается диалектика абсолютной (Божественной) мифологии, и одновре­менно своеобразное социологическое исследование психологии массово­го мышления, попытка вычленения тех идеологем, которые предопределя­ют поведение определенных социальных групп или целых народов.

Пронизывающий текст Лосева полемический, почти публицистиче­ский тон, необычный для строгого философского исследования, — с моей точки зрения, явное подтверждение того, что книга является продолжени­ем философско-социальной публицистики авторов «Вех».И шире — клас­сической русской философии, для которой, как писал сам Лосев в статье «Русская философия» в сборнике «Russland», характерны жизненность, причастность к реальному социальному бытию и одновременно интерес к до-логическому, мифологическому мышлению. Недаром в «диалектике мифа» разрабатываются многие «веховские» сюжеты: об атеизме как осо­бой религиозной вере; об интеллигентском идолопоклонстве перед нау­кой и прогрессом; о неприятии позитивизма и рационализма в филосо­фии. Вслед за статьей С.Л. Франка в «Вехах» «Этика нигилизма»¹³⁴, Лосев в «диалектике мифа» акцентирует внимание на духовной, религиозной по­доплеке социально-политических событий, показывая, как духовный ни­гилизм, отрицание Абсолюта и абсолютной мифологии превращает чело­века в ничто, ввергает его в духовный и социальный ад, где властвуют раз­личные относительные мифологии, в том числе, марксизм.

Само противопоставление апологетов абсолютной мифологии и приверженцев относительной мифологии — такой, как социализм, — во многом параллельно «веховскому» противопоставлению двух социаль­но-философских типов — противников революции и ее сторонников. В сущности, именно это противопоставление, духовное размежевание, проводимое в «Вехах», объясняет, казалось бы, странное и неожиданное название этого философско-публицистического сборника.

Современному читателю может показаться, что выпады Лосева по ад­ресу социализма и коммунизма теряются среди теоретических рассужде­ний о природе мифа и мифологического мышления, но и этих вкраплений было достаточно, чтобы автора отправили в концентрационный лагерь на строительство Беломорско-Балтийского канала и на XVI съезде коммунисти­ческой партии осудили как классового врага. После освобождения из лаге­ря Лосеву было невозможно заниматься философией. Его работы не допус­кают в печать вплоть до смерти Сталина. Но духовное противостояние не прекращается: в 1930—1940-е годы Лосев противостоит советской реаль­ности в своей прозе, где также можно найти аллюзии на «Вехи» и на волно­вавшие «веховцев» проблемы. В уже упоминавшейся мною повести «Встре­ча» это проблема интеллигенции и революции. В рассказе «Из разговоров на Беломорстрое» Лосев обращается к волновавшему «веховцев», в первую очередь Франка, вопросу о сути социалистического производства.

С середины 1950-х годов Лосев начинает писать восьмитомную «Ис­торию античной эстетики». Уход в историю философии был вынужденным шагом, однако он дает Лосеву возможность хотя бы частично реализовать замысел 1920-х годов о создании общей типологии культур, предполагаю­щей осмысление и ее современного состояния. Казалось бы, Лосев, погру­зившись в античность, должен полностью отойти от социально-философ­ской «веховской» проблематики. Но это не совсем так. Пусть и эзоповым языком, почти иносказательно мыслитель продолжает выражать близкие «веховцам» идеи. Обращу внимание только на один пример. В 1985 г. в га­зете «Правда» — центральном партийном печатном органе — была поме­щена беседа с Лосевым «дерзание духа»¹³⁵. Случайно ли то, что заголовок перекликается со словами Бердяева из «Вех» о «любви к истине и дерз­новении мысли», угасающих от царящей кругом демагогии¹³⁶? Мне кажет­ся, не случайно. Подтверждением этому служат дальнейшие рассуждения Лосева о том, что противовесом безрассудному техницизму, нацеленному на уничтожение человека и человечества, должно быть правильное ми­ровоззрение, «тайное или явное стремление к свободе»¹³⁷, что надо воспи­тывать у молодежи «любовь к глубине и красоте самой мысли»¹³⁸. Недаром Лосев тут же оговаривается, что его могут счесть «дурным идеалистом за проповедь спокойного, умиротворяющего и отрезвляющего мышления»¹³⁹. Ведь его слова о необходимости воспитания у молодежи «творческого мышления»¹⁴⁰ есть не что иное, как парафраза гершензоновских размышле­ний о необходимости воспитания «творческого самосознания».

Как видим, Лосев остается верен той стратегии, которая наметилась еще в первый послереволюционные годы, когда он также вынужден был печататься в идейно чуждых ему изданиях — у анархиста Борового или народного социалиста Мельгунова. Однако, появляясь в первый и по­следний раз на страницах коммунистической газеты, Лосев обречен вы­сказываться исключительно иносказательно.

К такому эзоповому способу высказывания Лосева приучили 70 лет советской власти. Но как только в Советском Союзе началась «перестрой­ка», философ прямо заговорил и о «Вехах». Это запечатлено в докумен­тальном фильме о Лосеве, снятом в 1987 г., накануне смерти философа, ки­норежиссером В. Косаковским. «"Вехи" сейчас страшная книга: нельзя ее ни читать, ни иметь, ни говорить ничего», — констатирует в этом фильме Лосев и в то же время признается: «Когда я <.> читал, я восторгался глу­бокой мыслью. Очень глубокая мысль! Они увидели, что революция слиш­ком подавляет личность, поэтому стоял вопль о том, <.> "где же человек- то"! Ну, хорошо, производство. Производство — хорошо. Прогресс. Об­щественность. А человек же где?! А человека нету.»¹⁴¹

В этом обезличенном, обесчеловеченном обществе философу выпало прожить большую часть жизни, испытать множество катастроф и многим пожертвовать, но внутренне он оставался верен той социально-философ­ской стратегии противления злу словом, культурным творчеством, которой в дни его юности руководствовались его старшие товарищи по философ­скому цеху — авторы философско-публицистического сборника «Вехи».