Россия – восток – запад

Вид материала

Документы

Содержание Поэтическая интерпретация горацианской темы в русских переводах сонетов Шекспира You still shall live Металлов тверже Крепче меди Слух прόйдет обо мне Я не исчезну Я памятник тебе

Подобный материал:

• Запад есть запад, восток есть восток, не встретиться им никогда. Лишь у подножья Престола, 103.57kb.
• История философии: Запад Россия Восток, 12465.72kb.
• Методические рекомендации студентам по теоретическому изучению курса "Россия в мировой, 132.94kb.
• Международная научная конференция «Восток Россия Запад», 129.87kb.
• Россия страна загадок! Ее загадочность кроется в ее предназначении - объединять Восток, 97.77kb.
• Международная научная конференция «Восток Россия Запад», 69.4kb.
• Кросскультурное взаимодействие в современном мире и диалог, 174.93kb.
• История философии: Запад Россия Восток, 10656.07kb.
• Сценарий проблемно-эвристического урока, 125.21kb.
• Список литературы для студентов, изучающих мэмо учебники и учебные пособия Авдокушин, 165.97kb.

Поэтическая интерпретация горацианской темы в русских переводах сонетов Шекспира

Литературно-эстетическая программа Шекспира наиболее полно и системно изложена в его сонетах. Большое место в ней занимает тема поэзии как некоего вечного памятника; поэзии, которая может быть сильнее времени и власти.

Достаточно давно наметилась тенденция связывать эту тему у Шекспира со знаменитой одой Горация «Памятник» и называть ее горацианской. В 1960-е гг. эту близость утверждал М.П. Алексеев, ссылавшийся и на гораздо более ранние исследования немецких ученых [1: 98]. Как пример горацианской темы у Шекспира у него был выделен 55-й сонет. Тогда же о «горацианской теме памятника» в сонетах Шекспира писал и Р.М. Самарин, утверждавший, что указанная тема «в разных вариантах» проходит через «первые десятки сонетов» и предстает «великолепно развитой» в 81-м сонете [7: 76]. На наш взгляд, указанная тема представлена не только в указанных 55-м и 81-м, но и в 74-м и 107-м сонетах.

Отмеченная исследователями соотнесенность шекспировской темы с горацианской традицией не вызывает сомнений. Вместе с тем, нам представляется необходимым проанализировать своеобразие Шекспира в поэтическом осмыслении древнего мотива. Конечно, каждый новый поэт, переводивший «Памятник» или подражавший ему, всякий раз делал это по-своему, и все-таки шекспировское «прочтение» темы выделяется в этой традиции особым образом.

Вспомним коротко ее основную историю. Истоки темы исследователи намечают в двух одах Горация, условно называемых «Лебедь» и «Памятник» (II, 20 и III, 30). Поэтическое воплощение темы поэзии в них приобрело характер поистине вечного поэтического сюжета. «Перечень стихотворений, написанных в подражание двум указанным одам Горация…, - чрезвычайно велик», - писал М.П. Алексеев. Из зарубежных писателей он называл Ронсара, дю Белле, Я. Кохановского, Экушара-Лебрена, Делиля, Ж.-Ж. Руссо, Шекспира. Из русских подражателей и переводчиков бессмертного стихотворения – М. Ломоносова, Г. Державина, В. Капниста, А. Востокова, С. Тучкова, А. Фета, Н. Фоккова, Б. Никольского, П. Порфирова, В. Брюсова, В. Крачковского, А. Семенова Тян-Шанского, Н. Шатерникова, Я. Голосовкера и др. Вершинное – конечно, «Памятник» Пушкина [1: 98].

Своеобразие горацианской темы состоит в том, что почти у всех обращавшихся к ней писателей стихотворение Горация всегда просматривается как очень отчетливая исходная основа. Даже те, кто не был его переводчиком, всегда были именно подражателями, поскольку, при всех самостоятельных нововведениях, они выдерживали некий «горацианской канон» в сюжетном развитии темы. Представим схематически основные его этапы.

Констатация огромной значимости и долговечности созданного.

Уверенность в том, что именно поэтому творец после смерти не исчезнет весь.

Указание на широкое географическое пространство, на котором останутся жить творения поэта.

Перечисление его важнейших поэтических заслуг.

Обращение к музе, которая должна за все это увенчать его лаврами славы.

Указанный канон совершенно естественно предполагал множество его вариативных решений в поэтических подражаниях, особенно в 3-й и 4-й позициях. Поэт, конечно, мог отказаться от горацианского античного хронотопа и дать образ своего национального пространства, что в России первым сделал Г.Р. Державин:

Слух прόйдет обо мне от Белых вод до Черных,

Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал… [1: 253].

И совершенно естественно, что в 4-й позиции поэт теперь указывал на собственные заслуги перед своей национальной литературой. Вспомним еще раз из Державина:

…я тем известен стал,

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге

О добродетелях Фелицы возгласить… [1: 254].

Подобные трансформации, несомненно, придавали теме существенно новое звучание, но, вместе с тем, не меняли в принципе главной сюжетной ее основы. Выделенный нами «горацианский канон» в главных его положениях сохранялся. Более того, такие новации только утверждали проникновенную художественную убедительность и конструктивную безграничность горацианской модели. При этом указанное горацианское начало представало очевидным даже там, где отсутствовало классическое уподобление поэзии памятнику. К примеру, у Ронсара:

Закончен труд, прочней и тверже стали,

Его ни год, чей быстр и легок шаг,

Ни алчность вод, ни яд, томимый в жале

Твоих друзей стереть не властны в прах.

В последний раз сомкнет мои ресницы,

Ронсар не весь уйдет в могильный мрак,

Часть лучшая для жизни сохранится.

Всегда, всегда, отвергнув прах гробницы,

Летать над миром я готов,

И славить дол, где жизнь моя продлится,

Где лавр венчал мой жребий для веков

За то, что слил я песни двух певцов

В мелодиях элефантинной лиры

И их привел в Вандом как земляков.

Ну, Муза, в путь – ввысь вознеси, к эфиру,

Победный клич, всему поведай миру

Про мой триумф – награду жизни всей,

Дай мне надеть бессмертия порфиру

И лаврами чело мое увей (перевод А. Парина) [6: 85].

Подчеркнем, что выделенный сюжетный канон приобретал характер жанрообразующего; в большинстве случаев тема развивалась как характерная классицистически-античная тема оды, включающей богатый спектр смысловых проекций: ода-автопортрет, ода-исповедь, ода-эпитафия, ода-завещание и др.

У Шекспира мы наблюдаем не только принципиально другое композиционное решение темы, но и существенное смещение ее художественного содержания. Он отказывается от явных подражаний Горацию, и, не придерживаясь указанной сюжетной схемы, прибегает к гораздо более опосредованным реминисценциям. Огромное значение при этом имеет и то, что горацианская тема разворачивается у него в рамках иной жанровой организации – английского ренессансного сонета и, более того - поэтического цикла сонетов.

С одной стороны, в 55-ом сонете так же, как Гораций, Шекспир гордо заявляет о бессмертии своих стихов:

Not marble, nor the gilded monuments

Of princes, shall outlive this powerful rhyme [10: 1371].

Однако, в отличие от античного поэта, Шекспир акцентирует внимание не на собственном бессмертии, а на бессмертии человека, воспеваемого им в стихах. В 55-м сонете читаем:

‘Gainst death and all-oblivious enmity

Shall you pace forth; your praise shall still find room

Even in the eyes of all posterity

That wear this world out to the ending doom [10: 1371].

Эта идея выразительно представлена и в 81-м сонете:

Your name from hence immortal life shall have…

Your monument shall be my gentle verse,

Which eyes not yet created shall o’er-read,

And tongues to be tour being shall rehearse

When all the breathers of this world are dead;

You still shall live – such virtue hath my pen –

Where breath most breathes, even in the mouths of men [10: 1375].

В 107-м сонете она звучит в завершающем афористическом двустишии:

And thou in this shalt find thy monument,

When tyrants’ crests and tombs of brass are spent [10: 1379].

Именно эта идея (мы подчеркнули в приведенных примерах соответствующие акценты) главным образом отличает шекспировское осмысление горацианской темы.

Не забудем также и того, что, в отличие от самостоятельно локального стихотворения Горация, она заявлена менее обособленно, поскольку развивается в поэтическом цикле Шекспира и существует не как однозначно магистральная, а как одна из линий богатого и сложного тематического переплетения. Это не может не сказываться на ее смысле. Нельзя не увидеть, к примеру, влияния на нее характерного для ренессансной поэзии утверждения любви как одной из высших ценностей бытия, отсутствующего у Горация и его известных подражателей, но проходящего красной нитью в сонетах и сонетных циклах ведущих европейских поэтов и Шекспира в том числе. Тема поэта и поэзии часто существует как производная, второстепенная по отношению к любовной.

Шекспир существенно меняет и образное выражение темы: в отличие от Горация, он не уподобляет поэзию памятнику, а противопоставляет их. Художественный хронотоп его сонетов основан на контрасте мифологических начал жизни и смерти: неумирающая поэзия переживет тленные надгробья.

Если в «Памятнике» Горация преобладают образы обозначенного конкретными топонимами географического «античного» пространства, в широте и значительности которого поэт видел залог своего будущего бессмертия, то в шекспировском измерении бессмертия более значимой оказывается категория времени: неумирающий памятник, воздвигнутый стихами, он постоянно противопоставляет тленным камням надгробных памятников. Это выразительно оттеняется библейским поэтическим колоритом стихотворения - мотивом Вечного Суда.

Таким образом, горацианская тема в сонетах Шекспира действительно принципиально отличается от того, как выглядит она в произведениях других поэтов, подражавших Горацию. В ее поэтическом воплощении Шекспир более независим, его творческие связи с Горацием гораздо более опосредованы и свободны от использования некоей канонической модели. Думается, что поэтому название «горацианская тема» по отношению к Шекспиру может быть употреблено с гораздо бόльшей степенью условности, чем по отношению к поэтам, сознательно подражавшим Горацию.

Однако русские поэты – переводчики сонетов Шекспира в XX в. – несколько иначе, чем в оригинале, представили горацианскую тему в своих переводческих версиях.

С одной стороны, это обусловлено сложившейся в России концепцией художественного перевода, в соответствии с которой художественный перевод осуществлялся не просто как перевод с языка на язык – он непременно был переводом с культуры на культуру. Качество переводческих трудов было поэтому в прямой зависимости от уровня развития переводящей художественной традиции. «Немалое значение имеет и общее развитие стиха, языка поэзии и образной системы в данной национальной литературе, - писал Ю.Д. Левин. – В России, например, поэтические достижения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Маяковского, Пастернака и др. оказывали прямое воздействие на переводы шекспировских пьес» [5: 241].

Добавим: не только пьес, но и сонетов. В их русских переводах так или присутствует русская поэтическая традиция, представленная в строфической организации переводов, образно-метафорическом строе, поэтических реминисценциях. Неудачи первых русских переводчиков сонетов во многом объяснялись как раз тем, что они стремились к буквалистской точности и слабо опирались на национальную поэтическую традицию. А переводы С. Маршака, который сделал Шекспира «фактом русской поэзии» [4: 273] и уверенно перевел его сонеты – явление английской ренессансной поэзии XVI в. – языком и стилем русского поэтического романтизма XIX в., явились выдающимся переводческим открытием. Маршак спроецировал Шекспира в художественную стихию несомненных, совершенных классических образцов русской поэзии, и Шекспир у него предстал русскому читателю не просто одним из многочисленных и заурядных сонетистов XVI столетия, а гениальным поэтом.

И хотя впоследствии переводы Маршака подвергли серьезной критике, они не утратили статуса замечательного достижения национальной переводческой школы, во многом определивших состояние отечественной теории художественного перевода. Переводчики, появившиеся после Маршака открывали нового Шекспира – не классически уравновешенного и спокойно величавого, а драматически страстного, метафорически усложненного. Однако найденные ими средства нового художественного воплощения Шекспира по-прежнему обретались в арсенале русской поэтической культуры, были несомненным отражением той культурной памяти, которую она впитала. Это не могло не повлиять на переводческие интерпретации горацианской темы в сонетах Шекспира.

Чтобы убедиться в этом, обратимся здесь к одной из самых известных переводческих работ – работе А.М. Финкеля. Ученый-лингвист, автор статей по теории перевода [8], поэт и переводчик-практик с английского (Байрон), немецкого (И. Бехер), французского (Верлена, Ж. Превера) языков, он более всего прославился переводом цикла сонетов Шекспира. Попробуем сопоставить его переводы с оригинальным текстом сонетов, в которых звучит тема, называемая горацианской.

В начале 55-ого сонета Шекспир, противопоставляя бессмертную поэзию тленным памятникам, называет их «мрамором» («marble») и «позолоченными монументами» («gilded monuments»). Финкель вводит в свой перевод образ «литой меди», к которому обращался сам Гораций и который выдержали авторы многих известных его переложений в России:

Надгробий мрамор и литую медь… [9: 143].

Сравним со стихотворением М.В. Ломоносова:

Я знак бессмертия себе воздвигнул

Превыше пирамид и крепче меди [1: 252]

Г.Р. Державина:

Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,

Металлов тверже он и выше пирамид… [1: 253].

В.В. Капниста:

Я памятник себе воздвигнул долговечной;

Превыше пирамид и крепче меди он [1: 255].

А.Х. Востокова, выдержавшего размер горацианского асклепиадова стиха:

Крепче меди себе создал я памятник [1: 257].

А.А. Фета:

Воздвиг я памятник вечнее меди прочной [1: 260].

Б.В. Никольского:

Долговечный воздвиг меди я памятник [1: 263].

Я. Голосовкера

Создал памятник я меди победнее [1: 271].

Образ литой меди в переводе Финкеля, несомненно, проецирует внимание читателя на более ощутимую ассоциативную связь с горацианской одой в ее русском звучании. В 11-12 строках шекспировское «твоя слава» («your praise») Финкель переводит:

Слух о тебе потомство пронесет… [9: 141],

что, конечно сразу напоминает и Державина (« Слух прόйдет обо мне …»), и конечно, Пушкина («Слух обо мне пройдет по всей Руси великой...»).

К приему скрытой цитаты он прибегает и в переводе 3-ей строки 74-го сонета. Шекспировское

My life hath in this line some interest,

Which for memorial still with thee shall stay…» [10: 1374]

Финкель переводит выразительной краткой фразой:

Я не исчезну – жизнь мою спасут

Хранимые тобою эти строчки… [9: 199],

безусловно, перекликающейся в памяти читателя с пушкинским «Весь я не умру».

Наиболее отчетливые поэтические реминисценции из стихотворения Пушкина звучат в переводе 81-го сонета. Сопоставим тексты. У Шекспира:

Your monument shall be my gentle verse,

Which eyes not yet created shall o’er-read,

And tongues to be tour being shall rehearse… [10: 1375].

И у Финкеля:

Я памятник тебе в стихах воздвиг.

Их перечтут в грядущем наши дети,

И вновь тебя прославит их язык… [9: 215].

В результате в его переводческой версии сонетов Шекспира мы ощущаем гораздо более сильно заявленную горацианскую тему, чем в оригинальном тексте.

Нельзя не увидеть и определенного жанрового смещения, осуществляемого в этих переводах. Если обратиться к метафорическому выражению «память жанра» [2: 16], мы можем сказать, что в поэтическую ткань сонета были вплетены «воспоминания» об оде. Они осуществляются благодаря выявленным нами реминисценциям, которые в соответствующих русских стихах выполняли роль «стилевых слов» [3: 19], делающих жанр узнаваемым. В самом деле: слова «вековечнее меди», «воздвиг памятник», «слух о тебе (обо мне)», «прославит язык», «я не исчезну» обладают емким ассоциативным смыслом и проецируют память реципиента на жанровую стилистику оды. Думается, что определенную роль здесь сыграло и то обстоятельство, что в русской поэзии жанр оды имел гораздо более глубокие национальные корни, чем жанр сонета.

Этот вывод важен не только для того, чтобы оценить степень соответствия поэтического перевода Финкеля оригиналу в системе существующей в науке понятийной иерархии (эквивалентный перевод, адекватный перевод, полноценный перевод и др.), что, несомненно, должно стать предметом отдельной работы. Здесь нам важно подчеркнуть, что данные переводы - убедительное свидетельство огромной художественной потенции русской поэтической «горацианы», оказавшейся своеобразной поэтической призмой, через которую была пропущена шекспировская тема поэта и поэзии. Мы можем судить по ним о своеобразии художественной рецепции поэтического наследия Шекспира в русской литературе и, соответственно, о глубинных связях переводной поэзии с национальной художественной традицией.


Литература:

1. Алексеев М.П. Стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг…»: Проблемы его изучения. - Л.: Наука, 1967.
   
2. Гаспаров М.Л. Метр и смысл. Об одном из механизмов культурной памяти. – М., 2000.
   
3. Гинзбург Л. О старом и новом. – Л.: Сов. писатель. 1982.
   
4. Зорин А. Сонеты Шекспира в русских переводах // Шекспир У. Сонеты. На англ. яз. с параллельным русским текстом. М., 1984.
   
5. Левин Ю.Д. Шекспир и русская литература XIX века. – Л.: Наука. 1988.
   
6. Поэзия Плеяды. – М.: Радуга, 1984.
   
7. Самарин Р.М. Эстетическая проблематика сонетов Шекспира // Самарин Р.М. Реализм Шекспира – М. – Л.: Наука. 1964.
   
8. Финкель А.М. 66-й сонет в русских переводах // Мастерство перевода. Шекспир и наше время. – М.: Сов. писатель. 1968.
   
9. Шекспир У. Сонеты. - СПб.: Терция, Кристалл. 1998.
   
10. Shakespeare W. Complete works. - Glasgow, 1994.
    

З.Г. Прошина, Институт иностранных языков ДВГУ,

профессор кафедры теории и практики перевода