Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 12-14 ноября 2009 г. Нижний Новгород / под ред. Фортунатова Н. М. Нижний Новгород: Изд-во , 2010 с. Редакционная коллегия

Вид материала

Содержание

Лирика в провинциальном периодическом издании
Святочный и пасхальный рассказ в провинциальной печати: особенности функционирования жанра
Духовно-нравственные основы

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 28

ПРИМЕЧАНИЯ

Последняя фраза нижегородского читателя относится к рассказу Павла Ивановича о Москве, который, описывая стольный град, указывает «Против арсенала Правительствующий сенат, хорошее, новой архитектуры строение Императора Александра благословенного».

Е.Е. Прощин

ЛИРИКА В ПРОВИНЦИАЛЬНОМ ПЕРИОДИЧЕСКОМ ИЗДАНИИ

(ПО МАТЕРИАЛАМ «НИЖЕГОРОДСКИХ ГУБЕРНСКИХ ВЕДОМОСТЕЙ» 1850-1890-Х ГГ.): К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ

Первая публикация стихотворного текста в неофициальной части «Нижегородских губернских ведомостей» приходится на 1851 год. Вплоть до конца 1880-х говорить о регулярном появлении подобных произведений не приходится, оно носит спорадический характер. Только в 1890-е годы лирика прочно утверждается на страницах газеты, образуя отдельную рубрику. Любопытна динамика этого процесса. В 1850-е годы опубликовано 8 стихотворений в 8 номерах газеты; в 1860-е – 1 текст в 1 номере; в 1870-е публикации отсутствуют вообще. Резкий рост наблюдается в следующем десятилетии (32 текста в 20 номерах), и, наконец, абсолютный рекорд приходится на 1890-е годы: 116 текстов в 89 номерах (т.е. примерно 75 % стихотворений, опубликованных в Ведомостях вообще). Такой взлет объясняется сознательной редакторской политикой, но вполне возможно связан и с атмосферой конца века, резким увеличением интереса к поэзии вследствие утверждения модернистской парадигмы мышления.

Интересно то, что увеличение стихотворной продукции в 1890-е годы связано с уменьшением количества ее авторов. Если раньше каждое стихотворение, появлявшееся на страницах газеты, было подписано отдельными именем, то теперь издание обзаводится постоянными авторами (как, например, Сфинкс, Вавин, Звенигородский и др.). Вместо подписи авторы часто выступают под псевдонимом или указывают инициалы, поэтому говорить о точном авторстве очень трудно. Подобная ситуация характерна для периодики этого времени, так как речь идет о публикациях (за редким исключением) не профессиональных писателей, а дилетантов, для которых поэзия была лишь хобби, а стихотворения писались в связи с определенными событиями их жизни.

Следует обратить внимание на причины, позволившие публиковать стихотворения на страницах Ведомостей. Все 149 текстов можно условно разбить на пять тематических групп:

– Стихотворения, являющиеся откликом на государственные события (9 стихотворений). Большая часть из них связана с жизнью монаршего двора. Авторы откликаются на события коронации, юбилея императорской особы, его болезни, бракосочетания наследника. В одном случае это текст мемориальный, памяти Александра Второго, погибшего от рук террористов. Такая сервильная поэзия, несомненно, наследует тематическому ореолу торжественной оды 18 века, при этом нисколько не совпадая с идеологией классицистского жанра, будучи полностью ангажированной государственным строем. Единственный случай, когда тематика апеллирует к чему-то иному, – это события Крымской войны.

– Стихотворения, связанные с религиозным контекстом (14 текстов), приурочены к тому или иному православному празднику и носят откровенно эмоционально-прикладной характер. В поле зрения оказываются праздники Рождества и Благовещения. Десять стихотворений сопровождают материалы, связанные с праздником Пасхи, что неудивительно, учитывая центральное положение этого праздника для восточного христианства.

– Восемнадцать текстов связаны с исторической тематикой в масштабе всего государства. Например, годовщина Манифеста 1861 года, памятные даты, связанные с именами Юрия Всеволодовича и Козьмы Минина, юбилеи деятелей культуры и литературы (Пушкина, Белинского, Шевченко). Как видим, за редким исключением упоминание персоналий связано с их вкладом в региональный контекст. Отдельную группу составляют исторические и квазиисторические поэмы (кстати, единственный случай публикации больших стихотворных форм на страницах газеты), как, например, анонимная поэма о селе Большое Мурашкино, где трудолюбиво, но без проблеска поэтического таланта, безымянный автор излагает в стихах событийную канву, связанную с этим населенным пунктом, в последней главе обращаясь уже не к истории, а этнографическому материалу, пересказывая различные местные традиции и народные обряды.

– Также восемнадцать текстов откликаются на местные события. Тут обнаруживается очень широкий диапазон: официальная жизнь (закладка здания Всероссийской выставки, открытие очередного сезона ярмарки (освещенное сатирически), прибытие в Нижний Новгород императорской семьи, великого князя), культурная жизнь (от мемориальных дат до открытия библиотеки в селе Богоявленье), приезд-отъезд из региона определенных особ (прибытие актрисы Самойловой, отъезд мирового судьи из Сергача и др.).

– Наконец, девяносто текстов не соотносятся с указанными внешними причинами и напечатаны именно как лирические произведения. Очень важно, что подобные публикации начинаются лишь с 1886 года, до этого ни один редактор не выделял особого места стихам в составе номера. Они группируются по достаточно эклектичному жанрово-тематически-мотивному принципу, единый подход тут невозможен. Что касается жанрового своеобразия, то больше половины составляют элегические, «пессимистические» тексты, наследующие традиции философской элегии, но при этом не обладающие оригинальностью стиля или развитием идеи подобных текстов. Социальных мотивов почти не обнаруживается, традиция Лермонтова-Некрасова не близка редакторам. Им противостоят антиэлегические (термин условен), «оптимистические» стихи. И в том, и в другом случае под элегическим понимается не точное соответствие жанровому принципу, но общая тональность текста. Так, «оптимистические» тексты отмечены слабым влиянием поэзии Некрасова, точнее той ее части, что спроецирована на будущее, при том, что ориентация на прототексты совершенно незаметна. Это можно сказать о стихах всей группы: в самых общих чертах они повторяют схему лирического стихотворения того или иного классического поэта, но по большому счету это в высшей степени дилетантская поэзия, для которой не стояла проблема диалога с предшествующей культурой.

В тематическом плане для этой группы стихотворений весьма популярной являлась тема Родины. В этих текстах можно обнаружить общие структурные принципы решения лирического сюжета: пейзажная интродукция, переход к исторической ретроспективе, завершение размышлением о личной судьбе автора в контексте жизни страны. Тема «малой родины» неизбежно раскрывается через мотив Волги. Здесь также доминирует дескриптивно-исторически-личный план, почти не обнаруживается социальных мотивов.

Стихотворений, связанных с социальной проблематикой, совсем немного, что неудивительно, так как резкая или даже умеренная критика общества вряд ли могла прозвучать со страниц более чем официального издания. Единственное исключение – лирика, главным героем которой выступает крестьянин с его тяжкой долей, наследующая традиции поэзии Никитина. Причем «тяжкая доля» обозначена весьма абстрактно, без уточнения ее причин и содержания.

Гораздо большее воодушевление вызывает у авторов приход весны, с которым связан целый корпус текстов и банальных мотивов оживления жизни, светлых надежд на будущее и т.п.

Неожиданно мало сатирических произведений, даже в контексте общей, но не социально-конкретной сатиры. Исключения составляют уже упомянутый текст об открытии ярмарки и стихотворение Розенгейма (1859 год), за пародийной элегической формой которой скрывается печаль по поводу «паденья родных кабаков», да и то подобная сатира носит откровенно прогосударственный характер. Кроме того, в 1889 году был напечатан сугубо литературный пародийный «фельетон» «Осенью», представляющий собой каталог расхожих элегических мотивов.

Философская лирика не была популярна в провинциальной среде. Можно указать на единственное произведение в этом роде – философско-религиозное стихотворение Мельникова-Печерского, опубликованное в 1894 году. Однако публикация стихотворения вызвана скорее интересом к исключительному факту в творческой биографии П.И. Мельникова-прозаика. Переводные тексты практически не публиковались в газете. Исключением является лишь перевод Гете, выполненный на сугубо дилетантском уровне. Иностранные поэты как таковые редакции неинтересны, единственный случай публикации современного зарубежного автора объясняется не его художественным значением, а государственным статусом. Это вирши черногорского князя, породнившегося с русским императорским домом.

Несмотря на то, что большая часть авторов – нижегородцы, на страницах газеты иногда отводилось место столичным авторам. Это стихотворные произведения Майкова, Гиляровского, Полонского, Мережковского, Вл. Соловьева. Причины их публикаций разного характера: либо неизданное наследие автора, либо приуроченность тематики стихотворения к тому или иному юбилею или празднику. Часто эти тексты являлись перепечаткой из других изданий. Перепечаток сравнительно немного, это и столичные, и провинциальные издания («Русский вестник», «Русский листок», «Исторический вестник», «Казанский биржевой листок», «Тобольские губернские ведомости» и др.)

Как уже было сказано, публикация текстов обычно была связана либо с внешним (праздничным, юбилейным и др.) событием, либо с соотнесенностью стихотворений с отдельной поэтической рубрикой. При этом обнаруживается ряд любопытных случаев, когда стихотворение оказывается включенным в иной контекст. Так, часто оно становилось эмоциональным завершением прозаической статьи (например, текст о закладке здания Всероссийской выставки и приведенное в конце стихотворение, прочитанное на церемонии закладки здания, 1894 год). Более сложный случай – своеобразная перекличка разных материалов. В 23 номере за 1886 год стихотворение Желткова, напечатанное потому, что автор – крестьянин, расположено сразу после большого экономического обзора, законченного весьма эмоционально, надеждами на будущий урожай. Несомненно, что текст Желткова стал своеобразной кодой предыдущего материала. В том же 1886 году в номере 34 стихотворение «К брату», наполненное пожеланиями счастливого просвещенного будущего Родине, следует сразу после обширной заметки о катастрофе парохода «Вера». Сознательное расположение материалов и здесь не вызывает сомнений. Ультраоптимистический текст должен сгладить негативное впечатление от предшествующей ему информации. А вот упоминавшийся уже «фельетон» «Осенью» дает пример обратный. В данном случае можно говорить о непроизвольной, случайно возникающей перекличке материалов. Дело в том, что после этой литературной пародии напечатан обширный материал о Н. Добролюбове, точнее, деталях его болезни, предшествовавшей смерти. Поневоле стихотворение, стоящее перед такими заметками, создает незапланированный эмоциональный настрой, хотя, как и указывалось, оно может восприниматься исключительно как самостоятельный текст со своими литературными задачами.

Наконец, еще один случай оригинального размещения стихотворных произведений – это их присутствие в составе литературной рецензии. Литературная рецензия – жанр сам по себе крайне редкий на страницах «Ведомостей», и можно указать только на единственный случай подобной публикации. Это растянувшаяся на два номера рецензия на книгу нижегородского поэта Граве, в которой нашлось место стихам поэта.

Как мы видим, на страницах «Нижегородских губернских ведомостей», несмотря на сугубо официальный характер издания, лирической поэзии находится место. Изучение этого материала позволяет расширить представление не только о своеобразии литературного мышления нижегородской провинции, но и о характере функционирования нижегородской прессы. Самые общие наблюдения за принципами публикации стихотворных текстов показывают, что они весьма разнообразны, и диапазон их довольно широк: от жанрово-тематической близости материалам рубрики до необходимости эмоционального реагирования на события государственного, губернского или городского масштаба. Следующим важным этапом в исследовании названной проблемы должно стать изучение принципов композиционного взаимодействия стихотворного произведения с другими материалами номера или полосы.

П.Е. Мареева

СВЯТОЧНЫЙ И ПАСХАЛЬНЫЙ РАССКАЗ В ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ ПЕЧАТИ: ОСОБЕННОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ЖАНРА

(ПО МАТЕРИАЛАМ «НИЖЕГОРОДСКИХ ГУБЕРНСКИХ ВЕДОМОСТЕЙ» 1890-1900-ГГ.)

Развитие периодической печати в Нижнем Новгороде в XIX веке характеризуется наличием большого количества газетных изданий и отсутствием изданий журнального толка. Очевидно, этот факт не является случайным и отражает общие закономерности развития литературной и публицистической жизни города. Дело в том, что газета как печатный орган предоставляла сравнительно небольшие возможности для публикации произведений художественной литературы, особенно крупных жанровых форм. Эпические жанры, наиболее часто встречающиеся в газетах, в том числе в «Нижегородских губернских ведомостях», – это малые жанры: рассказ, очерк (бытовой, исторический, политический, социальный, психологический, биографический и др.), фельетон. В 1890-е годы на страницах неофициальной части «Нижегородских губернских ведомостей» появляются такие традиционные как для русской, так и для европейской литературы жанры, как святочный и пасхальный рассказы. Эти жанры прошли долгий путь развития от раннехристианской литературы через фольклор в литературу Нового времени и получили очередное воплощение на почве критического реализма XIX века, одновременно сохранив исконные признаки жанра.

Нижегородский святочный и пасхальный рассказ отражает основные тенденции в развитии этих жанров в русской реалистической традиции. Во-первых, это приобретение рассказом острой социальной (иногда даже политической) направленности. Социально-критический пафос святочного и пасхального рассказа сближает его с жанром физиологического очерка. В целом, развитие очерковой литературы в конце XIX века (а в нижегородской литературе жанр очерка являлся едва ли не доминирующим) повлияло и на формирование исследуемых жанров – вторая особенность развития жанра. Многие образцы святочного и пасхального рассказа в рассмотренный период в отношении поэтики и стилистики тяготели к жанру очерка – социально-бытового, психологического, биографического. Особенно ярко эта тенденция проявилась в стремлении авторов подчеркнуть документальность текста, иногда путем введения автобиографического элемента. С этим связана третья особенность развития святочного и пасхального рассказов – появление образов автора и адресата. Необходимо отметить, что для изучаемых жанров в рассматриваемый период фигура автора имеет ключевое значение, так как именно автор в подзаголовке рассказа определяет его жанр как святочный или пасхальный рассказ, апеллируя к воспринимающему сознанию, призванному соотнести текст со сложившейся внутри жанра традицией. Подчеркивая жанровую природу текста, автор либо поддерживает эту традицию, либо сознательно протестует против жанровых канонов. Так, некоторые авторы святочных или пасхальных рассказов в тексте произведения призывали отказаться от чудесного (или фантастического) как главного и традиционного элемента поэтики этих жанров.

Святочные и пасхальные рассказы, опубликованные в «Нижегородских губернских ведомостях» в период с 1890 по 1900 гг., свидетельствуют о том, что провинциальная литература ориентировалась на общелитературную традицию не только в отношении жанровой природы произведения, но и в отношении стилистики. Так, например, рассказ «Светлый праздник. Маленький рассказ (быль)» демонстрирует реализацию принципов натуральной школы. В начале рассказа автор оговаривается, что его повествование – «скромная и обыкновенная история», подобная тем, что регулярно происходят перед нашими глазами. Обыкновенны и герои рассказа, все они – «маленькие люди, из маленькой среды, таящие в своей душе маленькие скромные идеалы». Финал рассказа построен на приеме умолчания, так мастерски разработанного в рамках «тайного» психологизма И.С. Тургенева. Счастливую развязку действия автор заключает словами: «А описывать эти радости… Истинные душевные радости не поддаются описанию: их нужно пережить и перечувствовать», предоставляя читателю возможность привлечь свой собственный опыт для наилучшего понимания сущности конфликта.

В целом, образцы святочного и пасхального рассказов, помещенных в нижегородском издании, достаточно разнообразны и позволяют дать некоторую классификацию, учитывающую позицию автора, стилистическую доминанту текста, особенности конфликта и способа его разрешения. Заранее отметим условность проведенной классификации – некоторые образцы жанров содержат в себе черты разных подвидов.

Итак, отдельную группу составляют рассказы с ярко выраженной социальной или политической тенденцией. Критический пафос этих рассказов изобличает социальное неравенство, пьянство и нищету как следствие несправедливости общественного устройства. Развязка же конфликта может быть различной. В одном случае освобождение от несчастий приходит «извне», в результате чудесного случая или стечения обстоятельств. Так, в рассказе «Питомец» один из героев – богач Кошкарев – узнает в крестике, снятом его дворней с умирающего от голода нищего, крест, надетый на шею его незаконнорожденного сына, отданного в свое время в приют. В Пасхальную ночь страдающий от одиночества отец и умирающий в нищете питомец приюта обретают друг друга. А в рассказе «В ночь под Рождество Христово» сын отца Василия Озеровского возвращается в родной дом из ссылки: в данном случае освобождение принес долгожданный «манифест из Петербурга». Другой источник избавления от социальной несправедливости – нравственные качества самого героя. Так, герой рассказа «Золотое сердце» нищий сирота Мотька Рыжаков находит приют в доме известного благотворителя Марка Беднякова благодаря своей честности и доброте. Найдя на дороге сверток с деньгами, выпавший из кареты Беднякова, Мотька, не задумываясь, возвращает его владельцу и оказывается вознагражденным за свое «золотое сердце». Наконец, в отдельных случаях социальный конфликт в рассказе не получает разрешения. Ярким примером является рассказ «Скорпион», герой которого – автор местного издания – занят написанием очередного рождественского рассказа. Герой рефлексирует по поводу сложившейся вокруг этого жанра литературной традиции, в результате чего непременным атрибутом рождественского рассказа является сон замерзающего на улице ребенка или сон богача, призванный напомнить последнему о том, что недалеко от него кто-то умирает от голода и холода.

Вторая группа рассказов (в нее входят в основном рождественские рассказы) наследует традицию святочного рассказа, требующую от этого жанра непременной фантастичности или даже фантасмагоричности. Социальная проблематика в этих рассказах уходит на второй план, уступая место фантастическому происшествию, вводимому посредством сна, либо связанному с мотивом переодевания или с проделками нечистой силы. Эти рассказы также не лишены назидательности и изобличают в большинстве случаев порок пьянства, хотя и в шутливой форме (как это происходит в рассказах «Чортова шуба» или «Мельница»).

В третью группу святочных и пасхальных рассказов можно включить те, что по форме и содержанию тяготеют к жанру очерка. В таких рассказах, как «Волжские переселенцы», «Рождественская ночь», «Первая и последняя Пасха» доминирует описательный план иногда с элементами бытописания, конфликт как таковой или вовсе не обозначен, или лишен развязки, имеется указание на автобиографичность или документальность. В эту же группу входят произведения, жанр которых условно можно определить как «эскиз». Это рассказы очень короткие по форме, в центре которых оказывается душевное переживание главного героя. Суть нравственной коллизии отражена в самом названии рассказов – «Во имя долга», «На новый путь».

Наконец, последнюю группу составляют пасхальные и святочные рассказы наиболее традиционной формы, в основе которых лежит чудесный случай. Социальная проблематика в этих рассказах существует лишь как фон для развития психологического конфликта, развертывающегося между главными персонажами (рассказ «Примирение») или же в душе одного героя (рассказ «Закладчик»). Нравственное преображение героев является результатом чудесного озарения, вполне закономерного в общей ситуации ожидания чуда Рождества или Воскресения Христова.

Итак, особенности жанров святочного и пасхального рассказов, помещаемых в «Нижегородских губернских ведомостях», отражают общие закономерности развития этих жанров в русской литературе последней трети XIX века. С другой стороны, они позволяют судить о характере развития нижегородской словесности и предоставляют материал для сравнительного изучения провинциальной литературы в контексте общероссийской литературной традиции.

ЛИТЕРАТУРА

Волжский странник. Светлый праздник. // Нижегородские губернские ведомости, 1900. №16.
Волжский странник. Христос Воскресе. Пасхальный рассказ // Нижегородские губернские ведомости, 1896. №13.
Г. Волжские переселенцы (Святочный рассказ) // Нижегородские губернские ведомости, 1900. №1.
Г-в. Золотое сердце. Пасхальный рассказ // Нижегородские губернские ведомости, 1897. №16.
Гр. В ночь под Рождество Христово // Нижегородские губернские ведомости, 1896. №52.
Гр. Питомец. (Пасхальный рассказ) // Нижегородские губернские ведомости, 1898. №15.
Закладчик. Из пасхального рассказа К.С. Баранцевича // Нижегородские губернские ведомости, 1899. №17.
М. «Скорпион». Рождественский рассказ // Нижегородские губернские ведомости, 1897. №52.
М. В Рождественскую ночь. (Из воспоминаний) // Нижегородские губернские ведомости, 1899. №1.
М. М-ий. Чортова шуба. (Святочный рассказ) // Нижегородские губернские ведомости, 1898. №1.
Мельница. Рождественский очерк И.Н. Потапенко // Нижегородские губернские ведомости, 1899. №1.
Н. П-н. В ночь на светлый праздник // Нижегородские губернские ведомости, 1900. №16.
Примирение (Картинка с натуры) // Нижегородские губернские ведомости, 1898. №15.
Рождественская ночь. Из морских рассказов К.М. Станюковича // Нижегородские губернские ведомости, 1900. №1.
Саларев М.Ф. «Мама прислала!» (Пасхальный рассказ) // Нижегородские губернские ведомости, 1899. №17.
Светлый праздник. Маленький рассказ (быль) // Нижегородские губернские ведомости, 1896. №13.
Сфинкс. Во имя долга. Рождественский эскиз // Нижегородские губернские ведомости, 1897. №52.
Сфинкс. На новую дорогу. Святочный рассказ // Нижегородские губернские ведомости, 1899. №1.
Три елки (Рождественский рассказ) Перев. Н.Д. // Нижегородские губернские ведомости, 1900. №1.

Фольклорные, литературные и старообрядческие традиции

в региональной истории, культуре и этнографии

Ю.В. Булатова

ДУХОВНО-НРАВСТВЕННЫЕ ОСНОВЫ

СКАЗОЧНОЙ ТРАДИЦИИ

Фольклор – уникальная, самобытная культура наших предков, которая является для современного общества одним из факторов сохранения и развития его духовности, преемственности поколений, приобщения к национальным традициям. Обращаясь к фольклору, мы постигаем живую суть национальных традиций, вековечные духовные и нравственные ценности. Чем многообразнее традиции, тем духовно богаче народ; ничто так не объединяет народ, как традиции. Выявить традицию определенного народа – значит понять его базовые жизненные отношения, систему идей, верований, определить критерии, ориентиры, по которым он оценивает и воспринимает космос, природу, историю.

Одной из составляющих русского фольклора является сказочная традиция. В истории русской национальной литературы есть немало писателей, которые обращались к жанру сказки. Это А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, В.А. Жуковский, П.П. Ершов, С.Т. Аксаков и многие другие. Сказки этих писателей уходят своими корнями в русскую фольклорную сказочную традицию, рассматриваемую нами в широком смысле, как многоуровневую категорию, внешний уровень которой образует последовательный ряд текстов (совокупность вариантов), реализующих одну и ту же базовую модель (инвариант), ограниченный набор эстетически обработанных готовых образцов, устойчивых приемов, правил и условий создания текстов. Внутренний (содержательный) уровень традиции – это определенное смысловое пространство, формируемое сложным комплексом народных представлений. В более узком смысле, сказочная традиция – исторически сложившиеся характерные для жанра сказки формы и способы художественного отображения действительности, ставшие нормой и передающиеся от поколения к поколению.

Сказочная традиция сформировала определенную картину мира, постоянный возврат к «изначальным образцам», которые наполнены глубоким жизненно важным традиционным содержанием, соответствующим традиционной культурной норме, идеалу.

В жанре любой народной сказки проявляется самобытное духовное лицо нации, формируется и развивается национальное представление о нравственности и духовности.

Кроме того, стоит учитывать, что русская сказочная традиция также формировалась в лоне православной духовности, ее нравственных ценностей, поэтому в основе любой сказки лежат присущие православному человеку качества – добросердечие и обостренное чувство справедливости, так как с христианской точки зрения, справедливость не оставляет никакой вины без наказания.

Как справедливо заметил литературовед Е.М. Неёлов, «русская сказка, оказывая порой пусть и незаметное, но постоянное воздействие на весь путь русской литературы, служила своеобразным каналом, по которому евангельские идеи и образы, трансформированные в духе «народной веры», проникали уже на уровне жанровых структур в мир профессионального творчества» [1,с.129].

При анализе русских волшебных сказок можно выделить две традиции, противоположные (и даже враждебные) друг другу в рамках своих аксиологических систем: одна из них фольклорная/языческая (это пласт языческих верований, дохристианских воззрений), а вторая – христианская, о чем свидетельствуют различные приметы христианского мироустройства (например, христианские идеи: «Бог есть вечная и безграничная любовь», «возлюби ближнего своего», прощение врагам, покаяние в содеянных ошибках, грех как причина отпадения души от Бога и др., христианские образы-символы: Троицы, Девы Марии, Христа и др.).

Христианская традиция – традиция прежде всего поучительная. И на этом уровне христианство и сказка соприкасаются. Григорий Богослов отмечал: «Образовать человека, существо самое непостоянное и самое сложное из всех творений Божиих ... есть искусство из искусств» [2,с.10]. Мать, семья должны были учить не только трудолюбию, но и нравственности: «... Христианское поведение в доме, семействе – есть основание и корень христианской нравственной жизни» [3,с.29].

В русской сказочной традиции красной строкой проходит идея духовно-нравственного воспитания человека, где главную роль играет православная семья – дар, которым нужно дорожить и который необходимо оберегать, Через семью человек угождает Богу и расширяет свое бытие. Семейная жизнь приучает к высоким христианским добродетелям: брак заключается только один раз и на всю жизнь, муж выше жены, жена находится в подчинении у мужа, если же происходит нарушение установленной Богом иерархии, то она всегда восстанавливается. Дети должны подчиняться воле родителей и жить по заповедям Божьим. Даже если в сказке говорится о нарушении моральных норм, то она всегда завершается их восстановлением.

В русской сказочной традиции, выросшей на православной почве, отразились жизнь народа, его нравственно-этические, социально-исторические, политические и философские взгляды. Христианские нормы поведения и нравственные ценности послужили основой для развития духовной культуры русского народа.

Blog

Содержание