Geum.ru

Переосмысливая вузовский курс философии Москва 2008 Муниципальный институт г. Жуковского В. И. Селиванова Переосмысливая вузовский курс философии

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7
человека как действительности – это социальная синергетика, которая только-только начинает развиваться и не выдвинула, на мой взгляд, сколько-нибудь продуктивных идей. Утверждение, что социальный мир является диссипативной системой – тривиально; что она характеризуется производством энтропии – так же; что сложность социальной системы подрывает её устойчивость – так же известно; и наконец, что эту устойчивость можно регулировать введением иерархической структуры – неверно. Верно то, что результатом всей «сознательной» деятельности человечества стала экологическая катастрофа, которая возникает на наших глазах и при нашем участии. Вот почему социальные проблемы синергетики для нынешнего общества (человечества), какие бы там формулы не писали, сводятся к экологии. Экология, экология, экология, а точнее – выживание.

Самоорганизация, говорят синергетики, «связана со способностью системы моделировать окружающую среду, а также части самой себя». В современном мире таких (позитивных) процессов что-то незаметно. Предлагается много идей по социальным проблемам, но ни одна из них не находит полного приятия и воплощения. Почему? Это – слишком серьезная тема, чтобы касаться её в этих коротких рассуждениях.


Futurum – человек как осуществление

Наверное, размышлять о будущем легче всего. Во всяком случае, никто из читающих эти строки не сможет ни упрекнуть меня в ошибке, ни похвалить за прогноз. Здесь всё будет зависеть от того, сможет ли Человек переступить через свои эгоистические интересы; преодолеть социальные флуктуации; пройти через многочисленные точки бифуркаций в направлении к позитивному аттрактору, который приведет к дальнейшему раскрытию возможностей системы под названием «человек», и прежде всего к включению в активный творческий процесс неиспользуемых в настоящее время более 90% его мозга. Если так, то мыслящее человечество, мозг которого, как можно предполагать, содержит всю информацию о Вселенной и Вселенная в конце концов совпадут по своему содержанию. Это и будет человек как осуществление. Но, будет это нескоро (даже по космологическим масштабам времени), и разговор об этом напоминает дурную метафизическую бесконечность.


Гегель был прав – природа сама по себе метафизична, и только появление человека придает ей диалектический характер как противоречие между двумя различными видами бытия; в природе противоположности (например, «порядок» и «хаос») содержатся в одном и том же виде существования, а в человеке – в разных: природном и социальном. И всё же, зачем природе понадобилось создавать разум? Думаю, ответ может быть только один – для достижения бессмертия, или, что вернее по отношению ко Вселенной – вечности. Именно разум поможет Вселенной решить эту проблему, которая имманентно содержится уже в структуре самого первого события, каким бы оно ни было. Вполне вероятно также, что это событие произошло только в той Вселенной, детьми которой мы является, и что существует бесконечное множество Вселенных (другие темпомиры), но делать такое предположение мы не будем, ведь это значит выйти за допустимые границы научной экстраполяции.


Всё прошлое, да и нынешнее мышление как бы пытается включить человека в мир и посмотреть, а что он там поделывает? Но суть не в том, включает ли мир в себя человека (это и без синергетики ясно), а в том, включает ли каждый отдельный человеческий индивид в себя мир? Именно на этот вопрос должны дать ответ и будущая философия, и будущая наука, в том числе и синергетика.


***


8. К вопросу об универсальном принципе научного и философского познания

-------------------------------------------------------------------------


В августе 2008 года, в Сеуле, состоялся XXII Всемирный Философский Конгресс, на который мною был представлен доклад, основные положения которого изложены в этом разделе. Основная цель доклада – привлечь внимание философского сообщества (и, прежде всего, преподавателей философии) к исследованию универсального принципа познания – принципа экстраполяции, который способен интегрировать все ныне существующие и возможные в будущем методы познавательного отношения человека к миру. Экстраполяция трактуется как важнейшая логико-гносеологическая процедура и подразделяется на «действительную» («подлинную») и «реальную», в зависимости от специфики субъектно-объектных отношений. Утверждается, что согласно принципу действительной (подлинной) экстраполяции в любом виде познания необходимо учитывать факт онтологического присутствия в мире индивида. Метод реальной экстраполяции базируется на наличной гносеологической содержательности познающего субъекта, используя при этом всю совокупность логического, гносеологического, методологического, содержательного и даже психологического богатства накопленного знания с целью его приращения. Утверждается также, что важнейшей задачей новой гносеологии должно стать исследование допустимых границ экстраполяции, а также обнаружение фундаментальных закономерностей экстраполяции в двух формах логического бытия знания как непременное условие их возможного синтеза.


Важнейшей задачей новой гносеологии должно стать исследование допустимых границ экстраполяции…

1. Начиная с Галилея, размышления о методах познания занимают центральное место в гносеологической проблематике и по существу определяют лицо той или иной философской системы и даже целой философской эпохи. Философия XX века преподнесла нам громадное разнообразие методов, начиная от аналитической философии в начале века – до герменевтики и синергетики в наши дни. Тем не менее, приходится признать, что сегодня, в конце первого десятилетия XXI века, так и не появилась методология, которая содержала бы в себе рациональное объяснение столь быстрой смены лидеров, а главное, не попыталась постичь вопрос о существовании универсального принципа познания (для нас: научного и философского). Вопрос этот в несколько иной форме впервые был сформулирован на XIX Всемирном Философском Конгрессе (Москва, 1993) автором этих строк, но дальнейшее исследование этой идеи всё ещё ждет своего часа.

2. Переосмысливая философию сегодня, необходимо признать тот очевидный факт, что в основе любого метода научного или философского познания лежит имманентная способность человеческого знания (в том числе и методологического) распространяться за те ограниченные пределы, в рамках которых оно было сформулировано. Эта способность называется экстраполяцией, она «навязана» разуму «его собственной природой» (Кант), и настало время обратить на нее пристальное внимание. «Традиционное» (или общепринятое) понимание экстраполяции, как простого переноса знаний об одной предметной области в другую, в значительной степени обязано исследованиям этого метода в тех областях познания, где граница между знанием и незнанием выражена особенно четко (физика, космология, синергетика…, а начиная с XX века и социальное знание). Гносеологическое содержание такого «традиционного» понимания экстраполяции не выходит за рамки сциентистско-методологического приема и не приобретает логико-гносеологического (философского) статуса.

3. Нетрадиционный подход рассматривает экстраполяцию как важнейшую логико-гносеологическую процедуру, а именно как проблему соотношения предмета и понятия в структуре развивающегося знания. В какие бы категории и категориальные структуры гносеология не облекала свой интерес, суть его остается одна: что такое знание? как оно возможно? какова его соотнесенность с миром объективным (природа до появления человека – только логична, что означает – непосредственно онтологична) и миром субъективным (тайна прощания с логикой и есть тайна происхождения человека, а следовательно, и нынешней антропной Вселенной, которая без нашего существования уже немыслима)? Иными словами, основная проблема состоит в том, каким образом объект включен в структуру понятия, а понятие становится собственной структурой объекта? Это и есть проблема экстраполяции в гносеологически чистом выражении, как проблема, от которой не может быть свободен наш разум в попытке постичь природу и самого себя. Осознание этого факта позволяет сделать вывод о существовании универсального принципа и философского, и научного познания – принципа экстраполяции, который способен интегрировать все ныне существующие и возможные в будущем методы познавательного отношения человека к миру.

4. Экстраполяция как универсальная характеристика познания может быть подразделена на «действительную» («подлинную») и «реальную», в зависимости от специфики субъектно-объектных отношений. Согласно принципу действительной (подлинной) экстраполяции в любом виде познания необходимо учитывать факт онтологического присутствия в мире индивида (гносеологическое незабвение онтологического бытия индивида). Эра действительной экстраполяции в познании только-только начинается, а пока, постигая новые объекты, мы пользуемся методом реальной экстраполяции, используя при этом всю совокупность логического, гносеологического, методологического, содержательного, личностного и даже психологического богатства накопленного знания с целью его приращения. Можно сказать, что в отличие от принципа действительной экстраполяции, метод реальной экстраполяции выступает как деятельность по применению логико-гносеологических и содержательных структур наличного знания к познанию (или логическому конструированию) новых объектов, т.е. в полной мере базируется на гносеологической содержательности познающего субъекта.

5. Важнейшей задачей новой гносеологии должно стать исследование допустимых границ экстраполяции, определяемых, прежде всего, спецификой объекта и степенью экстраполяционности того или иного знания. Современная раздвоенность знания на «логику природы» и «логику общества» означает, в сущности, двойственность его гносеологии, различную онтологическую содержательность и абсолютно несовпадающую логику понятия. Понятия науки имеют эмпирически-содержательный характер, они принципиально не выводимы за пределы эмпирического существования; в то время как философия обладает понятием изначально, отсюда – содержательность этих понятий гносеологическая, они не имеют эмпирических денотатов или эмпирически проверяемого существования. И такое «гносеологическое существование» в философии есть результат экстраполяции логико-гносеологических и (внешних ей) содержательных структур знания, а также нашей способности мышления и идеологических структур общества.

6. Принцип действительной (подлинной) экстраполяции должен быть основан на сопоставлении двух логических форм знания, а не только предметных областей внутри каждого из них. Этимология слова «экстраполяция» непосредственно подсказывает необходимость анализа знания за пределами его собственных границ, как отношение к другому знанию, как логику противоречия. Эта идея близка и двум другим основным принципам современного мышления – принципу антропности как начальной метафизике нового естествознания; и принципу синергетичности мира, основные понятия которого вовсе не означают какое-то физическое состояние, а являются метафизически-гносеологическими понятиями, эмпирический денотат которых пока неизвестен. Например, понятие «хаос». Почему выбрано именно это слово для обозначения первичного «недетерминированного» процесса самоорганизации? Быть может потому, что наука впервые осознает в понятии «хаос» ту область существования, которая не подчиняется только естественнонаучным (или логическим) закономерностям, по которым развивается неживая и живая (исключая человека) природа. И эту область существования она выдает за «хаос», за нечто «недетерминированное» и придает ей изначально онтологическое значение.

7. Чтобы понять экстраполяцию как непосредственность противоположностей фундаментального знания, нужно исследовать логическую возможность и содержательную действительность синтеза раздвоенного знания, который Маркс (а до него – Кант) называл будущим синтезом одной науки – науки о человеке. И здесь мы вступаем уже в область действительной (подлинной) экстраполяции – универсального принципа познания, к осознанию которого приходит наш разум при попытке сопоставить фундаментальные закономерности двух форм логического бытия знания как непременное условие их синтеза. Возможно, это главный вывод, который можно сделать, переосмысливая философию сегодня 39.

***


9. Новый взгляд на историю философии.

История философии как история самосознания человеческого духа.

Философия Беркли – реконструкция

из XXI века

----------------------------------------------------------------------------------

Начнем с того, что история философии является одной из интереснейших областей философского знания, которая изучает возникновение, развитие, борьбу и смену различных философских идей, систем, школ, направлений и тенденций. Следовательно, предмет истории философии – это развитие самого философского знания, начиная с его возникновения и до сегодняшних дней.


Теперь попробуем определить этот предмет несколько иначе. Известно, что философия является второй ступенью самосознания человеческого духа, а, следовательно, ее историю можно рассматривать как историю развития этого самосознания. Именно такой подход в освещении историко-философской проблематики я и предлагаю вниманию своих слушателей, поскольку считаю его наиболее перспективным для первого знакомства с философией, иначе можно просто утонуть в ее проблемах, именах и датах.


Исторически сформировались различные способы изложения историко-философского материала: хронологический; персоналистический; через «борьбу двух основных линий»; тематический; ретроспективно-логический; дискуссионный; сюжетно-иллюстрационный; критический и др. В педагогической практике нашей страны история философии излагалась в основном через историю борьбы двух основных линий – материализма и идеализма, с использованием, разумеется, хронологического и персоналистического подходов. Помню свою растерянность, когда, впервые приехав за рубеж преподавать философию (в середине 80-х годов), я получила курс под названием: «Различные способы изложения истории философии». Какие «различные»? Мне было известно, что есть только один – «правильный» - «через борьбу двух линий»; да еще книгу Рассела40 (1872-1970), где используется хронологически-аналитический метод. Вот и пришлось по ходу курса «творить, выдумывать, пробовать».


Именно тогда и возникла у меня мысль о «проблемном» изложении истории философии (т.е. о выделении основных проблем – онтологии, гносеологии, антропологии… - и их развитии во времени), но при одном важном условии – сама философия должна рассматриваться как единое развивающееся целое. Тогда иные способы изложения, упомянутые выше, могли быть с успехом использованы в рамках «проблемного» подхода, подчеркивая его основную идею: история философии свидетельствует, что кажущиеся различными философские школы и учения представляют собой одну философию на различных этапах ее развития и являют собой основные моменты самосознания человеческого духа.


Идея такого подхода к истории философии впервые была высказана Гегелем, но не имела в отечественной научной и педагогической практике сколько-нибудь четкого и последовательного освещения. Между тем, именно понимание философии как единого целого, несмотря на всё многообразие её форм, имевших место в прошлом и возможных в будущем, позволяет представить ее историю как историю самосознания Человеческого Духа, осознавшего изначальную или абсолютную противоположность Человеческого Бытия в наипростейших, но наиболее важных его проявлениях – духа и плоти (духовного и телесного); жизни и смерти (бытия и небытия).


Отсюда – вся проблематика и довольно сложный для начинающих понятийный язык философии, пытающейся ответить на вроде бы «простые» вопросы о мире, о познании, о человеке. Рассказать о том, как развивалось наше понимание мира и познание самих себя – это значит рассказать об истории философии, о ее наиболее выдающихся представителях, и, наконец, о нас самих в начале XXI столетия.


Поэтому следует начинать с проблем, тех самых, что предстали перед Разумом человеческим на первом пороге его бытия; проследить как решались эти проблемы в течение веков; как решаются они в наше время; а может быть, эти проблемы остаются неразрешенными и по сей день. Это и будет история философии в ее истинном, гносеологическом значении, ибо не существует множества философий, но лишь одна на различных ступенях ее становления и в различных формах ее проявления.

Но чем определяются эти формы? Прежде всего, временем, конкретным историческим временем, со всей совокупностью только ему присущих социальных, научных (или преднаучных), религиозных, психологических, этических и т.д. характеристик. Такой подход я бы назвала принципом темпократии (власть времени), который с необходимостью должен учитываться при оценке любой исторической формы философии. Считаю абсолютно нелепыми фразы типа: «Платон ошибочно полагал…»; «Беркли не понял…»; «Гегель ошибался…»; «Маркс преувеличил…» и т.д. Принцип темпократии утверждает, что в философии всё – от постановки проблем до их решения – определяется временем. Нет ни случайных проблем (вопросов), ни случайных решений. Никто и никогда не может обладать абсолютной истиной. Рано или поздно с изменением конкретно-исторических условий изменяются и наши взгляды. Времени не знает только мифология.


Я очень надеюсь, что такой подход позволит решить важнейшую педагогическую задачу – показать нашим слушателям, что существует потребность человеческого духа (разума) в собственно философском способе познания мира, и даже, как надеялся еще Гегель, пробудить такую потребность. Эта надежда особенно актуальна в наши дни, когда зарождается новая величественная концепция антропной философии, считающая человека необходимым элементом Вселенной, а человеческий разум – явлением космической жизни.


***


А теперь я хочу предложить авторскую реконструкцию философских взглядов одного из выдающихся философов прошлого – Беркли, идеи которого получают ныне необычную интерпретацию в рамках современной антропной философии.

Джорж Беркли. Пожалуй, нет другого такого философа, которому столь сильно не повезло в нашей учебной литературе. Было искажено почти всё: философские основания его теории; методы аргументации; основные выводы… даже личность философа приобретала гротескно-отвратительные черты то ли сумасшедшего, то ли глупца. Между тем, автор знаменитого «Трактата…» был совсем молодым человеком (25 лет), приятной наружности, с весьма утонченными светскими манерами. Литературный стиль его произведений был признан настолько совершенным, что даже в наше время специалисты-филологи рекомендуют читать его работы всем, кто хочет познакомиться с изящным литературным английским языком.


Родился Беркли в 1685 г., в Ирландии; его способности проявились очень рано, и в возрасте 15 лет он становится студентом колледжа св. Троицы в Дублине (того самого, что окончил и Джонатан Свифт, ставший другом философа). Это был самый творческий период в жизни Беркли. Всего за 7 лет он прошел путь от студента до преподавателя, от ученика до зрелого философа. Ранняя философская зрелость Беркли была уникальной: в 1709 г. (24 года) им написан «Опыт новой теории зрения»; в 1710 г. (25 лет) – «трактат о принципах человеческого знания» и в 1713 г. (28 лет) – «Три разговора между Гиласом и Филонусом». Это – основные философские произведения Беркли и после 26 лет у него уже не было столь значительных работ. Беркли много путешествовал, был полон просвещенческих миссионерских устремлений (стремился открыть колледж на Бермудских островах), которым из-за недостатка средств не суждено было сбыться. В память о нем назван город на Западе США, в штате Калифорния, где находится знаменитый Калифорнийский университет. «Вечер своей жизни», по его собственному признанию, Беркли предпочел провести в спокойном уединении», чему способствовала и судьба: в 1734 . он был посвящен в сан епископа Клойнского. Беркли был счастлив в семейной жизни, имел семерых детей и умер на шестьдесят девятом году жизни в кругу семьи.

Все основные произведения Беркли переведены на русский язык, даже его знаменитый «Сейрис…», в котором речь идет не только достоинствах дегтярной настойки, но и о философии, точнее, об истории философии, которую Беркли трактует весьма своеобразно. К сожалению, несмотря на это, работы Беркли недостаточно хорошо известны даже профессиональным философам, которые часто предпочитают судить о нем по весьма спорным и тенденциозным комментариям. Постепенно сложились прочные штампы восприятия берклианской философии, а само имя Беркли стало вызывать привычные возражения, прозорливо предвиденные уже самим философом. Обыкновенно критики приписывают его словам значение, которое он сам решительно отвергал, но которое лежит на поверхности и не требует усилий для понимания, чтобы тут же с «торжеством» опровергнуть их как нелепые крайности.


Стремление во что бы то ни стало защитить «здравый смысл» заставляло его критиков обрушиваться на него с упреками и опровержениями. Один из таких типичных примеров принадлежит Томасу Риду (1710-1796) – представителю интуитивистского направления в философии. Но прежде чем привести комментарий Рида, - послушаем самого Беркли: «В том, что все, что я вижу, слышу и осязаю, существует, то есть воспринимается мной, я так же мало сомневаюсь, как в собственном бытии. Но я не усматриваю, как может свидетельство ощущений служить доказательством чего-либо, что не воспринимается в ощущении»41. А теперь - комментарий Рида: «Но что из этого следует? Решившись не доверять своим чувствам, я разбиваю голову об столб, попавшийся мне на пути, я попадаю в грязную лужу, и после двадцати таких мудрых и осмысленных поступков меня схватывают и сажают в сумасшедший дом. Сознаюсь, что я лучше желал бы быть в числе тех легковерных глупцов, которых обманывает природа (чувства?), чем одним из тех умных и мыслящих философов, которые решаются не сдаваться ни на какой опыт»42. (Замечу, что после цитирования Рида, Льюис добавляет: «Это одно место стоит сотни других, ибо так откровенно свидетельствует о «понимании» действительной позиции Беркли»).

А между тем, философия Беркли – логически неизбежна в становлении фундамента философского знания, обладающего внутренней логикой своего собственного развития, которая и привела её к вопросу о роли субъективности в познании, или к вопросу о том, каков этот мир с точки зрения реального, здесь и в данный момент времени существующего индивида. Другими словами, Беркли обращает внимание на сущность человеческого знания, исходя из сознания отдельно взятого (выделенного) субъекта – грандиозная задача, к постановке которой только-только приближается современная философия в связи с введением в нее принципа антропности и некоторых идей синергетики (мы будем говорить об этом в 5.3).

Беркли сделал простую и гениальную вещь – обратил внимание на то, что каждый из нас – индивидуальный носитель разума, сконцентрировал свою аргументацию именно на этом и пригласил всех, вместе с Гиласом (один из главных действующих лиц его знаменитой работы «Три разговора между Гиласом и Филонусом»43) посмотреть, а что же из этого получится? Последуем за этим приглашением и мы, отбросив привычные штампы и предвзятости, а главное, помня о времени, когда жил Беркли, и о тех проблемах, которыми жила тогда философия (одним словом, не забывайте о принципе темпократии в философии).


Сначала познакомимся с полными названиями знаменитых работ Беркли. Это – «Трактат о принципах человеческого знания, в котором исследованы главные причины заблуждений и затруднений в науках, а также основания скептицизма, атеизма и безверия» и «Три разговора между Гиласом и Филонусом, цель которых (разговоров) – для опровержения скептиков и атеистов ясно доказать реальность и совершенство человеческого познания, нетелесную природу души и непосредственное божественное провидение, а также разработать метод для того, чтобы сделать науки более простыми, полезными и краткими»44. Немного длинновато? Да. Но зато – уже в названиях – программа и цель философского замысла, чтобы читатель знал, что враги автора – это атеизм и безверие, а цель – «ясно доказать реальность и совершенство человеческого познания», а также разработать метод, которым могли бы пользоваться науки, чтобы сделать их «более простыми, полезными и краткими».

Как автор решает эту задачу, и справился ли он с ней? Ответить на этот вопрос можно, только внимательно последив всю авторскую (а не комментаторскую) аргументацию, содержащуюся в двух вышеназванных работах. Однако для нашей цели - знакомство с логикой развития философского мышления – вполне достаточно остановиться только на «Трех разговорах…», даже только на первом из них, в котором основная идея, а главное, форма аргументации, вполне доступна современному студенту. Конечно, это вовсе не значит, что мы не будем обращаться к «Трактату…», поскольку эти два произведения просто не могут быть отделены друг от друга.


… В моей педагогической практике был интересный случай, связанный с изучением философии Беркли. На одном из семинаров был сделан хороший доклад по философии Беркли на основании чтения первоисточников. «Трактат…» оказался слишком сложным для понимания, а вот «Разговоры…» вызвали не только восторг студентки (которая сказала, что перечитала их дважды), но и полное приятие позиции Беркли! «Да, это действительно философия здравого смысла, - сказала она, - и я не думаю, что Вы можете привести аргументы против!» Что ж, вдумчивая студентка права, аргументировать против, без учета достижений позднейшей философской мысли действительно трудно (не такой уж Гилас и простофиля, да и мы с вами знаем о принципе темпократии), ведь Беркли жил и мыслил до Юма, до Канта, до Гегеля и до Маркса…

***

… Итак, в одно прекрасное раннее утро, когда пурпурное небо, безыскусственное, но приятное пение птиц, душистые цветы на деревьях и кустах, мягкое действие восходящего солнца и другие безымянные красоты природы наполняют душу таинственным восторгом, встретились два приятеля – Гилас (материалист и хорошо образованный молодой человек) и Филонус (сам Беркли) – и началась между ними беседа, которой суждено было дойти до нас. «Я слышал, - говорит Гилас своему другу, - что ты защищаешь самое сумасбродное мнение, какое только может проникнуть в человеческий ум, - именно, что на свете не существует ничего подобного материальной субстанции?».

Филонус соглашается с этим, подтверждая, что серьезно убежден в этом и что ничего подобного тому, что философы называют материальной субстанцией, не существует. «Как! – восклицает в ответ на это Гилас, - может ли быть что-нибудь более фантастическим, более противоречащим здравому смыслу или более явным примером скептицизма, чем думать, будто материя не существует?»45. Филонус отвечает, что именно благодаря этому мнению Гилас может оказаться бÓльшим скептиком и защитником взглядов более парадоксальных и противоречащих здравому смыслу, чем он сам, и увлекает своего друга в сложный лабиринт философских рассуждений.

Прежде всего, Филонус убеждает Гиласа в том, что причина чувственных вещей не может быть названа чувственной вещью, что мы не видим причины цветов и не слышим причины звуков. Оба согласны, что чувственные вещи суть только те, которые непосредственно воспринимаются чувствами. Филонус направляет разговор дальше и говорит о том, что зрением мы воспринимаем свет, цвет и форму; слухом – звуки; нёбом – вкусовые ощущения; обонянием – запахи; осязанием – осязаемые качества. А, следовательно, если устранить все чувственные качества, то ничего чувственного не останется, и чувственные вещи есть не что иное, как те же чувственные качества или сочетания чувственных качеств.

Далее Филонус переходит к доказательству главного своего тезиса о том, что реальность чувственных вещей состоит в том, что они воспринимаются, на что Гилас возражает: «Существовать – одно, а быть вопринимаемым – другое»46. Филонус приводит убедительные аргументы в пользу своей точки зрения, рассматривая в качестве примера различные чувственные качества, начиная с теплоты. Постепенно он убеждает Гиласа в том, что сильная и высокая степень тепла есть очень большое страдание, но ведь материальная субстанция есть бытие, лишенное чувств, и она никак не может быть субъектом страдания. А, следовательно, теплота не может существовать иначе, как только в воспринимающем её уме. Тот же способ доказательства используется Филонусом и при характеристике холода и в качестве самого убедительного примера приводится знаменитый аргумент о теплой и холодной воде. «Предположим, - говорит Филонус, - что одна рука у тебя горячая, а другая – холодная и что ты обе сразу опускаешь в сосуд с водой средней температуры: не будет ли вода казаться для одной руки холодной, для другой – теплой?» Гилас не способен что-либо возразить, и признает, что «тепло и холод – только ощущения, существующие в нашей душе»47.


Увы, все надежды Гиласа на то, что остается еще немало данных, «чтобы удовлетворить реальность внешних предметов» и что есть другие чувственные качества, которые существуют вне разума, разбиваются Филонусом в пух и прах. И ему остается признать, что все так называемые вторичные качества: и вкус, и запахи, и звуки, и цвета – всё это – явления психические, не имеющие существования вне разума. Но у Гиласа есть еще последняя надежда на то, что уж первичные-то качества, такие как протяженность, форма, плотность, тяжесть, движение и покой, действительно существуют в телах, то есть присущи внешним немыслящим субстанциям. Что ж, Филонус предлагает рассмотреть и эти качества, каждое в отдельности, и доказывает Гиласу, что и они не имеют существования вне ума. Видимое протяжение изменяется, когда мы меняем расстояние от объекта; движение может казаться одному человеку быстрым, другому – медленным; плотность также весьма относительна, ибо очевидно, что то, что кажется твердым одному, может показаться мягким другому… Таким образом, Филонус убеждает Гиласа в том, что и первичные качества не имеют реального и действительного существования.


И, наконец, последняя тема возвращает нас к началу разговора – о материальной субстанции и материальном субстрате. По мнению Гиласа, этот субстрат неощутим и только его модификации и качества воспринимаются чувствами. Если так, возражает Филонус, то слово субстрат должно означать нечто, что простирается «под» чувственными качествами или акциденциями, а следовательно, «под» протяжением. Но может ли вещь простираться без протяжения? И не заключается ли в «простирании» необходимо идея «протяжения»? Гилас соглашается и с этим, что позволяет Филонусу подтвердить свой тезис, с которого и начался весь разговор – о нелепости утверждения философов о реальном существовании материальной субстанции…


А теперь, пока молодые философы, услышав звонок к молитве, прервали свой разговор, чтобы вернуться к нему на следующий день, перенесемся снова в наше время и в наш текст, чтобы поговорить еще немного о том, можно ли на основании только наших субъективных ощущений прийти к формулировке общих теоретических понятий – научных («тяготения», например) или философских (конечно же, прежде всего, «материи»)?


***

Начнем с главного пункта – с обвинений Беркли в отрицании существования материи «вне и независимо» от сознания, ибо именно за это ему больше всего «досталось» от материалистов. Кроме «Трех разговоров…» используем также и «Трактат…», а поскольку стиль Беркли, как я уже говорила, прост, изящен и ясен, предпочтем цитирование простому пересказу его мыслей. «Я вовсе не оспариваю существование какой бы то ни было вещи, которую мы можем познать посредством чувства или размышления», - пишет Беркли, - «что те вещи, которые я вижу своими глазами, трогаю своими руками, существуют, - реально существуют, в этом я нисколько не сомневаюсь (выделено мною. В.С.). Единственная вещь, существование которой мы отрицаем, есть то, что философы называют материей или телесной субстанцией»48.


Теперь, не торопясь, разберемся в понятиях. Как мы видим, у Беркли и в помине нет сомнения в реальном существовании вещей – это, так сказать, посылка. Сомнения возникают, когда мы утверждаем онтологическое существование телесной субстанции вообще, существование, отраженное в понятии «материя». Другими словами, сомнение, высказанное и защищаемое Беркли, касается онтологического существования всеобщего; или онтологического бытия всеобщих понятий; или проблемы онтологического и гносеологического бытия. Вспомним, что спор об абстрактных общих идеях был самым актуальным философским спором того времени и уже во Введении к «Трактату…» Беркли активно включается в него. С самого начала он старается «ниспровергнуть» это учение, которое, по его мнению, совершенно напрасно занимает умы философов и преграждает путь к действительному познанию. Он сравнивает это учение с облаком пыли, которое мы сначала подняли, а затем жалуемся на то, что оно мешает нам видеть»49.

Разумеется, что заочным оппонентом Беркли выступает Локк, и тексты из его «Опыта о человеческом разумении» следуют один за другим. Что следует из первых рассуждений Беркли? Из них следует, что он приходит к отрицанию абстрактных общих идей, но не общих идей вообще. Какая здесь разница? Например, абстрактная идея человека. Можем ли мы, спрашивает Беркли, наблюдая, что Питер, Джеймс и Джон «сходны между собой в известных общих свойствах формы и других качествах», исключить из сложной идеи все то, что свойственно каждому из них, «сохраняя лишь то, что обще всем», и таким образом образовать абстрактную идею человека, «которая одинаково присуща всем частным?».


И вот как отвечает на этот вопрос сам Беркли: «Обладают ли другие люди такой чудесной способностью образовывать абстрактные идеи, о том они сами могут лучше всего сказать. Что касается меня, то я должен сознаться, что не имею её (выделено мною. В.С.)»50. В самом деле, поясняет он, идея человека, которую каждый отдельный человек может составить, должна быть идеей или белого, или черного, или краснокожего; прямого или сгорбленного; высокого, низкого или среднего роста человека. Но «я не в состоянии каким бы то ни было усилием мысли образовать… абстрактную идею (человека)», - заключает Беркли, - «точно так же для меня невозможно составить идею движения, отличную от движущегося тела…»51 и т.д. Что же касается общих идей, то они вполне возможны, когда представляют или заменяют все другие частные идеи того же рода. Например, линия, которую мы делим на две равные части, будучи частной, становится общей, употребляясь в качестве знака. Таким образом, Беркли подводит читателя к мысли об ограниченности возможностей субъективного сознания в создании абстрактных идей и понятий.


Величайшая мысль! С помощью только субъективного сознания (или, как образно выразит эту ситуацию Маркс,– сознания «гносеологического Робинзона») прийти к формулировке абстрактных идей и понятий действительно невозможно! Но чем же в таком случае провинился Беркли перед Философией? Уж не тем ли, что в конечном счете привел Канта к его трансцендентальному субъекту, а Гегеля – к субъекту социально-детерминированному? Одним словом, ко всей основной гносеологической проблематике XIX и XX веков. Конечно, теперь-то (после Гегеля, Маркса и других философов) все мы знаем: социальная практика социального субъекта… Но вот ведь что любопытно. После всего этого, в августе 1993 (!) года на XIX Всемирном философском конгрессе многие философы объявили о распаде «трансцендентального субъекта». Так что же – назад к Беркли? Но это – очень серьезный вопрос, и я не хочу касаться его здесь вскользь.


В своей книге о Беркли Б.Э.Быховский упоминает две «странные» статьи, посвященые вопросу о том, а «был ли Беркли идеалистом?»52. В самом деле, кто он, этот загадочный Беркли? Материалист?, идеалист?, деист?, теист? Существуют разные мнения на этот счет, хотя долгое время мы были знакомы только с одним из них, согласно которому Беркли – субъективный идеалист, который, чтобы избежать обвинений в солипсизме, а заодно доказать онтологическую необходимость бытия Бога, приходит к религиозно-объективному идеализму. Как утверждает сам Беркли, он намеревается «подвинуть вперед полезное знание и религию»53, и тут же предупреждает против «скороспелых порицаний» со стороны того сорта людей, «который слишком склонен осуждать то или иное мнение прежде, чем правильно его поймет»54. Поэтому, еще раз – не будем торопиться и прислушаемся к одному из фрагментов заключительного разговора Гиласа и Филонуса.


Гилас. Я должен признать, Филонус, что ничто, по-видимому, не удерживало меня от согласия с тобой больше, чем как раз неправильное понимание постановки вопроса. Слыша об отрицании материи, я по первому впечатлению был склонен вообразить, что ты отрицаешь вещи, которые мы видим и ощущаем; но, поразмыслив, я не нахожу никакого основания для этого. А что ты думаешь о сохранении названия «материя» и о применении его к чувственным вещам? Это можно было бы сделать, нисколько не меняя твоих мнений; и, поверь мне, это было бы средством примирить с ними некоторых лиц, которых может скорее оттолкнуть новизна слов, чем мнения.

Филонус. В высшей степени охотно; удержи слово материя и применяй его к чувственным объектам, если тебе угодно, с условием, что ты не припишешь им никакого самостоятельного существования, отличного от их воспринимаемого бытия. Я никогда не стану спорить с тобой из-за выражения…55.


А теперь я познакомлю вас с определением, которое долгое время являлось общепринятым определением этого понятия, по крайней мере, в учебной литературе. Это определение в современной форме было дано Лениным: «Понятие материи ничего иного, кроме объективной реальности, данной нам в ощущении (выделено мною. В.С.), не выражает»56. Под этими словами мог бы подписаться и Беркли, ибо они не противоречат, как мы видели, основаниям его философии. Отрицая существование материи, Беркли разумеет под словом материя тот неизвестный субстрат, который лежит в основании всех феноменов и составляет субстанциональную основу всех свойств вообще. Иными словами, можно сказать, что он не против гносеологического понимания материи, а лишь против наделения этого понятия онтологическим существованием (или субстанциональным бытием). И современная материалистическая философия утверждает, что понятие «материя» - понятие гносеологическое - философская категория для обозначения объективной реальности, данной нам в ощущении.


«Отрицание её (телесной субстанции) не приносит никакого ущерба остальному роду человеческому, который, смею сказать, никогда не заметит ее отсутствия. Атеисту действительно нужен этот призрак пустого имени, чтобы обосновать свое безбожие, а философы найдут, быть может, что лишились сильного повода для пустословия. Но это единственный ущерб, возникновение которого я могу усмотреть» 57, - заключает Беркли.

Позволю себе не возражать сейчас против этих слов, полных юношеского задора, тем более что несколькими строками ниже Беркли сам поясняет, что он вовсе и не упраздняет все телесные субстанции вообще. На все возможные возражения (те, что звучали в его время, и более поздние) Беркли отвечает так: «…если слово субстанция понимать в житейском (vulgar) смысле, то есть как комбинацию чувственных качеств, протяженности, прочности, веса и т.п., то меня нельзя обвинять в их уничтожении. Но если слово субстанция понимать в философском смысле – как основу акциденций и качеств вне сознания – то тогда действительно я признаюсь, что уничтожаю её, если можно говорить об уничтожении того, что никогда не существовало…» 58.


Таким образом, здесь ясно видно, что Беркли пытается различить два вида существования – гносеологическое и онтологическое – одно из которых он принимает (ибо дано оно нам в ощущениях наших), а другое – отрицает (ибо, по Беркли, нет никакой эмпирической, опытной возможности доказать её существование). Или, другими словами, Беркли пытается решить проблему существования, исходя только из опыта субъективного Я (субъективного сознания)59, действительно и реально существующего в мире, и не выходя за пределы этого опыта. И, конечно же, в этих рамках проблема онтологического существования философских универсалий не могла быть решена. Но постановка этой задачи, как я уже отмечала, была необходимым условием для дальнейшего становления философского мышления, и не будь её – не было бы ни Юма, ни Канта, ни Гегеля, ни наивно-реалистических концепций начала нашего века, ни современной философии.


Конечно, можно выделить другие аспекты берклианской философии, привести другие фрагменты его текстов, подчеркнуть другие высказывания, как бы прямо указывающие на «последовательный субъективный идеализм» Беркли, приводящий к утверждению духовного начала, а тем самым к выполнению намерения «продвинуть вперед» не только полезное знание, но и религию. Вот, например, что говорит «прозревший» Гилас в самом конце беседы: «Я искренне признаю, что нет иной субстанции, в строгом смысле, кроме духа. Но я так давно свыкся с термином материя, что не знаю, как расстаться с ним. Меня до сих пор шокирует, если говорят, что в мире нет материи. Материи нет, если под эти термином подразумевать немыслящую субстанцию, существующую вне разума, но, если под материей подразумевается нечто чувственное, существование чего состоит в воспринимаемом бытии, тогда материя есть…»60.

Что ж, Филонус сумел убедить Гиласа в том, что «в строгом смысле» нет иной субстанции, кроме духа (заметим, что проблема онтологического начала никогда не может быть однозначно решена в философии). Но разве этим умаляется значение гносеологического анализа эмпирических и теоретических возможностей субъективного разума? Или, наконец, не Беркли первым заметил «относительность» ньютонианского «абсолютного» пространства? И разве спор между эмпиризмом и рационализмом мог быть решен в то время, когда жил Беркли?


А теперь, после довольно подробного разговора о философии Беркли, подведен некоторые итоги:


  • Исторически берклианская философия возникла как один из вариантов развития локковского учения о первичных и вторичных качествах. При этом основное действующее лицо берклианской философии – индивидуальное сознание – доводит это учение до логического конца: приходит к отрицанию реального действительного существования не только вторичных качеств, но также и качеств первичных.
  • «Философия абсурда» или «философия здравого смысла»? Эти две взаимоисключающие оценки берклианской философии зависят от цели, характера и задач философа-интерпретатора. «Философия абсурда» - для вульгарных материалистов и «философия здравого смысла» - для вульгарных эмпириков. Действительная оценка философии Беркли возможна лишь при условии определения того нового, того исключительно берклианского, что постиг человеческий разум на пути к самосознанию.
  • Беркли приводит к Юму, Юм – к Канту – к созданию «трансцендентального субъекта», без которого вся «классическая» гносеология просто невозможна. И это не «просто» и не «только» этап в развитии философии, это – одна из вершин, к которой время от времени будут устремляться философские поиски и упования в надежде отыскать «истинную природу» познания и «естественные границы» нашего разума.
  • Без Беркли также невозможно не только понять, но и представить феномен социально-детерминированного гносеологического субъекта Гегеля и Маркса.
  • И, наконец, без Беркли было бы невозможным возникновение и развитие наимоднейшего ныне – философского антропного принципа – включения условий существования субъекта и его самого в онтологические структуры мира.



***


10. Как относится к инновациям в современной

зарубежной философии?

-----------------------------------------------------------------------


Спокойно. С достоинством. И без паники…

Я написала эти три слова, потому что история последних лет развития философии в нашей стране показала крайне неприглядную зависимость наших «мыслителей» от западных дирижеров, тем более что работы наших философов, написанных «по заказу» щедро оплачиваются различными фондами (фондом Сороса, например) и премиями.

Неудивительно поэтому то абсолютно безразличное отношение к многочисленным философским публикациям наших властных структур. А об отношении общественного мнения к философии и философам и говорить не хочется.

Поэтому поговорим немного о современных зарубежных «инновациях» в философии: и о западных, и о восточных.

Начну с Востока, потому что совсем недавно в Сеуле закончил свою работу XXII Всемирный философский Конгресс (август, 2009). Надо сказать, что на Востоке подобное мероприятие проводилось впервые, а потому интерес к нему со стороны профессиональных философов был достаточно велик (что не скажешь о мировой общественности, которая его как бы и не заметила).

А зря. На Конгрессе прозвучала идея создания глобальной («трансуниверсальной», или просто «универсальной») философской теории. Думаю, что ничего более нелепого и даже странного невозможно себе вообразить! Можно сказать даже, что это – супермодная ныне (и раскрученная до неимоверных масштабов) хитроумная идея глобализма, доведенная до абсурда. Такое впечатление, что иногда на Конгрессе правил бал не философский разум, а идеологические интересы определенных политических структур современного западного (да и нашего – тоже) общества.

О принципиальной невозможности создания единой, глобальной философии знают даже студенты. Поэтому не совсем понятны первые восторженные отзывы профессиональных философов по этому поводу.

Впрочем – это только первые впечатления. На Конгрессе работало много интересных секций и постепенно информация о новых поисках и достижениях философского мышления станет достоянием мирового сообщества. Организаторы Конгресса сделали всё возможное, чтобы философы высказали свое мнение по поводу пересмотра своих взглядов на природу, пределы возможностей и функции философии во всё возрастающем культурном многообразии глобального и технико-научного мира. И, конечно, международное философское сообщество имеет возможность использовать результаты работы Конгресса для дальнейшего развития культурных и философских традиций, интерпретаций и даже «идентифицировать их к специфике азиатского контекста» (M.-H.Lee).

А теперь – вернемся на Запад. Пройдя через многочисленные направления, школы и тенденции, западная философия конца XX – начала XXI века приняла постмодернизм. Если коротко выразить его основную идею, то можно сказать, что это – «деконструкция привычных смысловых структур»; или что это – философия слова, которое принципиально отказывается иметь какой-либо объект за пределами собственного существования.

Основная идея философского постмодерна – антиструктурализм, разрушение, демонтаж всего и всех; исчезает понятие «субъекта» в традиционном значении этого слова; каждый может строить мир собственных «симулякров» (сравните с виртуальной реальностью); нет (и не может быть в принципе) общепринятого категориального аппарата; исчезает даже важнейшая категория новой и новейшей философии – «время»…

И всё же? Почему могла возникнуть такая, скажем, «необычная» философская позиция? Почему эта необычная философия так стремительно вошла в моду в конце прошлого столетия? Ведь нет ничего случайного в развитии человеческого мышления, в том числе и философского. И как говорить об этой философии нашим слушателям – студентам, магистрантам, аспирантам?

Это зависит от каждого преподавателя, от его философской и гражданской убежденности. Ведь философия всегда личностна. Но главное, надо дать понять нашим слушателям, что постмодернизм вообще – это ответ на требование времени, на идеологические и политические события в мире; и что постмодернизм в философии – это и постмарксизм, и постпозитивизм, и постэкзистенциализм и постфеноменология (но не посттомизм – у них – свои отношения) …, т.е. переход к новой философии, поиск этой новой философии – философии XXI века.

Какой она будет? Это зависит от того, выживет ли человечество и как оно выживет. Критика абсурда, маразма, пошлости, мерзости, предательства, общества потребления – это сильные черты постмодернизма. Но – куда эта критика приведет – пока мы не знаем.

«Безмерное,

превыше чисел

время,

Скрывает явь

и раскрывает тайну.

Всего ждать можно!» Еврипид


***


ПРИЛОЖЕНИЕ 1


On the universal principle of scientific and

philosophical cognition


1. Ever since Galileo Galilei, methods of cognition have been in the focus of gnosiology-related problems and in their substance, determining the countenance of this or that philosophical system and even of a whole philosophical epoch at large. 20th-century philosophy offered a vast variety of methods, beginning with analytical philosophy at the turn of the century to hermeneutics and synergetics in our days. We have to admit none the less that today, towards the close of the first decade of the new twenty-first century, there is still no methodology capable of explaining in cogent terms the rapid succession of leaders and — what is most important — of attempting to fathom the matter of the universal principle of cognition (scientific and philosophical to us). In a somewhat different implication this question was first formulated at the 19th World Philosophical Congress (Moscow, 1993) by the author of the present report; yet the hour of further inquiry into this idea is yet to come.


2. Rethinking philosophy today, we should recognize the obvious fact that any method of scientific or philosophical cognition relies on the immanent capability of human knowledge (methodological knowledge including) to go beyond the restricted limits werein it has been formulated. This capability is called extrapolation, “foisted” upon human intelligence by “its own nature” (Immanuel Kant); it is high time to take a closer look at it. The “orthodox” (traditional, commonly accepted) understanding of extrapolation as a simple transfer of knowledge from one subject-matter to another is largely due to studies of this method in those areas of cognition where the boundary between knowledge and nonknowledge (ignorance) is particularly clear-cut (physics, cosmology, synergetics, and so forth — and social knowledge since the twentieth century). The gnosiological content of such “orthodox” understanding of extrapolation does not go beyond the bounds of the sciential-methodic procedure and does not take on a logical-gnosiological (philosophical) status.


3. In the unorthodox (nontraditional, unconventional) approach, extrapolation is viewed as a most important logical-and-gnosiological procedure, namely as a problem of the object concept correlation in the structure of growing knowledge. No matter in what categories and categorical structures gnosiology might vest its interest, its substance remains the same: What is knowledge? How is it possible? What is its relationship to the objective world (nature before the appearance of man is just logical, which means — immediately ontological) and to the subjective world (the enigma of bidding farewell to logic is indeed that of man’s genesis and thus, of the present anthropic universe — no longer conceivable without our existence?). That is to say, the heart of the matter boils down to this: how is the object incorporated into the structure of the concept, and how does the concept evolve into the object’s structure? This is the problem of extrapolation in gnosiologically pure terms — a problem that our intelligence cannot be free of in an attempt to comprehend nature and se ipsum. A realization of this fact will bring us to the conclusion about a universal principle of both philosophical and scientific cognition, the principle of extrapolation, capable of integrating all the extant methods of man’s cognitive attitude to the world and those possible in the future.


4. As a universal characteristic of cognition, extrapolation may be broken down into “actual” (“authentic”) and “real”, depending on the specifics of subject/object relationships. According to the principle of actual (authentic) extrapolation, it is necessary to take account of the fact of the individual’s ontological presence in the world (gnosiological nonoblivion of the individual’s ontological being). The era of actual extrapolation in cognition is just only beginning, and thus far, in comprehending new objects, we make use of the method of real extrapolation by drawing upon a totality of logical, gnosiological, epistemological, methodological, content-related, individual and even psychological wealth of the accumulated body of knowledge with the aim of its augmentation. We can say that unlike the principle of actual extrapolation, the method of real extrapolation is manifest as activity in using logical-and-gnosiological and content-related structures of the available body of knowledge towards cognition (or logical designing) of new objects, i.e. it is fully based on the gnosiological content of a cognizing subject.


5. A priority objective of new gnosiology should be research into permissible limits of extrapolation, determined above all by the specifics of an object and by a degree of extrapolation of a body of knowledge. The present duality of knowledge as the “logic of nature” and the “logic of society” actually denotes the dualism of its gnosiology and different ontological content, and the absolutely noncoincidental, logic of the concept. Scientific concepts have an empirically content characteristic, they are essentially non-transferrable beyond the bounds of empirical existence; whereas philosophy owns the concept primordially, ab origine, hence the gnosiological content of these concepts — they have no empirical denotatives or empirically verifiable being. And such “gnosiological being” in philosophy comes as a result of extrapolation of logical-gnosiological and external content structures of knowledge as well as of our capability of thinking and ideological structures of society.


6. The principle of actual (authentic) extrapolation should be predicated on a juxtaposition of two logical forms of knowledge, and not only of object-related domains within each of them. The very etimology of the word “extrapolation” points at the necessity of analysis of knowledge beyond its proper confines as a relation to a different kind of knowledge, as a logic of contradiction. This idea is akin also to two other basic principles of contemporary thinking — the principle of anthropicality as the initial metaphysics of a new natural science; this idea is likewise akin to the principle of the world synergeticity, the fundamental concepts of which do not denote any physical state or condition, but are metaphysical-gnosiological notions whose empirical denonative are not known yet. For instance, the notion “chaos”. Why is this very word chosen for denoting the primordial “indeterminate” process of self-organization? Perhaps because for the first time ever science comprehends in the notion “chaos” a domain of being (existence) which does not obey natural scientific (or logical) laws alone — laws by which nonliving and living nature (man including) is developing. Science takes this domain of existence (being) for “chaos”, as something “indeterminate”, and imparts it a primordially ontological meaning.

7. In order to understand extrapolation as direct opposites of fundamental (basic) knowledge, it is important to look into the logical possibility and content reality of the synthesis of split knowledge which Karl Marx (and Immanuel Kant before him) described as a future synthesis of one science, the science of man. At this point we enter the field of actual (authentic) extrapolation, a universal principle of cognition, which our intelligence comes to realize while attempting to juxtapose the fundamental laws of the two forms of logical being as an obligatory condition of their synthesis. This may be the principal conclusion that we can make while rethinking philosophy today.


***

.