В. П. Макаренко бюрократия и сталинизм
Вид материала | Документы |
- Педагогика сегодняшнего и завтрашнего дня, 93.42kb.
- Виталий Семенович Макаренко (1895-1983). Мой брат антон семенович. [Воспоминания], 697.94kb.
- Социальная организация и бюрократия основные вопросы Организация: сущность и характерные, 230.75kb.
- Антон Семенович Макаренко Педагогическая поэма, 7312.23kb.
- 1. биография а. С. Макаренко, 329.71kb.
- Частичная библиография сталинизма часть I источники, 461.87kb.
- Алексей землянский мастер, 142.59kb.
- Курс лекций: Учеб пособие, 8.8kb.
- «классовая борьба, сталинизм, постмодернизм». Обсуждение статьи д. Бенсаида, 378.13kb.
- А. С. Макаренко Положение о x международном конкурс, 358.8kb.
В. П. МАКАРЕНКО
Бюрократия и сталинизм
Ростов-на-Дону
Издательство Ростовского университета 1989
M 15
Редактор Л. Г. Кононович
м 0302020200_088_
M 175(03)— 89 — © Издательство Ростовского университета, 1989
От Издательства
Эта книга — попытка обобщить ряд вопросов, волнующих сегодня общественное мнение и теоретическую мысль. Главный из них — более глубокое осознание экономических, социальных и политических структур, которые породили сталинизм и связали его с командно-административным управлением. Возникла ли эта связь в результате личной воли Сталина, или ее предпосылки зрели в ходе революции и первых лет социалистического строительства — окончательного ответа на эти вопросы нет ни в публицистике, ни в науке. Да он вряд ли и возможен.
В этой монографии к анализу сталинизма применена концепция, разработанная автором в предыдущих исследованиях [27—29]. В них реконструировалась марксистская методология анализа бюрократии и решались преимущественно историко-философские задачи. Теперь автора интересуют в основном социально-политические проблемы. Такой переход не может быть осуществлен без краткого резюме ранее опубликованных работ В. П. Макаренко. Проблема «бюрократия и революция» уже поставлена в одной из них. В данной книге продолжается ее исследование на основе идей, изложенных в послеоктябрьских работах В. И. Ленина, с учетом политической истории Советского государства.
Некоторые авторские положения отнюдь не бесспорны и имеют явно выраженный дискуссионный характер.
Кроме того, в освещении темы неизбежно сказываются профессиональные философские и политологические интересы ученого.
Введение
В одной из комнат незабвенной конторы «Геркулес», описанной И. Ильфом и Е. Петровым, стоял прекрасный черный агитационный гроб с надписью «Смерть бюрократизму!». Однако процветанию бюрократизма в конторе он не мешал. Полна антибюрократических призывов и лозунгов сегодняшняя пресса. Мешает ли это бюрократии?
Обратимся к одному только факту. Первый секретарь Липецкого обкома КПСС пишет, что за январь — февраль 1987 г. в Агропром области поступило из Москвы 1123 бумаги. И по сравнению с соответствующим периодом прошлого года документооборот (уже и словцо «индустриальное» появилось для учета деятельности административной машины!) возрос почти на 400 единиц [29, 30]*.
Вдумаемся в эти цифры. Контора под названием Госагро-пром возникла недавно, в результате слияния нескольких министерств в одно. Факт этот преподносится общественному мнению как способ борьбы с бюрократизмом. И нет оснований подозревать- сотрудников новой конторы в некомпетентности — эпоха Бываловых вроде бы прошла. По авторитетным слухам штаты центральных ведомств сегодня комплектуются из квалифицированных специалистов и ученых в том числе. Чем же они заняты?
Найти ответ легко, разделив исходную цифру на число рабочих дней в январе — феврале. Только в одну область нашей необъятной страны новая контора посылала 28 бумаг ежедневно (или по 3—4 за каждый час руководящей работы). И тут уже никто не скажет: контора спит, не пишет и не руководит!
Но это только из центра в одну из провинций современного «бюрократического Китая». А сколько ответных бумаг породили циркуляры? Сколько областной Агропром спускал в РАПО? Оно, в свою очередь, в колхозы и совхозы? Сколько леса вырублено для функционирования административной машины?
* Здесь и далее указанные в скобках цифры обозначают: первая — порядковый помер произведения в списке литературы, последующие — номер тома и страницы, или только страницы, выделенные курсивом.
4
В ответ на эти вопросы современный «дьяк, в приказах поседелый», скажет: «Мы координируем деятельность нескольких прежних министерств. Занимаемся делом государственной важности, а не канцелярщиной. И потому каждая наша бумага — научно обоснованный и политически необходимый документ!».
Вот оборотная сторона обличительного пафоса прессы — он ничуть не мешает отлаженному бюрократическому механизму, функционирующему уже 60 лет, если считать с «года великого перелома». И потому состояние общественного сознания сегодня можно определить как антибюрократическую эйфорию. Не исключено, что всеобщее презрение к бюрократии может стать очередной литературно-художественной и интеллектуальной модой. Со своими законодателями и поклонниками, снобами и профанами. И тогда возникнет новое поприще фабрикации ученых трудов под вывеской «Бюрократология» или «Начальствоведение». Затем появятся неофиты — студенты и аспиранты. А чиновный мир выпестует, наконец, своего ученого критика и... апологета: ни одна наука невозможна без «наличия» объекта исследования. И рядовой советский гражданин уже ничего не сможет сказать о бюрократии, не получив визу в очередной ученой конторе. Возникнув, они почти никогда не исчезают, как и все остальные конторы...
Нарисованная здесь перспектива вполне устраивает современного Флегонта Васильича Прудентова. «Собаки лают, а караван идет»,— думает он втихомолку. И в чем-то наш соотечественник прав.
«Мы переняли,— писал Ленин в 1922 г.,— от царской России самое плохое, бюрократизм и обломовщину, от чего мы буквально задыхаемся, а умного перенять не сумели» [2, 44, 398]. Что же считал умным Ильич? «Каждого члена коллегии НКЮста, каждого деятеля этого ведомства надо бы оценивать по послужному списку, после справки: скольких коммунистов ты закатал в тюрьму втрое строже, чем беспартийных за те же поступки? скольких бюрократов ты закатал в тюрьму за бюрократизм и волокиту? скольких купцов за злоупотребление нэпо ты подвел под расстрел или под другое, не игрушечное (как в Москве, под носом у НКЮста обычно бывает) наказание? Не можешь ответить на этот вопрос? — значит ты шалопай, которого надо гнать из партии за „комболтовню" и за „комчванство"» [2, 44, 398].
Сегодня эти меры могут показаться драконовскими. К публичному суду и тюремным приговорам за бюрократизм мы не привыкли — мы привыкли отвечать только перед начальством и инструкцией. В самом деле — за все время Советской власти был только один (еще при жизни Ленина) показательный суд над новыми советскими чиновниками. Причем не десятистепенными, а высокопоставленными. Инициатива Ленина не получила развития. Может быть, поэтому
5
мы до сих пор не умеем пользоваться элементарным демократическим правом: привлекать к суду, без жалобы по начальству, не только должностных лиц, но и целые учреждения. Наоборот, мы привыкли писать бесконечные жалобы — современный вариант челобитных — и обивать пороги учреждений, И пока не в состоянии превратить суд над бюрократом в политическое дело. Как требовал Ленин.
За неделю до предложения этих мер Владимир Ильич заполнил в очередной раз анкету для Всероссийской переписи членов РКП(б), в которой было 59 пунктов и свыше 150 подпунктов [см.: 2, 44, 509—514]. ЦК РКП(б) требовал, среди прочего, чтобы каждый коммунист помнил профессию, занятие, должность и чин не только отца и матери, но и деда. Анкетируемый должен был точно указать, сколько раз он участвовал в экономических и политических стачках, уличных политических демонстрациях, студенческих движениях, подпольных кружках, нелегальных массовках, митингах и маевках, вооруженных восстаниях и партизанских выступлениях, перестрелках и рукопашных боях, с какого возраста неверующий, какие и где (дома, на службе, в библиотеке, в читальне или на стенках) читает газеты и т. п.
Заполнив анкету, Ленин пишет раздраженное письмо Молотову, в ведении которого и был статистический и учетно-распределительный отдел ЦК РКП(б). В нем он отмечает, что дело статистики поставлено никуда не годно и вдрызг изгажено тупым бюрократизмом. Что статистикой заведует дурак или в отделах на важных постах сидят дураки и педанты. А поэтому нужно прогнать заведующего и основательно перетряхнуть отделы: «Иначе мы сами («борясь с бюрократизмом»...) плодим под носом у себя позорнейший бюрократизм и глупейший» [2, 44, 392].
Нетрудно понять возмущение Ленина — политика: партийная канцелярия, разрабатывая всеохватывающие анкеты, считает, что даже революционная деятельность может учитываться, протоколироваться и регламентироваться! Участвуя, к примеру, в рукопашном бою, мы должны стремиться к победе не ради того, чтобы уцелеть самому. А ради того, чтобы потом бодро о ней отчитаться. Ведь партийный чиновник убежден, что побеждать нужно для того, чтобы оправдать существование его отдела после революции. И тогда на передний край выходит не сама деятельность, в том числе революционная и политическая, а ее канцелярское исчисление, бюрократическая арифметика.
Обратим внимание на отмеченную Лениным особенность партийной бюрократии: под лозунгом «борьбы с бюрократизмом» в партии может процветать позорнейший и глупейший бюрократизм. Значит, и партия не свободна от этого зла? И оно универсально по своей природе, охватывая все политические структуры (государство, партии, массовые организации) независимо от их классовой почвы и политических целей?
6
Эти вопросы поневоле возникают, когда сегодня слышишь или читаешь предложения: с бюрократией надо воевать силой печатного слова и научного исследования; надо издать антибюрократический закон; бюрократа можно победить рублем — достаточно перевести предприятия на хозрасчет и почва у него будет подорвана. Конечно, все эти меры могут помочь и уже помогают в формировании отношения нашего общества к управленческим структурам государства. Но Ленин не раз отмечал, что революционный размах вполне может уживаться с боязнью перед десятистепенными канцелярскими реформами. Откуда истоки этой боязни? Возможна ли ее теоретическая и политическая диагностика?
Если сопоставить громы и молнии в адрес командно-административной системы в прессе и реальные изменения, поневоле придешь к выводу: значительно проще критиковать бюрократию вообще, огулом. И ничего не менять в сложившихся стереотипах управления внутри каждого предприятия и учреждения, министерства и ведомства. Тысячи и миллионы существующих контор — далеко не карточные домики. Газетные штормы и бури канцелярским крысам не страшны. Откуда истоки этой непотопляемости? В чем причина абстрактной критики и фельетонной легкости в освещении борьбы с бюрократизмом?
Надо учитывать, что становление современной партийно-государственной бюрократии происходило на почве советской демократии [33]. В 20-е гг. сменяемость Советов была минимальной, в 30-е она резко возросла. Внешне все выглядело очень демократично: съезды Советов регулярно обновлялись на одну треть, а цифра сменяемости более полусотни лет использовалась в пропаганде для доказательства демократизма советской системы. Но за счет кого? За счет рабочих от станка и крестьян от плуга. Члены ЦИК, партийные функционеры, наркомы, члены коллегий оставались постоянно в составах Советов. Произошло разделение власти и управления. Возникла социальная группа номенклатурных работников — партийно-государственная бюрократия. К настоящему времени эта «группа» составляет около 20 млн человек. Каждый седьмой из трудоспособного населения. Вместе с членами семей — свыше 60 млн. Почти четверть населения страны. Больше населения всей Франции или Англии. Ленин считал возможным применять понятие класс, когда пролетариат России составлял около миллиона человек. А мы все еще говорим о партийно-государственной бюрократии как слое... Национальный доход страны ежегодно возрастает на 20 млрд рублей. Аппарат «проедает» за это время 40 млрд. Является ли такое соотношение оптимальным, тем более — социалистическим?
Этот «слой», конечно, заинтересован в насаждении легковесных представлений о бюрократии. Карикатуры, юмористика, сатирические стишки... На этой почве возникает и
7
культивируется убеждение: бюрократия есть конгломерат каких-то недотеп-одиночек, неизвестно почему и зачем пекущихся о соблюдении формы и инструкции, параграфа и буквы. В этом смысле антибюрократическая эйфория прессы — результат деятельности самой бюрократии. Разновидность сладенького чиновничьего комвранья, об опасности которого предупреждал Ленин.
Не является ли соединение нескольких министерств в одно и сокращение управленческого аппарата, вызывающее озабоченность одних и буйный либеральный восторг других, формой проявления такого вранья? Опыт подсказывает, что ни одно из предшествующих сокращений не привело к преодолению бюрократизма. Обратимся вновь к Ленину. В одном из своих последних публичных выступлений он говорил: «В 1818 году, в августе месяце, мы произвели перепись нашего аппарата в Москве. Мы получили число 231 000 государственных и советских служащих в Москве, число, обнимающее и центральных служащих и местных московских, городских Недавно, в октябре 1922 г., мы произвели эту перепись еще раз, уверенные, что мы сократили наш раздутый аппарат и что он должен уже, наверное, оказаться меньшим. Он оказался равным 243 000 человек. (Сегодняшний чиновник, прочитав эту цифру, наверняка ухмыльнется!— В М.) Вот вам итоги всех сокращений. Этот пример потребует еще большого труда изучения и сопоставлений» [2, 45, 250].
Эту цитату нелишне напомнить тем, кто искренне убежден или своекорыстно прокламирует, что сокращение партийно-государственного аппарата тождественно борьбе с бюрократизмом. Почему? Вдумаемся в ситуацию, описанную Лениным.
Несмотря на ожесточенную классовую борьбу в условиях революции и гражданской войны, голод и разруху, введение и отмену политики военного коммунизма и переход к нэпу, несмотря на программу борьбы с бюрократизмом, которую Ленин начал разрабатывать буквально на второй день после революции, несмотря на постоянные чистки и сокращения,— аппарат возрастал в самых, казалось бы, неподходящих и невероятных социальных условиях!
Этот факт нелишне напомнить и тем, кто считает, что перестройка может победить бюрократию с сегодня на завтра. Материалы прессы показывают, что сторонники такой точки зрения нередко грешат социальной демагогией. Всерьез га борьбу с бюрократией мы еще и не брались. Стихийно создавая свой партийно-государственный аппарат, мы задним числом обосновывали эту стихию как выражение закономерности строительства социализма. Проблема не упрощается от произнесения антибюрократических речей, публикаций острых статей или постановки фильмов, герои которых исповедуют идеологию:
8
Мы не сеем, не пашем, не строим, —
Мы гордимся общественным строем!
Хорошо известно, что рост бюрократии Ленин объяснял переходом капитализма в государственно-монополистическую фазу. Социальные процессы XX в. подтвердили этот прогноз. Современные западные социологи и политологи считают бюрократизацию социальных и политических отношений самоочевидным фактом. И различаются между собой только по степени пессимизма в осознании данной тенденции.
Не менее хорошо известно, что лишь в марксизме была сформулирована программа революционной борьбы с бюрократией. Однако опыт строительства социализма в различных странах показал: рост административного аппарата и связанная с ним опасность бюрократизации социальных и политических отношений — реальность вчерашнего и сегодняшнего дня. В развивающихся странах, несмотря на национально-освободительные революции, тоже прослеживается эта тенденция [46, 79]. Тогда что же: ни социалистические, ни национально-освободительные революции не страшны бюрократии? И на второй день после любой революции начинает формироваться новая бюрократия? В чем причины ее непотопляемости? Или, может быть, был прав Макс Вебер, пророчествуя еще в начале века: на горизонте современной цивилизации маячит бюрократия древнеегипетского типа, усовершенствованная по последнему слову науки и техники? Что может предложить обществоведение для ответа на эти вопросы?
Пока немного. По сути дела, мы не располагаем надежной теорией, объясняющей природу бюрократии на различных этапах общественного развития, строительства социализма — в том числе. Это неудивительно: тема была практически закрытой для исследований, несмотря на всю опасность бюрократических извращений для нормальной жизнедеятельности партии и общества. Но политические предпосылки для разработки такой теории уже созданы в материалах XXVII съезда КПСС и последующих пленумов ЦК КПСС. Появились и научные публикации, в которых показано, что бюрократия была и остается значимым фактором истории и сегодняшнего дня социализма [10; 23; 42]. «Разросшаяся государственная система, породив множество ненужных звеньев, соответственно породила и огромную армию людей, для которых эти звенья стали жизненно необходимыми. Значительная часть аппарата все больше стала работать на себя и для себя, тормозя живое дело, приводя к коррупции. Эти звенья стали ядром механизма торможения» [36, 4].
Появились и работы, в которых утверждается, что на рубеже 20—30-х гг. Сталин осуществил государственный переворот и в дальнейшем своем развитии Советское государство
9
опиралось не на живое творчество масс, как требовал Ленин, а на партийно-государственную бюрократию [11]. В связи с этим возникает вопрос: был ли этот переворот исключительно проявлением личной воли Сталина или существовала связь между бюрократическими тенденциями революции и генезисом и укреплением сталинизма на протяжении более полустолетия существования советского общества и государства?
Но разве революция содержала бюрократические тенденции? — спросит иной читатель. А разве не оглушала нас в период предкризисного состояния общества песенка:
Есть у революции начало —
Нет у революции конца? —
спросим мы в свою очередь у такого читателя. О каких началах и концах идет речь?
Ленин до октября 1917 г. отмечал, что во всех революциях воля большинства всегда была за демократию, но они обычно заканчивались поражением демократии. Была ли свободной от этой тенденции Октябрьская революция?
В марте 1919 г. Владимир Ильич получил злое, но искреннее письмо от М. Дукельского, профессора Воронежского сельскохозяйственного института. Оно интересно и как живой документ революционной эпохи, и как пример отношения честного интеллигента к революции. Адресат Ленина пишет, что настоящий интеллигент не может работать исключительно ради животного благополучия. Честная русская интеллигенция добывала свои знания путем крайнего напряжения сил и упорной борьбы с убийственными условиями жизни. Но именно на эту интеллигенцию были натравлены «...бессознательные новоявленные коммунисты из бывших городовых, урядников, мелких чиновников, лавочников, составляющих в провинции нередко значительную долю «местных властей»...» [2, 38 218]. На местах господствовала беспримерная бюрократическая неразбериха новых советских учреждений, и новый партийно-государственный аппарат нередко губил самые живые начинания. Поэтому М. Дукельский требует от Ленина очистить партию и правительственные учреждения от рвачей, авантюристов, прихвостней и бандитов, которые, «...прикрываясь знаменем коммунизма, либо по подлости расхищают народное достояние, либо по глупости подсекают корни народной жизни своей нелепой дезорганизаторской возней» [2, 33, 219].
Ответ Ленина крайне поучителен не только в чисто историческом и методологическом плане, но и как пример равноправного диалога политика с ученым. Владимир Ильич подчеркивает, что при оценке любых событий нельзя руководствоваться личным раздражением. Оно отнимает способность обсуждать их с массовой точки зрения и действительной последовательности. Такая способность должна быть не
10
только профессиональным, но и человеческим качеством любого политика и ученого.
Стремясь отделить личное раздражение адресата от объективной характеристики событий революции и гражданской войны, Ленин отмечает, что саботаж решений Советской власти был начат именно интеллигенцией и бюрократией, которые в массе буржуазны и мелкобуржуазны. Однако партия и правительство никогда не натравливали народ на интеллигенцию. А более высокий заработок для специалистов (на эту меру пришлось пойти уже в первые месяцы Советской власти и отойти от принципа Парижской коммуны: плата всем чиновникам не выше платы рабочего) не объясняется торгашески-прагматическим стремлением большевиков «купить» интеллигенцию. К ней надо относиться по-товарищески. На и она должна так же относиться к измученным и переутомленным солдатам и рабочим.
Самое главное, однако, в том, что Ленин согласен с честным русским интеллигентом в оценке «коммунистов урожая 1919 года» и бюрократизма в новых советских учреждениях. И требует, чтобы интеллигенция помогала бороться с этим злом. Буквально через неделю после ответа М. Дукельскому Владимир Ильич выступает на Чрезвычайном заседании Пленума Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов. Указывает, что к весне 1919 г. в центральных учреждениях господствовала канцелярщина и волокита. А на местах «...люди, которые называют себя партийными, нередко являются проходимцами, которые насильничают самым бессовестным образом» [2, 38, 256]. И в борьбе с этим злом ни назначение достойных товарищей на высокие посты, ни декреты и циркуляры центральной власти не помогут. Сами рабочие и крестьяне должны бороться с этим злом!
Данная ситуация фиксирует в первом приближении авторитарно-бюрократические тенденции революции: канцелярщина и волокита в центре переплетена с насилием на местах. Насколько это переплетение определяется социальными, экономическими и политическими причинами? Как оно проявилось в теории и практике сталинизма? Насколько социалистическая бюрократия имеет политическую и идеологическую специфику?
Перечисленные вопросы определяют основную проблематику книги. Прежде чем переходить к их анализу, сделаем несколько предварительных замечаний.
Политические процессы после Апреля 1985 г. способствовали резкому возрастанию выпуска публицистической и художественной литературы о бюрократии и сталинизме. Правда, исходные понятия в этой литературе используются как сокращенные названия социальных явлений, природа которых изучена еще недостаточно. Особенно это видно в литературно-художественных спорах, участники которых