Ляет собой один из компонентов учебного комплекта, предназначенного для обеспечения нового вузовского курса "Культура речи учителя"
Вид материала | Документы |
- Справочник для поступающих, 662.33kb.
- М. П. Новиков, 3734.52kb.
- Министерство образования и науки Российской Федерации Учебно-методическое, 5418.2kb.
- Типичные ситуации (семейственность ком символа): индивидуальные марочные названия, 132.14kb.
- Попова Ольга Іванівна, старший викладач кафедри української мови Бердянського державного, 120.26kb.
- Поняття та характеристика ознак об’єкта злочину, 296.81kb.
- Сестринское дело, 1132.76kb.
- Вое издание сонника Странника представляет собой не только переработанную, 7143.58kb.
- Российские Академия Наук и Художеств в судьбе американской этнографической коллекции, 40.33kb.
- Министерство здравоохранения и социального развития Российской Федерации Государственное, 408.11kb.
ЭМПАТИЧЕСКОЕ СЛУШАНИЕ — передача говорящему чувства эмпатии к нему. Для этого применяются приемы рефлексивного слушания, т. е. уточнение, перефразирование и резюмирование (см. способы слушания). Э. с. отличается от рефлексивного слушания установкой. Цель рефлексивного слушания — осознать как можно точнее сообщение говорящего, значение его идей. Цель Э. с. — уловить эмоциональную окраску этих идей, их значение для другого человека, понять, что означает для собеседника высказанное и какие чувства при этом он испытывает. Э. с. — это более интимный вид общения, оно является прямой противоположностью категоричного, критического восприятия. Э. с. необходимо в ситуациях с высоким эмоциональным напряжением, как, например, при разрешении конфликтов между людьми, при проведении переговоров и т. д.
Лит.: Атватер И. Я вас слушаю... Советы руководителю, как правильно слушать собеседника. — М., 1988.
Л.Е. Тумина
ЭМПАТИЯ (англ. empathy, от греч. empatis — взволнованный, возбужденный) — понимание любого чувства — гнева, печали, радости, переживаемого другим человеком, и ответное выражение своего понимания этих чувств.
Э. следует отличать от апатии и симпатии (сочувствия). Апатия (отсутствие чувств) чаще всего имеет место, когда мы не заинтересованы в чем-либо или когда это что-то нас совершенно не касается. Апатия является помехой общению.
Сочувствие, симпатия, переживание за других является прямой противоположностью апатии. Сочувствие мы выражаем чаще всего тому, с кем у нас сложились тесные контакты: друзьям, членам семьи, соседям, коллегам. Иногда сочувствие перерождается в чрезмерное отождествление себя с другими и приводит к некритичному их одобрению.
Э., или сопереживание, означает понимание чувств другого человека, выражает понимание этих чувств в соответствии с его внутренними переживаниями. Чтобы лучше понять человека, мы стремимся определить, какое для него значение имеют эти чувства. Мы переживаем чувства других, как если бы они были нашими собственными. Это “как если бы” и является ключом к Э. — это чуткость к людям.
Лит.: Атватер И. Я вас слушаю... Советы руководителю, как правильно слушать собеседника. — М., 1988; Николаева Т.М. Эмпатия // ЛЭС.— 1990.
Л.Е. Тумина
ЭПИТЕТ (от греч. epitheton — приложение) — художественное, образное определение предмета, т. е. такое, которое не просто указывает на какое-либо его качество, но создает картину, образ на основе переноса смысла. Так, в пушкинских строках: “По дороге зимней, скучной тройка борзая бежит, колокольчик однозвучный утомительно гремит”, — дорога определена через чувство, которое ею навеяно: она скучная. В совокупности скучный, однозвучный, утомительно рисуют душевное состояние путника (автора).
Квинтилиан писал: “...Э. украшает речь. Им поэты пользуются чаще и свободнее. Они удовлетворяются тем, чтобы Э. подходил к слову, к которому он прилагается, и мы не порицаем у них ни “белых зубов”, ни “влажных вин”. У ораторов же, если Э. ничего не прибавляет к смыслу, оказывается излишним. А прибавляет что-либо к смыслу такой Э., без которого оборот оказывается слабее. Главным украшением Э. служит переносное значение: необузданная страсть, безумные замыслы. Путем прибавления этих новых качеств эпитет становится тропом, как например у Вергилия: безобразная бедность и печальная старость. При этом свойство Э. таково, что без них речь становится голой и некрасивой, при избытке же их она ими загромождается, становится длинной и запутанной. Можно сказать, что она делается похожа на войско, в котором столько же маркитантов, сколько солдат: численность двойная, а сил не вдвое больше. Впрочем, часто к одному слову дается даже не один Э., а несколько. Некоторые же совсем не считают Э. тропом, так как он ни в чем не изменяет значения слова. Э. несомненно является тропом в тех случаях, когда, будучи отделен от имени собственного, он приобретает самостоятельное значение и образует антономасию. Ибо, если сказать: тот, кто разрушил Нумантию и Карфаген, то это — антономасия, а если добавить: Сципион, то — Э. Соединять, следовательно, эти два тропа в один нельзя”.
Как художественную деталь Э. нельзя смешивать с определительными прилагательными. Например, прилагательные белый снег или мягкий снег будут просто предметными и логическими определениями, но в выражениях сахарный снег или лебяжий снег прилагательные являются Э., потому что они дают дополнительную, художественную характеристику в виде скрытого сравнения, которое легко угадывается: снег белый, с блестящими крупинками, как сахар, снег белый, мягкий и легкий, как лебяжий пух.
Чаще всего Э. — это красочные определения, выраженные прилагательными. Например: “Статные осины высоко лепечут над вами; длинные, висячие ветки берез едва шевелятся; могучий дуб стоит, как боец, подле красивой липы” (И. Тургенев). В роли Э. может выступать также определение, выраженное причастием или причастным оборотом. Например: “Вы идете по зеленой, испещренной тенями дорожке” (И. Тургенев). Прилагательные и причастия-Э. могут выступать и в функции подлежащего, дополнения, обращения, подвергаясь при этом субстантивации: “Милая, добрая, старая, нежная, с думами грустными ты не дружись, слушай — под эту гармонику снежную я расскажу про свою тебе жизнь” (С. Есенин). Эти Э., рисующие образ матери, служат обращением. Э.-дополнения: “От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, уведи меня в стан погибающих за великое дело любви” (Н. Некрасов). Нередко Э., выраженные прилагательными, особенно в краткой форме, выполняют роль сказуемых: “Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка” (М. Лермонтов).
По составу Э. делятся на простые и сложные. Первые выражены одним словом, вторые словосочетанием. Например: “И навестим поля пустые, леса, недавно столь густые, и берег, милый для меня” (Пушкин) — один простой Э. и два сложных.
Известны и другие классификации Э. Так, можно противопоставить Э. постоянные (см. постоянный эпитет) и индивидуально-авторские. Постоянные Э. характерны для народного творчества (красна девица, добрый молодец, живая или мертвая вода и т. д.). Постоянные Э. употребляются как средства стилизации. В отличие от постоянных, индивидуально-авторские Э. живо и наглядно рисуют предметы и действия и дают нам возможность увидеть их такими, какими их видел писатель, создавая произведение. Например: “Погубленных березок вялый лист, еще сырой, еще живой и клейкий, как сено из-под дождика, душист” (А. Твардовский). У Есенина береза зеленокудрая, в юбчонке белой, у нее золотистые косы и холщовый сарафан. Луговскому представлялась береза вся сквозная, она тусклым золотом звенит... Поэтическое видение не бывает стереотипным, и каждый художник находит свои, особые краски для описания одних и тех же предметов.
В зависимости от стилистического назначения художественных определений их делят на изобразительные и эмоциональные Э. Первые значительно преобладают в художественных описаниях. Эмоциональные Э. встречаются реже, они передают чувства, настроение поэта. Например: “Вечером синим, вечером лунным Был я когда-то красивым и юным. Неудержимо, неповторимо Все пролетело... далече... мимо” (С. Есенин).
Назначение Э. в тексте не изобразительное, а лирическое, поэтому слова, выступающие в роли эмоциональных Э., часто получают условное, символическое значение. Например, цветовые Э. розовый, голубой, синий, золотой и др. обозначают радостные, светлые чувства. У Есенина: “Заметался пожар голубой”; Словно я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне”. Э. черный, серый и подобные передают мрачные, тягостные переживания: “Вечер черные брови насопил...” (С. Есенин).
Место Э. среди других тропов, а также его влияние на обогащение лексической системы языка (развитие синонимии, антонимии, многозначности) выяснены пока в недостаточной степени. Более определенны функции Э. в структуре речевого произведения (текста). Э. в качестве средства сообщения (информативная функция) может характеризовать самые разнообразные предметы и свойства, воспринимаемые любым органом чувств, а также объединять различные сферы восприятия, т. е. быть синестетическим (малиновый звон, острое желание). Многие Э., фиксируя внешние черты явления, одновременно запечатлевают его духовный или социально-психологический облик (суровый Дант, А. Пушкин; Толстый и тонкий, А. Чехов). Э. как средство общения (коммуникативная функция) выявляет разнообразные свойства говорящего (пишущего): пол, возраст, национальность, социальное положение, индивидуальные черты. Э. как средство внутренней организации текста (конструктивная функция), взаимодействуя с другими словесными средствами, участвует в реализации всех свойств (параметров) речевого целого. Э. могут как бы вбирать в себя “характеризуемое” (о сердце — ретивое), чем достигается сжатость речи, но могут и сопровождать почти все единицы, способные выступать в роли характеризуемого. Э. бывают автономными и вступающими друг с другом в перекличку (повтор, градация, антитеза); последние придают тексту “силу внутреннего сцепления”: “Под снегом холодной России, под знойным песком пирамид...” (М. Лермонтов). Любой Э. выступает как относительно значимое звено текста; в этом плане большинство слов, лишенных Э., образует как бы “нейтральный фон”, тогда как единицы, снабженные Э., оказываются выделенными. Э., несомненно, участвует в организации не только словесного, но и высших уровней художественного текста; например в стихотворении Пушкина “Цветок” (“Цветок засохший, безуханный...”). Э. знаменуют движение времени, повернутое вспять ходом поэтического воспоминания, и таким образом участвуют в реализации сюжета. Однако эта роль Э. остается малоизученной.
Лит.: Античные теории языка и стиля. — М., Л., 1936; Веселовский А.Н. Из истории эпитета // Историческая поэтика. — Л., 1940; Голуб И.Б., Розенталь Д.Э. Секреты хорошей речи. — М., 1993; Горнфельд А. Эпитет // Вопросы теории и психологии творчества. — 2-е изд. — Т. 1.— 1911; Евгеньева А.П. Очерки по языку русской устной поэзии в записях XVII—XX вв. — М.; Л., 1963; Еремина В.И. Метафорический эпитет // Изв. АН СССР, ОЛЯ.— 1967. — Вып. 1; Жирмунский В.М. К вопросу об эпитете // Памяти П.Н. Сакулина. — М., 1931; Зеленецкий А. Эпитеты литературной русской речи. — Ч. 1. — М., 1913; Квятковский А. Поэтический словарь. — М., 1966; Никитина Е.Ф. и Шувалов С.В. Поэтическое искусство Блока. — М., 1926; Озеров Л. Ода эпитету // Вопросы литературы. — 1972. — № 4; Томашевский Б.В. Стилистика и стихосложение. — Л., 1959; Эпитет в русском народном творчестве. — М., 1980.
Л.Е. Тумина
ЭПИФОРА (от греч. epiphora — добавка; другой вариант этимологии: от греч. epi — после + phoros — несущий) — фигура слова, входящая в группу фигур прибавления. Э. — это тождество, или повтор слова, группы слов, речевых конструкций в конце нескольких предложений, строф или стихов. Вот как Цицерон использует Э.: “Вы скорбите о том, что три войска римского народа истреблены, — истребил их Антоний. Вы не досчитываетесь прославленных граждан — и их отнял у нас Антоний. Авторитет нашего сословия ниспровергнут — ниспроверг его Антоний. Словом, если рассуждать строго, все то, что мы впоследствии увидели (а каких только бедствий не видели мы?), мы отнесем на счет одного только Антония” (Цицерон. Вторая филиппика против Марка Антония).
Э. постоянно используется в самых разных стихотворных жанрах. Например, в стихотворении Ф.Г. Лорки “Пустыня” (перевод М. Цветаевой): “Прорытые временем лабиринты — исчезли. Пустыня — осталась. Несмолчное сердце — источник желаний — иссякло. Пустыня — осталась. Закатное марево и поцелуи пропали. Пустыня — осталась. Умолкло, заглохло, остыло, иссякло, исчезло. Пустыня — осталась”.
Совсем по-другому воспринимается Э., содержащаяся в эпиграмме О.Э. Мандельштама на художника Н.И. Альтмана (написавшего портрет поэта): “Это есть художник Альтман, очень старый человек. По-немецки значит Альтман — очень старый человек”.
Подлинную трагедию одиночества выражают стихи З.Н. Гиппиус, уже очень немолодой поэтессы, потерявшей мужа Д.С. Мережковского, с которым она не разлучалась ни на один день более 50 лет. Стихи, посвященные их с мужем секретарю и давнему другу В.А. Злобину, являются примером Э., имеющей даже графическое выражение: “Одиночество с Вами... Оно такое, что лучше и легче быть ОДНОМУ. Оно обнимает густою тоскою, и хочется быть совсем ОДНОМУ. Тоска эта — нет! — не густая — пустая. В молчаньи проще быть ОДНОМУ. Птицы-часы, как безвидная стая, не пролетают — один к ОДНОМУ. Но Ваше молчание — не беззвучно, шумы, иль тень, все к ОДНОМУ. С ними, пожалуй, не тошно, не скучно, только желанье — быть ОДНОМУ. В этом молчаньи ничто не родится, легче родить самому — ОДНОМУ. В нем только что-то праздно струится... А ночью так страшно быть ОДНОМУ. Может быть, это для Вас и обидно, Вам ведь привычно быть ОДНОМУ. И Вы не поймете... И разве не видно, легче и Вам, без меня — ОДНОМУ”.
М.Л. Гаспаров отмечает, что Э. в чистом виде употребляется реже, чем анафора, но в ослабленном варианте (параллелизм синонимов или грамматических форм) — гораздо чаще.
Э. как фигура противоположна анафоре, в соединении с которой образует новую фигуру — симплоку.
Лит.: Гаспаров М.Л. Эпифора // Литературный энциклопедический словарь. — М., 1987; Квятковский А. Поэтический словарь. — М., 1966; Наследие Эллады: Энциклопедический словарь / Сост. Ю.И. Сердериди. — Краснодар, 1993. — С. 409; Панов М.И. Риторика от античности до наших дней // Антология русской риторики. — М., 1997. — С. 40—41; Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических терминов: Пособие для учителя. — М., 1985.
М.И. Панов
ЭТИКЕТНЫЙ ДИАЛОГ представляет из себя диалогическое единство, которое обычно состоит из реплики-стимула (“пароля”) и реплики-реакции (“отзыва”). Например:
— Здравствуйте, Иван Степанович! (пароль)
— Рад вас видеть (отзыв) — реплика-реакция.
По значению этикетные диалоги можно разделить на несколько групп.
Так, Н.Д. Арутюнова и Н.И. Формановская выделили:
— диалоги социального контактирования (извинение, благодарность, поздравление);
— побудительные речевые акты (просьба, совет, предложения, команды, приказ, требования);
— ответные (реактивные) речевые акты: согласие, несогласие, отказ, разрешение.
Э. д. необходимо отличать от так называемого свободного диалога. Средством различия является наличие грамматических согласований в тексте.
Например:
1) У вас есть часы?
Нет (у меня часов).
Да (у меня есть часы).
2) У вас есть часы?
Без пяти минут двенадцать.
Первый диалог является примером грамматического согласования текста. Перед нами вопрос и ответ, т. е. свободный диалог. Второй диалог этикетный, так как в основе его лежит такой речевой акт, как просьба.
Э. д. социален по своей природе. Он отражает социальные роли говорящих: постоянные и переменные, симметричные и асимметричные. Для составления Э. д. актуальны и такие моменты, как:
— выбор уместных языковых средств (при взаимодействии партнеров общения);
— учет обстановки общения и характера взаимоотношений общающихся, а также закономерности построения диалогического единства (имеется в виду вертикальный и горизонтальный разворот реплик диалогов).
В речи говорящих Э. д. принимает характер таких жанров, как извинение, благодарность, просьба, одобрение, похвала, совет, предложение и др.
Лит.: Арутюнова Н.Д. Истоки, проблемы и категории прагматики // Новое в зарубежной лингвистике. — М., 1985; Арутюнова Н.Д. Некоторые типы диалогических реакций и “почему” — реплики в русском языке // ФН. — 1970. — № 3; Леонтьев А.А. Психологические единицы и порождение речевого высказывания. — М., 1976; Формановская Н.И. Речевой этикет и культура общения. — М., 1989; Формановская Н.И. Русский речевой этикет: лингвистический и методический аспекты. — 2-е изд., перераб. и доп. — М., 1984.
А.С. Киселева
Я
ЯЗЫК ВНЕШНЕГО ВИДА УЧИТЕЛЯ — устная речь учителя воспринимается учениками вместе с теми жестами, мимикой, телодвижениями, которые сопровождают речь учителя (если ученики его видят) и составляют в совокупности понятие Я. в. в. у. Многие из них непроизвольны: отражают особенности темперамента учителя, усвоенную им манеру общения. И учитель, и ученик пользуются в большей или меньшей мере Я. в. в. у., когда говорят. При этом в педагогическом взаимодействии учителя и ученика этот язык выполняет важные функции.
Выделяются четыре такие основные функции: регулирующая, указательная, изобразительная, реагирующая. Регулирующая функция состоит в том, что жестами, мимикой, телодвижениями учитель управляет поведением ученика на уроке (например, палец у губ — требование тишины; движение руки (реже рук) ладонью кверху, снизу вверх — знак “встать” при невнимательном слушании ответа и т. д.); указательная функция заключается в том, что движения заменяют набор словесных педагогических клише, связанных с организацией деятельности учащихся (например, рука вытягивается по направлению одного из учащихся, заменяя слова отвечай ты, продолжай, а что ты думаешь? и т. п.); изобразительная функция используется с целью дополнить значения слов (например, движение рук (пальцев), показывающих размер, форму и т. д.); реагирующая функция проявляется тогда, когда движения являются средством установления контакта (например, указательный палец вверх — знак это очень важно!).
Лит.: Ладыженская Т.А. Живое слово: устная речь как средство и предмет обучения. — М., 1986.
Л.Е. Тумина
ЯЗЫКОВАЯ НОРМА — совокупность наиболее устойчивых традиционных реализаций языковой системы, отобранных и закрепленных в процессе общественной коммуникации. Н. как совокупность стабильных и унифицированных языковых средств и правил их употребления, сознательно фиксируемых и культивируемых обществом, является специфическим признаком литературного языка национального периода (Н.Н. Семенюк, 1990). Различают следующие виды (типы) структурно-языковых норм:
Я. н. произношения регулируют выбор акустических вариантов фонемы или чередующихся фонем — на каждом шаге развертывания речи и в каждом слоге отдельного слова. Можно — (зълатой), нельзя — (золотой); можно — (агарот, усад’ба), нельзя — (агарод, усат’ба).
Я. н. ударения регулируют выбор вариантов размещения и движения ударного слога среди неударных. Можно — (квартбл), нельзя — (квбртал). Н. русского современного ударения в литературном языке тесно связаны с морфологическими свойствами частей речи и оказываются одним из их формальных показателей. Подвижность и разноместность современного русского ударения делает его трудным для усвоения, в особенности лицами, для которых русский язык неродной и усваивается ими не в раннем детстве, что приводит к “накладыванию” новых акцентологических Я. н. на старые, уже усвоенные в родном языке.
Я. н. лексические регулируют словоупотребление — не допускают нарушения традиционно закрепленной соотнесенности наименования с определенным предметом, явлением реального мира. Так, например, воспрещается называть булкой буханку белого или черного хлеба, потому что слово булка имеет традиционно закрепленную соотнесенность с иным предметом: булкой называют изделие из пшеничной муки, имеющее круглую или овальную форму. Лексические Я. н. обусловливают воспроизводимость в литературных текстах и в устных формах общения определенного слова из ряда возможных, имеющих ту же предметную отнесенность в различных формах существования русского языка. Так, например, первое слово указанных рядов является литературно-нормированным, хотя все слова этого ряда обозначают тот же предмет или то же явление: вчера, намедни; глаза, гляделки, зенки, буркалы, бельма, шары; пощечина, оплеуха; спасибо, спасибочко; холод, стужа, стынь; щедрый, тороватый и т. п. Фразеологические Я. н. регулируют употребление оборотов речи, традиционно связанных с характеристикой определенных явлений. Так, например, кодифицированным признается выражение мурашки по коже бегают как образная характеристика состояния человека, ощущающего приступ некоторого озноба или дрожи, но считается недопустимым выражение мурашки по телу прыгают (или ползают).
Я. н. словообразовательные не допускают употребления в литературных текстах слов, структура которых нарушает принципы сочетания морфем. Следовательно, эти Я. н. сдерживают приток в состав литературной лексики слов, не соответствующих словообразовательной структуре моделей.
Я. н. морфологические определяют литературный статус определенных словоформ и не допускают употребления других словоформ, хотя они и являются речевым средством в различных видах “говорения”. Так, например, литературными, правильными признаны такие словоформы: офицеры (не офицера), инженеры (не инженера), выборы (не выбора), профессора (не профессоры), шурья (не шурины), деверья (не девери), звонче (не звончее), слаще (не слаже), пара носков (не носок), пара чулок (не чулков), чашечка кофе (не кофию) и т. п.
Я. н. синтаксические требуют соблюдения правил согласования: большой кенгуру, большое бра (но не большое кенгуру и не большая бра), управления: смеяться сквозь слезы (но не сквозь слез), правил расположения слов в структуре предложения, выражения различных отношений между частями сложного предложения и т. п.
Я. н. стилистические охватывают те или иные стороны (особенности) употребления речевых средств в различных сферах литературно-нормированного общения: они предопределяют прикрепленность того или иного средства речи к определенной сфере речевой деятельности, т. е. применение слов, выражений, словоформ, способа сочетания слов, типов синтаксических конструкций в определенных контекстах и речевых ситуациях.
Различаются Я. н. императивные и диспозитивные. Императивные (т. е. строго обязательные) Я. н. — это такие, нарушение которых расценивается как слабое владение языком (например, нарушение норм склонения, спряжения или принадлежности к грамматическому роду). Такие Я. н. не допускают вариантов (невариативные Я. н.), и любые другие реализации расцениваются как неправильные, недопустимые, например: алфавит (не алфбвит), принял (не принял), курица (не кура), благодаря чему (не благодаря чего). В отличие от императивных Я. н., диспозитивные (т. е. восполнительные, не строго обязательные) допускают варианты — стилистически различающиеся или вполне нейтральные (вариативные Я. н.), например: ббржа и баржб, в отпуске (нейтр.) — в отпуску (разг.), кумпас — у моряков: компбс. Литературная норма может быть фактом кодификации или же находиться в стадии реализации кодификационных возможностей, а также выступать в виде потенции нормализаторских тенденций в сфере общения. Именно поэтому исследователи считают необходимым акцентировать внимание на динамическом характере литературной нормы, на диалектичности самого процесса кодификации средств общения.
На уровне речевой деятельности различаются такие Я. н., как воплощенная, или реализованная, и невоплощенная, потенциальная, реализуемая. Реализованная Я. н. состоит из двух частей: 1) актуализированная часть (современная, продуктивная, активно действующая, хорошо осознаваемая и практически кодифицированная), 2) неактуализированная часть (в нее включаются архаизмы, устаревающие варианты Я. н., а также редкие в употреблении варианты, дублеты и т. п.). Реализуемая Я. н. также распадается на две части: 1) становящиеся Я. н. — неологизмы и новообразования на разных уровнях языка и 2) принципиально некодируемая область речевой деятельности (индивидуальные, окказиональные, создаваемые к случаю и т. п., но необходимые в процессе общения образования). Общелитературная Я. н. может по-разному варьироваться, т. е. выступать в виде вариантов как следствие функционально-динамического существования средств общения. Так, в акцентологическом состоянии современного литературного языка намечается конкурирующая активность вариантов с ударением, перемещаемым к началу слова (бундарь вм. бондбрь, убух вм. обух, плбнер вм. планёр, родился вм. родился ), а также вариантов с ударением, передвигающимся к концу слова (нуждб вм. нужда, лыжня вм. лыжня, петля вм. пйтля, заводскуй вм. завудский, удить вм. удить). В сферу морфологического варьирования втягиваются значительные группы слов. Это обусловлено целым рядом факторов: наличием сонорных звуков в исходе основы имен существительных (баклажан вм. баклажанов, косуль вм. косулей, сходен вм. сходней, ясель вм. яслей), перемещение ударения (вйтров вм. ветрув, ббржа вм. баржб) и т. п. Возрастание вариативности в сфере литературного нормированного общения представляет собой сложный и многосторонний процесс, связанный с развитием литературного языка и его ролью в обществе; это может быть следствием эволюционных преобразований структуры языка, старения одних я. н. и зарождения других, взаимодействия устной (разговорной) и письменной (книжной) форм речи, конкурирования системных возможностей того или иного средства общения в пределах литературного языка. И тем не менее тенденция к целесообразности в актах речевой деятельности предопределяет направление структурно-языковой предпочтительности речевого варианта, что находит свое выражение в развитии и кодификации литературных норм (взаимодействие и взаимопроникновение функционально-речевых вариантов, расширение объема нормативной весомости варианта, нейтрализация функционально-речевой отмеченности как следствие сближения варианта устной и письменной речи, нормализация вариантов как факта стилистической дифференциации).
Лит.: Головин Б.Н. Основы культуры речи. — М., 1980; Горбачевич К.С. Вариантность слова и языковая норма. — Л., 1978; Его же. Нормы современного русского литературного языка. — М., 1978; Семенюк Н.Н. Норма языковая // Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990; Скворцов Л.И. Теоретические основы культуры речи. — М., 1980.
Л.Е. Тумина