Религиозное осмысление романа Достоевского "Преступление и наказание"
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
ведениях Достоевского философское содержание. В статье 1883 г. Взгляд на текущую литературу Н.Н. Страхов впервые обозначил конкретное отношение к религии, к православию. Подводя итоги своим суждениям о Братьях Карамазовых, он писал: Фон для этой хаотической картины поставлен автором самый определенный и светлый, именно - монастырь, олицетворяющий в себе религию, православие, разрешение всяких вопросов и несокрушимую надежду на победу истинно живых начал [Страхов, 1984, с. 405]. В противоположность Писареву, увидевшему в романе лишь социальную проблематику, H. H. Страхов сосредоточил свое внимание не столько на социальном, сколько на нравственно-психологическом содержании романа. Оставив в стороне занимавший Писарева вопрос о социальных истоках преступления Раскольникова, об отражении в его жизни и умонастроении жизни и настроения широких масс униженных и оскорбленных, Страхов выдвинул на первый план другой вопрос - об отражении в романе идей демократической молодежи 1860-х годов и о сложном отношении к ним романиста. Страхов отвел упреки демократической критики по адресу Достоевского, что своим романом он сослужил службу реакции, обвинив целую студентскую корпорацию в исповедании в качестве принципов убийства и грабежа. Он отказался также категорически видеть в Раскольникове сумасшедшего, больного человека. Вслед за Тургеневым, создавшим образ Базарова, Достоевский в Преступлении и наказании, по мнению Страхова, вывел в лице Раскольникова новый образ нигилиста. Причем преимущество Достоевского перед его предшественниками, решавшими сходную задачу, состоит в том, что вместо сравнительно легкого осмеиванья безобразий натур пустых и малокровных писатель изобразил нигилиста несчастного, нигилиста глубоко человечески страдающего, изобразил нигилизм не как жалкое и дикое явление, а в трагическом виде, как искажение души, сопровождаемое жестоким страданием [Страхов, 1867, с. 329 - 331]. Раскольников, - писал Страхов, разъясняя свою мысль (и опираясь при этом, возможно, на свои беседы с писателем о романе), - есть истинно русский человек именно в том, что дошел до конца, до края той дороги, на которую его завел заблудший ум. Эта черта русских людей, черта чрезвычайной серьезности, как бы религиозности, с которою они предаются своим идеям, есть причина многих наших бед. Мы любим отдаваться цельно, без уступок, без остановок на полдороге; мы не хитрим и не лукавим сами с собою, а потому и не терпим мировых сделок между своею мыслью и действительностью. Можно надеяться, что это драгоценное, великое свойство русской души когда-нибудь проявится в истинно прекрасных делах и характерах. Теперь же, при нравственной смуте, господствующей в одних частях нашего общества, при пустоте, господствующей в других, наше свойство доходить во всем до краю - так или иначе - портит жизнь и даже губит людей [Страхов, 1867, с. 329 - 331]. Приведенные положения статьи Страхова (о максимализме мысли и бескомпромиссности натуры как характерных чертах Раскольникова) позволили ему высказать ряд тонких суждений о романе, стержнем которого Страхов считал духовную драму убийцы-теоретика, против отвлеченной теории которого, противоречащей жизни, восстает его собственная живая натура и свойственные ей инстинкты человеческой души. Это не смех над молодым поколением, не укоры и обвинения, это - плач над ним, - писал Страхов, во многом верно характеризуя отношение писателя к его герою. По своему всегдашнему обычаю, он представил нам человека в самом убийце, как умел отыскать людей и во всех блудницах, пьяницах и других жалких лицах, которыми обставил своего героя [Страхов, 1867, с. 329 - 331].
После статей Писарева и Страхова третьей, наиболее значительной из критических статей, опубликованных в 1867 г. после окончания печатания романа в Русском вестнике, была статья романиста Н. Д. Ахшарумова, сосредоточившегося по преимуществу на психологической стороне романа и на оценке отдельных его персонажей, из которых самыми удачными он признал наряду с Раскольниковым семью Мармеладовых, Порфирия и Свидригайлова [Ахшарумов, 2002, с. 44]. Ахшарумов почувствовал необычность поэтики романа: в образе Раскольникова он усмотрел противоречие между внешним обликом героя - мальчика, недоучившегося в школе - и вложенным в него сложным духовным миром автора, вследствие чего Раскольников наделен чертами Гамлета и Фауста, облагораживающими и возвышающими его [Ахшарумов, 2002, с. 45]. Ахшарумов высказал в статье мысль о нераздельности в романе преступления и наказания. Последнее в соответствии с замыслом писателя критик оценил не как внешнее, юридическое, но, прежде всего, как внутреннее нравственное наказание, настигшее преступника сразу после совершения преступления и потенциально заложенное уже в его замысле: За преступлением следует наказание. „Следует, впрочем, мало сказать; это слово далеко не передает той неразрывной связи, какую автор провел между двумя сторонами своей задачи. Наказание начинается раньше, чем дело совершено. Оно родилось вместе с ним, срослось с ним в зародыше, неразлучно идет с ним рядом, с первой идеи о нем, с первого представления. Муки, переносимые Раскольниковым под конец, когда дело уже сделано, до того превосходят слабую силу его, что мы удивляемся, как он их вынес. В сравнении с этими муками всякая казнь бледнеет. Это сто раз хуже казни - это пытка и злейшая изо всех, - пытка нравс?/p>