Geum.ru

Проблемы социализации современной молодежи содержание

Вид материалаРеферат
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   20
свои базовые ценности. И прежде всего это проявляется в формировании образцового, с позиции Японии, японца.

Здесь мы имеем особый вариант онтологии, в которой изначально положено отношение к миру японца через отношение его как члена некоей социальной общности (группы). И эта онтология для японца не является выдумкой иностранных специалистов, которые пытаются убедить японца, что он именно в таком мире и живет. Наоборот, японец так живет и ничего другим (чужим) об этом говорить не собирается. Зачем говорить о том, что само собой разумеется?

Специфика групповых и межличностных отношений оседает даже в структурах языка. При передаче информации японец может много-много слушать, затем внутренним образом сгруппировать полученную информацию и выдать ее при передаче в виде короткого резюме (коммуникация "минимального сообщения", в противоположность коммуникации "максимального сообщения" в западной традиции). Поэтому для однозначного понимания передаваемой информации, надо много об этом человеке знать. Многое передается не артикулированно, не объективированно. Это усиливает внутригрупповые связи, когда из полученной информации гораздо больше можно узнать и понять, будучи членом группы, чем не принадлежа ей.

Это и есть как раз общение, в отличие от коммуникации, когда ценностью становится возникновение смыслов по поводу коммуникации. Ведь для нас порой гораздо важнее не то, что мы вместе учили, скажем, физику, а те совместные переживания по поводу изучения этой физики. И поэтому в этом же русле можно понять и школьные или университетские связи, так высоко котирующиеся в Японии. Тем более в совокупности с тем же элитным основанием: когда родовая элитная планка задана, да на нее еще накладываются положительные эмоции, переживаемые в процессе совместного образования, то возникает смысловая полнота бытия на уровне социально- и индивидуально-психологического.

То есть, образование здесь в полном смысле выполняет свою социальную функцию, социализует и превращает в человека (не в слесаря и не в токаря) за счет элементарных актов проживания человеческого бытия. На всех уровнях воспроизводятся однотипные процедуры, усваивая которые человек приходит к однозначному пониманию конструктов общения.

Все сказанное, однако, не означает, что в японском обществе нет проблем. Свою лепту в копилку проблем неизбежно добавляют современные социальные изменения, сопутствующие быстрому экономическому росту Японии. Например, сокращение численного состава семьи и увеличение занятости замужних женщин снизили роль семьи как основной социализационной единицы. Развитие урбанизации и рост плотности населения в городах не оставляет места для детских игр и взаимодействия с соседями - в результате снижается воспитательное значение окружающей среды. В ходе 40 послевоенных лет экономических и социальных перемен отмечалось общее ослабление роли семьи, школы и общества в реализации целей социализации.

Сейчас в Японии реализуется III реформа образования. На школу теперь возложена задача воспитывать и обучать детей так, чтобы они не только отвечали требованиям японского общества и смогли внести позитивный вклад в его развитие, но и стали гражданами, способными получать удовлетворение от жизни в этом обществе. Поставлена задача, подумать о формировании такого типа образования, которое, прежде всего, обеспечит воспитание хороших японских граждан.

& 3. Инновации и социализация молодежи

Сегодня понимания общественного развития только как естественно-исторического процесса уже недостаточно в принципе, его надо дополнять понятием искусственно-технического. Уже огромные сегменты социальной жизни не являются естественно-историческими, традиционными, как не являются таковыми многие процессы, осуществлявшиеся ранее как бы сами собой, по традиции. В тысячелетнем обозрении общество до сих пор представляется развивающимся естественно, но сегодня это понимание уже не операционально.

Естественно-исторический характер развития общества допускает и предполагает вариативность потенциальных возможностей этого движения, и если специально не активировать среду, то естественно-исторически реализуется одна из них. Так было в предыдущие времена. Но уже в ХIХ веке возобладала деятельностная позиция, согласно которой если по-разному воздействовать на различные общественные сегменты и силы, то могут реализоваться другие возможности или сразу несколько, причем все они содержатся внутри этого потенциального естественно-исторического процесса. Эта позиция со временем утвердила и понимание, что осмысленные действия вносят в естественно-исторический процесс момент искусственно-технического, а этот последний относится к инновациям.

Здесь прежде необходимо сказать несколько слов о самой инноватике. Понятие "инновация" впервые появилось в научных исследованиях культурологов еще в ХIХ в. и означало введение некоторых элементов одной культуры в другую. Обычно речь шла об инфильтрации европейских обычаев и способов организации в традиционные азиатские и африканские общества. В начале ХХ века стали изучаться закономерности технических нововведений. Пожалуй, первое интересное, специфически инновационное, наблюдение было сделано советским исследователем Н. Д. Кондратьевым в 20-х годах, когда он обнаружил существование так называемых "больших циклов"

Со временем инновационная политика оказалась весьма перспективным изобретением, причем отнюдь не только экономического, но и широкого социального свойства. Можно отметить, что становление так называемого "потребительского общества" началось с активного проникновения новшеств в условия и образ жизни населения.

В социальном аспекте в научный оборот российской - тогда еще советской - науки понятие инновации вошло сравнительно недавно. Это было связано с намерением страны осуществить инновацию - Перестройку. Хотя для людей, достаточно пристально занимавшихся инновациями, уже тогда было совершенно ясно, что никакой инновацией Перестройка не является. По определению. Однако определение Перестройки как революции, данное ее "архитектором" - М.С.Горбачевым, - было близко к истине, ибо существенное отличие революции от инновации как раз и заключается в непредсказуемости революционного результата. В то время как инновация (опять же по определению) предполагает четкое знание того, что и как с необходимостью является в качестве результата осуществления инновационного процесса.

Иными словами, мы берем на себя смелость утверждать, что Перестройка потому и привела к разрушительным для всего социума последствиям, что не являлась инновацией со всеми необходимыми для последней признаками и компонентами. Более того, она, скорее, может быть охарактеризована как попытка решения традиционными средствами нетрадиционных проблем. Впрочем, сама Перестройка - это теперь уже история. Для нас же она важна своими уроками и теоретико-методологическими выводами.

Но надо добавить, что и постперестроечное время не сразу натолкнулось на понятие инновации. Длительное время Россия не могла или просто не хотела мыслить категориями инноватики. Теперь к этому обязывает жизнь, и делает это по двум причинам. Во-первых, "глубокий социально-экономический, переживаемый в настоящее время нашим обществом, во многом объясняется исчерпанием присущего ему мобилизационного типа развития и необходимостью перехода к инновационному типу развития". Поэтому вопрос об использовании инноваций для возрождения, подъема, реформирования многих сторон жизни страны ныне стал практически значимым, перешагнув рамки чисто теоретических задач и интересов. Во-вторых, он требует грамотного ответа на вызовы развития мирового сообщества в глобальном масштабе. Поскольку Россия после 1991 года пытается стать его полноправным членом, а " для наиболее передовых, промышленно развитых стран мира сегодня характерен переход к инновационному типу развития".(161, с.5)

Но грамотная позиция требует теоретического фундирования не только частных (хотя и очень важных) вопросов, находящихся в компетенции экономистов, политологов, юристов и ученых-технологов всех мастей. Надо также правильно квалифицировать сущностные проблемы и характеристики самих инновационных процессов. А это - компетенция науки инноватики.

Если коротко изложить суть условий, при которых могут быть успешно запущены и осуществлены инновационные процессы, то, тем самым, можно в общем ответить на вопрос о значении инноваций для позитивного решения проблем в социальной сфере, а значит, и других областях жизни общества. Хочется предостеречь, что сегодняшние попытки запуска технических инноваций без просчитывания вариантов их социальных последствий не только бессмысленны, но нередко даже вредны. Ставить технику впереди социальных проблем сегодня, учитывая мощность как созидательного, так и разрушительного ее потенциала, - это дважды наступать на одни и те же грабли.

Не случайно в социальном познании сегодня доминирует анализ исторического прошлого. В этом - важнейший показатель того, что социально-философская мысль стремится глубоко, с исторически широкой перспективой посмотреть на происходящее, в том числе и в России. Но это важное свидетельство есть также первый необходимый шаг, с точки зрения теории инноватики. Это - историческая реконструкция процесса, необходимый стартовый этап, на котором сначала осуществляется фундаментальное исследование. В данном примере - это социо-культурные исследования нашего общества. Чтобы затем, уже с филигранной точностью, приступать к запуску инноваций в различных сферах жизни общества.

Без таких фундаментальных исследований не будут получены ответы на коренные вопросы об устройстве обновляемого объекта, т.е. нашего социума. А без этого, совершенно не претендуя на роль оракула, можно сказать - инновациям в России не быть. Это значит, что России никогда не стать современной державой, владеющей острым и эффективным орудием социального и технического соперничества - инновациями.

Таким образом, это уже не вопрос очередного витка псевдореформаторства в России, это вопрос ее исторической судьбы как единого целостного государства. Жизнеспособность России как самобытной, процветающей и конкурентоспособной державы - вот главная ценность и цель, которая должна замыкать на себя все и проектироваться во всех инновациях в России. Такая коренная цель - необходимый общий ориентир и смысловая рамка любой инновации - технической, социальной и т.д. А их формулирование и обоснование - долг и компетенция соответствующих специалистов.

Теперь, применительно к проблеме социализации, скажем, что практически до конца ХVШ века в обществе действовали ее традиционные механизмы. О специализированных формах работы с подрастающим поколением говорили лишь в рамках образования. В педагогических теориях того периода уже обсуждаются цели, задачи и методы воспитания, принципы гуманизма, развития личности - и эта линия активно разрабатывается еще от Руссо и просветителей. То есть, здесь, хотя бы на уровне идей, проблемы работы с молодежью стали предметом специальной деятельности.

А задачи того, что стало потом называться социализацией, появились в теориях значительно позднее, что было связано с существенным изменением характеристик исторического процесса в ХIХ-ХХ веках. Их отличили друг от друга, понимая под воспитанием целенаправленный процесс наделения человека определенными социальными свойствами и ценностями, а под социализацией - сопутствующий проживанию индивида в социуме процесс влияния на него условий общественной жизни. Предполагалось, что в любом процессе жизнедеятельности он приобретает определенные социальный опыт, стереотипы деятельности, нормы, образцы, ценности, и это стали называть социализацией.

Почему же со временем и общество начинает понимать недостаточность образования и воспитания, почему потребовалась специально организованная социализация? Качественный порог - ХIХ-ХХ вв. - это эпоха возникновения институциализированной деятельности. Все, что существовало раньше в обществе как стихийный процесс, в синтезе форм человеческой деятельности, сегодня институциализируется и принимает характер специализированной и профессионализируемой деятельности. Разберемся, почему.

Такое изменение общественных процессов было отмечено Б. П. Вышеславцевым, который, по словам В. Сапова, "был одним из немногих мыслителей ХХ века, наряду с Зомбартом, Ортегой-и-Гассетом отмечавшим такой факт. В отличие от всех предыдущих веков писаной истории, ХХ век ознаменовался чрезвычайно быстрым, "катастрофическим" ростом народонаселения планеты и столь же ошеломляющим ростом количества и номенклатуры новых вещей. Это привело к тому, что старые социальные просветительские учреждения и институты не успевают теперь справляться с такой массой людей, социализировать и "окультурить" их в должной мере. Отсюда такое чрезмерное в наше время количество едва социализированных полулюдей, не способных к созидательному творчеству, но весьма способных и склонных к разрушению культуры, а также к взаимо- и самоистреблению." (30, с.11)

То есть, в ХХ веке общество вплотную подошло к пониманию, что и социализация должна стать специализированной деятельностью, потому что стихийная социализация уже не обеспечивает необходимые параметры, нужные для самосохранения и выживания общества. Отданный на откуп стихийному процессу социализации, человек дезадаптируется. А общество обязано обеспечивать воспроизводство своей структуры и функционирование. Поэтому идея социализации становится в ряд с идеями социальной инженерии и вообще социального управления. Тогда она становится предметом философской рефлексии, соответственно, появляется специализированная социализаторская деятельность и профессиональные социализаторы.

Правда, надо отметить, что это утверждение касается массовой и специализированной социализации. Потому что раньше тоже были социализаторы - старики, воспитатели, учителя. Но пока не было некоторых негативных проявлений типа конфликта молодежи с обществом, они не были специалистами по социализации, им не ставилась специальная задача вписать человека в общество. Задача была обучить человека чему-то. А когда начал давать сбой традиционный механизм социализации, то на выходе стал получаться "не тот человек", "не тот" - для данного общества. Общество обнаруживает это через кризисы, бунты, революции и т.д., приходя к пониманию, что теперь нельзя просто так даже семье доверять ее собственного ребенка. Потому что он может вырасти не готовым четко выполнять нужные социальные команды. Тогда и возникает рамка специализированной социализаторской деятельности, которой, помимо прочих позитивных, в известной мере не чужда и манипулятивная функция.

И когда начинается ее функционирование, то она в первоначальной сетке как бы оплела и зарегулировала весь мир. Буржузное сознание понимает только вещный мир, и буржуазная социализация стремилась обучить только обращению с новыми вещами. Но уже возникшее социальное напряжение создавало те революционные катаклизмы (Парижскую Коммуну, Октябрьскую революцию и т.п.), которые показали ограниченность "вещного" подхода. Они показали, что теперь социализаторскую деятельность надо выстраивать не по поводу того, как с вещами обращаться, - хотя эта задача тоже остается, - но по поводу социальных структур и отношений, их использования и преобразования. И особая роль в такой социализации принадлежит политической социализации и партиям.

Здесь отмечены два взаимообусловливающих потока. С одной стороны, - просто количественный рост населения. Раньше, при традиционном семейном или общинном укладе, один старик воспитывал нескольких детей, и его физически хватало на все функции. Теперь, в новых условиях, взаимодействие поколений претерпевает существенные трансформации. С этим же совпадает и другая тенденция: ХIХ век - это развитое фабрично-индустриальное производство. И, как уже упоминалось выше, в вещественный мир вбрасывается такая масса вещей, с которой люди традиционного общества совершенно не знакомы. Значит, когда начинается массовое рыночное производство продуктов и товаров, чтобы они потреблялись, возникает необходимость адаптировать людей к новому вещному миру, социализовать в нем.

В производстве - то же самое: если раньше работник сам строил станок и сам его использовал, то теперь ему ставят станок и показывают две кнопки, куда нажимать. Кроме того, теперь становятся нужны не гениальные одиночки-изобретатели, а массы людей, которых надо поставить к станку и обеспечить их производственную функциональность. Поэтому с переходом к масштабному фабричному производству возникает потребность в выделении специальной социализаторской деятельности для вписывания большого контингента людей в общественное производство. И она реализуется через систему фабрично-заводского и начального образования. Но фабрично-заводское обучение нацелено только на то, чтобы обучить производству на данном станке и заводе, школа учит грамоте вообще, а кто учит, к примеру, обращаться с автомобилем, когда он становится массовым? Кто учит разбираться в рекламе, способах денежных вложений, выборе печатной продукции, информации и т.п.? Сначала возникает потребность, а потом и разные специализированные школы и курсы.

То есть, как мы обсуждали выше, говоря о формах социализации, каждое выбрасываемое творческим порывом человечества в вещный мир бытие какого-то предмета, уже с необходимостью начинает подразумевать, что должна существовать специализированная деятельность по обучению обращению с этой вещью. И конец ХIХ века - наступление серийного производства - поставило перед обществом новые проблемы. Когда появляется уже не уникальный единичный автомобиль Форда, а его миллион автомобилей в год, тогда возникают проблемы. У одних - как водить, у других - как дорогу безопасно переходить, у третьих - как эти задачи увязывать. Это касается вещей и в целом материального производства.

Общество не может запретить производственное наступление, потому что производство развивается по своим законам, но оно адаптирует людей под тот мир, который этим производством создается и навязывается. Если нельзя запретить производство оружия, то можно хотя бы обучить правилам его использования или защиты от него. Не менее сложные процессы и взаимодействия сопровождают развитие общественного производства, усложнение социальной жизни и ее институциализацию. Социализаторская деятельность в ее адаптационной форме смягчает наступление антропологизированного мира.

Поворотным моментом в отношении осмысления молодежи, точкой отсчета нового к ней отношения явился, пожалуй, 1968 год. Потому что никто - ни социологи, ни политологи, ни культурологи - никто не предвидел подобного взрыва молодежного бунта. Такого исхода не могли предсказать эмпирически выстраиваемые прогнозы. Тогда это поставило вопрос о том, какой характер носят социальные процессы в целом, если мы не можем предсказать появление качественно-нового явления. Вполне возможно, что вопрос, который до сих пор мучает западных социологов молодежи, является ли молодежный бунт 60-х годов циклически повторяющимся явлением, может иметь и утвердительный ответ.

Когда обществу надо находить ответы на горячие вопросы, поставленные практикой в экстренном режиме, и такие вопросы возникают в условиях чрезвычайной динамики общественного развития, то реагировать на них можно только подготовившись загодя. Если общество в решении проблем действует методом проб и ошибок, то это означает, что у него есть еще время, или оно считает, что есть. Такая позиция характерна для общества с естественно-историческим ходом развития, т.е. для традиционного общества.

Но адекватная реакция на вызовы времени невозможна в "челночной" манере, потому что времени на реакцию может не хватить, если она заранее не подготовлена. А значит для этого нужны предварительные фундаментальные исследования и выработка решений, обеспечивающие подготовку гарантированного результата. Без этого результат фактически отдается на откуп случайности, а ныне случайность запрещается масштабами современной человеческой деятельности, заключенным в ней большим разрушительным потенциалом, сопоставимым с масштабами выживания человеческой цивилизации. Об этом говорит наука инноватика. Она учит изменять естественный ход вещей, выбирать и обеспечивать приоритетные пути общественного развития.

Изучение инновационных процессов дает возможность ответить на вопросы: по каким критериям и показателям оценивать наши успехи? Где искать причины неудач? Точность и полнота представлений о том, как именно происходит наше развитие, зависит и от того, какими понятиями мы при этом пользуемся.

Как научная теория, инноватика оперирует следующими основными понятиями. Нововведение есть целенаправленное изменение, которое вносит в среду внедрения (организацию, поселение, общество и т.д.) новые, относительно стабильные элементы. Последние могут быть чисто материальными или социальными, но каждый из них сам по себе представляет лишь новшество, т.е. предмет нововведения, будь то станок или обряд, форма отчетности или сырье. Нововведение же суть процесс, т.е. переход некоторой системы из одного состояния в другое.

Везде, где осуществляется нововведение, сначала определяются цели изменений, разрабатывается новшество, если надо, то оно испытывается, затем осваивается и распространяется; наконец "отмирает", исчерпываясь морально или физически. Иначе говоря, нововведение есть своего рода "клеточка" целенаправленных изменений. В широком общественном смысле нововведения выступают как форма управляемого развития.

Жизненный цикл новшества включает в себя следующие стадии:

- разработка (фундаментальные исследования, прикладные, теоретические расчеты),

- проектирование (оформление документации, создание конструкций), - изготовление (установочной и полной серии),

- использование,

- устаревание (исчерпание возможностей, появление Альтернативного новшества).

Применительно к нововведению понятие "жизненный цикл" будет означать следующую стадийность:

- зарождение (осознание потребности и возможности изменений, поиск соответствующего новшества);

- освоение (внедрение на объекте, эксперимент, осуществление производных изменений);

- диффузия (тиражирование, многократное повторение нововведений на других объектах);

- рутинизация (нововведение реализуется в стабильных, постоянно функционирующих элементах соответствующих объектов).

Нововведение не может считаться полностью завершенным, если оно остановилось на любой из промежуточных стадий. (131, с. 20-30).

Несмотря на преимущественно техническую лексику, данное описание, тем не менее, вполне универсально для инновационной деятельности.

Далее обратим внимание на то, что оба жизненых цикла различны по диапазонам: рутинизация нововведения может наступить, а новшество еще не устарело; новшество может быть спроектировано, изготовлено и даже успело устареть, а нововведение так и не началось. Оба жизненных цикла тесно связаны, взаимообусловлены и невозможны один без другого. Жизненный цикл новшества может прерваться на стадии использования, если не сомкнется с нововведением. А жизненный цикл последнего может только лишь начаться (как поиск нового средства для удовлетворения уже осознанной необходимости), но не развиться, пока новшество не дойдет до стадии изготовления. Но важно видеть и разницу: в одном случае происходит процесс формирования новшества, в другом - процесс его применения.

Все эти различия играют вполне конкретную практическую роль. В непонимании того, что нововведение, новшество и инновация - суть разные объекты, что при этом нововведение представляет собой относительно самостоятельный процесс, со своим собственным жизненным циклом, в чем-то существенно отличным от такового у новшества, и т.п., содержится методологический просчет, который возникает в числе прочего из-за теоретической неразработанности вопроса. Инновационный процесс есть карта всего поля эволюции новшества и осуществления нововведения. У него тоже есть свои границы. Их невозможно обозначить точно, но определяются они для каждого конкретного нововведения отдельно.

На сегодня в отношении новшества различают две "стратегии вторжения": программируемое внедрение (реципиент приспосабливается к новшеству) и адаптивное внедрение (меняется новшество в соответствии с условиями реципиента). Поскольку специалисты по инноватике считают, что успех передачи новшества реципиенту прямо связан с обучением его обращению с новинкой, то разрабатываются хитроумные приемы обхода или преодоления естественного недоверия к новому, боязни нежелательных последствий его внедрения.

При создании социальных новшеств, рассчитанных на широкое внедрение, невозможно обойти не только общественно-политические, но и культурные, психологические различия между разными регионами и странами. Необходимо также учитывать влияние социальной структуры и половозрастных особенностей персонала клиентных организаций и многое другое. Это, так сказать, азы инноватики. Для выбора осознанной инновационной стратегии каждый раз необходимо четко определять, какого рода новшество в конкретно осуществляемой деятельности, а также какое нововведение, где и при каких условиях осуществляется.

Поскольку современные индустриальные страны сегодня располагают средствами разрушения в глобальном масштабе, поэтому они обязаны просчитывать негативные варианты будущего и реагировать на вызовы развития с просчетом таких прогнозов. Сейчас молодежь становится тем будущим, которое уже сегодня располагает средствами, способными разрушить общество. Предвидя возможность такого разрушения, надо сегодня предупредить его завтрашнее наступление. Поэтому особо актуальна работа с молодежью именно в тех странах, где стремительность процессов и предвидение разрушений наиболее развиты. И есть средства для обуздания стихии несущегося разрушительного будущего.

Такие явления уже наблюдаются в наши дни. Так, безусловным благом долгое время считалось создание технологий или, к примеру, массовых коммуникаций, телевидения и прочего. А запустили их в широкий обиход - и вдруг обнаружили широкомасштабные непредвиденные негативные последствия, о которых теперь специально надо думать, как их обуздать. Однако, к счастью, теперь уже имеются прецеденты и нового стиля деятельности. В том числе и по отношению к тем же науке и ядерным исследованиям.

Раньше развитие науки было безусловным благом, ни у кого не хватало ни мысли, ни смелости остановить научные исследования и разработки лишь на том основании, что ими могут воспользоваться не во благо, а во вред. В 1996 году, несмотря на мировое давление, Франция провела серию запланированных ядерных испытаний на том основании, что это необходимо для дальнейшего развития науки. Однако уже в 1997 году в Москве собирается восьмерка стран, членов ядерного клуба, и ведет разговор о том, чтобы подписать соглашение о полном запрещении каких бы то ни было ядерных испытаний. Можно ли останавливать развитие науки? Да, можно и нужно. Здесь работают трезвый разум и позиция детерминации будущим. Раз мы не располагаем средствами для обуздания стихии, значит, пока мы должны хотя бы приостановить ее возникновение. "Рог изобилия инженера потряс землю, щедро рассыпая дары доселе невиданных и немыслимых возможностей. Многие из этих даров несут Человеку благо, делают его жизнь полнее, шире, здоровее, богаче, комфортнее, интереснее и счастливее. Но мы прекрасно сознаем, что дары индустрии являются также источником серьезных бед. В некоторых случаях они несут в себе будущую трагедию. Человек оказался неподготовленным этически для столь щедрого подарка. Медленное развитие нравственных начал привело к тому, что власть над Природой оказалась в его руках до того, как он овладел искусством владеть собой". Эти слова президента британской ассоциации развития наук сэра А.Эвинга выражают одну из самых глубоких проблем, которую принесло в наш мир развитие индустриальной цивилизации. (156, с.249.)

Такие же ограничения теперь выдвигаются по ряду научных отраслей: трансплантационной медицины, генной инженерии, ядерных испытаний и т.п. То есть, человечество пришло к пониманию, что средства разрушения оказываются в его руках раньше, чем оно успевает создать механизмы, препятствующие их антигуманному применению. Поэтому все более распространенной становится позиция, что раз такого заслона нет, то некоторые разработки следует по меньшей мере приостановить, пока не будут созданы средства защиты человека от собственной разрушительной мощи. Когда же средства обуздания стихии появятся, тогда, может быть, позволительно будет себе сказать, что науку можно развивать беспрепятственно, поскольку у нас есть все гарантии того, что ситуация никогда не выйдет из-под контроля и управления.

То же должно касаться средств массовой информации, производства ряда химических и прочих препаратов, а также любых других форм социальности, которые появляются и начинают действовать раньше, чем мы можем предсказать и поставить под управляемый контроль их возможные негативные социальные последствия. Это заключение относится и к социализации. В частности, молодежный бунт обнаружил тот факт, что на определенном этапе развития общество в своей социализаторской деятельности уже не успевает справляться с этой задачей, не поспевает за скоростью происходящих социальных изменений. И если впредь оно не научится здесь идти в ногу, то молодежные войны разной степени остроты будут повторяться.

В тесной связи со сказанным оказалась и проблема развития науки о молодежи. Общество на практике не успевает за временем не просто потому, что у него не хватает каких-то ресурсов - финансовых, правовых или еще каких-нибудь. Здесь обнаружился дефицит главного ресурса - интеллектуального, т.е. оно не успевало еще и потому, что вовремя не осмыслило ни значения этой проблемы, ни необходимости поиска средств ее разрешения, ни необходимости направления туда сил и ресурсов. И чтобы обратить внимание на то, что здесь новыми историческими реалиями оказалась создана и назрела новая проблема, понадобилась капитальная встряска.

Ситуация не новая, поскольку человечество очень часто направляет внимание и ресурсы только тогда и туда, когда и где есть проблема. Была у человечества проблема взаимоотношений с природой, которая ему угрожала, оно искало способы обуздания природы. Начинает его беспокоить новая объективная реальность - конфликтность молодежи, оно начинает думать, что туда направить, как поставить под контроль и управление эту реальность.

При этом начинали с предпосылочных иллюзий в отношении молодежи, таких, как ее безусловная прогрессивность, романтичность и т.п. Но после 60-х годов на Западе поняли, что молодежь - группа, никакая не прогрессивная, и не особо культурная, а даже контркультурная, способная превратиться в угрозу обществу. Ее сразу начали пристально изучать. Была предпринята масса шагов, которые разбили единую массу молодежи на стили, группы и т.п., с массой характеристик и квалификаций.

Хотя возникший тогда основной вопрос до сих пор остался: почему из культуры вдруг возникает контркультура? Ответов здесь может быть несколько. На наш взгляд, главным является тот, который в обобщенной форме можно представить так: это есть следствие вызревания объективных и субъективных факторов потенциально заложенного в общественном развитии конфликта социальных групп и поколений.

Объективный фактор здесь тот, что критическая масса развития, изменчивости на определенных исторических этапах движения может оказаться больше, чем критическая масса консервативности, сохранности. Это дает импульс дестабилизирующим тенденциям, выровнять и предотвратить негативные последствия которых можно лишь осознанным и адекватным комплексом действий.

А субъективный фактор здесь тот, что процессы социализации, которые не учитывали новых изменяющихся условий, в том числе и накопления этой критической массы, а также необходимости интенсификации управляющих воздействий, продолжали по-прежнему обеспечивать функционирование прежней социализации, без учета изменившегося положения, т.е. реализовывать прежние установки на "творческое развитие личности" и прочие "розовые" лозунги эпохи Просвещения. Но поскольку объективная ситуация была уже другая, она исторически изменилась, то уже не одно десятилетие, как требовались другие социализаторские ориентиры, средства и методы. Однако об этих кардинальных изменениях надо всегда знать заранее, до взрыва. Это к идее фундаментальных исследований как средству обуздания стихии, в том числе с большим разрушительным потенциалом.

Однако уроки истории все же не проходят даром. Если сравнить позиции социализаторов, даже тех же педагогов, в 60-х годах и в середине 80-х, то эволюция целей и ценностей очевидна. Например, представители американской педагогики вначале, подобно Дьюи, провозглашали, что хороша любая педагогика, лишь бы она учила человека быть сильной личностью, отстаивать собственное достоинство, обеспечивать личную жизнеустойчивость и т.д., то есть, акцент тогда приходился на индивидуализированные ценности.

Но в 80-е годы наиболее наблюдательные, мыслящие и ищущие из них уже пишут, что теперь непозволительно для молодежи иметь и отстаивать собственные интересы, отличные от коллективных и общественных. Она, якобы, на этом теряет смысл жизни, впадает в серое бессмысленное существование и т.п. То есть, за 20 лет эмпирические наблюдения, исследования и эволюция взглядов, а затем бум 60-х годов и теоретическая рефлексия вывели специалистов к 80-м годам на совершенно иные позиции в понимании норм работы с молодежью. Это очень хорошо демонстрируют педагогические исследования.

Так, профессор Гарвардского университета Б.Ф.Скиннер уже отмечает, что человек должен уметь изменять окружающую среду и самого себя, и при этом нести ответственность за свой выбор. Но, в конечном счете, ценность личности измеряется его ответственностью за судьбу цивилизации. "Наша цивилизация, - утверждает он в работе "По ту сторону свободы и достоинства", - нуждается в науке и технологии, и она создает их, чтобы спасти себя. Она богата и деятельна. И в значительной мере проявляет заботу о своем будущем. Но если она и далее будет считать своей высшей ценностью свободу и достоинство, а не собственное выживание, то очень может быть, что будущее будет принадлежать какой-то другой цивилизации. В своей книге я хочу показать, как плохо идут дела, когда свободу и достоинство личности превращают в фетиш." (218, р. 181-182)

Так же показателен пример современного модернизирующегося Китая. Там, по мере разворачивания процессов индустриализации и модернизации, на уровне группового и индивидуального сознания был обнаружен отход от традиционных национальных ценностей. Было выявлено усиление индивидуалистических тенденций, размывание морально-этических регулятивов и гражданско-патриотических позиций, падение авторитета старшинства, коллектива, власти и т.п. Все уже признали факт, что ухудшение морального облика общества произошло "именно в процессе становления товарной экономики, а не в отрыве от него. Остается лишь выяснить, являются негативные явления морального и идеологического порядка неизбежной ценой за товарную экономику" (60, с.66.) .

Универсальность этих проблем для всех модернизирующихся стран способствовала тому, что уже в 60-е годы некоторые теоретики стали обращать внимание, во-первых, на необходимость наращивания в процессе модернизации темпов формирования "человеческого капитала", а во-вторых, стали распространяться идеи другой, социокультурной, модернизации.

И теперь оказывается, что решение молодежного вопроса состоит в признании неизбежности установления некоего нового мирового порядка, при котором социальные и вещественные трансформации будут все более быстрыми и интенсивными. А поскольку усваивать и переваривать новое молодежь может гораздо быстрее и эффективнее, то быстро трансформирующееся общество уже без молодежи не выживет.

То есть, если раньше общество не выживало без опыта и традиции, т.е. без стариков, "прошлого", ныне - оно пока не выживает без "взрослых", или "настоящего", то вскоре оно не выживет без детей, "будущего". И дело не в том, что не окажется восприемников и носителей опыта и традиции. А в том, что уже сейчас, под действием законов рынка, прибыли, профессионально-специализированной деятельности и т.п. "взрослый" мир производителей выбрасывает в пространство жизни такие вещи массового потребления, которые потребители взрослого возраста не могут просто усвоить, их могут усваивать только дети. Потому что интересы расширенного воспроизводства капитала уже сделали производственную деятельность чрезвычайно специализированной, отдали процессы ее планирования в руки специалистов. И простой потребитель с его опытом никогда не угонится за мыслью профессионала. Наоборот, опыт, знания и привычки - это балласт при освоении новой искусственной реальности, создаваемой современной индустрией. Эту реальность гораздо быстрее и легче осваивает тот, у кого за плечами нет груза времени.

И если производство раньше работало на настоящее, то теперь оно начинает работать на будущее. А когда производство, экономика, т.е. базисная сфера общества, начинает работать на будущее, то вся общественная жизнь перестраивается в соответствии с этим новым вектором и согласно его меркам.

Еще раз обратим внимание на то, что сегодня абсолютизация идеи развития как блага терпит крах или, по меньшей мере, демонстрирует свою ограниченность. Применительно к проблемам социализации, особенно образования, тоже можно сказать, что современные процессы ставят здесь свой ограничитель. Теперь многие выработанные нормы и оценки, по-видимому, необходимо пересматривать с позиции будущего, прогнозирования и предотвращения возможных негативных последствий.

Теперь в обществе обязательно должны создаваться условия, чтобы уже подростки сознавали необходимость и степень ответственности за свои поступки. А кроме того, чрезвычайно актуальной становится проблема создания такой общественной среды, в которой молодежь чувствовала бы себя комфортно и стремилась бы к здоровому конформизму как к норме. Потому что дискомфорт и несогласие с обществом рано или поздно толкнет молодежь на путь конфликта и поисков путей его обострения с применением всех доступных ей средств и методов.

Следовательно, получается, что в современных исторических условиях развитых стран основной вопрос социализации - это вопрос формирования ответственности. И значит задача N 1 - это адаптировать молодежь к новым, интеллектуальным средствам производства. Это расставляет новые акценты в системе смыслов и ценностей. Так, раньше образование индивида было копилкой знаний на будущее, и безусловным благом было неограниченное наращивание знаний. А сегодня этот индивид имеет через персональный компьютер и современные средства связи доступ к реальным средствам производства, средствам уничтожения и т.п., и вместе со всем этим встает вопрос об ограничении знаний: какие знания надо и не надо давать, в каких формах, масштабах, возрасте, при каких предварительных условиях и т.п.?

Ведь никуда не деться от факта, что сегодня в погоне за прибылью на рынок выпускается огромное количество компьютеров, и всякому здравомыслящему человеку станет понятно, что в принципе каждый 12-летний подросток, осваивающий "Windows для "чайников"", может начать свои бесконтрольные любознательно-познавательные эксперименты с непредсказуемыми последствиями. А значит, здесь обязательно присутствует вопрос об ответственности за инновации, внедряемые в общественную жизнь. Может, и здесь, как в генетике, настало время этических запретов? Поскольку эта деятельность затрагивает базисные процессы жизнедеятельности и глубже - выживания - общества.

И тогда опять возникает проблема, как же поскорее сделать это Я, да еще так, чтобы оно понимало бы свою ответственность. Потому что это Я (подчас очень юное) сейчас располагает такими возможностями, что может влезть не только в электронную систему швейцарских банков, но в принципе, и в систему стратегических вооружений. Тогда проблема, скажем, глобальных информационных сетей, которые воспринимаются пока как благо, ускорение коммуникаций и прочее, опять рано или поздно встанет перед проблемой персональной ответственности.

"Старики", которые создают эту систему, пока как бы не задумываются об ее последствиях. А если задумываются, то вместе с этим создают и различные общественные организации, движения по предупреждению и защите общества и его ценностей от негативных последствий новаций, благодаря чему попадают в диссиденты или ретрограды. А молодые, если специально не разворачивать теперь работу по формированию и воспитанию ответственного Я, не задумываются над последствиями, и играючи, могут устроить третью мировую, да еще в современных условиях - ядерно-электронную, войну.

Здесь кстати вспомнить гегелевское понимание роли консерватизма. В парадигмах развития и прогресса часто консерватизм упоминается с негативным, отрицательным оттенком и значением. А у Гегеля консерватизм - это то, что в сложившихся условиях сохраняет, это основание стабильности и устойчивости. А инновация - это то, что развивает, то есть, изменяет, адаптирует и приспосабливает к меняющимся условиям. Но если инновационная адаптивность отрывается от консерватизма, то она теряет свою функцию обеспечения выживания, приспособления, отрывается от своей идеи удержания, сохранения качественной определенности объекта в изменившихся условиях. Гегель в свое время указывал на положительный смысл консервативности, и по-видимому, теперь мы тоже пришли к тому же выводу самим естественным процессом развития общества.

Получить ответ на вопрос, что нас ждет завтра можно лишь точно зная, как себе это завтра представляет молодое поколение и с какими идеалами, ценностями, опытом и навыками оно будет строить свое, а значит и наше будущее.

Помимо неизмеримо возросшего значения фактора науки, в том числе научного предвидения и планирования, а где-то даже ограничения научно-технического прогресса, стоит указать еще на один чрезвычайно важный фактор современной социализации. Речь идет о средствах массовой информации. Влияние СМИ на современное массовое сознание может отрицать только абсолютно безграмотный человек. Вместе с тем, сегодня нельзя не видеть проявившихся тенденций и возможностей негативных последствий такого влияния.

Гегель не случайно ставил в один ряд понятия свободы-вменяемости-вины. Свобода, в отличие от произвола, это всегда ответственность за последствия ее реализации, за свободный выбор действий. Но ответственность возможна лишь при наличии глубоких профессиональных научных знаний об объекте, с которым действуют или которым управляют, а также способов действия с ним. Современные СМИ занимают в жизни людей огромное место и имеют огромный социализующий потенциал. Учитывая их огромную способность воздействия на большие массы людей, необходимо предъявлять очень высокие требования к уровню социальной ответственности инстанций и специалистов, в чьих руках находятся СМИ. Однако сегодня российская действительность в этом плане находится в очень сложном положении. Профессиональный корпус безответственен, частью по недомыслию, частью по умыслу, корыстному и бескорыстному. А общественных сил и социальных механизмов, обязывающих к ответственности, в современной России нет.

Соответственно, ложно понятая свобода слова, усугубленная ложно понятой социальной свободой профессионального пресс-корпуса, оказались способными превратиться из свободы в полный социальный произвол. При этом СМИ далеко не всегда осознанно, но объективно определенно формируют у части населения либо позицию социального безразличия, предъявляя людям (особенно, плохо ориентирующимся молодым людям) систему ценностных ориентаций, где вообще плохо просматривается такой фактор, как общественная цель или общественный интерес, либо позицию стихийного индивидуализма образца буржуазного общества 17-18 века (точнее, американского общества, зачаточной социализации), где еще не вызрели социальные условия для формирования общественной психологии и идеологии, ориентированный на осмысление и поддержку социальных целей.

Но развитые страны сегодня, где историческими корнями (Япония, Западная Европа), а где и социально - выращенными отношениями (США) питают рост и развитие социально-значимых ориентиров у всего населения и особенно у молодежи. Иначе Америка не смогла бы подняться из руин кризиса 1929 года вопросом к самой себе, своему народу: "Мы великая нация?", а Япония не создала бы свое послевоенное экономическое чудо. Используя для этого имеющиеся у него надлежащие рычаги, в первую очередь образование и прессу.

У нас, наоборот, сегодня телевидение сформировало политически слепоглухонемую молодежь. Но здесь сыграла свою роль не столько устраненность нашего телевидения от политического влияния на умы молодежи (хотя отрицать и этот факт невозможно), но и объективная ситуация невключенности политических факторов и институтов в жизнедеятельность молодежи, ввиду их неразвитости, невостребованности, незначимости. Добавим сюда, что за последние годы наша реальность, в том числе и СМИ, преуспели в пропаганде нормы жизни, в которой социальная справедливость либо вообще приобрела некий одиозный оттенок, либо в лучшем случае является производной от индивида, его личных качеств, а не является задачей общества или государства.

Учитывая, какие из этой позиции возможны следствия, придется провозгласить необходимость контроля и ограничений в отношении деятельности СМИ, как выше было сказано в отношении науки и познания. Сама молодежь сейчас так оценивает свое отношение к СМИ. Вопрос социологического опроса (Оренбургская область, 1997 г.) "Должна ли свобода слова быть ограниченной?" получил 30,7% утвердительных ответов, подавляющее же большинство респондентов высказалось против ее ограничения (29,0% категорически не согласны, 26,3% - не согласны).

Однако в этих позициях сказываются демагогия и политические спекуляции последних лет. Ибо не бывает абсолютно неограниченной свободы слова, поскольку слова имеют организующую и формирующую силу, способны материализовать любую идею, поднимая и завоевывая массы. Всегда есть ограниченная свобода слова для тех или иных классов, позиций, взглядов, идей и т.п. Вопрос только о поиске таких форм ограничения, при которых не был бы ущемлен позитивный интерес одной группы в отличие от возможностей "зеленой улицы" позитивному интересу другой группы. Но ограничение обязательно должно касаться обеспечения общественного позитива и перекрывания негатива, несущего деструктивные общественные тенденции.

Ограничение обязательно должно касаться попыток одной группы быть единственным субъектом общественного развития, ибо здоровый плюрализм - это фактор устойчивости и расширения ресурса развития социума. И ограничение обязательно должно выполнять социально-защитную роль, не давая свободе слова вылиться в антиобщественный произвол мнений. А чем, как не ограничением свободы слова, можно назвать целенаправленное использование средств массовой информации в организации, консолидации, сплочении противостоящих социальных сил?

При приведенном раскладе мнений и общественных позиций по отношению к "свободе слова" можно прогнозировать возможность различных антигосударственных акций со стороны населения (молодежи), стоит только любой попытке государственного или общественного регулирования этой сферы приклеить ярлык ограничения свободы слова. Мы уже сегодня под маркой свободы слова сделали нормой многие деморализующие и духовно-разлагающие издания, фильмы и прочие продукты духовного производства, по отношению к которым нормальная государственно-общественная политика цивилизованных стран не боится взять на себя функции ограничителя, встречая при этом благосклонное понимание и поддержку самых широких слоев населения.

Под вывеской свободы слова мы стесняемся положить конец произволу политических скандалов, поливания грязью всех и вся, включая правительство, парламент, президента, партии, движения и конкретных лиц, выступающих на общественной арене в том или ином качестве. Когда наша цивилизованность (а только в ее русле имеет право на существование свобода слова, т.е. свобода цивилизованного, культурного, социально-положительного, благого слова) научится отличать свободу слова от произвола брани? Это вопрос большой культурно-воспитательной работы, неотъемлемым образом связанный с социализацией молодежи, а также с теми проблемами, с которыми приходится сегодня иметь дело в нашей стране.