Олег Слободчиков – Заморская Русь

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Олег Слободчиков по прозвищу пенда, 6268.35kb.
• Уважаемые отец Олег, Олег Александрович, Михаил Иванович, представители духовенства, 120.22kb.
• Тема : Узагальнення з теми „Княжа Русь Україна, 48.74kb.
• Первые Киевские князья, 99.29kb.
• Е. Е. Пронина, В. В. Абраменкова, В. И. Слободчиков. Заключение медиапсихологической, 658.14kb.
• Программа вступительного испытания по предмету «История» Тема Древняя Русь (до ХIV, 24.7kb.
• -, 574.37kb.
• Прокуратурой Асекеевского района проведена проверка исполнения законодательства о несостоятельности, 98.97kb.
• О. П. Федорова Допетровская Русь. Исторические портреты. Ольга федорова допетровская, 3780.49kb.
• Итоговый тест по теме "Киевская Русь", 58.28kb.

Стала налаживаться на острове обычная колониальная жизнь.


4. Туманный архипелаг

Едва рассвело передовщик Демид Куликалов вор-

вался в казарму и раскричался с важным видом:

- Господа промышленные и работные! Голодранцы, воры, пьяницы, убивцы!

- Нашел голодранцев, - зевая, сел на нарах протрезвевший Агеев и напоказ стал надевать новый зипун. У якутатского передовщика из-под драной парки выглядывал ворот женского платья. Новых рубах с транспортом не прислали, а старые сносились.

- Поднимайся на сход, про зимовку думать будем! - Куликалов молодецки выставил ногу в залатанном бродне, будто желал плясать в этот ранний еще час.

Из-за полога выглянул монах без тени сна в лице. Передовщик смахнул с головы высокую шапку, горделиво поклонился:

- И вас, батюшки, ваши преподобия, Александр Андреич просит пожаловать!

Рассвело, но за окнами казармы, затянутыми сивучьим пузырем, было сумрачно. Небо каждую минуту готово было разразиться дождем. На площади, посреди Павловской крепости, поставлен стол, на нем иконы, шандал с тремя свечами. Покашливая да покуривая, толпились вокруг промышленные с припухшими лицами. Иные, еще не выздоровевшие после гульной недели, - с тоскливыми, как после убийства, глазами. Из казармы вышли дородный Ювеналий, долговязый Афанасий и Макарий с темными пучками волос на щеках.

Как принято со времен стародавних, промышленные расступились, скинули шапки, услужливо запалили свечи. Миссионеры раздули кадило. Отец Ювеналий кашлянул раз-другой и запел гулким басом, поражая собравшихся силой голоса. После молебна, крестясь и кланяясь, вышел на круг компанейский управляющий Баранов, поклонился собравшимся и попросил дозволения слово держать.

- Держи! - буркнули из толпы. Отец Ювеналий, гася свечи, тоже кивнул, дозволяя.

- Начнем, господа промышленные, работные и преподобные! - Баранов накрыл голову треуголкой, спросил, усмехаясь: - Отдохнули ли?

- Отдохнули, батька, благодарствуем! - пророкотал сход.

- Можно бы и опохмелиться! - проблеял кто-то яманьим голоском. Другой заискивающе хохотнул и притих.

- Пора за дело, детушки! - Баранов повел широкими плечами в тесном чиновном сюртуке. - Их преподобия обижены на меня, просил, дескать, духовных, а ни церкви, ни жилья не подготовил. Давеча приходил архимандрит, просил палатку под походную церковь - ни одной целой не нашлось. Моя ли вина, что плохо их встретили? Бог рассудит! Да, я писал в Иркутск и просил причтов. И вы жаловались, что покойника отпеть некому. Не ждали, конечно, целой миссии, но теперь делать нечего. Помочь надо, господа промышленные! Кто желает строить церковь и дом для духовных за поденную компанейскую плату, подходи к братскому келарю - отцу Афанасию. Кто пойдет в птичью партию по прежним компанейским расценкам - подходи к Семену Чеченеву. Он будет передовщиком, а старостой - Труднов.

- Не люб нам Васька Труднов! - загалдели в толпе. - Пьянствовать будет с Чеченевым... Не верим ему! Кабанова старостой!

- Кабанова так Кабанова! - Баранов вульгарно хохотнул, смутив тем монахов, хлопнул по плечу стоявшего рядом хмурого сутуловатого мужика с густой бородой и оловянной серьгой в ухе. - С этого хрена моржового каждую чарку клещами тащить будете!.. Ладно! - лицо Баранова стало серьезным. - К мастеру, Алексею Шапошникову и к кузнецу Цыганкову на строительство кузни - троих нужно. На рытье и обустройство батареи - десять... С новоприбывшими на поселение царской милостью - разговор особый. Волей охотского коменданта вам следовать далее к Кускову на Якутатское поселение.

В толпе зароптали:

- Хоть бы бабенок пожалели и здесь оставили!?

- Это люди подневольные, - сам вздыхая, развел руками Баранов, - я только исполняю Высочайший указ...

- Хоть бы половину, на развод оставить!? - жалостливо стали просить промышленные.

- Посмотрим! - отмахнулся управляющий.

Кто-то из "царской милостью" мужей раздраженно пробормотал:

- Куда велено, туда и отправляйте! - многие ссыльные устали следить за добропорядочностью жен, устали возмущаться ухаживаниям и приставаниям к ним и рады были следовать куда угодно, лишь бы подальше от холостых мужиков.

Баранов вынул из кармана бумаги, помахал ими над головой:

- Здесь приказ коменданта, пожелания наших главных пайщиков и Шелихова Григория Ивановича об обустройстве Якутатского форта.

"Милостивый государь Александр Андреевич!" - стал было громко и торжественно читать Баранов. Но споткнулся, пробормотав несколько предложений, неинтересных собравшимся. Поводил носом по строчкам. - А, вот! "Строить нужно так, - вновь в полный голос начал читать, обведя взглядом лица партовщиков, - чтобы можно было похвастать, что в Русской Америке живут благоустроенно, не так гнусно, как в Охотске..." - далее Баранов снова сбился на полуслове, наткнувшись на те самые строчки, где Шелихов и Полевой поносили своего управляющего за купленный фрегат, который можно было захватить бесплатно.

- Так вот! - снова поднял голову. - "Старайтесь сделать красивую площадь, от нее улицы в несколько рядов, в лесных местах - просеки с сохранением леса для красоты перед домами, ровные огороды у домов, дома одинаковые, заплоты низкие, красивые... И, ради бога, ничего деревянного не делайте, временного тоже... Пусть сначала две семьи, пусть три в одном, но хорошем доме, потом расселите. А так же подберите приличное удобное место в центре для казенных помещений: церкви, монастыря, духовного правления для архимандрита, магазина, гауптвахты, конторы и лавки, где старосты и приказчики содержат свои товары.

У работных должна быть одинаковая форма, штык на поясе. Барабаны бьют по утрам и вечерам зарю, музыка в крепости и на батарее для веселия работающим и живущим. Стройте с першпективой на большой город.

Инородцев приглашайте жить вблизи, но чтобы не было их, праздношатающихся по крепости. Монастырь и церковь должны быть устроены так, чтобы монахи и белые священники не мешали друг другу... Батареи с редутами, меж них - заплот и рогатки вокруг всего селения или хотя бы с опасных сторон. Для входа и въезда - большие крытые ворота, кои именовать "Слава Америки", "Слава России", русским или колошам... Редуты именовать в честь Государей... Здесь же верфь... Не может быть, чтобы, хорошо все устроив, не ехали сюда русские селиться добровольно..." - последнюю фразу Баранов прочитал с особым ударением, поднял голову и увидел кислые недобрые лица. Переступил с ноги на ногу, почесал затылок. - Да, шибко уж того, - пробормотал и добавил громче: - Компаньоны - пайщики совет дают, а решать вам, господа промышленные!

- Кто же в том городе жить будет? Разве немцы? - удивленно воскликнул кто-то из новоприбывших каторжан. И тут как по сигналу, сход разразился руганью:

- Пущай змеи и алеуты в каменных хоромах живут! Им привычно!

Архангельские мещане, растолкав передовщиков, вышли в первые ряды и потребовали слова.

- Город Архангельский, народ в нем дьявольский! - пошутил Баранов, стараясь разрядить страсти. Опомнившись, зыркнул на монахов, закатил набожно глаза. - Господи, прости меня грешного, - перекрестился.

- Вам, сыроедам каргопольским, может, и привычно жить в каменных хоромах, устюжанам-табачникам - тоже! - огрызнулся тощий стрелок Антипин. Скинул шапку, кланяясь сходу и монахам. - Чего хотят господа компаньоны, главные наши пайщики? Ведая или не ведая того, хотят пустынное место нашими руками превратить в неметчину... Архангельск онемечили, теперь здесь? Где это видано, чтобы русичи под барабан на работу ходили? Чтобы под музыку за стол садились? Ныне по нужде всякой дрянью живот скверним, после, как питерские бояре, будем устриц под музыку сосать? Вразумите, батюшки, отцы преподобные?!

Отец Афанасий, тоже тощий и длинный, потеребив тесемочку на косице, сказал задумчиво:

- Нам с барабаном негоже! Нам с молитвой - за стол и на работу...

- Так-то вот! - обрадованный поддержкой монахов, пригрозил пальцем на запад стрелок.

Старовояжник Зиновьев со шрамленым лицом, не спрашивая дозволения, обратился к сходу:

- Я вот все думаю, чего это десятый год все строю и строю? "Трехсвятительскую" крепость строил, "Павловскую" строил, "Афогнакский" редут, одиночки всякие... Кто я по контракту? Промышленный! Стрелок! Я зверя промышлять сюда прибыл, а не города строить... Иркутским нашим компаньонам - нужда в городах, вот пусть сами и строят за десять рублей ассигнациями при компанейском харче. А я зверя промышлять буду!

Баранов от досады натянул треуголку до бровей. Пышные его усы стали задираться концами кверху. Чувствовал, что спор заходит в опасное русло, где он теряет власть над людьми. Поднял руку, гул не прекратился. Василий Медведников, его верный дружок, вынул из-за кушака пистолет, выстрелил в хмурое низкое небо.

- Тихо, господа промышленные! Эдак каждый только самого себя слушает. Пусть управляющий говорит.

- Ты, Зиновьев, поболее моего на островах служишь, а потому я тебя и слушать и уважать должен. Но и ты меня выслушай и ответь при людях, чтобы все слышали: вчера в какую партию ты у меня просился?

- Ну, в якутатскую! - неохотно ответил Зиновьев, отворачивая взгляд.

- В якутатскую, - громко повторил управляющий, - потому что в ней на пай взяли вдесятеро больше бобров и котов, чем в других партиях. А теперь спроси у Куликалова, у Пуртова, у Кочесовых спроси или у любого, кто оттуда вернулся: можно ли там продержаться без крепости? Другие за тебя строить будут, а ты только промышлять?

- Я отдаю пайщикам компании половину добытого, пусть строят или работных нанимают, - огрызнулся Зиновьев без прежнего запала.

Баранов понял, что не убедил до конца всех собравшихся, осерчал на самого себя. Усы его и вовсе ощетинились, как у кота:

- По контракту каждый из нас все трудности вояжные должен терпеливо сносить и быть в повиновении начальствующих. Тот изменник отечества и общества почитается, кто из страха в опасном пути или в облаве на медведя оставит своих товарищей! - тут Баранов понял, что слегка перегнул, так как лицо у Зиновьева побагровело.

- Я и не говорю, что ты кого-то бросил, - миролюбивей и тише поправился управляющий. - Я говорю, что отказываясь делить трудности подсобных работ, ты нас предаешь... Думаешь, мне сладко? - он тряхнул бумагами, которые все еще держал в руке. - Почитать бы тебе от начала до конца, как меня господа компаньоны кроют за то, что ради их коммерческой выгоды не нарушаю инструкций охотского коменданта. Мы - люди русские, люди государственные, сперва служим Отечеству, а уже потом всем остальным, кончая своим брюхом!

- Брюху-то в самую последнюю очередь, - раздался спасительный смешок... - Через брюхо душу скверним! .. Батюшки, можно ли в пост морского паука есть?

На лице отца Ювеналия отразились вдруг такие глубокие чувства скорби и брезгливости, что толпа захохотала. Баранов облегченно сунул письма в карман сюртука:

- Ладно, - сказал миролюбиво. - Город построить - не кадьячку забрюхатить, - ухмыльнулся, опять приводя монахов в недоумение. - Места там, не в пример нашим, сухие, строевого леса много, на лайдах черно от зверя. С якутатами - мир. Иван Кусков там уже укрепление поставил, ждет не дождется подмоги. С Богом, детушки!.. Под началом приказчика Ивана Григорьевича Поломошного грузитесь на "Трех Святителей". Пока погода жалует - с Богом!

Вперед выступил малорослый купец в зеленом сюртуке, в белых суконных штанах и неожиданным для его росточка баском, поправил Баранова:

- Не приказчик, а правитель матерой Америки, уполномоченный особым доверием Компании и Григория Ивановича Шелихова.


Прошел час после схода. Где-то уже стучали топоры, где-то, чертыхаясь, рыли ямы на каменистом кадьякском берегу. Только начали погрузку судна под началом Поломошного - откуда ни возьмись - над галиотом засвистела крыльями старая преогромная ворона.

- Кыш, курва! Кыш! - во всю луженую глотку заорал правитель матерой Америки, схватив отпорник, кинулся на бак. Но ворона уже села на бушприт, задрала хвост, выпустила на наклонную мачту белую струю, разинула поганый клюв да как каркнет в лицо тотемскому купцу Поломошному. Тот и отпорник выронил из рук: показалось ему, что пахнуло запахом падали из поганых кишек. А ворона замахала скрипучими крыльями и улетела на восток - плохой был знак!

Поселенцы-каторжники с перепуганными лицами скинули шапки и давай креститься. Отправили посыльного к Баранову. Тот, хоть и не подал вида, но тоже обеспокоился: натянул шляпу до бровей, вышел на берег проследить за погрузкой. А несчастья уже начались: между причалом и бортом судна упал с трапа ссыльный Агеев. Выбравшись, стонал, говорил, что стиснуло грудь до хруста. Волнения в бухте не было, но судно могло качнуться. Больного под руки увели в казарму. Стали искать компанейского штурмана Измайлова и нашли его до беспамятства пьяным в землянке своей крестницы. Его едва растолкали, а он наотрез отказался следовать к якутатскому берегу.

Баранов, озлившись теперь и на Измайлова, велел принимать "Три Святителя" Прибылову, еще не отдохнувшему после возвращения. Продолжалась погрузка. Ревели коровы, отъевшиеся на сочной кадьякской траве, не желали идти на борт. Седобородый архимандрит, готовившийся с братией святить место под церковь, благословил иеромонаха Ювеналия следовать с партией в Якутатское поселение.

Где силой, где лаской загнали на "Трех Святителей" коров и быка. Поднялись на борт во главе с приказчиком Поломошным семейные и холостые переселенцы. Подштурман Прибылов по-хозяйски расхаживал по палубе, пробуя, как закреплен груз. Ветер трепал его бороду и нес облака на восток. В делах и заботах забылась злополучная ворона.

Проводить судно высыпали на причал промышленные и монахи. Инок Герман с братом своим, молодым Иоасафом, в белых от муки рясах, принесли по мешку горячего хлеба. Архимандрит служил молебен, то и дело выдирая из бороды щепки и стружки.

Отпорниками судно оттолкнули от причала. Большие шлюпки буксиром потянули его из бухты. На мачте подняли Российский флаг. Ахнул холостым зарядом фальконет со сторожевой башни, ему вторила мортира с батареи. Клубы дыма покатились по черной воде. Салютовал галиот, прощаясь до весны.

Прошло две недели. За три-четыре версты от крепости рубили лес и на себе таскали к стенам. Начинался рабочий день затемно и впотьмах уже расползались люди по нарам. Кто пробормочет молитву, тараща закрывающиеся глаза на иконы, кто перекрестится, и ладно... Монахи не гнушались самой черной работы: таскали бревна, пилили их на доски, готовили еду, пекли хлеб, а по ночам приглушенно, чтобы не мешать отдыху промышленных, молились. Менялись караулы, моросил дождь.

Сысой и Васька держались в одной артели с Тимофеем Таракановым у мастера Алексея Шапошникова. Под началом его строили кузницу в крепости, как все, своим чередом, ходили в караулы.

Был полдень. Ретивые до порядка монахи ударили в деревянное клепало, созывая друг друга на братскую молитву. Как по команде, утих стук топоров. В кузнице уже накрыли драньем крышу - не мокли как прежде под смурым небом.

- Тимофей, сбегал бы с котлом в поварню, здесь и отполдничаем, - проворчал мастер, ополаскивая руки. Он не любил многолюдья, готов был и жить в кузнице, даже лежак себе устроил.

Тараканов убежал за обедом. Мастер возился со своим инструментом. Васька, от безделья, встал на руки ногами вверх, пробовал попрыгать на одной, но силенок не хватало. Сысой метал нож в чурку. Мимо кузни просеменила индейская девка в боярском платье с непокрытой головой. В руках у нее - по котлу: обед для управляющего. Девку эту, дочь тойона с матерой Америки, плененную и проданную калгу-рабыню, выменял у диких в Бристольском заливе мореход Прибылов. Баранов ее выкупил, держит вместо прислуги и тайно с ней сожительствует. Шапошников плюнул ей вслед, пробормотав: "Грех-то какой, прости, Господи!"

Вскоре сам Баранов вылез из своей полуземлянки, повертел круглой головой и, не найдя что надо, стал строгать щепу для растопки печи с просохшего венца избенки.

- Эт, язви их, барышных, - опять проворчал мастеровой, - одной рукой строят, другой - ломают, - и к тоболякам, неприязненно глядя на шалости. - Все балуете? Нет бы делу поучиться?! - заложил между пальцев кованый гвоздь и согнул, как глиняный.

- Вот так да?! - разинул рот Васька. - Дай попробую... - Он взял гвоздь и едва распрямил его двумя руками.

- Хочешь, делу научу, людей из вас сделаю? - подобрел Шапошников.

- А мы кто? - обиделся Сысой. Взял в руки по плотницкому топору, подкинул их разом, поймал: - Куда попасть?

- Баловство это! - нахмурился мастер.

- Третий венец сверху, где управляющий щепу драл, - указал Сысой. Колесом пошел один топор, за ним другой. Дук! Дук! - по стене, лезвие к лезвию, одно топорище вверх, другое вниз.

- Ох и задаст тебе сейчас Алексашка! - усмехнулся Шапошников, покачав головой.

Баранов высунулся из двери в белой рубахе, в камзоле. Пышные усы его ходили вверх-вниз, пережевывая обед. Он оглянулся - никого. Шагнул, разглядывая стену - два топора. Подошел ближе, осмотрел с одного бока, с другого и обернулся к кузнице:

- Это кто такой ловкач? - спросил.

Сысой помялся, слегка смутившись:

- Ну, я!

- Еще раз сможешь? - Баранов вытер ладонью усы.

- А чего не смочь?! - Сысой шагнул к стене, выдернул топоры и отступил на прежнее место: - Кинуть, что ли?

Баранов, ни на шаг не отступая в сторону, указал рукой:

- Сюда же!

Обдавая ветерком, топоры пролетели мимо него, как стояли прежде, так и воткнулись. Баранов глянул, щурясь: на две-три линии всего-то не совпали отметины ударов.

- Молодец! Только в мою избу больше не кидай: первую зиму живу в тепле и сухости, а то все по палаткам да бараборам...

Тараканов принес котел с кашей, соленую рыбу, хлеб. Шапошников скинул кафтан, расстелил под крышей, снял шапку, пошарил глазами по стене, где быть иконе, указал рукой - там восток! И начал читать "Отче наш". После молитвы отполдничали, мастеровой лег отдохнуть. Тимофей вытащил потрепанную книгу, а Сысой с Васькой, покуривая, думали, чем бы заняться. И тут на батарее у входа в бухту громыхнула холостым зарядом мортира. За ней тявкнул фальконет на сторожевой башне.

Задремавший было Шапошников поднял голову. Баранов распахнул дверь полуземлянки, выскочил в шляпе, в сюртуке на одном плече, с подзорной трубой и пистолетом, на ходу одеваясь, побежал к сторожевой башне. Из казармы с ружьями выбежала караульная смена, полезла на стены крепости.

Со смотровой площадки свесился караульный и крикнул:

- Парус какой-то в заливе, Андреич!

Баранов, тяжело дыша, забрался наверх по скрипучей лестнице, сдвинул шляпу на затылок, приложился к подзорной трубе:

- Вроде, галиот, - пробормотал. - Чей бы мог быть?

- Должно быть к Лебедевским на Нучек шел, - подсказал караульный, шепелявя беззубым ртом.

Управляющий отдышался, протер стекла трубы рукавом рубахи, снова, щуря глаз, приложился, смотрел долго, с упора на локти.

- Да это же наш, "Три Святителя", - пробормотал удивленно. - Что за чертовщина? - постоял, покусывая ус.

Наконец, галиот развернулся в тесной бухте и, сбросив паруса, коснулся бортом причала. Разогнав кадьякских каюров, готовых плясать по любому поводу, Баранов протиснулся вперед.

- Колоши окружили нас под Якутатом, байдар до ста, - пробасил, свесясь с бака, Иван Поломошный. Баранов бровью не повел в его сторону. Спросил хриплым голосом:

- Что случилось, Гаврила Логинович?

Прибылов раздраженно поскреб бороду, засопел:

- Купца своего спроси, чего случилось!

Баранов стоял, широко расставив ноги, не мигая, смотрел на морехода. Тот поежился под этим взглядом, выругался. - Не захотел высаживаться, луженая глотка. Что же мне, силком его на берег выпихивать?.. За тобой пришел, надо возвращаться, а то Ваньку с артелью перережут. - И, помолчав виновато, добавил: - Ильюхи Родионова с Федькой Острогиным на мысу в фактории уже нет. К Кускову, должно быть, подались. Стрелки наши высадились... Продержатся вместе...

В горле у Баранова заклокотало. Двумя руками он ухватился за края треуголки и с треском напялил ее до самых ушей, застонал, но тут же взял себя в руки. Обернувшись к дружкам, прохрипел:

- Собирайте всех!

- Нам-то что делать? - подошел к нему выборный от каторжников.

- Портки обгаженные постирайте и снова на галиот!

- Отдохнуть бы надо людям! - подбоченясь, заявил Поломошный.

- На кладбище отдохнете! - зло ответил Баранов. - Если сподобитесь быть похороненными по-людски.

- И чего озверел? - вполголоса возмущались поселенцы.

Лицо оскорбленного приказчика пошло пятнами, он вытянулся в струнку, так что ростом почти сравнялся с Барановым, и заявил раскатистым голосом:

- Я требую отдыха своим людям! - Баранов опять прошел мимо, делая вид, что не замечает его. Это привело приказчика в бешенство.

- Александр Андреевич! - смущенно пророкотал басом отец Ювеналий. - Если мы и допустили промах, неужели настолько серьезный?

И тут Баранов скинул с головы шляпу и швырнул ее на палубу, закричал, багровея:

- Молите Бога, чтобы наши в Якутате были еще живы. Иначе завтра перебьют Лебедевских, послезавтра нас.

- Помилуйте, но кто же нам здесь опасен, кто перебьет? Уж не туземцы ли с алеутами? Весьма милые люди.

- Именно они, милые, и перебьют. А вместе с рубахами спустят кожу! - Баранов осекся, взял себя в руки, поднял треуголку, откланялся холодно и шагнул с борта на причал.


Через четверть часа полторы сотни промышленных и новички-казаре собрались в казарме. Всех работных кадьяков удалили из крепости. Баранов в сюртуке, в парике с бантом и буклями, влез на китовый позвонок: