Олег Слободчиков – Заморская Русь

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Олег Слободчиков по прозвищу пенда, 6268.35kb.
• Уважаемые отец Олег, Олег Александрович, Михаил Иванович, представители духовенства, 120.22kb.
• Тема : Узагальнення з теми „Княжа Русь Україна, 48.74kb.
• Первые Киевские князья, 99.29kb.
• Е. Е. Пронина, В. В. Абраменкова, В. И. Слободчиков. Заключение медиапсихологической, 658.14kb.
• Программа вступительного испытания по предмету «История» Тема Древняя Русь (до ХIV, 24.7kb.
• -, 574.37kb.
• Прокуратурой Асекеевского района проведена проверка исполнения законодательства о несостоятельности, 98.97kb.
• О. П. Федорова Допетровская Русь. Исторические портреты. Ольга федорова допетровская, 3780.49kb.
• Итоговый тест по теме "Киевская Русь", 58.28kb.

- Подержи-ка, батюшка! - передал ему штурвал Бочаров. Скинул мокрую рубаху и натянул парку на голое тело. Босые ноги со старчески вздутыми венами приплясывали на холодной палубе. Отец Ювеналий, уперевшись спиной в фальшборт, скинул с себя сапоги:

- Надень, - протянул их Бочарову. - Тебе нужней! - и босиком зашлепал к разбитой каюте, которую наспех накрывали парусиной. С тех пор оставила отца Ювеналия морская болезнь. С утра до вечера работал он на палубе наравне со всеми матросами, не пренебрегая никаким трудным или грязным делом. Ночами монахи молились, поддерживая духом команду и пассажиров.

Отпели смытого за борт штурманского ученика и погибшего приказчика. Тело его завернули в запасной парус и положили на юте, решив предать земле по русскому обряду. Что произошло, заставив покойного ученика подставить судно бортом к волне, то одному Богу было известно. Может быть, знал об этом инок Герман. Но он молчал, взяв на себя самую трудную при шторме работу: чуть позволяла волна - разводил огонь и готовил горячую пищу, которая лучше всех лекарств помогала от цинги.

На второй неделе шторм стал стихать. Капитан поставил вахту из матросов под надзором отца Ювеналия и ушел отсыпаться. Через десять-двенадцать часов он поднимался, ел, сверял курс, давал наставления и снова ложился. Иногда долго водил подзорной трубой, вглядываясь вдаль. Ворчал, оттого что не видит галиот. И вот за бортом показалось много морской капусты, потом - дерево с сучками. Появились морские птицы, а вскоре кулик сел на борт, повертел по сторонам длинным носом и снова поднялся на крыло. Пришел хмурый день, и встала из клочьев разметанного по воде тумана черная гора. Бочаров, приглядевшись к очертаниям берега, понял, в каком месте находится судно, и повеселел. Скинув шапки, все крестились и кланялись неприветливой земле. Миссия начала молебен. В капитанской каюте у иконы златокудрого архистратига не гасла лампадка.

Уже глубоко запали глаза покойного уналашкинского приказчика, стывшего на юте. Потягивало оттуда тленом. Вахта косилась на страшный кокон. Поговаривали, что по ночам является на палубе призрак покойного, кланяется живым и знаками просит не бросать тела за борт.

Вот "Феникс" вошел в бухту, окруженную скалами, достигнув острова Атту - первого западного острова Алеутской гряды. Бочаров указал неприметное место, где когда-то было зимовье первых русских промышленных, высадившихся здесь с шитика "Святая Евдокия". Где-то неподалеку тлели православные кости, первыми легшие в эту каменистую землю. Шлюпка с покойным и монахами ушла к берегу.

Архимандрит с братией похоронили приказчика, так и не добравшегося до места службы. Всем православным, закончившим здесь земной путь, был поставлен крест из плавника. Впервые на острове служили молебен лица духовные по канону церковному.

- Жили люди, не нам чета! - вздыхал Бочаров, надевая шапку. И, строжась на вертевшихся рядом тоболяков, спрашивал: - Про Михайлу Неводчикова слыхали?

- Как не слыхать? - отвечали те. - Он наш, тобольский!

- Ну, тогда ладно еще! - добрел Бочаров. - А то, думаю, если таких людей казаре не знают, ложись и помирай по камчадальскому обычаю.

"Феникс" снова пошел на северо-восток вдоль гряды островов. Но вскоре пал туман да такой плотный, что со шканцев не видно было бака. Пришлось спустить паруса и лечь в дрейф. Заунывно звенела рында - корабельный медный колокол.

- Вот как бывает, - ворчал капитан. - Монахи велят поминать покойных кутьей и квасом. Не дали нам выпить - тут и туман... Узнаю своих покойников. В здешних местах пока четверть не опорожнишь - не будет пути. Не нами так заведено. И Михайлы Неводчикова душа где-то здесь. Он первым увидел эти острова со "Святого Петра", когда у Беринга служил. На другой год к ним подошел "Святой Павел", но чириковские матросы не смогли высадиться здесь. Михайло был первым.

Про него фартовые да торговые мало говорят: богатства не нажил, знай себе служил, в море ходил да карты составлял. Только те карты до сих пор среди мореходов за точнейшие почитаются. Потому что был у Михайлы талант. - Бочаров присел на бухту троса. - Иному отсыпет Бог дар - не поймешь, милость это или крест тяжкий! - вздохнул. - В Тобольске Михайло пришлый был. Родился он в Великом Устюге, мещанином. С малолетства пошел в ученики к чеканщику-серебрянщику. Борода не выросла, а мастеру неловко стало держать такого ученика, рукам которого завидует. А талант покоя не дает. Решил Михайло начать жизнь праведную, записался в пахотные сибирские мужики, взял пособие, получил землю под Тобольском. Распахал поля, усадьбу поставил - живи да живи. Опять же, талант душу мучит, куда-то зовет.

Шли тогда через Тобольск обозы второй беринговской экспедиции. Михайло не нашел, кому тягло свое сдать - и драпанул следом за обозом без паспорта. Стали в Охотске да на Камчатке корабли строить - он и там самый нужный, самый лучший корабельный плотник. На службу без паспорта принят был, на "Петре" восточных пределов с Берингом достиг, сам у штурманов навигационному искусству обучился. А как вернулись, кому суждено было, с Берингового острова, да рассказали о пушных богатствах, иркутские купцы сложили капитал и решили строить судно, выбрав мореходом и плотником Михайлу Неводчикова.

- Сейчас снарядить вояж - дело трудное и дорогое, - с важным видом объяснял Бочаров. - Тогда и вовсе: пуд железа стоил в Охотске двенадцать рублей, парусина шла по рублю за четыре аршина, пенька - пятнадцать рублей за пуд. А хороший бобер едва в двадцать рублей ценился. Вокруг Охотска корабельный лес повырубили, в низовьях реки Камчатки и вовсе одна кривая береза осталась. Хоть и вошел в паи Никифор Трапезников, все равно капитал был мал. Стал Михайло рубить шитик из сырой березы в устье Камчатки. Штурмана и плотники над ним потешались. А он весной спустил на воду судно. Талант, он и есть талант - оказался шитик прочным и ходким. К осени освятили его "Святой Евдокией", кое-как оснастили и 19 сентября 1745 года, на святых мучеников Савватия и Зосиму, взяла ватага курс прямо встречь солнцу. На шестнадцатый день пути подошли они к острову, где мы приказчика похоронили, но бухты той сперва не нашли. Подошли к другому острову. Видят, там народ чудной: в пух одетый, в шляпы берестяные до полутора аршин длиной: босиком, что утки, по берегу вразвалочку похаживает, руками машет и кричит по-птичьи: "але-але!"

Стали промышленные с борта им корольки и бисер кидать. Передовщик, иркутский купец Яшка Чупров с братом Николаем, пустые бочки на байдару погрузили, подошли на веслах к пресному ручью. Только бочки прополоскали, - ковыляют к ним дикие с шитыми мордами: у иных клыки торчат из губы, у других коренья сквозь нос продеты. Подают булаву костяную, пухом украшенную, а сами пищаль у Яшки из рук тянут. Другие уже лодку за фал схватили. Яшка, отбиваясь, отступил да из пищали стрелил. Один дикарь упал. Сородичи увидели рану на нем, заткнули мхом, скинули парки, полезли в воду и стали раненого полоскать. Чупровы налегли на весла, вернулись на "Евдокию". Дикие им вслед давай дареный бисер и корольки кидать. Подняли промышленные парус и вернулись к первому острову: думали, на нем людей нет. Обошли остров вокруг и нашли бухту, где мы стояли, высадились на берег. Видят, следы человечьи. Яшка послал стрелков взять аманат-заложников. Но взяли только одного, и то силой. Дикие наших увидели, давай в бубен колотить, старухи со стариками плясать стали. Видно, за духов стрелков тех приняли. А после в горы ушли.

Задули тут ветра. Как-то утром хватились наши - нет судна в бухте. Взбежали на гору, видят, "Евдокия", без единого человека на борту, уже возле горизонта, ветром унесена: то ли с якоря сорвалась, то ли трос кто-то перерезал. Тут в бухту вошли юркие байдары, туча стрел полетела на лагерь. Ответный залп вытеснил туземных, по крикам понятно было - ненадолго.

Как принято со времен стародавних, собрались промышленные на круг и, помолясь, решили: зимовать надо, зверя промышлять надо, а как отсюда выбираться - дальше видно будет. Наложили на себя трехдневный пост, стали готовиться к зимовке и строить жилье.

Через три дня ветер сменился на противный. На седьмой день промышленные увидели на горизонте судно. Вскоре Божья воля и морская волна пригнали в бухту беглянку "Евдокию". Чудо это русских и камчадалов из ватаги порадовало, диких же так потрясло, что осаждавшие ушли вглубь острова. Яшка Чупров послал десять своих стрелков, с чириковским старовояжным матросом Алексеем Беляевым, разведать промыслы. Те нашли алеутское селение и кровь пролили, потеряв несколько своих товарищей. После, под пыткой в Петропавловском остроге, показали, что застрелили и утопили пятнадцать человек.

- За что убили-то? - не удержавшись, спросил Сысой.

Бочаров проворчал:

- Отчего люди друг друга убивают?! Все от непонимания! Перезимовали они, зверя немного набили, потом случилась распря.

- Отчего распря-то? - нетерпеливо стал расспрашивать Сысой.

Но Бочаров отвечать не спешил. Поводил носом, недовольный, что его перебивают:

- Известное дело, отчего распри бывают! - сказал с раздражением. - Михайле и таким, как он, - дальше плыть надо, другим, коли зверя мало, - на известные лайды идти, третьим - поскорей вернуться да похвастать, что на новых землях были, кому-то - государеву службу править... Знаю только, что на Воздвиженье с великой опаской взяли они курс на запад. И носило их штормами полтора месяца, а потом выкинуло на скалы, северней устья Камчатки-реки. Все добытое утонуло. Только Михайло свой груз в голове хранил, а карты составленные - за пазухой. То и спас. Вернулось их в Петропавловский гарнизон меньше половины - тридцать два человека сгинули в море и на островах. Вернулись голь-голью. В гарнизоне казак Шехудрин донес коменданту, что промышленные жестоко обращались с туземным народом. Передовщик погиб, значит - мореход за все ответчик. Михайлу с промышленными посадили в застенок, пытали, как водится. Все бумаги отнятые, да все, о чем дознались, отправили за Камень царице. Мудрейшая была Государыня, Елизавета Петровна, царствие небесное ей... Прислала начальнику гарнизона приказ: всех освободить, долги простить, наградить из казны, а Михайлу Неводчикова именным указом произвести в подштурманы и определить на службу.

Когда я его знал, он уж старей меня был, все служил. Карты составлял. Штурманом на "Святом Павле" долго ходил. Талант, он и есть талант...

Сысой, слушая, время от времени дергал язык корабельного колокола. Звон меди стелился по черной воде за бортом и глох в сырой холодной белизне тумана. А он то редел, то накатывал плотной волной. На палубе никого. Пока капитан не зовет, матросы и промышленные прятались, отсыпаясь впрок.

- Все эти острова - Ближние называются, и далее - Крысьи, Михайлой пройдены. После Андрияновские покажу. Был такой селенгинский купец Андриян Толстых... Слышал?.. Это хорошо, что слышал. Уж почти тридцать лет прошло, как утонул он возле Шипунского мыса. Царствие небесное... Двадцать лет искал неведомую землю к юго-востоку от Камчатки. Жизнь на это положил.

Первый раз ушел он на шитике "Иоан", построенном в паях с иркутским купцом Трапезниковым, в 1746 году, вскоре после Неводчикова. Ушел к Командорским островам, да ничего там не добыл. Перезимовал, а на другой год взял курс на юго-восток. Сколько шел "Иоан" тем курсом - не знаю. Говорили, что кончился харч, кончилась вода, попали в шторм, ветрами и божьей волей отнесены были к северу и выброшены на острова, что сейчас Андрияновскими зовутся. На том острове зимовали два наших казака, оставшиеся здесь из вояжа архангельского мещанина Петра Башмачникова. С ними Андриян промышлял, добыл много мехов, а к осени стал выбираться на запад и вернулся на Камчатку благополучно.

Везуч был Андриян в промыслах. Но как разбогатеет, бывало, так опять снаряжается к юго-востоку, да на тот вояж весь капитал и спустит. И так двадцать лет. В 1761 году стал он судовладельцем галиота "Андриян и Наталья", опять ходил к юго-востоку, говорил, видел землю да подойти к ней не смог. Опять, с едва живым экипажем, вернулся и разбил свой галиот у Камчатки...

Бочаров замолчал, чутко прислушиваясь к волне. Сысой несколько раз ударил в колокол и напомнил о себе:

- Дальше-то что было, Дмитрий Иванович?

- ...В 1765 году разбогатевшие купцы Лапин, Шилов, Орехов спустили на воду два галиота, самых больших по тем временам: футов на десять всего-то поменьше беринговских судов. Плотники да работные на верфи говорили, что видят по ночам тень покойного командора, будто она ходит по новопостроенным судам, что-то вымеряет. Многие, жившие рядом, слышали по ночам странные звуки.

О том передали купцам-пайщикам. Им бы молебен заказать, а они истолковали, что это знак - отпущено, дескать, их судам дойти до пределов, Чириковым и Берингом достигнутых, перенять славу и сделать великие открытия. С умыслом освятили галиоты именами покровителей беринговской экспедиции: "Святым Петром" и "Святым Павлом". Не подумали, что судьбу их тоже перенимают. После уже стали говорить: остерегал вояжных покойный командор, да не поняли его.

Вооружили и снарядили галиоты. "Святого Петра" отдали под начало Андрияну Толстых. Из старых промышленных с ним уже никто не хотел идти на юго-восток. Андриян же на иконе божился, и некоторые его спутники свидетельствовали, что видели в последнем вояже белые горы, долины и озера, но нахлынул плотный туман и скрылась с глаз земля. При больной команде с малым запасом воды поискали ее день-другой и повернули на север. И еще говорили, что зарекся Толстых на этот раз не возвращаться, пока не ступит на ту самую обманную землю, которая была обозначена раньше на всех картах в четырнадцати градусах и четырнадцати минутах к востоку от Петропавловской бухты.

Сами же купцы-судовладельцы, промышленные да казенный подштурман Афанасий Очередин на "Святом Павле" пропьянствовали целый месяц, без дела болтаясь между Охотском и Большерецком, пока не выпили всю казеннную водкук, отправленную с оказией в Большерецкий порт, и даже спирт из судового компаса. Комендант в Большерецке их чуть в колодки не заковал. Так бы и сделал, но не было у него припаса, чтобы содержать в застенке эдакую ораву - отправил всех в море.

Андриян Толстых, как принял галиот, взял на борт сорок два промышленных с казаками и двадцать камчадалов. Второго августа 1765 года прошел между Лопаткой и курильским островом, взяв обычный свой курс. После те, что остались живы, рассказали: "Святой Петр" полтора месяца шел на юго-восток, то борясь со штормами, то подгоняемый попутными ветрами. Кончилась вода, кончился съестной припас. Собирали дождевую воду, грызли сапоги и ремни. Артель сперва роптала, после взмолилась. В морехода же будто нечисть вселилась: день и ночь стоял на штурвале, не ел, не пил, стал черен, как головешка, худ, как щепка.

Половина команды слегла, другая взбунтовалась. Связали полоумного морехода, заперли в каюте и повернули судно в обратную сторону. Треть артели перемерла в пути. В октябре те, кто мог выползать на палубу, увидели Шипунский мыс. Но был шторм, надо было уходить от берега, а сил управлять парусами не было. Стали уговаривать Андрияна встать за штурвал. Но он лежал ни жив, ни мертв и никого не хотел видеть.

"Святой Петр" бросил якорь на западной стороне мыса. Трос лопнул, как у беринговского пакетбота, но судно кинуло прямо на скалы. Живыми выбрались на сушу только трое. Андриян же успокоился навеки в море.

- Так-то было! - сказал Бочаров. - Назвался груздем - полезай в кузов... Кончился шторм, сняли со скалы разбитое судно: надстройка была сметена, мачта сломана, борт пробит. Залатали, оснастили, спустили на воду, молебен отслужили. Но не было счастья "Святому Петру". А в 1771 году лях Беньовский, ссыльный боярин Хрущов угнали его и продали в Макао - есть такая европейская торговая колония возле китайского порта. Думаю, не было ему счастья и у нового хозяина, потому что судьба...

Чириковский "Святой Павел" много лет ходил исправно. И компанейский так же. - Бочаров оживился вдруг, ухмыльнулся, подмигнул. - А теперь не тока слушай, но и умишком пораскинь... А то ваши, крестьяне, явятся на острова и поучают людей бывалых - это грех, да то грех! Пока не пропились судовладельцы "Святого Павла" да вся артель, до тех пор на промыслы не шли. Из Большерецка приказом выдворены были. В конце августа, а то и в сентябре пошли встречь солнцу и пристали к гряде Лисьих островов на Алеутском архипелаге. Воевали, укреплялись на Умнаке и через пять лет только вернулись благополучно с богатой добычей. Ни Андрияна Толстых, ни Никифора Трапезникова, ни многих других уже не было на свете.

На другой год "Святой Павел" ушел на Уналашку под началом морехода Ивана Максимовича Соловьева, самого удачливого из всех старовояжных штурманов. В 1774 году судно слегка побили у берегов Камчатки промышленные тобольского купца Осокина. А в 1776-м, когда мы с Герасимом были еще под надзором, курский купец Шелихов, якутский именитый купец Лебедев-Ласточкин, камчатский Алин снарядили его искать новых промыслов к востоку от Уналашки, потому что прежние оскудели. Я и Герасим Измайлов мореходами на "Святой Павел" были определены. И дал нам Бог прийти к тем самым поднебесным горам, о которых слышали мы с детства, к которым стремились всю жизнь и куда пришли первыми, конечно, после чириковских и беринговских экипажей, через тридцать пять лет. Долго служило судно верой и правдой, но десять лет назад казенный штурман Степан Зайков разбил "Святой Павел" у Котовых островов, да так, что восстановить уже не смогли...

Бочаров, вспоминая былое, долго молчал, прислушиваясь к плеску волн. Сысой хотел спросить еще, но он жестом остановил его и в колокол бить не дал. Приложил ладонь к уху:

- Слышишь? - спросил тихо.

Сысой поводил носом туда-сюда, прислушиваясь, пожал плечами. Тишина!

- Вроде, волна о скалы бьет?! - пробормотал мореход. - Стань-ка на лот!

Сысой бросил за борт размеченный линь с грузом и, когда он ослаб, достигнув дна, нагнулся, разглядывая метку в тумане.

- Пятнадцать с половиной саженей!

- Рядом остров! - проворчал капитан, вставая, частыми ударами забил к корабельный колокол. Из кубриков и трюмов стали выползать заспанные матросы. Седая бочаровская борода метлой торчала из ворота камлеи. Он повертел носом, определяя движение воздуха.

- Фоковые, гротовые - товьсь! - крикнул. И, обернувшись к Сысою: - С Васькой на кливера - бегом!..


На тридцать первый день пути "Феникс" подошел к Уналашке. На семи узких байдарках, не больше аршина шириной, к борту пристали алеуты в перовых парках, в шляпах из березовой коры. Пока гребцы были на воде, выглядели они удальцами. А поднявшись на палубу, босые, сутулые и неуклюжие ступали неуверенно, ноги передвигая будто у них спутаны колени.

Бочаров обходился с гостями запросто, шутил и потчевал сладкой кашей. Те, с непроницаемыми лицами, поели без жадности, выкурили по трубочке, уселись в свои байдарки и уплыли в селение. Вскоре оттуда пришли две большие кожаные лодки с десятью гребцами в каждой. Командовал ими русский промышленный. Байдары взяли трос с корабля и отбуксировали его в бухту, где на берегу был казенный дом, рядом - врытая в землю казарма, склады из плавника и четыре большие земляные бараборы, покрытые дерном.

Команда и пассажиры стали сходить на берег. Люди неуверенно делали первые шаги: казалось, земля качается под ногами. Встречали прибывших промышленные, алеуты и управляющий Уналашкинской факторией Емельян Григорьевич Ларионов, давно поджидавший транспорт из Охотска.

От запаха сырого мха и пожухлого тальника кружилась голова. После тесных кубриков казарма казалась просторным дворцом. Получив по двойной чарке из матросского и компанейского пайка, старовояжные, новоприбывшие, ссыльные со своими каторжанками стали петь и плясать вместе с уналашкинскими промышленными. Они с восторгом смотрели на каторжанок, дарили им меха, счастливы уже тем, что повидали русских женщин. Среди веселившихся появились алеутки с проколотыми носами и губами, куда вставлены были по местной моде костяные спицы, цукли или снизки бисера. У некоторых бисер был пришит прямо к ушам. Они с интересом наблюдали русское веселье, потом и сами начали плясать, передразнивая зверей и птиц, под односложный мотив "келе-келе": размахивали руками, вертели головами, то начинали ходить как гуси, то бегать как куропатки.

Бочаров отпустил команду, а сам остался на судне. Сысой пошлялся среди веселящихся, потерял дружка и вернулся на берег. Здесь никого не было. "Феникс" стоял на рейде. Вскоре к причалу приковылял русский старик, седой как лунь: с белыми волосами до плеч, с пышной белоснежной бородой. Сысой скинул шапку и, поздоровавшись, попросил:

- Дедушка, увези меня на судно?!

Старик гулко кашлял, поглядывая на него: на тобольскую шапку, на праздничную крестьянскую рубаху, шитую оберегами, на опояску с крючковатыми крестами.

- Тобольский?! - проворчал, не ожидая ответа. Столкнул на воду широкую байдару, кряхтя, влез в нее и подал тоболяку весло. Они тихо подошли к высокому борту "Феникса". Были уже сумерки. Со шкафута свесилась капитанская борода. Старик в лодке задрал голову, смеясь беззубым ртом:

- Что, Митька, на берег-то боишься сходить?

- Бочаров только Бога боится, - просипел капитан, шмыгнув красным носом.

- А как припомнят тебе вояж Ваньки Соловья?! - затрясся от смеха старик.

Бочаров сбросил штормтрап. Уналашкинский дед привязал к нему байдару и влез на палубу. Следом поднялся Сысой.

- Тебе же не припоминают то, что было, а мне за что такой почет? - проворчал Бочаров и добавил потеплевшим голосом: - Живой еще, Никола? Ну, будь здоров! - и обернулся к Сысою: - Знаешь, кто это? Никола Чупров, брат иркутского купца Яшки Чупрова, что был передовщиком у Неводчикова и первым достиг этих островов. - И к гостю: - Ты же годов на десять постарей, чем я?

- Да поболее! - важно изрек старик.

- Во как! - Бочаров подмигнул Сысою. - Вдруг Бог даст до наших лет дожить, будешь внукам рассказывать, кто тебя зелье учил пить...