Книга Н. Смита рекомендована слушателям и преподавателям факультетов психологии и философии вузов по курсам общей психологии и истории психологии, системных методов ис­следования и преподавания психологии

Вид материала

Книга

Содержание Сопоставление с другими подходами Оперантный субъективизм Феноменологическая и экзистенциальная психология Контекст против неестественных экспериментальных заданий Факторы развития и социальные Компьютерный мозг Когниция как управляющий фактор Разум или поведение Отсутствие единства Операциональные определения и гипотетико-дедуктивный метод Процедуры логического вывода Теория и методология Критика и контркритика

Подобный материал:

• Первые программы психологии как самостоятельной науки. 20. Роль Вундта в оформлении, 24.84kb.
• Морозов А. В. М71 История психологии: Учебное пособие для вузов, 3214.19kb.
• Современная Гуманитарная Академия, 197.44kb.
• Темы рефератов по дисциплине «История психологии», 21.19kb.
• План: Предмет и задачи психологии как науки > Место психологии в системе наук и структура, 1231.11kb.
• Программа минимум кандидатского экзамена по курсу «История и философия науки», 121.23kb.
• Лекция по дисциплине «Методика преподавания психологии» тема: Предмет методики преподавания, 128.25kb.
• Модуль Социальная психология как наука, 415.34kb.
• Методические рекомендации по методике преподавания психологии. Тематика семинарских, 78.25kb.
• Вопросы к зачету по методике преподавания психологии, 18.95kb.

и дорожно-транспортных происшествиях, вызванных употреблением алкоголя. Клиенты должны прино­сить вырезки на сеансы терапии и обсуждать их со­держание. Это задание помогает помнить о пробле­ме «алкоголь и вождение» в промежутках между сеансами, что удерживает их от вождения автомо­биля в нетрезвом виде.

В когнитивной терапии, в отличие от классичес­кого когнитивизма, учитываются ситуационные фак­торы. Фактически в большинстве разновидностей когнитивной терапии ее специфические процедуры сочетаются с поведенческой терапией. Начало этому объединению было положено уже в пионерских ра­ботах Бека, и в настоящий момент существует об­ширная литература по когнитивно-поведенческой терапии. Авторы текстов сборника, изданного под редакцией Драйдена и Голдена (Dryden & Golden, 1987), описывают различные разновидности данно­го гибрида, включая рационально-эмотивную тера­пию (см. главу 4), рациональную поведенческую те­рапию, когнитивно-поведенческую гипнотерапию, мультимодальную терапию и когнитивную модифи­кацию поведения. Некоторые из этих комплексных форм возникли по инициативе не когнитивной тера­пии, а других направлений, так как представители поведенческой терапии начали включать в свою практику когнитивные методы. Также развивается сотрудничество между когнитивным бихевиоризмом и общественной психологией (см. главу 13, с. 325) (Kirchenbaum & Ordman, 1984); в большинстве слу­чаев это сотрудничество направлено на психотера­певтическое вмешательство.

^ СОПОСТАВЛЕНИЕ С ДРУГИМИ ПОДХОДАМИ

Анализ поведения

Когнитивизм предполагает наличие гипотетических внутренних сил, выступающих в качестве причин по­ведения. Анализ поведения обращается в поисках при­чинных факторов к наблюдаемым условиям среды. Когнитивизм конструирует теории, из которых он вы­водит гипотезы, осуществляет их экспериментальную проверку с использованием групповых методов и при­меняет статистический анализ для сравнений группо­вых различий. В противоположность ему анализ пове­дения не использует теорий, дедуктивных выводов или групповых сравнений, а на примере отдельных субъек­тов исследует функциональные отношения между по­ведением и средой. Данная система является эмпири­ческой и индуктивной, тогда как когнитивная психоло­гия является гипотетической и дедуктивной.

Гуманистическая психология

Представители гуманистической и когнитивной психологии сходятся лишь в том, что придают разу­му центральное значение и считают его внутренним и преимущественно автономным или самопричин­ным фактором. Разум в версии гуманистической пси­хологии представляет собой «я» и наделен потенци­алом для самореализации, тогда как когнитивизм рассматривает его как обрабатывающий информа­цию мозг. Гуманистический конструкт разума с его актуализующими тенденциями и самореализацией основан на биологической аналогии, предложенной Куртом Гольдштейном (Kurt Goldstein), согласно которой организмы реорганизуют и реактуализиру-ют себя. Разум у кошитивистов основан на аналогии с машинными программами. В обеих системах основ­ным предметом изучения является человек, тогда как животным не уделяется особого внимания.

Гуманистическая психология рассматривает когни­тивизм лишь как бихевиоризм в новом обличье. С ее точки зрения, он сохранил искусственность лабора­торных экспериментов и лишь заменил механизмы обусловливания компьютерными механизмами. Гума­нистические психологи отмечают, что когнитивизм игнорирует значимые, по их мнению, факторы: целе­направленность человеческих поступков, целостность индивида, самоактуализацию, радостные стороны жизни, в отличие от пессимистических и негативных, рассмотрение человека с точки зрения всей его жиз­ни и свободу выбора в противовес детерминизму.

Интербихевиоральная психология

Когнитивисты и интербихевиористы придержива­ются почти противоположных мнений. Когнитивисты

105

исходят из конструктов, касающихся внутренних ме­ханизмов обработки информации, ментальных репре­зентаций, кодирования, и соответствующим образом интерпретируют получаемые ими данные. Иными словами, конструкты предшествуют наблюдениям вместо того, чтобы выводиться из них. Интербихеви-ористы начинают с наблюдаемых событий взаимодей­ствия организмов со своим окружением и отмечают изменения, происходящие по мере накопления исто­рии таких взаимодействий. В позднейших версиях когнитивизма, рассматривающих разум как актив­ность в окружающей среде (Bern & Keijer, 1996), обе взаимодействующие стороны сближаются, однако данные версии продолжают трактовать разум как са­мостоятельный агент, наделяющий значениями объек­ты, составляющие дуализм «разум-тело», который отвергается интербихевиоризмом. Для интербихеви­оризма взаимодействие и есть значение; значение не приписывается объекту неким гипотетическим само­стоятельным агентом. Например, распознавание обра­зов состоит не в том, что мы сначала видим лицо, а затем обрабатываем информацию о нем или получа­ем психический продукт, так что лицо начинает озна­чать Алису Коллинз. Вместо этого видеть лицо это и есть воспринимать Алису Коллинз. Когнитивизм ре­дуцирует психологические события к биологии — ак­тивности мозга. Интербихевиоризм рассматривает мозг лишь как один из многих факторов, — таких как другие биологические функции, особенности сеттин-га и история взаимодействий, — составляющих пси­хологическое действие.

^ Оперантный субъективизм

Данная система ориентирована на объективные измерения субъективных реакций. Следовательно, по идее она должна была бы представлять интерес для когнитивистов, однако они игнорируют ее. Ког­нитивная психология использует R-методологию (см. главу 11), которая рассматривает среднегруппо-вые значения и отбрасывает индивидуальные харак­теристики как «вектор ошибок» («error term»). Опе­рантный субъективизм, известный также как Q-ме-тодология, сосредоточен на уникальном: переменными являются индивиды, а не тестовые задания, и имен­но люди разбиваются на статистически независимые факторы (или группы). R-измерения проводятся с точки зрения исследователя, а Q-измерения — с точ­ки зрения участника происходящего.

Q-методология отвергает гипотетико-дедуктив-ные модели (выводящие гипотезы из теорий, в про­тивовес эмпирико-индуктивному процессу вывода гипотез из наблюдаемых событий), редукцию разу­ма к мозгу, линейную причинность моделей машин­ной обработки информации, а также дуализм «ра­зум—тело». Если когнитивизм предполагает, что по­ведение представляет собой лишь поверхностные проявления скрытых процессов, Q-методология рас­сматривает поведение как основополагающий эле­мент. Таким образом, когнитивизм начинает с конст-

руктов скрытых операций, осуществляемых в мозге, тогда как Q-методология начинает с наблюдаемых событий — выполнения людьми стоящих перед ними задач,,и благодаря Q-сортировке определяет разде­ляемые людьми (в процессе реализации этих задач) значения. Несмотря на эти различия, строгие изме­рения субъективности, обеспечиваемые Q-методоло-гией, могли бы оказаться полезными когнитивизму и когнитивной терапии, но только при условии, что эти измерения не будут переводиться в R-форму, в результате чего субъективные значения оказывают­ся завуалированными.

^ Феноменологическая и экзистенциальная психология

Предпосылка когнитивизма, согласно которой па­мять, восприятие и другие психологические события производятся внутренними гипотетическими струк­турами, в корне отличается от акцента феноменоло­гической психологии на значениях и их зависимости от отношений человека с миром. Для когнитивиста стул — это входной сенсорный стимульный сигнал, который должен быть превращен в репрезентацию объекта, производящую впечатление, что объект нахо­дится в комнате, а не в голове. Для феноменолога стул находится не в сознании, а в мире, и его значение как стула принадлежит системе отношений «человек-мир», охватывающей сознание, поскольку сознание — это направленность на объект. Мир это не то, что мы думаем, а то, что мы проживаем.

«Для теоретика когнитивизма эта направлен­ность является односторонней, обращенной на объект, который в данном случае не может стать ничем иным, как абстракцией: он порождается моими психическими актами, и условием его воз­никновения является разрыв связи между этими актами и объектом; познание — это отстранение отчего-то, освобождение его от субъективных ха­рактеристик собственного «я». Познаваемое од­новременно и создается нами, и отделяется от нас. Если мы примем (феноменологическую) точ­ку зрения, что объект является основанием наших актов, а не их продуктом, мы должны будем при­знать, что познающий формируется актом позна­ния точнотакже, как познаваемый объект. Говорить о мире как о сконструированном является столь же истинным (или ложным), как и говорить о том, что индивид конструируется миром, поскольку «я» и мир совместно раскрывают себя друг другу. Я определяюсь миром в той же степени, как и сам определяю мир» (Bolton, 1987, р. 239).

Для феноменолога роль испытуемого как субъек­та в эксперименте действительно субъективна. Для когнитивиста испытуемый субъект является объек­том, чьи реакции измеряются объективно в крайне условных, как сказал бы феноменолог — искусствен­ных — ситуациях.

106

Психоанализ

Предпосылка классического психоанализа, соглас­но которой причинами поведения являются такие внутренние силы, как Оно, Я и Сверх-Я, находит свои параллели в когнитивистской предпосылке о том, что внутренние психические структуры производят ког-ниции. Некоторые когнитивисты даже разрабатывают теории и методы исследования бессознательных сил, получивших также отражение в психоанализе. Но если фрейдовский психоанализ рассматривает в каче­стве фундаментального источника психической энер­гии силу либидо (удовольствие/секс), когнитивизм не проявляет никакого интереса к сексу. Наиболее близ­кой параллелью всепроникающему либидо может служить разве что когнитивистский конструкт обра­ботки информации. Поскольку некоторые современ­ные разновидности психоанализа отвергли фундамен­тальные конструкты сексуальных и агрессивных сил, в этом случае даже такие аналогии оказываются не­уместными.

Психоаналитическая теория подчеркивает роль личной истории, формирующей Оно и Я и создаю­щей Сверх-Я или, как в некоторых новейших верси­ях, историю взаимоотношений с воспитывающими лицами, формирующими индивидуальное «я». С це­лью объяснения таких наблюдаемых форм поведе­ния, как обучение или воображение, когнитивизм выдвигает отдельные теории, касающиеся каждой гипотетической структуры, однако не уделяет особо­го внимания истории реакций индивида или каким-либо условиям окружающей среды.

КРИТИКА

Несмотря на тот факт, что когнитивизм домини­рует в современной психологии, у него, по-видимо­му, не меньше оппонентов, чем приверженцев. Далее мы рассмотрим различные критические замечания в его адрес. Поскольку большинство из них не имеют непосредственной связи друг с другом, мы не будем придерживаться какой-либо последовательности в их рассмотрении. Последний подраздел будет посвя­щен контркритике.

^ Контекст против неестественных экспериментальных заданий

Найссер (Neisser, 1976), отошедший от своих ран­них когнитивистских представлений, относит к ког-нитивизму многие из тех критических положений, которые когда-то были обращены в адрес бихевиори-стов: «Удовлетворительная теория человеческой по­знавательной способности (cognition) вряд ли может возникнуть на основе экспериментов, предоставляю-

щих не имеющим соответствующей практики испы­туемым лишь кратковременную возможность попы­таться выполнить новые и бессмысленные для них задания» (р. 8). Психология, считает он, не должна исходить из предположений о существовании фик­сированных механизмов выполнения задач по обра­ботке информации, но должна «принять во внимание (высокую степень) совершенства и сложности когни­тивных навыков, которыми люди в действительнос­ти в состоянии овладеть, а также тот факт, что эти на­выки поддаются систематическому развитию» (р. 8). Хотя он находит, что когнитивная психология пре­тендует на такие достижения, как обнаружение не­скольких типов памяти и описание стратегий, ис­пользуемых при решении задач, он считает, что она не отдает должного человеческой природе. Она опе­рирует вне контекста, использует схемы эксперимен­тов, игнорирующие окружающую среду, и тестирует способности испытуемых на выполнение неесте­ственных заданий (Neisser, 1985). Дженкинс (Jenkins, 1981) выдвигает сходные аргументы. Рид (Reed, 1987), как и Найссер, черпая вдохновение у Гибсона, отвергает и когнитивистскую внутреннюю причин­ность, рассматривающую в качестве источника ког-ниции, и бихевиористскую внешнюю причинность, рассматривающую в качестве источника стимулы. Он обращается к тому, что считает «корректным во­просом», а именно «как люди приходят к познанию своего значимого окружения» (р. 166).

^ Факторы развития и социальные

факторы

Обращая внимание на растущий интерес психоло­гов к детскому познанию, Вальзинер (Valsiner, 1991) упрекает когнитивизм в том, что ему присуща «сис­тематическая недооценка аффекта, контекста, куль­туры и истории (организма)» (р. 483). Когнитивизм обращается к ментальным репрезентациям, в кото­рых процессы развития находят лишь ограниченное место. Репрезентации — это статические концепты, не имеющие отношения к развитию. Хотя исследо­вания показывают, что модели вычислительных про­цессов не способны адекватно отражать получаемые учеными данные, восхищение технологическими до­стижениями не дает им отказаться от машинных ана­логий. Предпосылки когнитивизма уводят исследо­вателей от изучения процессов развития и сосредо­точивают их внимание на том, что уже сформировано. Когнитивная психология развития интересуется тем, какие специфические когнитивные функции детей могут быть активизированы в определенном возрас­те и в различных ситуациях, а не тем, какие события позволяют ребенку достичь соответствующего уров­ня функционирования. Обзор публикаций по когни­тивной психологии развития свидетельствует о том, что авторы этих работ редко задаются вопросом, что именно развивается и каким образом. Их исследова­ния, как правило, ограничиваются констатацией при-

107

сутствия или отсутствия тех или иных функций в определенном возрастном периоде. Вальзинер утвер­ждает, что развитие — это социальный процесс, на­ходящийся в отношении взаимозависимости с совер­шенствованием когнитивных навыков. Когнитивная психология не сделала теоретического прогресса «в своем предположении о стабильности самих объяс­нительных механизмов» и фактически является «не "революцией", а не более чем реставрацией ментали-стской аргументации 1890-х гг., подновленной ком­пьютерными моделями» (р. 490).

В Китае также предъявлялись претензии к когни­тивной психологии, вызванные ее неспособностью признать роль социальных влияний. Жу (Zhu, 1985, цит. по: Yue, 1994) утверждает, что когнитивисты не рассматривают психологическую активность как со­циальную практику и как тип объектно-субъектных взаимодействий, а также игнорируют механизмы объединения когниций и эмоций в процессе взаимо­действия и взаимообмена. В результате они не в со­стоянии обнаружить креативность, инициативу и социальность. Герген (Gergen, 1994) также обвиняет когнитивизм в том, что тот не придает значения про­блемам реального мира, в котором функционируют люди. Почему когнитивисты не обращаются к изуче­нию таких проблем, как конфликт, агрессия, сотруд­ничество, отчуждение, власть, эксплуатация или по­литические и религиозные убеждения? Сарбин и Китсьюз (Sarbin & Kitsuse, 1994) согласны с когни-тивистами в том, что человек обрабатывает инфор­мацию, однако они настаивают, что эта обработка заключается в социальной практике.

^ Компьютерный мозг

С критической оценкой аналогии «компьютерного мозга» выступил Кантор (Kantor, 1978), который при­шел к выводу, что оперирование такими аналогиями есть не что иное, как процесс «измышления или пере­носа терминов без анализа соответствующих объектов и событий» (р. 581). Кантор утверждает, что работа мозга — это одна из взаимодействующих между собой биологических функций организма, и превращение его в психологический орган, способный к мышлению и восприятию, «вырывает важнейший орган из соответ­ствующего ему места в биологической системе». Он находит, что «в научной психологии нет места каким-либо воображаемым операциям мозга или вымышлен­ным психическим процессам» (Kantor, 1979, р. 19). Скиннер (Skinner, 1989) обнаружил пробел в нашем знании о том, что происходит между стимулом и ре­акцией организма, а также между последствиями (его реакций) и изменениями в поведении, являющимися результатами этих последствий. Он считает, что толь­ко наука о мозге может заполнить этот пробел, одна­ко рассматривает этот процесс лишь как заполнение информационного пробела, а не как нахождение ино­го объяснения для тех же феноменов. Мозг не может объяснить поведение, поскольку он сам составляет

часть того, что подлежит объяснению (Skinner, 1990). Один из ранних критиков когнитивизма, Зварц (Swartz, 1958), не ограничивается критикой аналогий между компьютерами и мозгом и задает вопрос, поче­му психология с такой легкостью отказывается от сво­их законных владений и уступает принадлежащие ей по праву области событий, приписывая их биологии, химии или физике. Почему она сама не распростра­няет сферу своих научных познаний на изучение вза­имодействий между организмами и объектами, вмес­то того чтобы передавать их в ведение другой науки? Аналогично Марр (Магг, 1988) спрашивает, почему необходимо обращаться к компьютеру для объясне­ния поведения организма, который его спроектировал, построил и запрограммировал?

Согласно Обсерверу (Observer, 1978), психологи «бросили взгляд в далекое прошлое психологии и вытащили на свет теорию познания из двухчастно­го (bipartite) деления души, разума или сознания» (р. 158). В отличие от вторичной переработки про­мышленных отходов, которые можно использовать для изготовления новых ценных продуктов, вторич­ная переработка спиритуалистских конструктов яв­ляется препятствием для научного прогресса. Одна­ко, утверждает Обсервер, сконструированные психи­ческие структуры и функции когнитивизма следует отличать от наблюдаемых когнитивных событий, та­ких как вспоминание и мышление.

Аналогичным образом Блюитт (Blewitt, 1983) подвергает сомнению уместность заимствования аналогий из области непсихологических событий, таких как вычислительные машины, и настаивает на том, что любые психологические описания должны основываться на фактических событиях, включаю­щих психологические факторы. Он отмечает, что когда компьютеры трактуются так, «как будто» они функционируют как люди (см., в частности: Simon, 1990), в результате мы рассматриваем психологи­ческие события как то, чем они не являются. Когда мы начинаем рассматривать компьютеры так же, как и людей (см., в частности: Jonhson-Laird, 1993), мы упускаем из виду очень важные различия. Ког­нитивные события, утверждает он, появляются как отношения между индивидом и познаваемой ве­щью, а не возникают в существующем автономно, самоуправляемом компьютерном мозге. Окружаю­щая среда вовсе не оказывается внутри организма для того, чтобы он обрабатывал ее; она остается на своем месте. То, что происходит в самом организме, это физиологические процессы, включающие хими­ческие, электрические и физические, а не психоло­гические события. Психологические события — это взаимодействия организма и среды.

«Организм не поглощает среду, чтобы обрабо­тать ее, а затем извергнуть в виде реакции; факти­чески не происходит никакого «входа» или «выхо­да» («input» or «output»). Организм и среда вступа­ют в контакт друг с другом, и именно различные

108

формы этого контакта и составляют предмет пси­хологических событий. В терминах психологичес­ких событий ничего не происходит между «входом» и «выходом», потому что ничего не входит и не вы­ходит. Предметом психологии является вовсе не «набивка» («stuffing»), заполняющая пространство между стимулом и реакцией. Скорее, взаимодей­ствие между стимулом и реакцией составляет пси­хологическое событие» (Blewitt, 1983, р. 397).

В приведенном ниже отрывке из книги, посвящен­ной мышлению, авторы — представители когнитив­ной психологии — утверждают, что гипотетические механизмы мозга на самом деле представляют собой формы поведения:

«Хотя не подлежит сомнению, что индивиды на­капливают и хранят воспоминания о своем пове­дении и в норме ведут себя в соответствии с акту­альными на данный момент обстоятельствами, мы не располагаем явными свидетельствами —- ни логическими, ни эмпирическими — того, что эти формы поведения действительно представляют собой внутренние психические единицы, которые сохраняются, обрабатываются, отыскиваются, от­бираются и извлекаются с помощью некоего на­бора внутренних устройств хранения и обработки. Такая точка зрения приводит нас только к регрес­сивным (бесконечным) вопросам о механизмах, лежащих в основе механизмов. Не случайно, что описание символических процессов (функций яко­бы существующего символического устройства) дается в поведенческих терминах, таких как хране­ние, сортировка и отбор. Сам по себе этот факт подводит нас к мысли о том, что данные процессы являются функцией не какого-либо устройства, а человека, являясь неотъемлемой частью или, точ­нее, характеристиками его поведения» (Bourne, Eckstrand&Dominowski, 1971, p. 13).

Марр (Marr, 1983) также замечает, что физиоло­гические объяснения основываются скорее на пове­дении, чем на физиологии, и предлагаются обычно психологами, а не физиологами. Он утверждает, что если мы хотим понять работу мозга, мы должны изу­чать сам мозг. Исследования паттернов реакций моз­га при зрительном восприятии показывают нам сложные физиологические процессы, но они не гово­рят нам о том, как мы видим человеческое лицо. Предположения о гипотетическом извлечении ка­жутся ему (в высшей степени) «странными»:

«Механизмы, предлагаемые в качестве объясне­ния этого якобы имеющего место процесса, пред­ставляются настолько странными, что даже трудно

понять, как можно воспринимать их всерьез. Давай­те еще раз рассмотрим процесс узнавания. В од­ном случае мне говорят, что я узнаю ваше лицо, со­поставляя его с репрезентацией, хранимой в моей памяти. Но откуда я знаю, какую репрезентацию я должен извлечь, чтобы сравнить ее с вашим лицом? Сам по себе процесс ее выбора уже должен пред­ставлять собой форму узнавания—таким образом, такое объяснение не решает проблему, а просто от­кладывает ее решение. Мы вынуждены распростра­нить это рассуждение на узнавание образа вашего лица. Предполагается, что я должен иметь в своем распоряжении репрезентацию образа вашего лица, которую я должен сопоставить с самим обра­зом, и т. д., и т. п.» (р. 18).

Пронко (Pronko, 1988) отмечает, что у нас отсут­ствуют какие-либо свидетельства того, что мозг об­рабатывает, контролирует, хранит, помнит или вы­полняет функции. Даже если мы предположим, что он действительно делает все это, мы должны объяс­нить, каким образом это возможно, прежде чем смо­жем применить данное объяснение к человеческой деятельности. Он заключает, что все эти компьютер­ные атрибуты мозга — не более чем чистая мифоло­гия: что нам фактически известно — так это то, что мозг участвует в таких событиях, как мышление и вспоминание, но в них также участвует и множество других условий, как биологических, так и небиоло­гических, и именно их совместное действие охваты­вает когнитивные и другие виды взаимодействий.

^ Когниция как управляющий фактор

Согласно точке зрения Миксона (Mixon, 1987), представление когнитивной психологии о том, что че­ловек является иерархически организованным суще­ством — не более чем иллюзия. Не существует никакой пирамиды, на вершине которой находится мозг или когнитивный процессор, спускающий команды вниз по инстанциям. Вместо этого в работу вступает сложная система отношений — способов мышления, движения, чувствования и речи, а также условий внешней среды. «Люди просто не являются (даже по аналогии) маши­нами, невосприимчивыми к окружающей среде и кон­тролируемыми когнитивными процессами» (р. 40). Мы делаем то, что мы делаем, не благодаря когнитивному указанию, а благодаря овладеваемым со временем и практикой навыкам. Например, мы не можем просто решить думать так, как мастер дзен. Мы должны прой­ти соответствующую практику, чтобы овладеть этим искусством. Флора и Кестнер (Flora & Kestner, 1995) также утверждают, что когниции не являются причи­нами, инициирующими поведение.

Эвристики

Широко известна претензия когнитивистов, в осо­бенности Саймона (Newell & Simon, 1972; Simon,

109

1990), на то, что модель обработки информации обес­печивает эффективное средство поиска научных принципов, лежащих в основе познавательной дея­тельности. С другой стороны, по мнению Морриса, Хиггинса и Бикела (Morris, Higgins & Bickel, 1982), у нас нет никаких гарантий, что вопросы, на которые выводят нас эвристики, могут принести результат или даже являться научными по своей природе; бо­лее того, формулирование вопросов определенного типа может явиться препятствием для постановки других вопросов, не менее, а возможно, и более важ­ных. Кроме того, вопросы и ответы, исходящие от когнитивизма, до сих пор были настолько далеки от реальных событий, связанных с людьми и их окру­жением, что трудно интегрировать их с чем-либо конкретным.

Репрезентационизм

Скиннер (Skinner, 1977) подвергает сомнению ло­гику, лежащую в основе предположения, что мы реа­гируем на репрезентации мира, а не на сам мир. «Если познание заключается в конструировании психических (ментальных) копий реальных вещей, как мы познаем копии?» — спрашивает он. Быть мо­жет, мы создаем копии копий, копии копий копий и т. д.? Когда мы передвигаемся по определенной мест­ности, конструируем ли мы карты, по которым ори­ентируемся, или мы ориентируемся на самой мест­ности? А если у нас есть карта, создаем ли мы карту карты? Напротив, считает он, «тело реагирует на мир в точке контакта; создание копий было бы пустой тратой времени» (р. 6). Аналогичным образом он подвергает сомнению «теорию копий», рассматривая память (Skinner, 1989). Мы можем создать копии ве­щей, которые мы видим, но как мы можем создать копии того, что мы делаем? Даже если мы модели­руем поведение, мы не можем сохранить его. Когда мы вспоминаем, как нечто выглядит, мы делаем то же, что делали тогда, когда впервые увидели это. В тот момент видение не требовало копий, как не тре­бует их в настоящий момент вспоминание. Узнава­ние, это у-знавание (повторное познание, re­cognizing), повторение той реакции, которая возник­ла у нас впервые. Запоминание — это действие, направленное на то, чтобы в будущем отреагировать таким же образом, каким мы реагируем в настоящем.

Теория прямого реализма (см. главу 13, с. 326) также подхватывает аргументацию, критикующую репрезентационизм. Герген (Gergen, 1994) также счи­тает, что конструкт ментальных репрезентаций дол­жен предполагать, что и ученые имеют дело только с собственными репрезентациями, а не с реальным ми­ром; и в конечном итоге научная психология стано­вится просто невозможной, а мир оказывается ли­шенным познаваемой реальности. В таком случае мы может знать мир только в том виде, как он репрезен­тируется. Однако когнитивисты, стремящиеся к объективному знанию о таких конструктах, как схе-

мы и ментальные узлы, своими рассуждениями под­рывают значимость тех самых конструктов, которые они пытаются понять (Gergen, 1985). Далее Герген (Gergen, 1994) утверждает, что если когнитивные схемы — это средства, используемые нами для позна­ния мира, и если они являются врожденными, нам требуется практически бесконечное количество та­ких схем. А поскольку многие из них с очевидностью должны брать начало во внешней среде, как, напри­мер, огромное количество новых слов, которые мы узнаем на протяжении жизни, остается неясным, ка­ким образом ребенок, который еще не имеет этих схем, может понимать своих родителей, чтобы усво­ить от них эти схемы. Он также указывает на нераз­решимые вопросы и противоречия, связанные с ког­нитивными картами и когнитивным порождением внешнего (overt) поведения, и приходит к заключе­нию, что источником всех этих проблем является разделяемое когнитивизмом представление о дуа­лизме «душа — тело».

Рассматривая аргументы в защиту теорий репре­зентации, важно отметить, что ряд представителей когнитивизма в значительной степени отошел от те­ории копий, которую критиковал Скиннер. Ряд пред­ставителей этой системы отбросил представления о медиаторах, а некоторые начали рассматривать мозг как участвующий в психологических событиях, а не определяющий их фактор.

^ Разум или поведение

Скиннер (Skinner, 1989) находит, что из спектра традиционных значений слова «разум» (mind) ког-нитивизм принял то, под которым разум понимает­ся как деятель или исполнитель. Он становится ав­тономным агентом, берущим управление на себя. Это разум — не человек, а двойник человека — организу­ет то, что приходит к нам через органы чувств, и вос­принимает мир. Однако если в данной формулиров­ке «индивидуум» заменяется на «разум», ее смысл нисколько не изменяется: «скорость, с которой разум производит вычисления, ограничена» вместо «ско­рость, с которой индивидуум производит вычисле­ния, ограничена». Скиннер приходит к заключению, что «когнитивные процессы — это поведенческие процессы; это то, что люди делают» (р. 17). Даже по­пытка описывать разум как то, что делает мозг, ста­новится конструктом, вводящим в заблуждение, за­мечает он (Skinner, 1987). Поскольку мозг — это тело, следовательно, разум — это то, что тело делает, что индивидуум делает. Это поведение.

Яремко (Jaremko, 1979) находит два недостатка менталистских объяснений. Во-первых, использова­ние внутренних событий в качестве объяснения за­ставляет прибегать к представлению о каком-то дру­гом поведении для того, чтобы объяснить наблюдае­мое. Предположение, что поведение вызывается внутренними событиями, уводит от анализа слож­ных событий, которые мы можем наблюдать. Причи-

110

ны поведения лежат в истории отношении с окружа­ющей средой, а менталистские объяснения игнори­руют этот факт. Когниции также представляют собой формы поведения и являются причинами не в боль­шей степени, чем любые другие. Во-вторых, менталь­ные события, как гипотетические конструкты, пред­лагаются для объяснения того, что происходит меж­ду входным сигналом стимула и выходным сигналом реакции. Таким промежуточным событием может быть объявлено предвосхищение (anticipation). Мы испытываем воздействие стимула, затем предвосхи­щаем нечто и после этого реагируем. Но что такое предвосхищение? Оно не может быть причиной, а лишь компонентом в цепи событий, охватываемых взаимодействиями со средой. Наступит момент, ко­гда мы вынуждены будем прервать рассуждения о том, что промежуточные конструкты являются при­чиной друг друга, и вновь обратиться к наблюдаемым событиям. Если предвосхищение является подлин­ным событием, то оно является поведением и может быть описано как поведение. «Когниции никто ни­когда не наблюдал, но когнитивное поведение всегда поддается наблюдению, по крайней мере, одним ли­цом» (р. 551).

Лихтенштейн (Lichtenstein, 1995) замечает, что формы поведения представляют собой фундамен­тальные исходные данные, используемые для про­верки менталистских теорий, а Дженкинс (Jenkins, 1981) в том же ключе утверждает, что когнитивис-ты принимают в качестве моделей разума модели способов, посредством которых испытуемые выпол­няют определенные задачи. С появлением новых моделей приходится добавлять все новые, не свя­занные между собой фрагменты воспоминаний, ста­дий и функций, от которых в конце концов прихо­дится отказаться, когда картина становится слиш­ком запутанной, отмечает он. Найссер (Neisser, 1976) полагает, что абстракции и предположения должны уступить место акценту на том, «что фак­тически происходит» (p. xi).

Ричлак (Rychlak, 1995) критикует когнитивис-тов за то, что те полагают существование незави­симого процесса, который думает за человека, вме­сто того чтобы признать роль человека, который осуществляет акт мышления. Высказывая точку зрения, аналогичную замечанию Дженкинса о том, что когнитивисты игнорируют поведение, он отме­чает, что для когнитивиста индивидуум — это все­го лишь совокупность механизмов, испытывающих влияние каких-то внешних источников по отноше­нию к самому индивидууму. Он утверждает, что рассматривать людей как вычислительные маши­ны непродуктивно, поскольку компьютеры не мо­гут производить значения и цели, которые играют в жизни человека центральную роль. Он ссылает­ся на первоначальное использование слова «ин­формация» в инженерной сфере, чтобы показать, что это понятие никак не было связано с какими-

либо значениями, содержащимися в передаваемых сообщениях.

^ Отсутствие единства

Холли и Стэк (Holley & Stack, 1992) указывают на отсутствие согласованности между различными темами. Предполагая наличие многочисленных ото­рванных друг от друга сфер функционирования ког­ниции, когнитивисты, в результате, практически не выработали теории, связывающей их с другими об­ластями исследований, отмечают они. Аналогичное обвинение выдвигают Флора и Кестнер (Flora & Kestner, 1995): когнитивизм не обладает единством, которое сводило бы вместе различные исследования или даже рассматриваемые им темы и источники. Они утверждают, что когнитивизм нисколько не про­двинул нас вперед в понимании человеческой дея­тельности, несмотря на то, что за последние тридцать лет он произвел на свет огромное количество мате­риалов, посвященных обработке информации. По их мнению, когнитивизм не только ошибочен, но и «препятствует научному прогрессу» (р. 587).

^ Операциональные определения и гипотетико-дедуктивный метод

Согласно точке зрения Кантора (Kantor, 1938), Лихи (Leahey, 1980) и Верпланка (Verplanck, 1996), заявлять, что экспериментальные процедуры или методы наблюдений определяют ненаблюдаемые гипотетические сущности и силы, значит искажать понятие операционных определений (предложен­ных в физике). Данная процедура была взята на во­оружение методологическими бихевиористами с целью определения таких конструктов, как внутрен­ние побуждения (драйвы). Например, Халл опреде­лял состояние внутреннего побуждения количе­ством часов, в течение которых организм был лишен пищи или воды. Эта процедура подверглась суровой критике еще в 30-е гг. и до сих пор вызывает те же возражения, когда когнитивисты используют ее для введения показателей, описывающих такие ненаб­людаемые силы, как разум, обработка информации, репрезентации, коннекционистские сети и другие конструкты. Если определить, скажем, кратковре­менную и долговременную память на основе экспе­риментальных процедур, а затем использовать реак­ции, полученные в экспериментах, как свидетель­ство соответствующих видов памяти, создается впечатление реальности данных конструктов, но такая процедура является искусственной, утвержда­ют критики.

Гипотетико-дедуктивный метод предполагает, что теоретики используют модели или теории для вывода гипотез, чтобы затем проверить, насколько согласуются эмпирические данные с этими гипоте­зами. Они исходят из предположения, что если со­впадение является значительным, то действитель-

111

но имеют место функциональные отношения, опи­санные теорией. Верпланк (Verplanck, 1996) опи­сывает данную процедуру как приводящую к появ­лению

«... постулированных (предполагаемых, вымыш­ленных) теоретических сущностей, которым при­писываются некоторые свойства и которые вмес­то того, чтобы порождаться данными, порождают хитроумные эксперименты, порождающие те са­мые данные, на основе которых постулируются эти сущности. Эти «самозагружаемые» («bootstraped») данные составляют основание для утверждений, преследующих цель объяснить или описать пове­дение в терминах агентов и процессов, относя­щихся к разуму или мозгу (либо отдельным их час­тям), которыми определяются действия испытуе­мого. Объекты и события, относящиеся к среде, становятся «информацией», которую «мозг», «ра­зум» или «сознание» затем «обрабатывает», тем самым «вызывая» измеряемое поведение, кото­рое (надо же!) в действительности определялось инструментарием исследователя и инструкциями, выдаваемыми испытуемому.

Экспериментальные результаты (и обобщения), полученные таким образом, затем оцениваются согласно критериям, устанавливаемым модным на данный момент методологическим течением, на «истинностьизмерения»(«truth-evaluation»)... [Та­кая процедура] основывается на прикладных ас­пектах дедуктивной, а не индуктивной логики. Она игнорирует возможность использования по отно­шению к поведению иных категорий, чем навязы-ваемыхтерминологией, от которой [когнитивисты] отталкиваются».

^ Процедуры логического вывода

в науке

Саймон (Simon, 1990) утверждает, что как люди, так и компьютеры используют символы для разум­ного (intelligent) поведения, и этот факт был доказан программированием компьютеров на исполнение за­дач, выполняемых людьми, и представлением свиде­тельств того, что люди используют те же самые про­цессы. «Гипотеза физической символической систе­мы подверглась за последние 30 лет настолько тщательной проверке, что ее можно считать оконча­тельно установленной» (р. 3). Слабое место в такого рода аргументации, на которое указывают цитиро­ванные нами выше Блюитт и Пронко, заключается в том, что данная аргументация не позволяет считать установленным, что наблюдаемые события можно объяснить исключительно символическим поведени­ем или компьютерной обработкой информации. Это замечание более подробно рассматривается Морри-

сом, Хиггинсом и Бикелом (Morris, Higgins & Bickel, 1982), которые отмечают, что подобные заявления нарушают закон эквифинальности. Это означает, что любое число различных условий может произвести один и тот же результат. В логике нарушение этого закона известно как ошибка «утверждения консек-вента» («affirming the consequent»). Иными словами, в индуктивной логике (в отличие от дедуктивной ло­гики, присутствующей в силлогизмах и математике) мы никогда не можем утверждать с абсолютной уве­ренностью, то что только А является причиной Б, но лишь то, что такая вероятность увеличивается по мере того, как отпадают другие условия и возможно­сти. Мы можем описывать изменения в поведении человека и заключить, что человек обладает способ­ностью изменять свое поведение, не нарушая закона эквифинальности, но такое утверждение не являет­ся объяснением или указанием на причинность. Как только мы заключаем, что когнитивное событие А должно производить наблюдение Б, мы отступаем от закона эквифинальности и делаем неоправданные выводы. Это является нарушением логики, посколь­ку не существует свидетельств того, что А должно производить Б. Наблюдая поведение индивида и де­лая вывод о наличии у него способности к данному типу поведения, мы не можем, однако, сделать вывод о наличии когнитивной обработки, психических сил или другой контролирующей силы. Все ученые ис­пользуют объективные выводы (умозаключения), но они ограничиваются

«...функциональными отношениями между по­ведением и средой, тогда как объективные выво­ды когнитивной науки касаются процессов, пред­положительно происходящих на другом уровне анализа... В рамках правильно организованной [науки] неправомерные выводы легко обнаружи­ваются и отбрасываются, так как они касаются от­ношений поведение—среда, поддающихся объективному анализу. Ошибки в выводах, каса­ющихся теоретических когнитивных процессов, однако, практически невозможно обнаружить вследствие эфемерного и ненаблюдаемого ха­рактера этих процессов...» (Morris, Higgins & Bickel, p. 114-115).

^ Теория и методология

По мнению Гергена (Gergen, 1994), тот факт, что когнитивная психология основывается на филосо­фии немецкого рационализма (врожденные психи­ческие структуры организуют внешние сигналы, ис­ходящие от мира), требует наличия лежащей в ее ос­нове рационалистической теории, однако она вовсе не имеет метатеории (теории теории). Рационалис­тическая теория могла бы охарактеризовать людей как осуществляющих «поиск информации и форми­рование понятий» (р. 26), тогда как когнитивизм

112

предлагает лишь компьютерные аналогии. Далее, за­мечает Герген, когнитивизм должен иметь рациона­листическую методологию, но не имеет ее. Поэтому он заимствует методологию бихевиоризма (экспери­менты на испытуемых, контрольные группы, зависи­мые и независимые переменные, проверка гипотез, квантификация), которая основана на философии английского эмпиризма. Этот факт неизбежно при­водит когнитивизм к противоречиям. Представление о том, что индивид использует врожденные когни­тивные механизмы для структурирования информа­ции, исходящей от мира, означает, что он не может претендовать на точное знание о внешнем мире, по­скольку его репрезентации определяются характе­ром когнитивной системы. Следовательно, ученый не может считаться носителем знания о какой-либо ча­сти мира, включая когнитивную систему. Далее, лю­бые попытки устранить когнитивное смещение будут сведены на нет в силу тенденциозности когнитивных схем, требующихся для обработки информации. Ис­пытуемые, участвующие в экспериментах, также яв­ляются заложниками своих ментальных схем, что делает их неспособными удовлетворять критериям рациональной методологии. Короче говоря, Герген утверждает, что когнитивная психология не основа­на на философии науки, оправдывающей когнитив­ную метатеорию; а поскольку методология эмпириз­ма, которую она использует, не согласуется с ее тео­ретическими притязаниями, данная методология не может использоваться как подтверждающая их⁴.

^ Критика и контркритика

Вера и Саймон (Vera & Simon, 1993) утверждают, что обращение к средовому контексту (в особенности, как он трактуется в работах Гибсона) не является не­обходимым, поскольку среда и функциональные значе­ния объектов репрезентируются в голове. Уэллс (Wells, 1996) возражает, указывая на то, что собственное при­знание когнитивистами того, что «внешние реальные жизненные ситуации слишком сложны и многоплано-вы, чтобы быть полно и точно отраженными машинны­ми внутренними моделями этих ситуаций» (Vera & Simon, 1993, p. 46), противоречит отстаиваемым ими же претензиям, согласно которым символические репре-зентационные системы универсальны и способны ре­презентировать любую ситуацию во внешнем мире. Уэллс утверждает, что вопреки заявлениям Веры и Саймона, «теория ситуативности» («situativity theory») не может рассматриваться как входящая в со­став когнитивизма; они представляют собой конкури­рующие подходы. Находятся критики критиков когни­тивизма (Baars & McGovern, 1994), упрекающие по­следних в том, что они не приводят (в книге, которую анализируют авторы) свидетельств, альтернативных

когнитивизму. Однако Марр (Магг, 1988) утверждает, что исследования не могут установить истинность од­ной либо другой системы: она может быть установлена только в результате логического анализа рассматрива­емых вопросов.

В работе Кранца (Krantz, 1969), посвященной изу­чению более ранних психологических систем, также затрагивается вопрос о теоретических основаниях научных разногласий. Автор находит, что сравнение экспериментальных результатов, полученных струк­туралистами (Титченер) и функционалистами (Бол­дуин) в конце XIX в., неправомерно в силу совершен­но различного контекста, в котором формулирова­лись утверждения спорящих сторон. Возможно, формулировка постулатов, на которых основывают­ся различные психологические системы, сделает при­чину их разногласий более ясной.

ВЫВОДЫ

Когнитивизм однозначно возвратил когнитивное поведение в ведение психологии после того, как эта разновидность поведения была проигнорирована ря­дом школ бихевиоризма (хотя и рассматривалась некоторыми другими, менее известными системами). Вследствие этого факта когнитивное поведение прак­тически наверняка останется важной частью психо­логии. Когнитивизм также способствовал тому, что конструкты компьютерной обработки информации и ментальных репрезентаций прочно утвердились в психологии и других науках. Возможно, что в буду­щем, в значительной степени вследствие этой инсти-туциализации, данный подход сохранит господству­ющее положение в психологии, оставляя лишь огра­ниченное место другим подходам, как это происходит сейчас. Если учесть, что студенты психологических факультетов, прошедшие подготовку в духе когнити­визма, продолжают работать в этом направлении, что как специализированные, так и общенаучные журна­лы поддерживают когнитивную «парадигму» (пользуясь термином Куна [Kuhn, 1970]), что члены комиссий, рассматривающих вопросы о предоставле­нии грантов, и комитетов, решающих вопросы о при­суждении ученых степеней, в большинстве случаев придерживаются когнитивистской ориентации и что карьера большинства крупных ученых связана с этой системой, мы не можем ожидать, что перемены мо­гут произойти легко, так как другим психологичес­ким системам трудно конкурировать с когнитивиз-мом. Мы также не можем сказать, что когнитивизм представляет собой кумулятивную систему знаний, развитие которой в конечном итоге приведет к сме-

⁴ Хотя Герген в равной степени критикует и бихевиоризм, он находит, что последний характеризуется наличием связ­ной метатеории и последовательной методологии, основанных на эмпиризме.

113

не парадигмы, как, согласно точке зрения Куна, это происходит в физике.

И все же несмотря на то, что некоторое время на­зад в американской психологии доминировал мето­дологический бихевиоризм, он был оттеснен или ас­симилирован когнитивизмом, перенявшим многие его отличительные особенности (хотя анализ поведе­ния занимает те же позиции, что и несколько деся­тилетий назад). Существует также другая возмож­ность того, что многочисленные критики, не разде­ляющие данный подход, и немногочисленные критики, выступающие от имени самого когнитивиз-ма, смогут сформировать серьезную конкурирую­щую с ним контрсилу, подчеркивающую, что когни-ции представляют собой события, заключающиеся во взаимодействии взаимозависимых организма и сре­ды, что большое значение имеет история организма и что индивидуум является адаптирующимся орга­низмом, а не компьютерным мозгом. В рамках тако­го подхода может быть предпринята попытка органи­зации исследований, в которых будут приниматься во внимание сложные взаимозависимости, а не толь­ко экспериментальная проверка простейших элемен­тов. Вероятно, на первый план при этом выйдут сис­темы, тем или иным образом сочетающие ориента-

цию на сложные взаимозависимости и сохранение конструктов мозга как информационного процессо­ра, например, коннекционистская система.

На сегодняшний день, однако, когнитивизм и его многочисленные разновидности прочно укоренились в официальной научной традиции, которая укрепля­ет и подпитывает его. Голоса критиков имеют лишь незначительный резонанс. Было бы интересно стать свидетелем поединка между Голиафом и многими маленькими Давидами, который ждет нас в будущем. Однако следует отметить, что Голиаф представляет собой скорее множественную личность, чем единое существо. Его составляют весьма многочисленные и разнообразные компоненты и полемизирующие точ­ки зрения. Основное сражение, возможно, развернет­ся как раз между этими конкурирующими друг с дру­гом личностями, часть из которых полностью оста­ется во власти ортодоксальных компьютерных аналогий, тогда как другие в процессе своего разви­тия отходят от традиционных конструктов и прибли­жаются к рассмотрению взаимодействия организма и среды. Возможно, последние являются лишь откло­нением от основного русла, и традиционалисты одер­жат верх. Хочется надеяться, что это сражение будет объединяющим.

114