Николай Фёдорович Фёдоров статьи о литературе и искусстве печатается по
Вид материала | Документы |
СодержаниеРазбор1) романа эдв. беллами: «looking backward 2000-1887» Промышленная армия — |
- Николай Фёдорович Фёдоров статьи о разоружении и умиротворении печатается, 1908.43kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров статьи религиозного содержания печатается, 1471.59kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров статьи философского содержания печатается, 3314.73kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров самодержавие печатается, 1286.35kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров (1828 или 1829—1903), 43.95kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров, 222.28kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров письма н. Ф. Федорова печатается, 11102.85kb.
- Николай Фёдорович Фёдоров библиотеки и музейно-библиотечное образование печатается, 30.42kb.
- Николай Федорович Федоров: спасение как философия "общего дела" По материалам доклад, 367.54kb.
- Лекция 9 Н. Ф. Федоров: история одного «проекта», 546.27kb.
^ РАЗБОР
1) РОМАНА ЭДВ. БЕЛЛАМИ: «LOOKING BACKWARD 2000-1887»
и
2) «THE COOPERATIVE COMMONWEALTH IN ITS OUTLINES» BY LAURENS GRONLUND 110
Автор <Беллами>, изображая общество ХХ-го века111, отождествляет богатство (комфорт) и университетское образование с общественным благом и, очевидно, вовсе не знает о бедствиях, общих богатым и бедным, образованным и необразованным; а при изображении общественных пороков XIX века руководится не сочувствием к бедным, а завистью к богатым, иначе он не смешивал бы богатства с счастием, не придавал бы ненадлежащего значения и университетскому образованию, — производящему людей, занятых собственным анализом, если «нужда» не заставит их отказаться от этого главного плода университетского образования. Не только зависть к богатым, но и сочувствие к бедным не должно быть точкою исхода. Бедствия, общие и богатым и бедным, невеждам и образованным, т. е. бессознательному невежеству и сознательным невеждам (получившим университетское, т. е. философское, образование), должно быть поставлено в основу общего дела. Только страждущие завистью к богатству могут поставить целью — объединение во имя комфорта, во имя хлеба и зрелищ, при минимуме труда и максимуме комфорта, игнорируя при этом смерть, т. е. общее бедствие.
Беллами хочет нынешнюю сословную науку, знание, не переходящее все в дело, хочет сделать достоянием всех, он хочет людям дела привить мысль, не имеющую прямого отношения к делу, обращается с проповедью не о Царствии Божием, сельском, крестьянском, а о царствии мещанском, городском. Все до последнего рабочего станут культурными людьми, т. е. на всех будет печать мысли без дела; мускульная система будет принесена в жертву нервной, хотя механическая, бессмысленная работа будет сохранена во всей полноте даже на всю 24 летнюю службу112.
Главная ошибка Беллами в том, что он не знает «общего дела». Наука и искусство составляют у него особые области. Он не допускает для науки и искусства самого естественного прогресса, который состоит в том, чтобы все делались знающими и чтобы все делалось предметом знания, а искусство бы состояло в приложении этого всеобъемлющего знания всеми живущими (сынами) к возвращению жизни всем умершим. Сам автор (Беллами) признает, что труд ради комфорта есть тягость, от коей освобождаются — одни после трехлетней службы, переходя в ученые и художники, а все другие — после 24-летней службы113. Признавая, что только занятия ученого и художника делают из досуга благо жизни, он лишает блага жизни большинство. Но очевидно, что нет блага ни в знании бесцельном, ни в безжизненном искусстве, как нет его и «в наслаждении всем тем хорошим (комфортом), в созидании чего они (все не ученые и не художники) участвовали»114, <скажем мы, придерживаясь выражений самого Беллами.> Поэтому 45 летний возраст, возраст исключительного пользования комфортом, так же мало может быть назван возрастом зрелости*, как и возраст, в который производятся мануфактурные игрушки, доставляющие комфорт. (Во всякого рода играх отставные работники принимают большее участие, чем молодые, стр. 785.) Едва ли может быть названо благом и право выбирать вместе с учеными и художниками опекуна, а также и быть судьями по назначению этого опекуна (Президента), хотя бы выбор Президента и делался не для себя, как освобожденных от контроля, но освобожденных лишь потому, что прожили 45 лет, оказавшись, однако, неспособными к освобождению путем знания и искусства, оказавшись, следовательно, — недорослями115.
В этом общественном строе себялюбие (эгоизм) заменено самолюбием, которое так же разрушительно для братства, как и себялюбие. Оставив, даже усиливая самолюбие, славолюбие, властолюбие, карьеру116 — странно думать, что устранены все поводы к преступлениям: индивидуализм в форме самолюбия будет еще разрушительнее индивидуализма в виде эгоизма. А между тем все преступления в этом обществе называются атавизмом; следовательно, пока все, что остается в настоящем поколении от предков, пока все это не исчезнет, останутся и преступления. Таким образом, порок «прогресса», т. е. превозношение младших над старшими, последующих над предыдущими, будет доведен до высшей степени117. Исключительная ответственность пред будущим, забвение и пренебрежение прошедшим создаст или будет создавать постоянно для менее даровитых, менее красивых положение париев.
Беллами в своем романе представляет как верх блаженства и совершенства общество, пирующее на могилах отцов. Но большинство этого идеального общества, как и сам автор, за постоянными развлечениями (135 с.) не замечает, что трапезою для этого пира служат могилы предков118, а меньшинство, которое благо жизни видит в мышлении, в художественных занятиях (с. 183 по изд. 1901 года), превращает действительность в отвлеченное или художественное бессмертие. Общество, пирующее на могилах отцов, конечно, не может быть братством сынов и будет именно обществом бродяг, забывших о своем сыновстве, а следовательно, и о братстве. Для такого общества возвращение к жизни одного из прежних поколений есть не предмет желания, а дело случая, и оно относится к нему, к воскрешению, с сожалением, с любопытством (стр. 275 и 276 я; стр. 217 я). Анализ положения человека, попавшего в чуждое ему общество XX века, доказывает неестественность одноличного воскрешения. Человечество потому и не стало еще христианством, т. е. истинным братством, что воскрешение не стало проектом, даже не признано таковым. Роман Беллами, встреченный с чрезвычайным сочувствием, есть изображение лжебратства, потому что воскрешение служит для него лишь фабулою, притом это воскрешение одноличное, для коего не требуется ни знания, ни искусства, ибо знание и искусство заменены тут гипнотизмом, т. е. колдовством (стр. 16 я; по изд. 1901 г. стр. 19 я). Картинка на заглавном листе изображает, — трудно решить, — шарлатана ли XIX века (16), усыпляющего, или же его собрата по колдовству — доктора XX века, пробуждающего героя этого романа119.
Фабула, придуманная Беллами для показания идеального общества, служит лишь к обличению этого общества. Автор, сам того не замечая, указывает на бессилие науки XX века, когда считает ее неспособною воскресить <даже> не умершего человека, даже молодого (т. е. в котором не начиналось еще умирание), а прибегает для этого к колдовству, т. е. гипнотизму; тогда как наука XIX века признавала (отчасти хотя) возможность даже омолаживания <способ Броун-Секара>. Фабула, принятая автором романа, но не им, впрочем, изобретенная, служит к обличению не в невежестве лишь изображенного им общества, но и в безнравственности: это общество — не братство, потому что оно равнодушно к отцам. Воскрешение же служит мерилом знания и нравственности, ибо воскрешение всех умерших возможно только при знании всеми всего, и притом еще требует любви сыновней и братской в самой высшей степени, т. е. любви беспредельной, всемирной, требует, чтобы человечество стало христианством. Для автора романа религия есть дело личное каждого (<т. е.> фантазия, <о которой не спорят>); и это значит, что у человечества по истечении ста лет не оказывается ни одной истины, достойной общего почитания, культа. Религия оказывается только мнением, а не делом, и притом личным, а не общим, общее же дело состоит в доставлении комфорта всем, развлечений большинству, а меньшинству — досуга для праздного размышления и художественного самообольщения.
Вернее было бы, отнесясь критически к эпикурейскому обществу, — к обществу, в коем народ превращен в интеллигенцию, т. е. к обществу XX века, обратить его в поучительную фабулу, а фабулу одноличного, произведенного колдовством воскрешения — в проект всеобщего, всеми (всеми сынами) производимого воскрешения. Не зная истинного смысла братства, Беллами не видит всего объема небратства. Вопрос об Авеле для него имеет лишь метафорический, а не буквальный смысл (стр. 304 я по изд. 1901 г.). Авель не убит Каином, а лишен им состояния, удален от наследства120. В романе Беллами народ уничтожен, все общество превращено в интеллигенцию, в нем нет народа, а одна интеллигенция, т. е. эпикурейское стадо.
* * *
^ Промышленная армия — это вопиющее противоречие: армия — это совокупность сынов, жертвующих жизнью за отечество, хотя бы только за его существование; а тут (в промышленной армии) — соединение чужих людей, жертвующих личными выгодами ради промышленности, ради роскоши: можно ли требовать бескорыстного служения ради замены бумажного платья шелковым?!.. Слияние промышленных, т. е. корыстных, предприятий из мелких в крупные может ли привести к соединению в одно предприятие, которое, однако, не может уже быть корыстным, т. е. промышленным, а может и должно быть бескорыстным, т. е. относиться к тому, что есть общего у всех людей, или сынов человеческих; общее же у всех людей, у всех смертных сынов человеческих, есть смерть, а потому и общим предприятием, если бы люди не были сынами, может и должно быть дело бессмертия, для сынов же общим предприятием будет воскрешение. Воскрешение есть не искусственное подражание, а проявление сознательной силы в самой природе, тогда как промышленное предприятие есть подражание естественному, подделка под естественное, фальсификация по сущности.
«Эта великая метаморфоза (превращение частных промышленных предприятий в единый синдикат) совершится вполне спокойно, без всяких насилий, в силу естественных законов эволюции», — говорит Гронленд; на предыдущей же странице (562 й) было сказано: «Но пока происходит этот процесс слияния (т. е. слияния в единый синдикат), он болезненно отражается и чувствуется во всем народном организме»121. Вполне спокойно, без всяких насилий, а между тем болезненно, притом во всем организме?!.. Чем же отличается эволюция от революции? Как болезнь от смерти? Как смерть от пыток?
* * *
Существенный, коренной недостаток системы Гронленда и романа Беллами заключается в том, что они признают лишь экономические реформы, а не технические, не думают о замене истребительных орудий регулятором слепой силы природы. Техническая же реформа требует реформы психической, т. е. обращения ученого (только мыслящего) сословия в комиссию, т. е. действующих и чувствующих. Прежде всего нужно морализовать, так сказать, изобретения. Правда, они <Гронленд и Беллами> ожидают в будущем чрезвычайных открытий; но все эти открытия, подобно нынешним, будут лишь подражаниями в малом виде природе, т. е. игрушками, как предметом ссоры, и орудиями, которые знание дает в руки ссорящихся отдельных лиц и особенно целых сословий и народов. Но одно признание игрушечного характера за промышленностью есть уже переход от несовершеннолетнего возраста, лучшим выражением для которого (переходною ступенью от детства к совершеннолетию) может служить не случайное, а вызванное главною потребностью настоящего времени создание орудия, или оружия, двоякого употребления <т. е. как для защиты от себе подобных, так и для действия на слепые силы природы>.
Второй недостаток заключается в том, что ни Беллами, ни Гронленд, ни вообще социалисты не знают другого дела, кроме производства и распределения предметов комфорта, дела же высшего, всеобъемлющего, превращения трансцендентного, внемирного в имманентное не признают. А при таком деле теряет всякое значение поземельная рента, прибыль, проценты... Что может значить доход владеющего землею, если под владением будет разуметься не правовое, а обладание, даваемое действительным произведением, т. е. обращением слепого процесса самой природы в управляемый совокупным трудом. Доход, который должна дать земля, насколько она есть прах отцов, состоит в возвращении его <праха> тем, кому он принадлежал последовательно, т. е. в восстановлении тел отцов, в возвращении им жизни. Если земля, как наследственная собственность, заключает в себе кладбище, как это должно быть [оторвано.]
Третий недостаток заключается в том, что, обещая дать всем университетское образование, они <Гронленд и Беллами> не делают из этого образования общего руководства для определения всех общественных отношений. Выбор дела, должности, вступление в брак и в другие союзы, — все это предоставляется личному выбору, а не исключительно знанию, для коего не существует минутного увлечения и которое, достигнув некоторой высоты, не может впадать в ошибки, свойственные [оторвано.]
«Новая фантазия на старую тему» — трактат Гронленда и роман Эдв. Беллами122, — к сожалению, и не очень уж нова, и не составляет исключительной фантазии этих двух лиц, ибо на Парижском конгрессе было заявлено требование организации промышленной и земледельческой армий. В настоящее время, когда «город» хочет воспользоваться воинскою повинностью для обращения 3 го и 4 го сословий в промышленную, а 5 го сословия в земледельческую армию, чрезвычайно важно отличить сельскую воинскую повинность, которая имеет целью переход или перевод городского сословия в сельское в видах регуляции естественных явлений, <в видах> превращения смертоносной слепой силы в живоносную. Хотя задача сельской воинской повинности весьма естественна, но для испорченных искусственною жизнью города может казаться гораздо более фантастичною, чем фантазия вышеозначенных социалистов, и может даже казаться фантазиею на тему совершенно новую, тогда как в действительности сельская воинская повинность имеет в виду — не разрушая фантастического представления сельского хоровода о себе как силе, правящей временами года, — поставить ученому сословию в задачу, как необходимое следствие знания, замену орудий разрушения орудиями регуляции естественной силы, или замену орудий разрушения орудиями двоякого употребления, <а вместе имеет в виду поставить ученому сословию в задачу> и объединение всех для этой цели в сельской жизни. Сельская воинская повинность ставит себе целью — достижение совершеннолетия; власть при этом имеет значение временного наместника, соединяющего в себе знание и воспитание, т. е. душеприказчика и учителя; эта власть необходимо кончается вместе с исполнением долга, т. е. с воскрешением, с полным взаимознанием, т. е. родством.
При промышленной же повинности власть ради улучшения комфорта получает значение вечного опекуна или попечителя, а не временного наместника, ибо промышленность, как и искусство, есть только подделка под живое (игрушки), потому-то в промышленной повинности, или долге, и не может заключаться требования воскрешения. Только при сопоставлении промышленной повинности с сельскою — первая получает надлежащую оценку. При этом сравнении промышленная повинность не только умаляется, но лжебратство ее становится очевидным, ибо нет братства, пока остаются юридические и экономические отношения.
Как религия есть культ предков, культ смертных, ставящих себе целью бессмертие, так знание и искусство есть знание предков, доказываемое искусством обращения смертоносной силы в живоносную. Как отрицание или искажение религии есть культ женщин и детей, так и наука, как прикладная, как искусство, находит свое выражение во всемирной выставке, а в чистом виде — в метафизике, которые скрывают в отвлеченном виде тот же культ предков, тот же вопрос о смертности, о конечном и бесконечном и т. п. Государство есть душеприказчество, а искажение его — комфорт жен и детей, т. е. светское государство.