Конспект Список литературы. Данные о страницах

Вид материалаКонспект

Содержание


Бесчисленные сокровища
К оглавлению
Я упраздняю бога
К оглавлению
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   12
^ БЕСЧИСЛЕННЫЕ СОКРОВИЩА

Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770—1831) — великий немецкий философ, объективный идеалист. По Гегелю, первоосновой всех явлений природы и общества является не материя, а дух, «мировой разум». Познавая себя, этот разум творит природу, человека

 

==157 


и человеческое общество. Эту часть философии Гегеля принято называть системой. Система Гегеля идеалистична.

Главная заслуга Гегеля заключается в том, что он создал диалектическую логику, сформулировал ее основные законы: перехода количественных изменений в качественные, единства и борьбы противоположностей, закон «отрицания отрицания», или развития по спирали. Он разработал также основные категории диалектики — категории формы и содержания, явления и сущности, целого и части, возможности и действительности, необходимости и случайности и др. Этой своей частью философия Гегеля оказала большое влияние на формирование взглядов Маркса и Энгельса.

Главные произведения Гегеля — «Феноменология духа» и «Наука логики».

Город Штутгарт, Эберхардштрассе, 53. Здесь 27 августа 1770 года в семье Георга Людвига Гегеля, секретаря казначейства и уважаемого бюргера, родился сын Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Будущий мыслитель ничем себя не обнаруживал ни в детстве, ни в юности. Правда, учась в гимназии, Вильгельм при переходе из класса в класс неизменно получает награды. Он любит читать, дважды в неделю ходит в библиотеку и там в отличие от многих своих сверстников читает не романы, а книги ученых, и при этом непременно записывает что-то на отдельных листках. Его интересуют филология, эстетика, геометрия, арифметика, психология, история, богословие, философия. Время от времени он перечитывает свои выписки. Вот одна из них, к которой он обращался, возможно, чаще других:

==158 


«Как в делах, так и во взглядах людей великие революции никогда не происходят без подготовки. Их так никогда и не называли бы, если бы пригляделись к непрерывному ряду предшествующих изменений. Людям, которых величают изобретателями, нельзя отказать в таланте и гениальности, но вместе с тем ясно, что человек, знакомый с состоянием науки в момент изобретения, гораздо меньше удивляется последнему, чем тот, кто рассматривает изобретение как нечто неподготовленное. Светлые умы один за другим делают какое-нибудь небольшое открытие. Об этом обычно мало знают. Но вот приходит мыслитель и как бы подводит им итог. Он появляется в тот момент, когда движение мысли заканчивается в определенной точке, открывающей новые пути в новые сферы. Он делает, следовательно, только один шаг, но поскольку именно он достигает цели, то видят только его одного, не задумываясь над тем, как близко к цели он уже был, когда начинал. В человеке, в природе, в душе происходит непрерывный рост, развитие» 1.

В 1788 году Вильгельм Гегель поступает на богословский факультет Тюбингенского университета, который и оканчивает через пять лет. Выпускники этого университета становились либо священниками, либо учителями. Вильгельм стал домашним учителем в Берне. Выпускное университетское свидетельство Гегеля, написанное на латыни, гласит: Здоровье слабое. Рост средний. Красноречием не отличается. Жестикуляция сдержанная. Способности отличные.   Суждения  здравые.  Память твердая. В письме и чтении затруднений нет. Поведение хорошее. Трудолюбие нерегулярное. Физическое развитие достаточное. По теологии успевал. Церковным красноречием

А. Г у л ы г а, Гегель. «Молодая гвардия», 1970.

 

==159 


занимался не без усердия, однако большим оратором себя не проявил. В филологии сведущ. В философии никаких стараний не проявил.

Последняя строчка в оригинале выглядела так: Philosophi nullam operam impendit. Именно выглядела, а не выглядит, потому что позднее вместо слова nullam (никаких) появилось другое — multam (многих). И стало быть, с тех пор последняя строка стала читаться так: «В философии много стараний проявил». Кто и когда сделал в свидетельстве Гегеля это исправление, неизвестно. Но, чтобы спасти честь Тюбингенского университета, такое исправление, очевидно, стоило сделать: ведь Гегеля уже при жизни называли не только выдающимся, но и гениальным мыслителем. Право читать лекции в университете Гегель получил в тот день, когда ему исполнился 31 год, то есть 27 августа 1801 года. В первый семестр к нему на лекции записалось всего одиннадцать человек. Впрочем, и в последующие семестры в его аудитории не собиралось больше тридцати студентов. Но те, кто приходил на лекции, любили его, считали чуть ли не полубогом, оракулом. Георг Габлер, один из его студентов, так описал Гегеля: «Суровые черты лица и сверкающий взгляд больших глаз внушали робость и если не отпугивали, то, во всяком случае, действовали сдерживающе. Но, с другой стороны, покоряла и приближала мягкая и дружелюбная манера говорить. У Гегеля была необычайная улыбка. Лишь у очень немногих людей я видел такую. Она была доброжелательной и одновременно резкой, жесткой или даже болезненной. иронической или саркастической. Я бы сравнил эт^ улыбку с лучом солнца, пробивающимся сквозь тяже лые тучи».

Что постоянная занятость своими мыслями подча% является причиной рассеянности — давно замечено.^

 

^ К оглавлению

==160 


Забавные случаи в жизни известных ученых происходили из-за их рассеянности, о чем сохранилось немало анекдотов. Один такой анекдот любили рассказывать ученики Гегеля. Однажды Гегель явился в университет на час раньше, чем следовало по расписанию. Он вошел в аудиторию и, не обращая никакого внимания на то, что в ней сидят не его студенты, поднялся на кафедру и принялся читать очередную лекцию. Кто-то из студентов пытался объяснить Гегелю ошибку, но он, погруженный в свои мысли, только махнул рукой. Профессор же, чья лекция значилась в расписании, услышав голос Гегеля, решил, что опоздал, и ушел. Через час, когда закончилась лекция, Гегелю все же объяснили, что его студенты только теперь собрались в аудитории. Гегель отнесся к этому совершенно невозмутимо и вернулся в аудиторию.

— Господа, — сказал Гегель, — когда сознание исследует самое себя, то в качестве первой истины, или, точнее, первой лжи, фигурирует чувственная достоверность. Прошлый раз мы остановились именно на этом, а час назад я получил лишнее подтверждение подобному обстоятельству.

Гегель никогда не заботился о том, чтобы язык его лекций был понятен всем. Его произведения также написаны сложным и труднодоступным языком. Именно за это его и прозвали «Деревянным Гегелем». Читать Гегеля — тяжелый, порой изнуряющий, но благодарный труд. Труд ради истины. А истина, как сказал сам Гегель, «есть великое слово и еще более великий предмет. Если дух и душа человека еще здоровы, то у него при звуках этого слова должна выше вздыматься грудь».

Каждая наука владеет суммой определенных ценностей. Но наибольшей ценностью является, пожалуй, метод отыскания истины. Метод — это инструмент, 11 А. Домбровский                                               

 

==161


орудие, с помощью которого человек пробивается к скрытой сущности вещей.

Чтобы знать, насколько верно в наших мыслях запечатлен окружающий нас мир, нужно, очевидно, знать, каков этот мир на самом деле. В этом требовании на первый взгляд заключено совершенно неразрешимое противоречие. Ведь мы знаем о мире только то, что знаем. Как можно сравнить наши знания с тем, знанием чего они являются? Многих философов этот вопрос повергал в уныние. Не находя на него ответ, они утверждали, что мир непознаваем, что мы отгорожены от него нашими органами чувств и, стало быть, знаем только о показаниях наших чувств, а не стоящие за ними вещи и явления. Все наши понятия — лишь имена, которыми мы окрестили наши чувства. Поэтому, сколько мы ни старались бы выудить из понятий дополнительные сведения о вещах, мы только попусту потратим время. Вся философия — не более как болтовня, не стоящая ломаного гроша, — говорили другие. Истинно только то, что приносит практическую пользу.

В чувствах нам дано то, что существует теперь. В них нет ни прошлого, ни будущего. Есть только то, что есть. Моментальная фотография, на которой все застыло в неподвижности. И хорошо еще, что фотография, а то, может быть, только след, какой, скажем, остается от ноги человека на мокром песке. Многое ли нам может рассказать след о самом человеке? Увы, почти ничего. Мы не можем даже утверждать, что второй след принадлежит тому же человеку, — откуда нам знать, что у него две ноги? Есть только следы, один, два, три, четыре и т. д. Итак, мы видим на песке следы. И это истина?! Право же, не стоило ради такой истины трудиться. Иные философы так и говорили — не стоило.

 

==162 


Были и такие, которые утверждали, что наши знания — божье откровение, и поскольку нельзя допустить что бог — обманщик, то наши знания являются истинными. Мы получаем откровение через слово и потому, оперируя словами, извлекаем из их сочетаний истины.

Первым разрушил представление о пассивной роли

сознания Кант. Он говорил о «деятельной стороне сознания». И действительно: человек соприкасается с вещами благодаря воздействию на них. В процессе этого воздействия вещи и познаются. Взаимодействуя с миром, человек преобразует его. Созерцание — это незаинтересованное отношение к миру. Оно менее всего свойственно человеку.

Идею Канта об активности человеческого сознания подхватил другой философ-идеалист — Иоганн Готлиб Фихте. Весь мир, утверждал Фихте, есть лишь результат деятельности человека, его сознания.

Гегель сказал, что законы разума суть законы самого мира, и потому, сделав предметом познания наш разум, мы тем самым познаем реальный мир. Нужно исследовать процесс самопознания мирового разума, духа, и тогда перед нашим взором предстанет процесс развития действительного мира.

«Ответ на вопросы, которые оставляет без ответа философия, — сказал он, — заключается в том, что эти вопросы должны быть иначе поставлены».

13 октября 1806 года в Иену вошла армия Наполеона. Французы не замедлили появиться и в доме, где снимал квартиру Гегель. Предусмотрительные хозяева, захватив с собой все ценности, какие можно было унести, покинули дом. Запыленные французы окружили философа.


 

 

==163

 


— Я ученый, профессор здешнего университета, — сказал Гегель, — и все мои ценности — только вот эти бумаги.

— О профессор! Пардон, — ответил француз, на груди которого красовалась ленточка Почетного легиона. — Ученые — всегда нищие люди, не правда?

— И да, и нет, — усмехнулся Гегель, — но в данном случае вы почти правы, если под богатством понимаете только талеры, золото. И поэтому я надеюсь, что вы, как доблестный воин, будете достойным образом обходиться с простым немецким ученым.

— О да, — ответил польщенный француз. — Но я, как видите, не один. А все эти господа хотят есть и пить.

— Это легко устроить, — сказал Гегель. — Наполеон действует так стремительно, что даже из опрокинутой бутылки не успевает вылиться вино.

Солдаты захохотали.

— Надеюсь, что господин профессор произнесет тост в честь нашего императора, — сказал офицер, когда все уселись за стол.

— Да, — сказал Гегель. — Я желаю успеха французской армии и императору Наполеону, наследнику французской революции, реформатору, разрушающему старый порядок и открывающему перед Германией новые пути. Наполеон — это душа, которая обнимает весь мир и повелевает им. Да здравствует Наполеон!

Узнав о том, что хозяин дома философ, французский офицер спросил, чью философию он считает истинной.

— Так вопрос ставить нельзя, — ответил Гегель. — История развития философии есть история развития самой истины.

— Но, может быть, господину профессору в таком случае известна сама истина?

 

==164 


_ Пожалуй. Истина заключается в том, что она есть не только результат, вернее, не столько результат, сколько процесс. Она есть абсолютное знание о самой

себе.

На секунду-другую за столом воцарилось молчание.

Затем грянул дружный смех.

— Эти немцы не могут говорить просто, — вытирая выступившие от смеха слезы, просвещал своих солдат офицер. — Они не могут сказать: «Госпожа такая-то любит господина такого-то». Они непременно скажут, подражая своему философу Канту, что в силу внутренних, имманентных причин, побуждающих душу к поиску другой родственной души, дабы не блуждать в этом мире одинокой, госпожа такая-то... и т. д.

— В этом есть смысл, — заметил Гегель. — Каждому движению присущ внутренний импульс. Все противоречиво в самом себе, и это противоречие есть источник всякого движения...

Снова смех. На столе появились новые бутылки. Опять тосты в честь великого императора.

Император-то велик, поводырь зряч и дальнозорок, но толпа слепа. Она безмолвно служит своему императору, и этот героизм безмолвного служения рано или поздно превратится в героизм лести. Все в этом мире превращается в свою противоположность. Такова диалектика жизни. Все вещи и все дела предстают перед судом диалектики. В ней таится непреодолимая власть, перед которой ничто не может устоять, даже сама жизнь. Жизнь несет в себе зародыш смерти, как и все конечное. И сама человеческая душа есть лишь сон духа, который пробуждается вместе с деятельностью и засыпает, как только деятельность прекращается. Вечно только движение...

— Послушайте, профессор, — вновь обратился к Гегелю офицер. — Зенон утверждал, что Ахиллес не догонит

 

==165 


черепаху, потому что, пока он добежит до нее, она хоть немного, но уйдет вперед. А вот мы настигли пруссаков, хотя они драпали, и скоро зададим им жару. Выходит, что Зенон был не прав? И наши пули, когда мы стреляли, летели и попадали в цель. Выходит, что логика жизни — это одно, а логика мыслей — совсем другое? В коллеже нам объяснили...

— Школьная логика, господин офицер, схватывает только внешние противоречия и не может с ними совладать. Но есть другая логика — диалектическая, признающая наличие противоречий в самой действительности. Само движение противоречиво. Когда мы пытаемся представить себе движение, мы представляем себе это так, что тело якобы сначала находится в одном месте, а затем перемещается в другое, из него — в третье... Мы говорим, что во время движения оно уже не находится в первом месте, но и не находится во втором. Потому что, как только скажешь, что тело находится вот тут, приходится соглашаться с тем, что оно находится в состоянии покоя.

— Да, но где же оно тогда?

— Двигаться — значит быть в этом месте и в то же время не быть. В этом состоит непрерывность времени и пространства, которая единственно только и делает возможным движение. Школьная логика учит: либо А, либо не А, третьего не дано. В действительности только благодаря третьему существует мир. Впрочем, извините, господа, я отлучусь на минутку.

Гегель собрал в своей комнате бумаги и вышел на улицу. Поить и кормить французов было уже нечем.

Сначала он укрылся в доме проректора университета Габлера, а затем перебрался в дом другого знакомого на рыночной площади. Здесь, сидя у окна, за которым полыхали костры и растекалось по небу зарево

 

==166 


пожарищ, он привел в порядок свои бумаги. Это была последняя часть рукописи его первого большого философского труда, который он назвал «Феноменологией духа». Карл Маркс впоследствии сказал о «Феноменологии духа», что это «исток и тайна гегелевской философии». Сам Гегель спустя много лет назвал «Феноменологию» «путешествием за открытиями». В ней описан и метод познания истины.

Умер Гегель в Берлине во время холеры.

    * *

«Гегель, — писал В. И. Ленин, — гениально угадал диалектику вещей (явлений мира, природы) г, диалектике понятий». Эти слова В. И. Ленина взяты ия конспекта, который он составил, штудируя основной труд Гегеля, его «Науку логики».

Разрабатывая положения диалектической логики, Гегель исследовал также систему ее категорий. Он считал, что система таких категорий, построенная по принципу соподчинения, является формой истины. Формой, в которой истина может быть полностью выражена.

Он видел в движении категорий не только логический путь познания, но и путь становления и развития самого мира. На самом же деле не взаимоотношения категорий определяют взаимоотношения вещей, а взаимоотношения вещей определяют взаимоотношения категорий. Поэтому В. И. Ленин и говорил, что Гегель в логике понятий уловил логику вещей, вернее, угадал ее. Не облака рождают ветер, но ветер гонит облака. Главное в философии Гегеля составляет то, что мы называем «рациональным зерном».

Что же является этим «рациональным зерном»? Диалектика, диалектический метод, учение о развитии

 

==167 


, гениальные догадки философа о взаимосвязи, движении, развитии явлений, о противоречии, являющемся источником всякого движения, о природе мышления и логических форм.

Путь к познанию тайн философии Гегеля открыт для каждого. И для постижения этих тайн нужно только одно — страстное желание познать их. Энгельс говорил, что человек, глубоко проникший в «грандиозное здание» гегелевской философии, найдет там бесчисленные сокровища, сохранившие свою ценность до настоящего времени.

 

==168




00.php - glava18

^ Я УПРАЗДНЯЮ БОГА

Людвиг Андреас Фейербах (1804—1872) — выдающийся немецкий философ-материалист и атеист. Родился в Баварии, в Ландсгуте. Его отец был видным юристом. После окончания гимназии Фейербах изучал богословие в Гейдельбергском университете, но вскоре

 

==169 


увлекся философией и уехал в Берлин, где слушал лекции Гегеля. В первые годы своих философских поисков был сторонником Гегеля, но затем перешел на позиции материализма. В 1841 году, когда Фейербаху было 37 лет, вышел его основной философский труд — «Сущность христианства». Энгельс говорил, что на него и на Маркса это произведение Фейербаха оказало огромное влияние. В «Сущности христианства» Фейербах материалистически объясняет причины возникновения религии.

Фейербах рассматривал человека только как биологический вид, как природное существо, взаимоотношения людей в обществе он ограничивал природными узами. Поэтому исторические процессы он объяснял идеалистически.

Большую часть жизни Фейербах провел в деревне, любил одиночество, длительные прогулки по окрестностям. Незадолго до смерти вступил в ряды, социал-демократической партии Германии.

Научный анализ философии Фейербаха сделан Энгельсом в книге «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии».

Брукберг — маленькое село. Все его жители давным-давно знают друг друга. Для тех, кто живет в деревенской глуши, знать все о соседе или о соседе соседа — всегда интересно. Маленький мир, но мир. И в нем все как в мире: любовь, вражда, рождение, смерть, бедность, богатство, доброта, жестокость, дела божеские и дела сатанинские. Есть господин пастор и есть господин Фейербах. Пастор и Фейербах изредка встречаются — как тут не встретишься, если Брукбepr так мал. Господин Фейербах сказал, что если бог — заблуждение, вера — ложь, то пастор — слуга

(

^ К оглавлению

==170


лжи... Господин Фейербах очень ученый человек. Но господин пастор утверждает, что господин Фейербах — Люцифер, Антихрист. Таков, наверное, этот XIX век — все спуталось в головах людей, а сами люди стали нечестивыми. Должно быть, это последний век, отпущенный богом человечеству... Но как бы все это узнать поточнее? — не раз думал Клаус Эйсельт, старый мельник. Люди говорят, что седина в голову, а бес в ребро... И верно, что именно бес так и подталкивает Клауса пойти и спросить у господина Фейербаха: «Правда ли, господин Фейербах, будто вы пишете в своих книгах, что бога нет?» Бог, конечно, есть. Клаус даже мысли такой не допускает, что его, прости господи, может не оказаться. Но вот что интересно: как этот ученый господин доказывает, что его нет? Ведь все в мире создано богом, по его разумному установлению. Иначе откуда же это все взялось: земля, растения, животные, люди, которые служат друг другу? И куда тогда возносятся души умерших? И кто тогда утешит человека в печали, спасет в беде? Кто воздаст грешникам за грехи и наградит вечным блаженством праведников? Если нет воздаяния там, на небе, тогда все позволено человеку здесь, на земле: ложь, насилие, грабеж, убийство... Нет воздаяния за грехи, и, значит, некого бояться — все, что хочу, то и могу, что желаю, то и делаю... О, это не так просто сказать: бога нет. Но кабы не было бога, не было бы и дьявола. А кто, если не дьявол, возбуждает греховное любопытство? Э, тут дело нечистое...

Да и не станет с ним разговаривать господин Фейербах — не чета ему старый Клаус. Господа есть господа. Не научил их господь любви к ближнему. И много от этого в мире зла. Отчего бы такое? Дьявол ли силен? Бог ли не говорит более с человеком? Ах, и эта мысль греховна!

 

==171 


Был вечер. Такой теплый и тихий, словно сошла на землю божья благодать. Старый Клаус брел по лугу следом за стадом. Стадо всегда пахнет парным молоком, и над ним роится мошкара... Пастух Зигфрид — давний приятель Клауса. И вот он любит говорить: трава создана для коровы, корова — для человека, а человек, чтобы славить бога, ибо бог создал все.

Но зачем бог допустил в свой мир дьявола? На такой вопрос Зигфрид отвечал: бог пустил дьявола для того, чтобы он вредил людям всякий раз, когда они отступают в своих делах и помыслах от законов божьих...

Но зачем бог позволяет людям отступать от этих законов? На беду человека поделился он властью с дьяволом. Не испытывать надо детей своих, а ограждать их от горя и любить. Так относился Клаус к своим детям, но умерла его дочь, а сын покалечился. Вот уж и старуха его покоится на кладбище, а он все еще топчет землю, будто привязанный к дереву конь. И, кажется, не грешил. Всю жизнь трудился, добывал хлеб в поте лица своего... В одиночестве и пустоте пьет старый Клаус вино и бога славить не может — не дал ему бог ничего.

Так думал Клаус. А когда додумал все до конца, сказал себе: «Пойду я к господину Фейербаху и спрошу его, как оценил дьявол его службу. Потому что бог мою службу не оценил». Испугался Клаус этих слов и потому выпил вина перед тем, как идти к философу. Но и на улице все еще думал, не вернуться ли, не подаст ли ему бог к тому какой-нибудь знак. Земля не разверзлась перед ним, и голоса никакого свыше не было. Шел себе, шел он по пыльной улице, знакомым кланялся да и очутился у калитки, ведущей во двор господина Фейербаха. Его сразу же провели в дом.

 

==172 


И вот он сидит в мягком кресле и вертит головой, потому что вокруг него на полках в дорогих и красивых переплетах стоят книги. Столько книг он отродясь не видел. А хозяин молчит и улыбается, поглаживая рукой пышную бороду. На дьявола не похож. И пальцы без когтей, руки белые, как у пастора. Залысины, правда, будто рожки блестят, и брови лохматые. Да ведь и у самого Клауса брови на глаза налезают. Хотел Клаус спросить так, как думал, и не смог. Оттого еще хуже получилось, потому что сказал, кашлянув в кулак: — Говорят, будто бога нет...

— Кто говорит? — спросил хозяин.

— Да... — замялся Клаус. — Иные так говорят, когда дьявол их смущает.

— И заблуждаются, — ответил хозяин, подвигаясь вместе с креслом поближе к Клаусу. — Бог есть.

— Как?.. — опешил Клаус.

— Бог есть, — кивнул головой философ. — Вопрос лишь в том, что означает это слово — есть... Где он есть, каков он, почему есть? Как по-вашему?

— Где он есть? Должно быть, там, — Клаус поднял руку. — Какой он? Такой, как сказано в священном писании. А почему он есть, так про то один он знает. Видно, всегда был.

— Нет, не всегда, — возразил философ. — Было время, когда бога не было. Очень далекое и очень темное было то время. Люди о своем боге ничего не знали...

— А он был?

— И его не было.

— А потом? — спросил Клаус.

— А потом появился.

— Откуда?

 

==173 


— Из головы. Из человеческой головы, — улыбнулся хозяин. — Люди его придумали.

— Зачем? — недоверчиво спросил Клаус.

— Потому что не могли жить без него. Клаус крякнул, потер лоб ладонью.

— Господин Фейербах, я никаких наук не изучал, и меня легко сбить с толку словами, особенно такому человеку, как вы, господин Фейербах... Если вы говорите, что люди придумали бога потому, что не могли жить без него, то почему они не могли жить без него и как придумали... Взяли да и придумали?

— Чего вам не хватает для счастья, господин Эйсельт? — спросил Фейербах. — Вы мне ответьте, пожалуйста, а потом я отвечу на ваши вопросы.

— Для счастья? — усмехнулся мельник. — Для какого счастья? Да у меня его и вовсе нет...

— И все-таки, каковы ваши самые большие желания?

— Ну... Если только желания. Вот, скажем, хочу, чтобы моя дочь Ленхен была жива и нарожала мне внучат, чтобы стены в доме трещали от их криков и возни... А то ведь я, знаете, совсем один...

Фейербах кивнул головой.

— Хочу, чтоб мой сын Пауль вернулся домой не калекой, а здоровым работником и взял себе в жены дочь пастуха Зигфрида... Поймите, это только желания, господин Фейербах.

— Продолжайте, — попросил философ. — Я слушаю.

— Да... Чтоб моя старуха была при мне. И если уж умирать, то в один день, и чтоб потом наши души

были вместе...

— Кто бы мог исполнить ваши желания, господин

Эйсельт?

— Да кто... Известно, только бог и мог бы.

 

==174 


— А в то, что они могут исполниться без воли бога, вы не верите?

— Помилуйте, господин Фейербах. Такого, чтоб мертвые возвращались, а у безногих калек появлялись ноги... Такого не бывает, — вздохнул мельник.

— Не бывает, — тоже вздохнул Фейербах. — Увы, такого не бывает... А хочется, чтоб было?

— Да, очень. Что угодно отдал бы.

— Что угодно... Я понимаю вас, господин Эйсельт. Простите, если я разбередил ваши раны, которые не залечит никто: ни природа, ни люди... — он внимательно посмотрел на мельника. — Но, может быть, бог, господин Эйсельт? Неужели никто не может совершить чуда? Будь я так могуч, как мне хочется, я совершил бы.

— Спасибо за добрые слова, господин Фейербах. Я ответил вам, каковы мои желания. Теперь вы ответьте, как обещали...

— Охотно, господин Эйсельт. Тем более что вы сами почти ответили на ваш вопрос: почему люди выдумали бога. Но лучше будет, если вы ответите еще на несколько вопросов.

— Хорошо, — согласился старый Клаус. — Мне нравится, как мы разговариваем.

— Верно ли, господин Эйсельт, что бессильный человек хочет стать сильным?

— Так это и есть.

— Что страх перед судьбой порождает желание властвовать над своей судьбой?

—Да.

— Что смертный хочет стать бессмертным?

— Да, господин Фейербах.

— Что всякая зависимость нам противна?

— Тоже правильно.

— Итак, слабый, невежественный, смертный, беззащитный

 

==175 


, одинокий желает стать всесильным, властвующим над всем, бессмертным, всемогущим, вездесущим... Так ли, господин Эйсельт?

— Так.

— Но человек не может стать таким?

— Увы, не может.

— Тогда, возможно, существует некто, кому все это присуще? И если этот некто возьмет человека под свою защиту, человек будет избавлен от бед и спасен? Иначе он погибнет?

— Погибнет.

— И это самое страшное? С этой мыслью нельзя жить?

— Нельзя.

— Значит, нужен этот некто, нужен бог?

— Нужен, господин Фейербах. Ох, как нужен...

— Ну вот мы и создали его.

— Как?! Вы хотите сказать...

— Я хочу сказать, что именно так человек и создал бога. Силой своего воображения по причине страстного, жгучего желания избавиться от страха перед окружающим его миром, в котором он чувствовал себя слабым, беззащитным и зависимым. И вот я написал, — философ взял со стола книгу, раскрыл ее и прочел: — «В религии человек раздваивается в самом себе: бог — бесконечное, человек — конечное существо; бог совершенен, человек несовершенен; бог вечен, человек смертей; бог всемогущ, человек бессилен; бог свят, человек греховен». И дальше, — он перевернул несколько страниц. — «Бог есть то, в чем человек нуждается для своего существования... Бог человека таков, каковы мысли и намерения человека». Вы понимаете, господин Эйсельт?

— Да, понимаю...

— Бог есть плод нашей фантазии о человеке и

 

==176 


природе, фантазии, создающей утешение и надежду. Бог — сказка, господин Эйсельт, но эта сказка отличается от прочих сказок тем, что мы верим, будто выдуманное существует на самом деле. Разум наш могуч и потому наделил бога своим могуществом, а воображение бедно, и потому бог предстает нам в образе человека, такого, как вы, старика, господин Эйсельт, ведь старики мудры... Бог — это человеческая тоска по лучшей доле. Он всего лишь человек в своем совершенстве и могуществе. Но, чтобы человек действительно стал таким, совершенным и могущественным, он не должен уповать на милость божью, смиренно сложив руки на груди и предоставив злу беспрепятственно существовать. Мы должны на место любви к богу поставить любовь к человеку как единственную истинную религию, на место веры в бога — веру человека в самого себя, в свои собственные силы, в то, что судьба человечества зависит не от существа, вне его или над ним стоящего, а от него самого. Ведь дьявол — это грубый, суеверный, своекорыстный, злой человек, но и бог тоже человек.

Так вот, господин Эйсельт, я считаю, что бога нет, то есть нет бога абстрактного, существующего вне природы и людей. Бог есть лишь в чувствах, в фантазии невежественного человека. И поэтому церковь, утверждая независимое от человека существование бога, удерживает человека в глубоком невежестве и творит зло, господин Эйсельт. Нет бога, нет того света. Я упраздняю лучшую жизнь на небесах, — Фейербах встал. — Я упраздняю бога и тот свет. Я говорю: надо построить лучшую жизнь на земле. А что касается бессмертия, господин Эйсельт, то вот что я обязан вам сказать: даже для наиболее мечтательных мудрецов древности оно представлялось чем-то весьма сомнительным. Смерть человека не означает, что он


 

 

==177 

 


прекратил существование духовно, нет. Он продолжает жить в памяти, в сердцах живущих людей, если только достоин их памяти. Только так, господин Эйсельт...

Старый Клаус вернулся домой, зажег свечу, налил кружку вина и сел к столу. Не притронувшись к кружке, он просидел до рассвета. «Так вот что господин ученый получил взамен веры в бога, — думал он, — веру в человека...»

И еще он думал о том, что зерна, падая на мельничные жернова, превращаются в муку, из которой люди пекут хлеб.

 

==178




00.php - glava19