Конспект Список литературы. Данные о страницах

Вид материалаКонспект

Содержание


Ради славы отечества
К оглавлению
Границы разума
К оглавлению
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   12
^ РАДИ СЛАВЫ ОТЕЧЕСТВА

Александр Николаевич Радищев (1749—1802) — писатель, поэт, философ-материалист. Свое основное философское произведение «О человеке, его смертности и бессмертии» Радищев написал в 1792 году в Илимском остроге. Он был хорошо знаком с философскими

 

==137 


учениями французских и английских материалистов, а также с учениями немецких идеалистов XVIII века. Анализируя взгляды материалистов и идеалистов, Радищев всецело становится на позиции материалистов. Менее четко выражена его позиция в вопросе о бессмертии души. И все же Радищев был склонен считать, что вера в бессмертие души — «догадка», «мечтание». Истинное бессмертие человека — в его делах на благо Отечества.

Главная задача XVIII века?

— Уничтожение крепостного права в России. Идеал будущего общества?

— Республика.

Путь к новому обществу?

— Насилие, революция.

Ваш главный философский труд?

— «О человеке, его смертности и бессмертии». Учения каких философов вам известны?

— Демокрита, Платона, Аристотеля, Эпикура, Лукреция Кара, Бэкона, Гоббса, Спинозы, Декарта, Лейбница, Локка, Руссо, Гельвеция, Гольбаха, Пристли и других.

Где и когда написан вами философский трактат?

— В Илимске, во время сибирской ссылки. Утверждаете ли вы, что человек создан богом?

— Человек — венец сложений вещественных, брат всему на земле.

Чем отличается человек от прочих животных?

— Тем, что он не пресмыкается по земле, а смотрит за ее пределы и к силам умственным образован.

Что предшествует в мире человеку и его мыслям?

— Природа.

Существует ли что-либо за пределами природы?

 

==138 


— Догадки, фантазия. Кто управляет природой?

— Ее собственные законы. Законы движения. Кто сообщил ей движение?

— Движение ей сродно.

Что в человеке обладает способностью мыслить?

— Мозг.

Существуют ли в мозгу врожденные идеи? Правы Декарт и Лейбниц или Бэкон и Локк?

— Правы Бэкон и Локк — врожденных идей нет: все, что мы знаем, — результат опыта. Способен ли человек постичь истину?

— Чувства и мысли иногда вводят вас в заблуждение, но природа не обманывает нас. Человек имеет силу быть о вещах сведому.

Бессмертна ли человеческая душа?

— Учения о бессмертии души построены на догадках. В бессмертие можно верить, но доказать его нельзя.

Верите ли вы в бессмертие?

— Вера утешает, но бессмертие невозможно. Сенека сказал: «По смерти все ничто, и смерть сама ничто».

Ради чего человек должен жить?

— Ради славы Отечества. Ради чего не страшно умереть?

— Ради славы Отечества.

Никто, разумеется, не предлагал Александру Николаевичу Радищеву подобных вопросов ни устно, ни письменно. А если бы такая анкета и существовала, то он, пожалуй, нашел бы для ответов иные слова. Но «Путешествие из Петербурга в Москву» и трактат «О человеке, его смертности и бессмертии», в сущности, содержат подобные ответы.

 

==139 


Четыре вопроса были поставлены перед Радищевым по приказу Екатерины II палатой уголовного суда. Велено было узнать: 1. Он ли сочинитель книги?

2. В каком намерении сочинил ее?

3. Кто его сообщники?

4. Чувствует ли он важность своего преступления?

Речь шла о книге «Путешествие из Петербурга в Москву», которую Радищев напечатал в своей домашней типографии в мае 1790 года. В июне Радищев был арестован и заключен в Петропавловскую крепость, а 24 июля 1790 года палата петербургского уголовного суда вынесла ему смертный приговор на основании «Соборного уложения», составленного при царе Алексее Михайловиче в 1649 году. Примененный к Радищеву 1-й пункт 2-й главы «Соборного уложения» гласил: «Буде кто каким умышлении учнет мыслити на государское здоровье злое дело, и про то его злое умышление сыщется допряма, что он на царское величество злое дело мыслил и делать хотел, и такова по сыску казнити омертию».

Утверждая приговор палаты уголовного суда, Сенат на основании 2-го артикула воинского устава Петра I постановил «отсечь голову». В третий раз приговор (после постановления палаты уголовного суда и Сената) Радищеву объявили 19 августа. В этот день приговор был утвержден Государственным советом. 4 сентября Радищев узнал о «милости» Екатерины: смертная казнь была заменена ссылкой в Сибирь на десять лет.

Более года длился путь Радищева к месту ссылки, в Илимский острог. Вместе с двумя младшими детьми — восьмилетним Павлушей и девятилетней Катей (двое старших сыновей, Василий и Николай, были увезены братом Радищева Моисеем Николаевичем в Архангельск

 

^ К оглавлению

==140 


) и сестрой покойной жены Елизаветой Васильевной Рубановской он приехал в Илимский острог. Было начало января 1792 года. Стояли лютые морозы. Глубокий снег лежал на лесистых Илимских горах. Бревенчатые частоколы, которыми был обнесен острог, исчезли под сугробами. Рубленые сторожевые башни утопали в снежных ямах, к избам и конюшням вели прорезанные в глубоком снегу тропинки. Это была убогая застава на границе с безлюдьем и безмолвием. Страшно далекими казались отсюда Петербург и Москва. Надежда когда-либо вновь встретиться с друзьями и близкими, оставшимися на другом конце света, казалась зыбкой.

Почти две недели ушли на хлопоты по устройству жилья.

С грустью и восхищением смотрел Радищев на Елизавету Васильевну, которая с первого же дня взвалила на себя уйму забот. С грустью и сердечной болью— потому, что эта самоотверженная женщина добровольно последовала за ним в изгнание. С восхищением и нескрываемой радостью — потому, что ее присутствие, ее энергия вселяли в душу уверенность, что ссылка не погубит его.

В тот день еще с утра разыгрался буран. К ночи он не только не стих, но стал даже свирепее. Все окна были закрыты ставнями, двери плотно заперты. Стены, казалось, сотрясались от могучих порывов ветра. Где-то на крыше хлопала оторвавшаяся доска.

Елизавета Васильевна сидела в дальнем углу за печью, где лежали Павлуша и Катенька. Временами оттуда доносился шепот — это она успокаивала ребят, которым не давал, наверное, уснуть шум ветра. Радищев то прислушивался к их перешептываниям, то, задумавшись, глядел на слабый огонек над краешком жировой плошки.

 

==141 


Тьма и свет суть две противоборствующие силы. Тьма несет всему живому смерть. Свет есть источник жизни и сама жизнь. Что же сильнее, что вечно? Мильоны раз дано узреть человеческому глазу, что свет гаснет, что он держится только собственною силой. И сколько ни сжигал бы он тьмы, ее не убывает. Она возвращается столь же непроглядной и бесконечной, едва пропадает свет. Пропадает ли? Нет, никакая сила не может в природе пропасть, исчезнуть. Природа ничего не уничтожает. И небытие есть напрасное слово, пустая мысль. Безрассудный, безрассудный...

«Безрассудный! Когда зришь в превыспренняя и видишь обращение тел лучезарных, когда смотришь окрест себя и видишь жизнь, рассеянную в тысящу тысящей образах повсюду, ужели можешь сказать, что бездействие вещественности свойственно и движение ей несродно?..  Вещественность движется и живет... Движение ей сродно, а бездействие есть вещество твоего воспаленного мозга, есть мгла и тень. Сияет солнце, а ты хочешь, чтоб свойство его была тьма; огонь жжет, а ты велишь ему быть мразом...»

Он поднес кончик пера к пляшущему огоньку, и тот жадно потянулся к нему, лизнул его и опалил пушинки. Радищев хотел засмеяться, но только громко кашлянул, ощутив в груди ноющую боль, прислушался, не потревожил ли своим кашлем детей.

Человек зрит за пределы дней своих и видит там свою погибель и пустоту. Даже мыслью ужасно прикоснуться к тлению. Грешно ли, когда в изнемогающем сердце возникает надежда, что по смерти не все

 

==142 


минется и душа не исчезнет? Разум дает человеку власть заглянуть в будущее, и бедное человеческое сердце вопрошает разум: что там?

«...Всякую мысль., всякую мечту мы тщимся поставить мер превыше.  Где мы обретаем предел и ограду, так будто чувствуем плен и неволю, и мысль наша летит за пределы вселенныя, за пределы пространства, в царство неиспытанного. Дая.е телесность наша тщится вослед мысли и жаждет беспредельного. Таковые размышления побудили некогда сказать Архимеда: если бы возможно было иметь вне земли опору неподвижную, то бы он землю прекратил в ее течении. Дай мне вещество и движение, и мир созижду, вещал Декарт».

Как тут не возгордиться человеку в силе своей? Как не воспарить в мыслях в такие высоты, где лишь богу пребывать должно? Могуч человеческий разум, и вот сердце в надежде внимает ему и спрашивает: правда ли, что бессмертие — наш удел? Ответствуй, разум!

«Итак, исшел на свет совершеннейший из тварей, венец сложений вещественных, царь земли, но единоутробный сродственник, брат всему на земле живущему, не токмо зверю, птице, рыбе, насекомому, черепокожному, полипу, но растению, грибу, мху, плесне, металлу, стеклу, камню, земле. Ибо, сколь ни искусственно его сложение, начальные части его следуют одному закону с родящимися под землею. Если кристалл, металл или другой какой-либо камень

 

==143 


образуется вследствие закона смежности, то и части, человека составляющие, тому следуют правилу».

Ко тела дробятся, разрушаются!

«Да... За смертию тела следует его разрушение. По разрушении же тела человеческого части, его составляющие, отходят к своим началам, а... действовать и страдать не перестанут, ибо не исчезнут... Следовательно, после бытия небытие существовать не может, и природа равно сама по себе не может ни дать бытия, ни в небытие обратить вещь, или ее уничтожить».

Что же из того? Какое в том утешение?

«Чувственность всегда является с мысленностию совокупна, а сия есть свойственна мозгу и в нем имеет свое пребывание. Без жизни и оне бы нам не были известны. Итак, возможно, что жизнь, чувствование и мысль суть действование единственного вещества,   разбросанного в разнообразных сложениях, или же чувственность и мысль суть действие вещества отличного, в сложение которого однако же входит если не что другое, то сила электрическая или ей подобная... Давать телу человеческому душу, существа совсем от него отменного и непонятного, есть не только излишне, но и неосновательно совсем. То, что называют обыкновенно душою, то есть жизнь, чувственность и мысль, суть произведение вещества единого...»

 

==144


Нельзя ли сказать и о душе, что по смерти тела она вступит в союз с другими стихиями, быть может, по свойству смежности, нам неизвестному, и произведет новое сложение, жизнь? Пусть я заблуждаюсь, но это дает мне надежду когда-нибудь соединиться с родными и близкими...

«Бедное, бедное сердце, ты уводишь меня в царство мечтаний...»

Порыв ветра был так силен, что, казалось, гром раскатился по небу. И память тут же воскресила картину из времени столь далекого и светлого, что сердце на миг замерло. С запада, с моря, надвигается, грохоча, туча, а он вместе с детьми бежит по зеленой мягкой траве к высоким темным соснам. И смех, смех!..

Он так резко опустил перо в чернильницу, что от взмаха его руки едва не погас огонек. Подождал, когда тот успокоится, и принялся писать: «Не с телом ли растет душа, не с ним ли мужает и крепится, не с ним ли вянет и тупеет? Не от чувства ли ты получаешь все свои понятия и мысли? Если ты мне не веришь, прочти Локка. Он удивит тебя, что все мысли твои, и самые отвлеченнейшие, в чувствах твоих имеют начало. Как же душа твоя без них может приобретать понятия, как мыслить? Почто бесплодно делать ее особым от чувственности веществом? Ты похож в сем случае на того, кто бы захотел дать душу носу твоему, дать душу уху, дать ее глазу, а в осязательности твоей было бы столько душ, сколько точек

10 А. Домбровский    

==145 


есть на поверхности твоего тела. Неужели на всякое деяние тела дадим ему душу?

...Скажи, о ты, желающий жить по смерти, скажи, размышлял ли ты, что оно не токмо невероятно, но и невозможно?

...Итак, о смертный! Оставь пустую мечту, что ты есть удел божества! Ты был нужное для земли явление вследствие законов предвечных. Кончина твоя приспела, нить дней твоих прервалася, скончалось для тебя время и настала вечность!»

Скончалось время? Настала вечность? И ветер лишь ощутимый бег более неподвластного мне, проносящегося мимо времени? О время, помедли, помедли на мгновение хоть едино! Впрочем, мчись, мчись! И если бы ты не разделяло меня с родными и близкими моими, ничто не смогло бы препятствовать моему свиданию с ними. Но если ты принесешь мне преждевременную погибель, то тогда, может быть, не здесь, но там?..

Он отложил перо и долго, подперев голову рукой, сидел с закрытыми глазами. То, что отвергала мысль, нашептывало сердце. Оно уводило его в царство мечты, чтобы заглушить душевную боль, рисовало перед его внутренним взором картины невозвратимые и несбыточные, звало в союзники разум. Тот пытался помочь сердцу, и не мог, потому что разум питает не надежда, но истина, не желаемое, но неизбежное.

«И верь, скажу, паки, верь, вечность не есть мечта» — это для утешения. Но вот истина: «Верь, по смерти все для тебя минуется, и душа твоя исчезнет».

 

==146 


«Жестокосердный! Ты лишаешь даже надежды претертую злосчастием душу, и луч сей единственный, освещавший ее во тьме печалей, ты погашаешь!»

Встала Елизавета Васильевна и подбросила в печь на тлеющие угли несколько поленьев.

— Уже утро, Александр, — сказала она, подойдя к нему и положив ему руки на плечи. — А ты еще не ложился... Я пойду открою ставень.

Когда Елизавета Васильевна,  накинув на плечи шубу, вышла, он встал из-за стола и подошел к окну. Ставни снаружи со стуком распахнулись. Яркий солнечный свет ударил в лицо. За окном было тихо. Вьюга унялась. Радищев увидел заметенный снегом

без единого следа двор.

— Смерть — это вот что, — сказал он себе, — это та ничтожная сумма, которую мы выплачиваем природе за жизнь, за право воплотиться навечно в мудрых мыслях и делах, достойных великого Отечества.

 

==147




00.php - glava16

^ ГРАНИЦЫ РАЗУМА

Иммануил Кант (1724—1804) — великий немецкий философ, родоначальник немецкого классического идеализма. Родился в Кенигсберге, в семье ремесленника, у которого было 12 детей. И. Кант был учителем, затем доцентом и профессором Кенигсбергского

 

==148 


•университета, а впоследствии его ректором. В первый период творчества Кант создал «небулярную» космогоническую теорию, основные моменты которой таковы: солнечная система возникла и развилась из первоначального диффузного облака материи на основе законов притяжения и отталкивания; существует Большая вселенная вне нашей Галактики. Известны также работы Канта по физической географии.

Второй период своего творчества, более тридцати лет, Кант посвятил исследованиям познавательных и нравственных способностей человека. Его основные философские труды: «Критика чистого разума», «Критика практического разума» и «Критика способности суждения». Кант-агностик утверждает, что подлинная природа вещей не может быть доступна познанию. Кант — в основном идеалист — утверждает, что законы природы есть творение разума. (Такой вывод вытекает из утверждения о непознаваемости подлинной природы вещей.) В то же время в его философии есть ряд важных материалистических положений. Поэтому часто позицию Канта справедливо характеризуют как дуалистическую. Эта противоречивость позволила критиковать его учение и материалистам, и идеалистам.

Попробуйте проделать такой эксперимент: призовите на помощь всю силу вашего воображения и хотя бы на долю секунды нарисуйте перед вашим умственным взором предмет, существующий вне пространства и времени. Говорят, что попытка не пытка. Но, едва предприняв такую попытку, вы тотчас обнаружите, что она сущая пытка для ума, потому что представить себе предмет вне пространства и времени невозможно.   Предмет непременно где-то существует, то есть в каком-то месте, занимает это место

 

==149 


в пространстве, и когда-то существует, то есть пребывает во времени, как бы ни ограничивали и пространство, и время. Сказать же, что предмет существует нигде и никогда, равносильно утверждению, что предмета нет, что он не существует. Требование представить себе нечто существующим вне пространства и времени равнозначно требованию представить себе существующим несуществующее. Ведь существовать — значит существовать в пространстве и времени.

Зачем же ставить такой эксперимент? Немецкий философ Иммануил Кант ответил бы, пожалуй, на этот вопрос так: — Затем, чтобы доказать вам, что вы глубоко заблуждаетесь, полагая, будто пришли к правильному выводу.

— Позвольте, но разве вывод о том, что вещи вне пространства и времени не существуют, не является очевидным?

— Нет, — ответил бы философ. — Ошибка состоит в том, что вы полагаете, будто знаете о вещах нечто такое, что находится за пределами ваших ощущений. Но в действительности мы знаем только то, что ощущаем. Вещи открываются нам только в ощущениях. Другого пути узнать что-либо о предметах у нас нет. Поэтому мы и связаны с миром вещей посредством ощущений и одновременно как бы отгорожены ими от него своеобразной стеной, через которую нельзя ни проникнуть, ни перелезть. Сравнивать наши ощущения мы можем только с ощущениями, а не с тем, что на самом деле свойственно вещам.

— Но вы убеждены, что вещи эти существуют?

— Да.

— В пространстве и времени?

— Вы повторяете прежнюю ошибку. Вещи нам

 

^ К оглавлению

==150 


представляются существующими в пространстве и времени. И поэтому мы действительно не в состоянии представить себе вещь вне пространства и времени. Я подчеркиваю: представить. Но утверждать, что они на самом деле существуют в пространстве и времени, мы не вправе. Мы не можем и никогда не сможем представить себе вещь вне пространства и времени, но это говорит только о нашей способности представлять, а не о свойствах самих вещей. Пространство и время — необходимые формы организации наших чувств, а не самих вещей. Эти формы даны нам до всякого опыта, априорно'. Песок, наполняющий сосуд, приобретает форму сосуда. И стало быть: наше представление о вещи и сама вещь — это разные вещи, простите за каламбур. И поскольку мы лишены всякой возможности когда-либо выйти за пределы наших представлений о вещах, то, следовательно, никогда не сможем сравнить эти представления с самими вещами. По этой же причине утверждение, что вещи представляются нам существующими в пространстве и времени, не является утверждением, что вещи существуют в пространстве и времени. Мы знаем вещи только такими, какими они нам являются, — я называю это «вещью для нас», и ничего не знаем и не узнаем о том, каковы вещи на самом деле. Вещь, находящуюся за пределами наших ощущений, я называю «вещь в себе».

— Значит ли это, что «вещь в себе» может существовать вне пространства и времени?

— Допущение возможно лишь в том случае, когда оно не противоречит принципам. В данном случае такое допущение противоречило бы принципу непознаваемости «вещей в себе» и невозможности приписывать

' A priori —до опыта, изначально (латин.).

 

==151 


«вещам в себе» такие свойства и особенности, которые принадлежат исключительно нашим органам чувств.

— Значит, я знаю лишь то, что я ничего не знаю?

— Я скажу иначе, — возразил бы философ, — а именно: я знаю, чего я не могу узнать, но знаю также и то, что могу знать. Я ставлю границы для наших органов чувств, рассудка и разума, с тем чтобы не переступать эти границы, за которыми все наши суждения гроша ломаного не стоят. Впрочем, для точности: не я лично ставлю эти границы. Я их лишь обнаруживаю, исследуя способности нашего познания. Действительные границы нашему познанию ставит наш разум. Мы ставим вопросы и пытаемся на них ответить. Где искать эти ответы? Нельзя утверждать, что в наших понятиях, в наших мыслях есть нечто такое, что свойственно действительным вещам. У нашего разума нет возможности проникнуть в сущность вещей, минуя чувственный опыт. Чувственные представления составляют содержание наших мыслей. И в то же время чувственные представления не обладают признаками необходимости и всеобщности, каковыми обладают наши суждения. Это заметил еще Лейбниц. Сколько бы чувства ни убеждали нас в том, что вода при комнатной температуре находится в жидком состоянии, мы не можем только на этом основании утверждать, что так будет всегда и с любой водой. Чувства говорят нам: вот это происходит только с этой вещью и только в данное время, и ничего больше. А суждению «вода при комнатной температуре находится в жидком состоянии» присущи необходимость и всеобщность. Короче говоря, в суждении мы обнаруживаем необходимую и всеобщую связь. И вот я утверждаю: умение устанавливать необходимые и всеобщие связи есть способность самого рассудка. Но осмыслить можно только то, что мы чувствуем, ощущаем

 

==152 


. Только в этом случае мысль становится знанием. Конечно, мы можем осмыслить и то, чего никогда не видели, не слышали, не осязали. Но это ничего не прибавляет к нашим знаниям. Поэтому не могут быть объектами научного познания душа, бог и находящийся за пределами нашей чувственности мир. И по этой же причине не может быть «науки о душе», «науки о мире», «науки о боге». Существование понятий «душа», «бог», «мир как целое» не говорит о том, что этим понятиям что-то соответствует в действительности.

— Стало быть, доказательство существования бога Декартом ошибочно?

— Старания и труды, затраченные Декартом на доказательство бытия высшей сущности, потеряны даром. Все наши попытки выйти за пределы чувственного опыта напрасны. Но человеческий разум имеет естественную склонность переходить эту границу, чтобы обнаружить высшее и необходимое единство всей реальности. Эта идея задана нам природой нашего разума. Допущение божества в идее приводит все наши знания к систематическому единству.

— Странно. Итак, бог, подобно бабочке, влетел в открытое окошко на свет разума?

— Вы вольны выражать свои мысли в той форме, в какой находите нужным это делать, но я действительно ограничил знание, чтобы освободить место вере. Я преследовал этим две цели: во-первых, стремился уберечь действительное, опытное знание от умозрительных суждений, доказать, что источником научных знаний не могут быть божественные откровения и логические построения, которые не основаны на опытных данных; и во-вторых, стремился оставить бога как источник веры в высшее единство, в высший нравственный закон воли. Человек не может

 

==153 


черпать эту веру и выводить ее из явлений чувственного мира, где все подчинено причинности и где человек, как явление этого мира, несвободен. Он должен черпать ее в мире внечувственном, свободном, самого себя причислять к этому миру и соблюдать его законы, относясь к ним с величайшим уважением. Он должен видеть свою высшую цель.

— Какова же эта цель?

— Цель человека в нем самом. Он сам для себя цель. Разум его диктует законы миру, но он дает также и высший закон, который поднимает человека над миром, делает его свободным: «Поступай так, чтобы максима твоего поступка могла стать всеобщим законом». Этот закон есть требование, есть долг и в то же время условие, выполняя которое человек сохраняет свое достоинство, является личностью, но он не панацея от всех бед и не принцип всеобщего счастья. Это всего лишь нравственный закон для оценки поступков.

— Максима поступка? А что это?

— Я утверждаю, что только тогда поступок является нравственным, когда он может стать законом для всех. Этот закон не может быть выведен из чувственного мира, как полагал Эпикур, и поэтому он не является законом всеобщего счастья. Счастье есть идеал не разума, а воображения. Желание такого счастья побуждает нас в той или иной мере пользоваться другим человеком как средством для достижения счастья и поэтому таит в себе источник зла и посягательств на человеческое достоинство, на личность. А не может быть ничего более ужасного, чем то, что действия человека должны быть подчинены воле другого. Человек, посягнувший на достоинство другого человека, теряет свое достоинство. И разве вам никогда не приходилось замечать, как мучительна и невосполнима эта потеря? Разве не случается в жизни так,

==154 


что даже умеренно честный человек отказывается от вообще-то невинной лжи, благодаря которой он мог бы или сам выпутаться из трудного положения, или принести пользу другому, только потому, чтобы не стыдиться себя? Не поддерживает ли честного человека в огромном несчастье сознание, что он сохранил свое достоинство, отказавшись от лжи? И тут легко заметить: это результат уважения не к жизни, а к чему-то совершенно другому, в сравнении и сопоставлении с чем жизнь со всеми ее удовольствиями не имеет никакого значения. Человек, сохраняя достоинство, готов потерять все. Даже жизнь. И вот я говорю: человек живет и действует из чувства долга, а не потому, что находит какое-то удовольствие в жизни. Ни удовольствие, ни неудовольствие не могут быть критерием нравственности. Таким критерием может быть только то, что возвышает человека над самим собой, над чувственностью. Счастливый человек, пожалуй, не думает об этом. В счастливой душе разум дремлет на мягком ложе сладких и обманчивых грез. Но страдания преодолеваются только разумом...

Кант мог бы сослаться на то, как лишь единой волей умеряет невыносимые страдания, которые причиняет ему болезнь, как соблюдает строгую дисциплину во всем, что касается его труда и отдыха, всей жизни, не позволяя себе ни на секунду отклониться от разумных принципов и распорядка.

— А куда же девался бог? Если законы нравственности есть законы разума, возможно ли божественное вмешательство?

— Божественное вмешательство я отвергаю. Теоретически такое вмешательство объяснить невозможно. Желание обосновать божественное вмешательство в чувственно воспринимаемый мир есть безрассудная дерзость человека, основанная на самомнении. Бог есть

 

==155 


сверхчувственное существо, и постичь его нам не дано, как и его действия и те способы, какими он их осуществляет. Он нужен лишь в моральном, практическом отношении. Вера в то, что бог хотя бы и непостижимыми для нас средствами восполняет недостаток нашей справедливости даже тогда, когда наши намерения совершенно чисты, — вот эта вера вполне уместна и даже необходима.

— Жаль. Можно обойтись и без этого. Согласно вашей «небулярной» теории возникновения и развития вселенной вселенная—величественное облако частиц материи, из которого по законам притяжения и отталкивания, без всякого божественного вмешательства образуются планеты, солнечная система, другие звездные миры... А теперь, на радость богословам, вы прибавили к доказательствам бытия бога еще одно.

— Я оградил науку от теологии и избавил ученых от бесплодных теоретических поисков внечувственных сущностей. Думаю, что ученые за это будут благодарны мне.

    * *

Кант пытался соединить несоединимое—знание и веру, разорвать единое — материю и дух, примирить непримиримое — науку и религию. Это была бесплодная попытка. Но ошибка, когда она обнаружена, сокращает путь к истине.

К тому же Кант не только ошибался. В его учении о познании есть правильные и очень важные суждения, фактически открывающие путь к пониманию творческой силы познающего разума, переводящие в новую плоскость старый спор Локка и Лейбница. Сохранили свою ценность и некоторые положения кантовской этики, хотя в целом, конечно, она для нас неприемлема — в силу своей идеалистичности и индивидуалистического характера.

 

==156




00.php - glava17