Пусть волею судьбы смерть вторгнется в мою ожившую жизнь и эти страницы попадут в чужие руки такая мысль ничуть меня не страшит и не мучит
| Вид материала | Документы |
- Время, история входят на страницы герценовских записок не только через судьбу, мысли, 47.92kb.
- День, который перевернул всю мою жизнь, 1624.86kb.
- День, который перевернул всю мою жизнь, 1620.62kb.
- Виктор Нигагосов – Жизнь оккультиста или Десять лет спустя Москва 2005 год, 5197.48kb.
- 1. Введение, 287.04kb.
- -, 883.39kb.
- Джеймс Добсон Непослушный ребенок, 2039.76kb.
- Донские казаки и революция на примере судьбы григория мелехова (по роману М. А. Шолохова, 40.84kb.
- Волею благосклонной судьбы я оказался достойным стать поверенным на Земле Благородного, 2110.39kb.
- Лариса Александровна Леденёва подходит к нам. Для меня «классная дама» не просто учитель, 178.11kb.
«Этот человек себе на уме, — произнес Спинкс, — лишнего не скажет, не таковский. Уж если кто умеет молчать, так это он. А как молчит! Заслушаешься». (Томас Гарди, «Под деревом зелёным или Меллстокский хор».)
Генетические мещане.
Дочитал «Огонь» Барбюса. Дантов ад — игрушка по сравнению с жизненным адом.
Всё бросить и уйти.
Счастлива до последнего капилляра.
На три четверти прочёл, на четверть просмотрел «Гейнриха фон Офтердингена» Новалиса. Что такое «голубой цветок романтиков» так и не понял. Раньше казалось, что что-то понимаю, теперь знаю, что не понимаю ничего. Вторую, феерическую часть романа тоже не понял, да и не хотелось понимать. И всё-таки общее представление о замысле сложилось. Всё, что было, есть и будет, физическое и метафизическое, реальное и вымышленное — всё может стать предметом поэзии, при этом поэзию Новалис понимал не как стихотворство, а как эстетическое восприятие мира в его многообразии. Страны, эпохи, характеры, подлинные истории, легенды — всё смешал, всё уравнял, получилась концепция, но романа не получилось.
Обучение исламских девочек, сепарированных от исламских мальчиков.
Острота угла, в который я загнал себя, — 30 градусов. Проверял по транспортиру.
Радио «Культура». Вопрос слушательницы режиссёру: «Кем Вы хотели быть в детстве?» Режиссёр ответил, а я подумал, что никем в детстве я быть не хотел. Я, вообще, редко задумывался о будущем, всё складывалось само собой: иногда в мою пользу, иногда в чью-то. Я и сегодня не знаю в чью.
Пустить Троицу под откос.
Вера в Глупую Случайность меня доконала. Надо срочно менять веру.
Не знает, как на компьютере напечатать «мама».
Мораторий на поцелуи.
По-разному закрывают книги. «Пеппи» я закрыл с чувством сочувствия, если так можно сказать. Всё, что удалось автору, это бесшабашно-жизнерадостный характер Пеппи и россыпь абсурдных шуток. Сюжета нет, притом видно, что автор ищет его и не находит. Пёстрая однородность текста утомляет. Ошибка в замысле.
Одна, пьяненькая, босая, по безлюдному побережью, размахивая бутылкой направо-налево, оставляя зигзаги на холодном сентябрьском песке.
О. — моя фантомная боль, так с ней и живу.
Послушал наконец ланнеровские вальсы. А то читаю у Тургенева и не знаю, что это такое. Вот хоть из «Аси»:
— Умеете вы вальсировать? — спросила она вдруг.
— Умею, — ответил я, несколько озадаченный.
— Так пойдёмте, пойдёмте... Я попрошу брата сыграть нам вальс... Мы вообразим, что мы летаем, что у нас выросли крылья.
Она побежала к дому. Я побежал вслед за нею — и несколько мгновений спустя мы кружились в тесной комнате, под сладкие звуки Ланнера».
А это из «Senilia»:
«Две русые головки, прислонясь друг к дружке, бойко смотрят на меня своими светлыми глазками, алые щёки трепещут сдержанным смехом, руки ласково сплелись, вперебивку звучат молодые, добрые голоса; а немного подальше, в глубине уютной комнаты, другие, тоже молодые руки бегают, путаясь пальцами, по клавишам старенького пианино — и ланнеровский вальс не может заглушить воркотню патриархального самовара...»
Вчера встречаюсь с Ланнером у Плещеева:
«Я никого не ждал, и скучно было мне.
Вдруг Ланнера послышались мне звуки —
Унылый вальс! Знаком он сердцу с давних дней,
И вспомнил я любви тревожной муки...»
Что сказать о вальсах? Неглубоки, неприхотливы, легко слушаются, легко забываются. А притом вписались в русскую дворянскую жизнь, как вписались итальянская опера и цыганские песни.
Вытягивать письма, упёршись ногой в живот.
Партизан от культуры.
Строгая правильность жизни. (н. м.)
Вот они — пещерные страхи первобытных людей. XXI век, а большинство так и живёт в пещерах: двух-, трёх-, четырёх-, пятиэтажных. Иногда это высотные пещеры, иногда небоскрёбы. Из пещеры в пещеру перебираются не по каменистой тропе, опираясь на дубину, а на автобусах и машинах, но выражение лиц самое что ни на есть пещерное.
Общий знаменатель всех заповедей.
Сегодня оставляю тебя без рассказа (так детей оставляют без сладкого).
Неправда, что мудрость целебна.
В разное время мы встречаем разных людей, каждый из которых чем-то значим для нас, может, просто запомнился. Все они сами по себе, и только в памяти нашей могут фантасмагорически встречаться. Как бы попытка свести воедино разрозненные впечатления.
На тахикардическом фоне.
Дышать относительно свежим воздухом.
С кошкой под мышкой.
Гостеприимна, но не хлебосольна.
Никаких отличительных признаков, кроме принадлежности к человеческому роду. (н. м.)
Наполненность человека.
«Голос проповедника замер. Он замолчал, сложил на мгновение ладони, потом разнял их. И заговорил снова:
— Теперь попробуем на минуту представить себе, насколько это в наших силах, что являет собой эта обитель отверженных, созданная правосудием разгневанного Бога для вечной кары грешников. Ад — это тесная, мрачная, смрадная темница, обитель дьяволов и погибших душ, охваченная пламенем и дымом. Бог создал эту темницу тесной в наказание тем, кто не желал подчиниться Его законам. В земных тюрьмах бедному узнику остаётся, по крайней мере, свобода движений, будь то в четырех стенах камеры или в мрачном тюремном дворе. Совсем не то в преисподней. Там такое огромное скопище осуждённых, что узники стиснуты в этой ужасной темнице, толщина стен коей достигает четырех тысяч миль, и они стиснуты так крепко и так беспомощны, что, как говорит блаженный святой, святой Ансельм, в книге о подобиях, они даже не могут вынуть червей, гложущих их глаза.
— Они лежат во тьме внешней [Мф 8, 12]. Ибо, не забудьте, огонь преисподней не даёт света. Как, по велению Божию, огонь печи Вавилонской потерял свой жар, сохранив свет, так, по велению Божию, огонь преисподней, сохраняя всю силу жара, пылает в вечной тьме. Это вечно свирепствующая буря тьмы, тёмного пламени и тёмного дыма, горящей серы, где тела, нагромождённые друг на друга, лишены малейшего доступа воздуха. Из всех кар, которыми поразил Господь землю Фараонову, поистине ужаснейшей считалась тьма. Как же тогда определить тьму преисподней, которая будет длиться не три дня, но веки вечные?
— Ужас этой тесной и тёмной тюрьмы усиливается ещё от её чудовищного смрада. Сказано, что вся грязь земная, все нечистоты и отбросы мира устремятся туда, словно в огромную сточную яму, когда истребляющий огонь последнего дня зажжёт мир своим очистительным пламенем. А чудовищная масса серы, горящая там, наполняет всю преисподнюю невыносимым смрадом, и самые тела осуждённых распространяют такое ядовитое зловоние, что даже единого из них, говорит святой Бонавентура, достаточно для того, чтобы отравить весь мир. Самый воздух нашей вселенной, эта чистейшая стихия, становится смрадным и удушливым, когда слишком долго нет в нем движения. Представьте себе, какой должен быть смрад в преисподней! Вообразите себе зловонный и разложившийся труп, который лежит и гниет в могиле, превращаясь в липкую, гнойную жижу. И представьте себе, что этот труп становится добычей пламени, пожираемый огнём горящей серы и распространяющий кругом густой, удушливый, омерзительно тошнотворный смрад. Вообразите себе этот омерзительный смрад, усиленный в миллионы миллионов раз несчётным количеством зловонных трупов, скученных в смрадной тьме, — огромный смрадный человеческий гнойник. Вообразите себе всё это, и вы получите некоторое представление о смраде преисподней.
— Но как ни ужасен этот смрад, это еще не самая тяжкая из телесных мук, на которую обречены осуждённые. Пытка огнем — величайшая пытка, которой тираны подвергали своих подданных. Поднесите на одно мгновение палец к пламени свечи — и вы поймёте, что значит пытка огнём. Но наш земной огонь создан Богом на благо человеку, для поддержания в нем искры жизни и на помощь ему в трудах его, тогда как огонь преисподней совсем другого свойства и создан Богом для мучения и кары нераскаявшихся грешников. Наш земной огонь сравнительно быстро пожирает свою жертву, особенно если предмет, на который он направлен, обладает высокой степенью горючести. И человек с его изобретательностью сумел создать химические средства, способные ослабить или задержать процесс горения. Но ядовитая сера, которая горит в преисподней, — вещество, предназначенное для того, чтобы гореть вечно, гореть с неослабевающей яростью. Более того, наш земной огонь, сжигая, разрушает, и чем сильнее он горит, тем скорее затихает, но огонь преисподней жжет не истребляя, и, хотя он пылает с неистовой силой, он пылает вечно.
— Наш земной огонь, как бы огромно и свирепо ни было его пламя, всегда имеет пределы, но огненное озеро преисподней безгранично, безбрежно и бездонно. Известно, что сам сатана на вопрос некоего воина ответил, что, если бы целую громадную гору низвергли в пылающий океан преисподней, она сгорела бы в одно мгновение, как капля воска. И этот чудовищный огонь терзает тела осужденных не только извне! Каждая обреченная душа превращается в свой собственный ад, и необъятное пламя бушует в её недрах. О, как ужасен удел этих погибших созданий! Кровь кипит и клокочет в венах, плавится мозг в черепе, сердце пылает и разрывается в груди; внутренности — докрасна раскалённая масса горящей плоти, глаза, эта нежная ткань, пылают как расплавленные ядра.
— Но все, что я говорил о ярости, свойствах и беспредельности этого пламени, — ничто по сравнению с мощью, присущей ему как орудию божественной воли, карающей душу и тело. Этот огонь, порожденный гневом Божьим, действует не сам по себе, но как орудие божественного возмездия. Как вода крещения очищает душу вместе с телом, так и карающий огонь истязает дух вместе с плотью. Каждое из чувств телесных подвергается мучениям, и вместе с ними страдает и душа. Зрение казнится абсолютной непроницаемой тьмой, обоняние — гнуснейшим смрадом, слух — воем, стенаниями и проклятиями, вкус — зловонной, трупной гнилью, неописуемой зловонной грязью, осязание — раскалёнными гвоздями и прутьями, беспощадными языками пламени. И среди всех этих мучений плоти бессмертная душа в самом естестве своем подвергается вечному мучению неисчислимыми языками пламени, зажжённого в пропасти разгневанным величием Всемогущего Бога и раздуваемого гневом Его дыхания в вечно разъярённое, в вечно усиливающееся пламя. <…>
— И наконец представьте себе, какие ужасные мучения доставляет погибшим душам — и соблазнителям и соблазненным — соседство с бесами. Бесы эти мучают осужденных вдвойне: своим присутствием и своими упрёками. Мы не в состоянии представить себе, как ужасны эти бесы. Святая Екатерина Сиенская, которая однажды видела беса, пишет, что предпочла бы до конца своей жизни идти по раскаленным угольям, нежели взглянуть ещё один-единственный раз на это страшное чудовище. Бесы эти, некогда прекрасные ангелы, сделались столь же уродливы и мерзки, сколь прежде были прекрасны. Они издеваются и глумятся над погибшими душами, которых сами же увлекли к погибели». (Джеймс Джойс, «Портрет художника в юности».)
Такие истории случаются тысячами каждый день.
Была в 50-е годы песня такая, «Солдатский вальс. Слова Б. Царина, музыка А. Воронова:
Снежные сибирские
Белые поля...
С детства сердцу близкая
Русская земля.
Ты ли мне не дорог,
Край мой голубой?
На границе часто снится
Дом родной.
Сегодня её можно петь по-другому:
За границей часто снится
Дом родной.
«Первая книга «Мейстера»* показывает, как мило слушать даже о простых будничных делах, когда они пересказаны с приятными модуляциями, когда они замедленным шагом проходят перед нами в простом одеянии речи, обработанной и живой». (Новалис, «Фрагменты».)
* Роман Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера».
Вера не располагает к улыбке, обет серьёзности разрушает человека.
Такого-то числа, месяца, года, после тяжёлой продолжительной болезни, поправился и стал на ноги… и т. д.
«Ваши письма пахнут ладаном...» (Вертинский-Щедрецов)
«Проснувшись рано, В окно увидела Татьяна Наутро побелевший двор…» Так и случилось. Двор побелел, а я почувствовал себя Татьяной Лариной.
В графе «Вывод»: «Не делай выводов».
Ничего страшного, если я и бросил в неё несколько зёрен перца.
«Шумит ветер в полночь и несет листы... Так и жизнь в быстротечном времени срывает с души нашей восклицания, вздохи, полумысли, получувства, которые, будучи звуковыми обрывками, имеют ту значительность, что «сошли» прямо с души, без переработки, без цели, без преднамеренья — без всего постороннего... Просто — «душа живет»... т. е. «жила», «дохнула»... С давнего времени мне эти «нечаянные восклицания» почему-то нравились. Собственно, они текут в нас непрерывно, но их не успеваешь (нет бумаги под рукой) заносить, — и они умирают. Потом ни за что не припомнишь. Однако кое-что я успевал заносить на бумагу. Записанное все накапливалось. И вот я решил эти опавшие листы собрать». (В.В.Розанов, «Уединённое».)
Старый, уставший учитель похож на просроченное лекарство.
Ассортимент дурных привычек.
Никакого провиденциализма, одна Глупая Случайность.
От комплиментов до алиментов один шаг.
Дочитал «Векфилдского священника» Голдсмита. Скучища — не передать. Забавна композиция: на протяжении 9/10 здание разрушается по кирпичику, на последней десятине так же по кирпичику восстанавливается, ещё и выше становится. Смысл: Господь до преклонных лет может испытывать человека, всё отнять, разрушить семью, самого унизить, а под занавес, за долготерпение, за прославление каждого отдельно взятого испытания взять да всё и вернуть.
Крайней плотью во всей этой истории оказался я.
Затягиваю петлю письма и ускользаю.
Академический мир взволнован, все бегают и целуют друг друга.
Накапливая знания, можно приблизиться к пониманию того, как мир устроен, но что такое мир, в его целостности или бесконечности, мы никогда не узнаем.