Пусть волею судьбы смерть вторгнется в мою ожившую жизнь и эти страницы попадут в чужие руки такая мысль ничуть меня не страшит и не мучит
| Вид материала | Документы |
- Время, история входят на страницы герценовских записок не только через судьбу, мысли, 47.92kb.
- День, который перевернул всю мою жизнь, 1624.86kb.
- День, который перевернул всю мою жизнь, 1620.62kb.
- Виктор Нигагосов – Жизнь оккультиста или Десять лет спустя Москва 2005 год, 5197.48kb.
- 1. Введение, 287.04kb.
- -, 883.39kb.
- Джеймс Добсон Непослушный ребенок, 2039.76kb.
- Донские казаки и революция на примере судьбы григория мелехова (по роману М. А. Шолохова, 40.84kb.
- Волею благосклонной судьбы я оказался достойным стать поверенным на Земле Благородного, 2110.39kb.
- Лариса Александровна Леденёва подходит к нам. Для меня «классная дама» не просто учитель, 178.11kb.
Я давно живу не правилами, а исключениями; не знаю, как ещё можно жить.
Пререкаться с непререкаемыми авторитетами.
Умер Вознесенский. Все говорят о невосполнимой утрате. Что смерть, когда остались такие стихи? Не надо серьёзно относиться к ахам и охам, что вот такой-то поэт умер, а сколько бы мог ещё написать. Скорбят непритворно, что Пушкин погиб в 38 лет, а сами, кроме сказок, «Онегина», нескольких стихотворений и «Капитанской дочки», ничего не читали. Что сказать о таких?
О.Г. Стихи тяжеловаты и очень в ряду.
Если это и произойдёт, то не в ближайшие триста лет.
В.Г.Белинский — В.П.Боткину (13 марта 1841 г.): «Я теперь понимаю основную мысль «Ромео и Юлии», т. е. необходимость трагической коллизии и катастрофы. Их любовь была не для земли, не для брака и не для годов, а для неба, для любви, для полного и дивного мгновения. Я понимаю возможность, что они опротивели бы со временем друг другу».
Пустить себе пулю в зад.
Умерщвлять, а после реанимировать плоть.
Когда за душой ничего святого, тут и пригождается религия.
Пыль да туман.
«...В этом минутном проблеске жизни среди безжизния было много увлекательного, много младенчески светлого и упоительного; но ведь минута все-таки не заключает в себе целой жизни, все-таки остается минутою». (М.Е.Салтыков-Щедрин, «Противоречия».)
Ср. с Достоевским: «Боже мой! Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?..» (Ф.М.Достоевский, «Белые ночи».)
Пришло время забывания, подходит время забвения.
Собрать все красивые камушки на морском берегу. (н. м.)
Очень важно, в кого мы влюбляемся, это воспитывает вкус. Ошибся я один только раз, в 1-м классе, влюбившись в Нину Смирнову. Она была круглощёкая и румяная. И что меня потянуло на круглощёких и румяных, не понимаю.
Не только красоты, даже миловидности в мире немного, потому надо ценить их и беречь.
Интеллектуальная близость и есть близость духовная.
Не футбол — танец ног. Увлекательней оточенных па балета. Менее предсказуем, хотя и там наверняка есть своя Агриппина Ваганова.
Уважать — знать цену или догадываться о цене.
Началось это ещё до Большого Взрыва.
Плохие стихи писал поэт Василий Красов, зато легко писал. Из письма М.П.Погодину от 7 июня 1841 года: «...в деревне во время моих прогулок по рощам стихи у меня родятся так же легко и нечаянно, как грибы».
«Зима на Майорке». Воспоминания Жорж Санд. На острове Майорка (Болеарские острова) Жорж Санд поселилась с Шопеном, но имени Шопена даже не упоминает: «мой спутник»: «Состояние одного из моих спутников ухудшилось. Будучи человеком ослабленным и склонным к ларингитам, он очень быстро начал реагировать на сырость». Либо: «наш больной»: «Наш больной был слишком слаб, чтобы отправляться в путешествие; но болезнь была слишком тяжёлой, чтобы задерживаться на Майорке еще на целую неделю». Кто не знает историю их романа, никогда не догадается, о ком идёт речь.
График воспоминаний.
Если я был в театре и не влюбился ни в одну актрису, то зря был в театре.
«Гармоническое равновесие страстей». (Шарль Фурье)
Праздник дождя.
«Вхожу я в тёмные храмы...» О нашем подъезде.
«У большинства путешественников складывается ошибочное представление о жизнерадостности южных народов, чьи лица и яркие красочные костюмы они видят в солнечные воскресные дни, и чьи безыдейность и недальновидность производят на них впечатление счастливой безмятежности деревенской жизни. Это заблуждение. Я раньше тоже заблуждалась на этот счет, но, после того как увидела Майорку, уже никогда более таких заблуждений не допускала. Невозможно себе представить ничего более грустного и жалостного, чем умеющего лишь молиться, петь и работать крестьянина, неспособного мыслить. Его молитва — это тупо повторяемый набор слов, который никак не способствует исцелению его души. Его труд — это работа для мышц, облегчить которую он мог бы научиться, если б заставил работать свой мозг. Его песня — это выражение угрюмой меланхолии, которая одолевает его, и о существовании которой он даже не догадывается, так же как и не замечает, насколько его песня поэтична по своему воздействию для нас». (Жорж Санд, «Зима на Майорке».)
Действующий вулкан — остывающий вулкан — остывший вулкан.
Мариенбадские настроения.
После того как мне вырезали 30 см кишок, о ходячем выражении «кишка тонка» сужу со знанием дела. Толщину кишки определяет качество работы.
«...Если бы расстояние, отделяющее Китай от Московии, не было столь огромным и если бы московская империя не была почти столь же варварской, бессильной и плохо управляемой толпой рабов, то царь московский без большого труда выгнал бы китайцев с их земли и завоевал бы их в одну кампанию. И если бы царь, могущество которого по слухам всё возрастает и начинает достигать грозных размеров, направил свои армии в эту сторону вместо того, чтобы атаковать воинственных шведов, в чём ни одна из европейских держав не стала бы завидовать или препятствовать ему, то он сделался бы уже за это время императором китайским и не был бы бит под Нарвой королём шведским, силы которого в шесть раз уступали русским войскам». (Даниэль Дефо, «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо, составляющие вторую и последнюю часть его жизни, и захватывающее изложение его путешествий по трём частям света, написанные им самим».)
Казалось потерей, оказалось приобретением.
Петербург — культурная столица Ленинградской области. (н. м.)
Откладывать встречу на следующую неделю, потом на следующий месяц, потом на следующий год, потом на следующую жизнь. Но, поскольку следующей жизни не будет, можно вообще не увидеться.
«Избирательное сродство». Хороши афоризмы спонтанные. В «Дневник Оттилии» Гёте вставляет собственные афоризмы, это не то.
Все заняты, некому кошку погладить.
Счастье обошлось в 17 рублей 81 копейку.
«Да, я себя очень высоко ценю — с этим читателю придется примириться, если он хочет дочитать до конца; иначе лучше будет бросить сразу. Я люблю себя, я себе нравлюсь, я верю своему уму и своему вкусу. Только в своем обществе я нахожу собеседника, который с должным (с моей точки зрения) увлечением следует за мной по всем извивам, которые находит моя мысль, восхищается теми неожиданностями, которые восхищают и меня, активную, находящую их. Дорогой читатель! Не бросайте в негодовании под стол это наглое хвастовство. Тут есть пожива и для вас. Дело в том, что теперь только, встав смело на ноги, позволив себе и думать и чувствовать самостоятельно, я впервые вижу, как напрасно я смирила и умалила свою мысль перед миром идей Блока, перед его методами и его подходом к жизни. Иначе быть не могло, конечно! В огне его духа, осветившего мне все с такою несоизмеримой со мною силой, я потеряла самоуправление. Я верила в Блока и не верила в себя, потеряла себя. Это было малодушие, теперь я вижу. Теперь, когда я что-нибудь нахожу в своей душе, в своем уме, что мне нравится самой, я прежде всего горестно восклицаю: «Зачем не могу я отдать это Саше!» Я нахожу в себе вещи, которые ему нравились бы, которые он хвалил бы, которые ему иногда могли бы служить опорой, так как в них есть твердость моего основного качества — неизбывный оптимизм. А оптимизм как раз то, чего так не хватало Блоку!» («Любовь Дмитриевна Блок и быль и небылицы о Блоке и о себе. Воспоминания». Оригинал хранится в ЦГАЛИ.)
Умозрительность — принаряженная лень.
Догонит ли когда-нибудь российское здравоохранение американское? Нет — даже если побегут навстречу друг другу. (н. м.)
Музыкальный планктон.
Большая семья. На каждом шагу спотыкаешься о ребёнка. (н. м.)
«...Мы не солдаты, мы — люди, — говорит толстяк Ламюз.
Темнеет, и всё-таки эти верные, ясные слова озаряют лица тех, кто ждёт здесь по целым дням, кто ждёт здесь месяцами.
Это — люди, заурядные, ничем не примечательные люди, внезапно вырванные из привычной для них жизни. В массе своей они невежественны, равнодушны, близоруки, полны здравого смысла, который иногда им изменяет; они склонны идти, куда велят, делать, что прикажут, выносливы в работе и способны долго терпеть.
Это простые люди, которых еще больше упростили; здесь поневоле усиливаются их главные инстинкты: инстинкт самосохранения, себялюбие, стойкая надежда выжить, удовольствие поесть, попить и поспать». (Анри Барбюс, «Огонь».)
Молодой человек раздаёт рекламные листки. Листки в каждой руке, веером. Широкие поочерёдные отведения рук с разворотом корпуса и стоп. Находка для хореографа.
Арабская девушка, похожая на зачехлённый танк.
Сдам-ка я билет, пока меня не сбросили с парохода современности.
Не поминать — помнить.
Бог создал Землю за семь дней, Пушкин «Онегина» за семь лет.
На свете счастья нет. Покоя и воли тоже.
«Мои весьма уважаемые друзья по всем клубам и общим столам, приходилось ли вам, развалившись на кушетке после плотного тиффина, курить трубку, набитую руками прелестной девушки, когда четыре другие восхищаются вами на непонятном языке? Нет? Тогда вы не знаете, что такое настоящая жизнь.
Я окинул взглядом безупречную комнату, посмотрел на карликовые сосны и кремовые цветы вишни за окном, на О Тойо, которая заливалась смехом, оттого что я пускал дым через нос, на кольцо девушек из «Микадо», сидевших на коврике из золотисто-бурой медвежьей шкуры. Во всем ощущались цвет и форма. Здесь были пища, комфорт, а красоты хватило бы для размышлений на полгода. Не хочу быть бирманцем. Желаю стать японцем неразлучным с О Тойо, само собой разумеется, в домике, разделенном на кабинеты, стоящем на склоне холма, пахнущего камфорным деревом.
— Хей-о! — воскликнул профессор. — На земле есть места и похуже. Ты помнишь, что наш пароход отходит в четыре? Пора просить счет и сматываться.
Я понял, что оставил свое сердце у О Тойо под этими соснами». (Р.Киплинг, «От моря до моря. Дальние странствия Маленького Пилигрима».)
Класть грибы в одну корзину. (н. м.)
Новых впечатлений давно нет, есть только новые оттенки старых впечатлений.
Всё начинается не с нуля, а гораздо раньше.
Никакой розовой водой меня не отмоешь.
Когда-то я был «шестидесятником», потому что юность прошла в шестидесятые и социальное поведение моё соответствовало эпохе: работал где попало, писал стихи, ушёл из комсомола и всё такое; сегодня я шестидесятник, потому что перешагнул за шестьдесят.
Хорошие намерения, но плохие манеры. (н. м.)
Из-под первого пера (в значении «до или без редактирования»). (н. м.)
Письмо равносильное килограмму лучших шоколадных конфет.
Стоило ли прочесть все письма Белинского, чтобы убедиться, что человек он неумный? Пылкий (себя Б. называл «страстным») и неумный.
«С появлением сознания в мире (в бытии), а может быть, и с появлением биологической жизни (может быть, не только звери, но и деревья и трава свидетельствуют и судят) мир (бытие) радикально меняется. Камень остается каменным, солнце — солнечным, но событие бытия в его целом (незавершимое) становится совершенно другим, потому что на сцену земного бытия впервые выходит новое и главное действующее лицо события — свидетель и судия. И солнце, оставаясь физически тем же самым, стало другим, потому что стало осознаваться свидетелем и судиею. <…>
Этого нельзя понимать так, что бытие (природа) стало осознавать себя в человеке, стало самоотражаться. <…> Нет, появилось нечто абсолютно новое, появилось надбытие. В этом надбытии уже нет ни грана бытия, но все бытие существует в нем и для него». (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 341.)
Иди, говорит, спасай свою душу, если ещё есть что спасать.
Я не бездельничал, я спал.
Где вы видели любовь без гипербол?
Когда я ем халву, то вспоминаю Ходжу Насреддина, затмившего придворных мудрецов в искусстве восхваления эмира. В награду дворцовый повар набил ему полный рот халвой и леденцами.
Мои овощные интересы.
Религия, как я понимаю, это чай с вареньем. Воротились из церкви или молельного дома с братьями-сёстрами, чайничек поставили, пряники и варенье достали (желательно брусничное) и стали говорить о том о сём —всего меньше о религии. Чайку попили, расцеловались и разошлись.
«Удовольствие не понимать ничего». (М.Метерлинк, «Синяя птица».)
Не удивлюсь, если на «Избирательное сродство» Гёте написан кем-то балет.
Подавать не только надежду, но и веру.
Что такое случайность в её классическом варианте? Пятикилометровая дорога, на ней лужа — единственная на всю дорогу. По дороге идёт человек, навстречу едет машина. В тот самый момент, когда человек обходит лужу, эту лужу переезжает машина и с ног до головы окатывает человека. Это и есть случайность.
Нельзя превращать жизнь в «список дел на сегодня». (н. м.)
Пойти по чьим-то стопам. То есть наступая на ноги.
Где-то я встречал (с оттенком осуждения), что некто читает любовное письмо и исправляет орфографические ошибки. Наверное, не только орфографические. Но мы всегда исправляем ошибки, только происходит это без ручки или карандаша как бессознательная внутренняя работа. Читая слово «предираться», мы на ходу преобразуем его в «придираться», читая «Собственно так всё и было» в «Собственно, так всё и было». Нечто подобное происходит и с ошибками речи.
А бог-то на что! (н. м.)
«Там и тогда» в противовес «здесь и сейчас».
Гейне писал, что Виардо некрасива, но сама некрасивость её благородна и, больше того, — прекрасна.
1999 г. Телеинтервью с пианистом Николаем Петровым. На вопрос о творческих планах: «Я уже в таком возрасте, что даже помидоры зелёные не покупаю».
Моё отношение к барокко, барочной эстетике есть вообще отношение к жизни.
Клондайк для бактериолога.
Самое серьёзное, что есть в жизни, — возможность пошутить.
Мысль, обращённая в рубли. (н. м.)
Читаю справку об издателе «Отечественных записок» Андрее Краевском: «Побочный сын внебрачной дочери московского обер-полицмейстера Н.П.Архарова...» Н-да...
Пользуясь случаем, пользуюсь случаем.
Сказать, что это сделано топорно — значит польстить. Это было сделано до изобретения топора.
Слово «Христос» не вызывает протеста, но навевает такую скуку, что хочется чем-то отвлечься — Дюма почитать или прогуляться до рынка.
Лжедмитрий (Д.Темников).
Если всё будет за душу хватать, что от души останется?
Хармс... Первые четыре звука — это ведь harmonia... гармония.
В.Г.Белинский — В.П.Боткину (22 января 1840 г.): «Дай мне написать в год три статьи, дай каждую обработать, переделать — ручаюсь, что будет стоить прочтения, будет стоить даже перевода на иностранный язык, в доказательство, что и на Руси кое-что разумеют и умеют человечески говорить; хорошо какому-нибудь Рётшеру издать в год брошюрку, много две. А тут напишешь 5 полулистов, да и шлешь в типографию, а прочие дуешь, как бог велит, а тут еще Краевский стоит с палкою да погоняет. Впрочем, и то сказать, без этой палки я не написал бы никогда ни строки: вот разгадка, почему твоя натура кажется непроизводящею и ты почитаешь себя неспособным к журнальной работе. Останься журнальная работа единственным средством к твоему существованию, ты писал бы не меньше меня и не надивился бы своей способности писать. Так созданы люди. Пушкин был великий поэт, но и вполовину не написал бы столько, если бы родился миллионером и не знал, что такое не иметь иногда в кармане гроша».
В.Г.Белинский — В.П.Боткину (27-28 июня 1841 г.): «...у меня много самолюбия, которое искало себе выхода; я темно понимал, что для царской службы не гожусь, в ученые также и что мне один путь. Будь я обеспечен, как ты, и притом прикован к какому-нибудь внешнему делу, как ты, — подобно тебе, я изредка делал бы набеги на журналы; но бедность развила во мне энергию бумагомарания и заставила втянуться и погрязнуть по уши в вонючей тине расейской словесности. Дай мне 5000 годового и беструдового дохода — и в русской жизни стало бы одним фактом меньше».
В.Г.Белинский — В.П.Боткину (4-8 ноября 1847 г.): «Поездка за границу, совершенно лишившая «Современник» моего участия на несколько месяцев, не лишила меня платы. На будущий год я получаю 12 000. Кажется, есть разница в моем положении, когда я работал в «Отечественных записках». Но эта разница не оканчивается одними деньгами: я получаю много больше, а делаю много меньше. Я могу делать, что хочу. Вследствие моего условия с Некрасовым мой труд больше качественный, нежели количественный; мое участие больше нравственное, нежели деятельное. <…> Не Некрасов говорит мне, что я должен делать, а я уведомляю Некрасова, что я хочу или считаю нужным делать. Подобные условия были бы дороги каждому, а тем более мне, человеку больному, не выходящему из опасного положения, утомленному, измученному, усталому повторять вечно одно и то же. А у Краевского я писал даже об азбуках, песенниках, гадательных книжках, поздравительных стихах швейцаров клубов (право!), о книгах о клопах, наконец, о немецких книгах, в которых я не умел перевести даже заглавия; писал об архитектуре, о которой я столько же знаю, сколько об искусстве плести кружева. Он меня сделал не только чернорабочим, водовозною лошадью, но и шарлатаном, который судит о том, в чем не смыслит ни малейшего толку».
Постаревший Конан Дойль с гордо поднятой головой и неизменным зонтиком.
Человек без планов.
Трудно прожить более бестолковую жизнь.
Между душем и вентилятором.
Новообразование (религиозное образование в школе).
Есть он, есть она. Добавь пейзаж, и всё получится.
К вере в глупую случайность. Умных случайностей не бывает. Все случайности — глупые, даже если оборачиваются в нашу пользу. Глупые — уже потому, что случайности.
Бог. Искусственно введённое прагматическое понятие. Прагматика веры. Придумать и поверить.
Из всех педагогических систем мне ближе авторитарные.
Два неразумных требования к литератору, который однажды что-то написал хорошо: первое — чтобы всё, что он напишет впредь, было так же в точности хорошо; второе — чтобы каждое последующее произведение было лучше предыдущего. Это всё равно что от человека, сделавшего шаг в 76 сантиметров, требовать, чтобы все последующие его шаги равнялись 76 сантиметрам либо каждый следующий шаг удлинялся на сантиметр.
Ни один кролик не ест столько морковки, как я.
О книжнике Александре Кроленко, основавшем издательство «Академия»: «...Молодой издатель решил, не ограничиваясь изданием отдельными томами областных и национальных сказок, с особенной роскошью выпустить в свет впервые на русском языке полную «Тысяча и одну ночь», переведённую не с французского языка, да ещё с сокращениями, как это бывало раньше, а с арабского подлинника и с возможной полнотой. Перевод текста был заказан одному молодому учёному, под редакцией академика Крачковского, а «оформление» книги — стилизованная графика —предоставлено было художнику Ушину, довольно удачно справившемуся с поставленной перед ним задачей. Особенно поражала российского читателя суперобложка, блестевшая золотом, серебром и всеми лакированными красно-сине-желтыми тонами радуги. <…> Но когда появился первый том «Тысячи и одной ночи» и произвел сенсацию — терпение исчерпалось! <…> Значит: пожалуйте в ГПУ! Этому органу власти пришлось волей-неволей арестовать издателя и убедительно объяснить ему все неприличие его поведения. Сравнительно с другими случаями — дело кончилось быстро и благополучно: издатель «просидел» сколько-то месяцев, никуда не был ни сослан, ни выслан (редкий случай!), но зато убедился в полной антигосударственности своего поведения и «добровольно» решил, что издательство его, «Академия», должно именно под этой, зарекомендовавшей себя маркой, стать неразрывной частью Государственного Издательства (что и случилось), а сам он, издатель, может отныне заниматься чем хочет — кроме, конечно, издательства...
Академия после этого существовала ещё лет десять, как составная часть Государственного Издательства, а обкраденный государством издатель мог на досуге вспоминать сказку из «Тысячи и одной ночи» о двух жизнях султана Махмуда...» (Разумник Иванов-Разумник, «Писательские судьбы».)
Эти стихи меня не обессмертят.
Когда эмоциональная жизнь прожита, брак превращается в общежитие двух воспитанных людей.
Мистические приправы.
Явиться в мир, чтобы постичь красоту мира.
— Даже если?..
— Даже если.
Инновационность: соответствие технических и технологических решений уровню мировых научных достижений (А.Щ.).
Языческая сказка Метерлинка.
За то, что дочитал «Избирательное сродство», мне полагается шоколадка. Сегодня же пойду и куплю. В художественном смысле ноль... ниже ноля... ещё ниже. Сам Гёте считал, что для полноты понимания роман надо перечитывать «до трёх раз», хотел бы я посмотреть на таких. Почему дочитал? Потому что Гёте. Есть авторы, которых и сильные, и слабые стороны надо знать, тогда приходит понимание.
Вся из воспоминаний.
«Я никогда не встречала людей с более тонким слухом, чем главный императорский казначей Масамицу. Право, он мог бы расслышать, как падает на пол ресничка комара». (Сёнагон Сэй. Записки у изголовья. Спб. 1999. С. 248.)
Под «ресничкой комара» Сэй Сёнагон, по-видимому, имела в виду волосок усика; всего же вероятней, была недостаточно осведомлена о строении комаров.
«Эскиз» похоже на «кис-кис».
Прикасаясь к женщине, мужчина набирается сил.
Возраст опытности.
От случайностей прошлого к случайностям будущего.
Как иголка попала в стог сена — отдельная история.
Криво не косо, сойдёт.
Когда Данте в начале XXVI главы «Новой жизни» пишет: «Благороднейшая донна, о которой здесь повествовалось, снискала себе такое благоволение у народа, что, когда она проходила по улице, люди сбегались, чтобы увидеть её...» — это не гипербола, а стремление выдать желаемое за действительное, художественная фантазия, цель которой представить Беатриче не как объект частного мужского внимания, а как явление глобального масштаба. Глобализм этот будет разворачиваться от «Новой жизни» к «Божественной комедии», где Беатриче займёт одно из почётнейших мест в Мироздании.
В той же XXVI главе Данте отвергнет сомнения в истинности рассказа: «...многие, которые испытали это, смогли бы служить мне в том свидетелями перед всяким, кто не поверит этому».
Я этому не верю. Но Данте понимаю вполне.
Не знаю, кто ещё наплодил столько банальностей, как Уайльд.
«Мудрость в выжимках».
«Избирательное сродство» (термин Гёте) шире термина «совместимость». Совместимость — возможность сосуществования, но без взаимопритяжения душ.
Полная никомуненужность.
Может, и хорошо, что я не помню, всего, что понял и пережил, иначе весь этот груз пришлось бы таскать в себе. Он просто раздавил бы меня.
«Я сплела себе веночек:
Тут цветочек, там цветочек». (н. м.)
«Растения — непосредственный язык почвы. Каждый новый листок, каждый своеобразный цветок являет какую-нибудь тайну, пробивающуюся наружу...» (Новалис, «Гейнрих фон Офтердинген».)
Таблица Менделеева — это ещё не всё.
«В конце концов, это всего лишь орфография». (Бел Кауфман, «Вверх по лестнице, ведущей вниз».)
Смотрят — как на акробата в цирке: восхищаясь, но не желая ничего перенять.
Попробуй придумать синоним для рая. А придумывать не надо, он есть:
«ОВЦЕГРА'Д, а, м. О комплексе для промышленного разведения овец (см. овцекомплекс).
В колхозе построен откормочный комплекс на 30 тысяч голов. В него входят крытые огороженные площадки, на каждой из которых размещается по 600 животных, добротные кошары, асфальтированные проезды, применяется механизированная раздача кормов, которые готовятся в специальном. цехе. Подобные «овцеграды» есть и в других хозяйствах района. [Правда 1 дек. 1975].
Головацкий сразу же оценил перспективу промышленного откорма овец. Овцеград — так не без оснований называют теперь колхозники комплекс на окраине села. Здесь асфальтированные проезды. Помещения сложены из кирпича, покрыты шифером. [Правда 13 февр, 1976]».
(Новые слова и значения. Словарь-справочник по материалам прессы и литературы 70-х годов. М., 1984. С. 442.)
Школа инакомыслия.
С нами можно связаться, но лучше не связываться.
Эмоциональный проект «Образование».
Идиллия, пародирующая всякое разумное жизнеустройство.
«Отчужденность, возникшая между ними, исчезла, и они вдруг снова почувствовали себя близкими друг другу.
— Ты веришь в пресуществление хлеба и вина в тело и кровь Христовы? — спросил Крэнли.
— Нет, — сказал Стивен.
— Не веришь, значит?
— И да и нет.
— Даже у многих верующих людей бывают сомнения, однако они или преодолевают их, или просто не считаются с ними, — сказал Крэнли. — Может, твои сомнения слишком сильны?
— Я не хочу их преодолевать, — возразил Стивен.
Крэнли, на минуту смутившись, вынул из кармана фигу и собирался уже сунуть её в рот, но Стивен остановил его:
— Послушай, ты не сможешь продолжать со мной этот разговор с набитым ртом.
Крэнли осмотрел фигу при свете фонаря, под которым они остановились, понюхал, приложив к каждой ноздре по отдельности, откусил маленький кусочек, выплюнул его и наконец швырнул фигу в канаву.
— Иди от меня, проклятая, в огонь вечный, — провозгласил он ей вслед.
Он снова взял Стивена под руку». (Джеймс Джойс, «Портрет художника в юности».)
«Стоянка 10 минут. С каждой минутой товар дешевеет. За минуту до отправления тачка арбузов стоит столько, сколько поначалу стоил один арбуз». (А. К.)
Горький, проповедующий коллективные формы творчества на Первом съезде писателей.
В «Мыслях мудрых людей» Толстой часто цитирует Марка Аврелия. Пережёвывая тривиальности, оба пишут о смерти: по форме изложения для читателей, в сущности — успокаивая себя.
Если бы я не шутил, я бы занудствовал. Уж лучше шутить.
Признаю все долги, кроме священных.
Потерял. А когда нашёл, стало ясно, что можно было и не искать.
Софокл! Эсхил! Эврипид!..
«Избирательное сродство» Гёте. Какой-то мексиканский сериал.
Прогулка за сметаной.
С правильностью у меня проблемы.
Житие сказочника. Евгений Шварц. М. 1991. Из письма актрисе ленинградского ТЮЗа Вере Зандберг (июль 1927 г.): «Тень от ваших ресниц (это, кажется, из «Разбойников») — тень от ваших ресниц легла на весь мир». Что у Шиллера позаимствовал, это нормально, ненормально, если бы не сослался. Но что-то не припомню я такого у Шиллера. Заглянул в комментарий — ни слова. Перелистал «Разбойников», «Коварство и любовь» — нет там такого. Может, это вообще не Шиллер? Может, мистификация? Сам придумал, а Шиллеру приписал. Такое бывает. Но почему комментировать должен я? Чем занимались составители, авторы предисловия и комментаторы Евгений Михайлович Биневич и Людмила Владимировна Поликовская? Такого отношения к работе я не понимаю.
Сдаётся, что тень от ресниц — изобретение Шварца, но, чьё бы ни было, — космически красиво. И никаких преувеличений.
У нас на рынке можно даже памятник заказать.
Не знаю, где и когда впервые появились «живые картины», повторяющие сюжеты классических полотен, но во времена Гёте они определённо были, сужу по роману «Избирательное родство», герои которого оживили «Слепого Велизария» Лючиано Борзони, «Агасфера и Эсфирь» Пуссена и несколько других картин.
До вечернего выпуска.
Если б О. так же умела думать, как умеет не думать.
Прибранность к рукам.
Протёр очки и перечитал письмо.
Близкие люди, по определению, если не рядом, то неподалёку.
Скучающая мысль.
И всё-таки я не кругом виноват. 5-6° как вину не воспринимаю.
Мороз отступил, всё равно холодно. В комнате 21, в коридоре 15. Разные климатические пояса.
Перераспределение пыли.
Математика прямой линии.
О процессоре: двухядерный — как арахис.
Привыкнуть к одиночеству нельзя, его можно только принять.
Шарон Стоун (американская киноактриса): «Мужчины не выносят гремучей смеси красоты и ума».
Я бы вынес.
Надежда Тэффи о К.Бальмонте:
••• «Следующая встреча была уже во время войны в подвале «Бродячей собаки. Его приезд был настоящая сенсация. Как все радовались!
— Приехал! Приехал! — ликовала поэтесса Анна Ахматова, — Я видела его, я ему читала свои стихи, и он сказал, что до сих пор признавал только двух поэтесс — Сафо и Мирру Лохвицкую. Теперь он узнал третью — меня, Анну Ахматову.
Его ждали, готовились к встрече, и он пришёл. Он вошёл, высоко подняв лоб, словно нёс златой венец славы. Шея его была дважды обвернута чёрным, каким-то лермонтовским галстуком, какого никто не носит. Рысьи глаза, длинные, рыжеватые волосы. За ним его верная тень, его Елена, существо маленькое, худенькое, темноликое, живущее только крепким чаем и любовью к поэту.
Его встретили, его окружили, его усадили, ему читали стихи. Сейчас образовался истерический круг почитательниц — «жён-мироносиц».
— Хотите, я сейчас брошусь из окна? Хотите? Только скажите, и я сейчас же брошусь, — повторяла молниеносно влюбившаяся в него дама. Обезумев от любви к поэту, она забыла, что «Бродячая собака» находится в подвале, и из окна никак нельзя выброситься. Можно было бы только вылезти и то с трудом и без всякой опасности для жизни».
••• «Бальмонт был поэт. Всегда поэт. И поэтому о самых простых житейских мелочах говорил с поэтическим пафосом и поэтическими образами, Издателя, не заплатившего обещанного гонорара, он называл «убийцей лебедей». Деньги называл «звенящие возможности».
— Я слишком Бальмонт, чтобы мне отказывать в вине, — говорил он своей Елене.
Как-то, рассказывая, как кто-то рано к ним пришел, он сказал:
— Елена была ещё в своем ночном лике.
«Звенящих возможностей» было мало, поэтому ночной лик выразился в старенькой застиранной бумазейной кофтенке. И получилось смешно. Так шагал по палубе великолепный Альбатрос.
Но полюбившие его женщины подрезанных крыльев уже не видели. Им эти крылья казались всегда широко раскинутыми, и солнце благословенно сияет над ними. Как мог бы говорить он, чародей-поэт, простым пошлым языком?
И близкие тоже говорили с ним и о нём превыспренне. Елена никогда не называла его мужем. Она говорила «поэт».
Простая фраза — «Муж просит пить» на их языке произносилась, как «Поэт желает утоляться влагой».
Мироносицы старались по мере сил и возможностей выражаться так же. Можно себе представить, какой получался бедлам. Но всё это было искренне и называлось самой глубокой и восторженной любовью».
••• «В эмиграции Бальмонты поселились в маленькой меблированной квартире. Окно в столовой было всегда завешано толстой бурой портьерой, потому что поэт разбил стекло. Вставить новое стекло не имело никакого смысла — оно легко могло снова разбиться. Потому в комнате было всегда темно и холодно.
— Ужасная квартира, — говорили они. — Нет стекла и дует.
В «ужасной квартире» жила с ними их молоденькая дочка Мирра (названная так в память Мирры Лохвицкой, одной из трёх признаваемых поэтесс), существо очень оригинальное, часто удивлявшее своими странностями. Как-то в детстве разделась она голая и залезла под стол, и никакими уговорами нельзя было её оттуда вытащить. Родители решили, что это, вероятно, какая-то болезнь, и позвали доктора.
Доктор, внимательно посмотрев на Елену, спросил:
— Вы, очевидно, её мать?
— Да.
Ещё внимательнее на Бальмонта.
— А вы отец?
— М-м-м-да.
Доктор развел руками.
— Ну так чего же вы от неё хотите?»
(Н.Тэффи, «Бальмонт».)
«После мессы у настоятеля устраивается кофепитие, на него приглашены староста со своей женой-астматичкой и несколько членов кружка рукоделия Гронеса. Для Конрада и Пу накрыт отдельный детский стол с черносмородинным соком и булочками. Настоятель, приятно округлый, с белыми вставными зубами и сильными очками, склонившись к мальчикам, дает им разрешение покинуть церковное собрание.
— У меня экзема, — оповещает Конрад. — Экзема на руках и на голове, чешется постоянно, но хуже всего летом.
Конрад распахивает дверь в детскую и с требовательной миной смотрит на Пу: что теперь скажешь, а?
Комната переоборудована в часовню. Окна заклеены цветной шёлковой бумагой, в одном конце стоит алтарь, на нем семисвечник и раскрытая Библия. Над алтарем красуется цветная вырезка из какого-то христианского журнала, вставленная в позолоченную рамочку. Посреди комнаты расставлены в ряд несколько разномастных стульев. В углу присел маленький комнатный орган с нотами и сборниками псалмов. На стенах — обрамлённые иллюстрации на библейские сюжеты. Воняет карболкой и дохлыми мухами.
— Ну, как тебе? — вопрошает Конрад.
— Можно открыть окно? Жутко воняет.
— Нельзя, шёлковая бумага порвётся. Хочешь послушать проповедь или поиграем в похороны? У меня в гардеробной есть гроб.
Конрад открывает дверь в чуланчик со всевозможным хламом, там же стоит белый детский гробик с крышкой.
— Нет, спасибо, — вежливо говорит Пу. — Я не хочу играть ни в мессу, ни в похороны. Дело в том, что я не верю в Бога.
— Ты не веришь в Бога? Значит, ты идиот.
— Бог — дерьмо, он говённый Бог, если столько всего натворил. Это ты идиот.
— Это я-то идиот?
— У всех, кто верит в Бога, не хватает винтиков в голове — у тебя, у моего папаши и у всех остальных.
— Заткнись!
— Сам заткнись.
Конрад и Пу начинают пихаться, потом плеваться. Конрад бьет Пу в грудь. Пу отвечает затрещиной, сбивая повязку на голове противника. Дело доходит до рукопашной. Пу быстро соображает, что Конрад сильнее, и позволяет уложить себя. Но Конрад неудовлетворён. Сидя верхом на Пу, он брызжет слюной, не плюётся, а именно брызжет.
— Сдаюсь, — говорит Пу.
В Дуфнесе это знак того, что победитель выявлен, и враждебные действия прекращаются. В Гронесе это правило не действует. Конрад, по-прежнему сидя верхом на Пу, принимается выворачивать ему руку:
— Признайся, что веришь в Бога.
— Больно! — хнычет Пу. — Пусти меня. Пусти! Конрад не ослабляет хватки:
— Признайся, что веришь в Бога.
— Нет.
— Признавайся.
— Нет.
— Тогда я буду выкручивать тебе руку, пока не признаешься.
— Ой, ой, чёрт!
— Говори.
— Ай! Ладно, верю!
— Поклянись на кресте, что веришь в Бога.
— Клянусь на кресте, что я верю в Бога.
Конрад тут же встает и, поправив повязку, принимается бешено чесаться. Пу садится, у него из носа идет кровь, но не сильно, всего несколько капель.
— Кстати, то, что Бог существует, доказано научно, — наставительно говорит Конрад. — Один русский, по фамилии Эйнштейн, сказал, что разглядел божий лик в своих математических формулах. Съел?
Но Пу не удостаивает его ответом. Он предпочитает выказывать презрение к противнику высокомерным молчанием. Враги мрачно расходятся по разным углам». (Ингмар Бергман, «Воскресный ребенок».)
Письмо, больше похожее на завещание.
Письменная моя ипостась.
Художественные преувеличения.
За то, что я дочитал «Избирательное сродство», мне полагается шоколадка. Сегодня же пойду и куплю. Такой белиберды я даже не припомню. Может, и попадалось, но по первым страницам всё было ясно, и чтение отменялось. Это надо ж такого нагородить! В художественном смысле ноль... ниже ноля. Сам Гёте считал, что для полноты понимания роман надо перечитывать «до трёх раз», посмотрел бы я на таких... Почему дочитал? Потому что Гёте. Есть авторы, которых и сильные, и слабые стороны надо знать, тогда только приходит понимание.
Я не ищу приключений, это они ищут меня.
Немного викторианства.
Писать надо так, чтоб возникло тяготение читающего к пишущему.
Из письма Аннхен Амандусу: «В нынешнем году салат латук уродился чрезвычайно, а карликовая фасоль прекрасно всходит, но моего таксика, малютку Фельдмана, большой гусак вчера коварно ущипнул за ногу». (Э. Т. А. Гофман, «Королевская невеста: сказка, написанная с натуры».)
Доктор: И когда это с вами случилось?
Больной: А вот как «Зенит» с «Крылышками» играл. В тот самый день.
Специально для этого случая придумано несколько неприличных слов.
Собрать всех богов, зарыть в одну яму, а сверху хлорки побольше, чтоб зараза обратно не потекла.
Литот, по сравнению с гиперболами, кот наплакал. Никогда не думал, что коты плачут литотами.
Ей во всём хорошо, а безо всего ещё лучше.
1. «Никто не входил бы с очками на носу в тесный дружеский кружок, если бы знал, что у нас, женщин, тотчас пропадает охота смотреть на него и разговаривать с ним». (И.В.Гёте, «Избирательное сродство».)
2. «В поведении денди большую роль играли очки — деталь, унаследованная от щеголей предшествующей эпохи. Еще в XVIII веке очки приобрели характер модной детали туалета. Взгляд через очки приравнивался разглядыванию чужого лица в упор, то есть дерзкому жесту. Приличия XVIII века в России запрещали младшим по возрасту или чину смотреть через очки на старших: это воспринималось как наглость. Дельвиг вспоминал, что в Лицее запрещали носить очки и что поэтому ему все женщины казались красавицами, иронически добавляя, что, окончив Лицей и приобретя очки, он был сильно разочарован». (Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994. С. 129.)
Полотенце с водоотталкивающими свойствами.
От мысли к мысли.
«Вы слушаете «Радио-джаз». «Радио-джаз» и «Радио-классик» — две грани одного бриллианта».
Если бы авторы слогана мысленно представили себе бриллиант, то поняли бы, что у бриллианта должна быть по крайней мере ещё одна грань (треугольная пирамида), не вписывающаяся в задуманный образ. А если учесть, что в ювелирной промышленности такой огранки не существует, то слоган надо признать вовсе неубедительным.
Никогда никому не сообщай о своих планах. Даже самому себе.
Передислокация пыли.
Чтобы простудиться, пьют холодное молоко, чтобы вылечиться — горячее.
Жара. Обложиться кусочками льда и лежать.