И. Вольская Вмире книг Тургенева Москва,2008 г Аннотация Великие писатели всегда воплощали в книгах
| Вид материала | Книга |
- И. Вольская Вмире книг Толстого Москва,2008 г Аннотация Великие писатели всегда воплощали, 3107.25kb.
- Урок по литературному чтению в 3 классе Гринько О. И. Тема урока «Обобщающий урок, 51.42kb.
- Патриотическое воспитание младших школьников на уроках английского языка, 119.99kb.
- И. Вольская Начало Москва 2010 г. Содержание, 2811.01kb.
- Здравствуйте, мсье флобер, 39.46kb.
- Механизм воздействия инфразвука на вариации магнитного поля земли, 48.07kb.
- Для меня большая честь писать предисловие к сборнику «100 запрещенных книг: цензурные, 3478.49kb.
- АРима ббк 86,42 удк 21 а 81 сотвори благодать, 11621.4kb.
- Можно ли наказывать детей вопрос о строгости воспитания всегда волновал родителей., 26.55kb.
- Указатель книг и статей «Вмире экономики», 339.03kb.
— Дитя, — проговорила Елена...
— Художник, — промолвил с тихой улыбкой Берсенев.
Они шли по саду, продолжая начатый разговор, и в глазах Берсенева светилось тихое умиление, а душа Елены раскрывалась и что-то «нежное, справедливое, хорошее не то вливалось в ее сердце, не то вырастало в нем».
Каждый вечер Елена минут 15 сидела у окна и «отдавала себе отчет в протекшем дне». Ей было 20 лет. Высокая, бледная и смуглая, с большими серыми глазами. Длинная темно-русая коса. Во всем облике что-то нервическое, порывистое и торопливое. Слабость возмущала ее, глупость сердила, и она никогда не прощала лжи.
Она жаждала деятельности, деятельного добра. Помогала бедным, голодным, больным. В детстве, познакомившись с нищей девочкой Катей, тайком ходила к ней на свидание в сад, приносила подарки. Потом Катя умерла, и Елена очень горевала.
Годы шли, в бездействии протекала молодость. Дома никто ее не стеснял, но душа «билась, как птица в клетке». Иногда в ней закипало что-то «сильное, безымянное», потом «гроза проходила, опускались усталые, не взлетевшие крылья...».
В тот вечер она дольше обычного не отходила от окна — вспоминала свой разговор с Берсеневым, а потом задумалась, «но уже не о нем». Она глядела через открытое окно «в ночь», на темное, низко нависшее небо; потом встала и, неожиданно для себя, протянула к небу руки, опустилась на колени перед своей постелью, прижалась лицом к подушке и «заплакала какими-то странными, недоумевающими, но жгучими слезами».
3
Деревенька, где жил Берсенев, состояла из десятка небольших дач. На другой день он отправился на извозчике в Москву; были кое-какие дела и заодно пришла мысль пригласить Инсарова к себе на дачу.
Инсаров снимал бедную, почти пустую комнату. Молодой человек лет 25-ти, худощавый, с впалой грудью, в стареньком, но опрятном сюртучке. Черты лица резкие, нос «с горбиной», иссиня-черные прямые волосы, пристальный взгляд.
— Зачем вы с прежней вашей квартиры съехали? — спрашивал его Берсенев.
— Эта дешевле; к университету ближе.
От приглашения на дачу он отказался, поскольку средства его не позволяли держать две квартиры. Никто, собственно, не имел в виду брать с него плату. Берсенев снимал возле Кунцева домик, где имелась лишняя комната.
— Вам от этого никаких лишних расходов бы не было, — объяснил Берсенев. Но Инсаров промолчал. Узнав, что в домике 5 комнат и плата за все — сто рублей серебром, он согласился наконец, но при условии, что будет сам платить за свою комнату.
— 20 рублей дать я в силах...
— Но, право же, мне совестно, — сопротивлялся Берсенев.
— Иначе нельзя, Андрей Петрович.
— Ну как хотите; только какой же вы упрямый!
Итак, в дачном Кунцеве скоро появится новый персонаж. Какую роль он сыграет, как сложится его отношения с остальными?
А теперь мы в тот же день возвращаемся в Кунцево, в гостиную Стаховых, где опять встретились Елена и Берсенев. Молодой ученый снова упомянул об отце, который так его напутствовал перед смертью: «Передаю тебе светоч, я держал его, покамест мог, не выпускай и ты сей светоч до конца». (Немного напыщенно, с пафосом, избитыми фразами — но искренно, душевно.)
Потом разговор перешел к университету.
— Скажите, — спросила Елена, — между вашими товарищами были замечательные люди?
Оказалось, замечательных людей не было.
— Впрочем, — продолжал Берсенев, — я должен оговориться. Я знаю одного студента, — правда он не моего курса, — это действительно замечательный человек.
— Как его зовут? — с живостью спросила Елена.
— Инсаров, Дмитрий Никанорович. Он болгар.
Необыкновенная судьба. 18 лет назад его мать похитил и убил некий турок. Отец был зажиточным купцом, хотел отомстить, но только ранил убийцу кинжалом. Отца расстреляли без суда. Восьмилетний сирота жил в Киеве у родственников, а в 20 лет вернулся в Болгарию, подвергаясь опасности, поскольку турецкое правительство его преследовало. В 1850-м году приехал в Россию. «У него одна мысль: освобождение его родины».
Вскоре Инсаров появился в доме Стаховых.
4
Возникновению любви здесь веришь. Каждый приход Инсарова, каждый разговор с ним этому постепенно способствовали.
Вдруг однажды Берсенев рассказал Елене, что Инсаров исчез: «Третьего дня вечером» ушел куда-то, и с тех пор его нет». Потом оказалось: его позвали «разобрать одну незначительную ссору» между соотечественниками, которую ему затем удалось уладить.
— И вы для таких пустяков за 60 верст ездили? Три дня потеряли? — удивлялась Елена. Инсаров ответил: — Наше время нам не принадлежит.
— Кому же?
— А всем, кому в нас нужда.
Елена всегда стремилась помочь страдающим. Борец за освобождение порабощенной Болгарии встретил восхищенное сочувствие. Да и личный героизм Инсарова...
Как-то Анна Васильевна, мать Елены, вздумала совершить увеселительную прогулку в Царицыно вместе с гостями и домочадцами. Николай Артемьевич ехать не пожелал, будучи в кислом и «фрондерском» расположении духа (на почве ссоры с приятельницей, Августиной Христиановной): «Пусть мне сперва докажут, что на одном пункте земного шара может быть веселее, чем на другом пункте, тогда я поеду. Это ему никто, разумеется, доказать не мог...»
Вместо него в качестве «солидного кавалера» поехал его троюродный дядя Увар Иванович, отставной корнет лет 60-ти, гостивший у Стаховых. «...Человек тучный до неподвижности, с сонливыми желтыми глазками и бесцветными толстыми губами на желтом пухлом лице. Он с самой отставки постоянно жил в Москве процентами с небольшого капитала, оставленного ему женой из купчих. Он ничего не делал и навряд ли думал...» А вот еще про внешность этого персонажа, его некоторые повадки и главное, про его интеллект: «Увар Иванович носил просторный сюртук табачного цвета и белый платок на шее, ел часто и много, и только в затруднительных случаях, т. е. всякий раз, когда ему приходилось выразить какое-либо мнение, судорожно двигал пальцами правой руки по воздуху... с трудом приговаривая: «Надо бы... как-нибудь, того...»
5
Экипажи подкатили к развалинам Царицынского замка, все общество двинулось в сад. Елена и Зоя с Инсаровым, Анна Васильевна под руку с Уваром Ивановичем, замыкали шествие Шубин с Берсеневым. Катались на лодке, любовались «зрелищем Царицынских прудов», за которыми темнели сплошные леса. Кучер с лакеем и горничной, расстелив скатерть, подали обед на траве под старыми липами.
Часы летели; приближался вечер. Все встали, устремились к экипажам. По дороге остановились полюбоваться Царицыном.
«Везде горели яркие, предвечерние краски; небо рдело, листья переливчато блистали, возмущенные поднявшимся ветерком; растопленным золотом струились отдаленные воды; резко отделялись от темной зелени деревьев красноватые башенки и беседки, кое-где разбросанные по саду».
Но тут случилось неприятное происшествие. На дорожку выскочила пьяная компания, загулявшие немцы, и один из них «огромного росту, с бычачьей шеей и бычачьими воспаленными глазами» стал требовать, чтобы его поцеловала Елена или Зоя.
Шубин, как всегда шутливо, пытался угомонить пьяного, но тот отстранил его мощной рукой, «как ветку с дороги». Но вышел Инсаров. Короткие пререкания, разъяренный немец «поднял руки и подался вперед», и вдруг он, «прежде чем дамы успели вскрикнуть, прежде чем кто-нибудь мог понять, каким образом это сделалось», «бухнулся в пруд и тотчас же исчез под заклубившейся водой». Потом появилась его голова, пускавшая пузыри.
— Он утонет, спасите его, спасите! — закричала Анна Васильевна Инсарову, «который стоял на берегу, расставив ноги и глубоко дыша.
— Выплывет, — проговорил он с презрительной и безжалостной небрежностью.
— Пойдемте...
— А... а... о... о... — раздался в это мгновение вопль несчастного немца, успевшего ухватиться за прибрежный тростник».
Новый великолепный пейзаж... Мчатся вдоль нив экипажи... Вот уже Москва, «под колесами застучали камни».
6
И, наконец, нас знакомят с отрывками
из дневника Елены. А здесь приведены отрывки из отрывков. Бегло просмотрим дневник прелестной девушки из московской дворянской семьи XIX века.
«Июня...
Отчего я с завистью гляжу на пролетающих птиц? Кажется, полетела бы с ними, полетела — куда, не знаю, только далеко, далеко...
...Я все еще робею с господином Инсаровым. Не знаю, отчего; я, кажется, не молоденькая, а он такой простой и добрый. Иногда у него очень серьезное лицо. Ему, должно быть, не до нас».
...О, если бы кто-нибудь мне сказал: вот что ты должна делать! Быть доброю — этого мало; делать добро... да; это главное в жизни. Но как делать добро?
...Я сегодня подала грош одной нищей, а она мне говорит: отчего ты такая печальная? А я и не подозревала, что у меня печальный вид. Я думала, это оттого происходит, что я одна, все одна, со всем моим добром, со всем моим злом. Некому протянуть руку.
К чему молодость, к чему я живу, зачем у меня душа, зачем все это?
...Инсаров, господин Инсаров, — я, право, не знаю, как писать, — продолжает занимать меня. — Мне хочется знать, что у него там в душе?
...Я давно не чувствовала такого внутреннего спокойствия. Так тихо во мне, так тихо. И записывать нечего. Я его часто вижу, вот и все. Что еще записывать?
Ему приятно к нам ходить, я это вижу. Но отчего? Что он нашел во мне? Правда, у нас вкусы похожи: и он и я, мы оба стихов не любим, оба не знаем толка в художестве. Но насколько он лучше меня! Он спокоен, а я в вечной тревоге; у него есть дорога, есть цель — а я, куда я иду?
...А ведь странно, однако, что я до сих пор, до 20-ти лет, никого не любила! Мне кажется, что у Д. (буду называть его Д., мне нравится это имя: Дмитрий) оттого так ясно на душе, что он весь отдался своему делу, своей мечте.
...Долго не забуду я вчерашней поездки. Какие странные, новые, страшные впечатления! Когда он взял этого великана и швырнул его, как мячик, в воду, я не испугалась... но он меня испугал. И потом — какое лицо. Зловещее, почти жестокое! Или, может быть, иначе нельзя? Нельзя быть мужчиной, бойцом и остаться кротким и мягким? Жизнь дело грубое, сказал он мне недавно.
Я имела с ним большой разговор, который мне открыл многое. Он мне рассказал свои планы (кстати, я теперь знаю, отчего у него рана на шее. Боже мой! когда я подумаю, что он уже был приговорен к смерти, что он едва спасся, что его изранили...
...Я не спала ночь, голова болит. К чему писать? Он сегодня ушел так скоро, а мне хотелось поговорить с ним... Он как будто избегает меня. Да, он меня избегает...
...Слово найдено, свет озарил меня! Боже! сжалься надо мною... Я влюблена!»
А Инсаров решил уехать в Москву. И Елена и Берсенев поняли: виновата любовь. Берсенев рассказал, как однажды встретился с Инсаровым в доме родственника, отца хорошенькой дочки. Полагая, что Инсаров к ней неравнодушен, Берсенев ему об этом сказал, но тот в ответ рассмеялся: сердце его не пострадало, иначе он бы немедленно уехал. «Я болгар и мне русской любви не нужно...»
Инсаров явился на следующий день, а больше не приходил.
— Неужели я навсегда с ним рассталась?
Метания, терзания.
Потом она вышла из дома и пошла по дороге, ведущей к дому Берсенева. Для благовоспитанной девицы ее круга это был поступок страшно рискованный.
7
«Она ничего не боялась, она ничего не соображала; она хотела еще раз увидеться с Инсаровым. Она шла, не замечая, что солнце давно скрылось, заслоненное тяжелыми черными тучами, что ветер порывисто шумел в деревьях...» Пошел дождь, молния сверкнула, гром ударил. К счастью, поблизости была ветхая часовенка, укрывшая ее от грозы. Вскоре туда вошла старушка-нищая. Елена денег с собой не взяла, подарила ей свой платок.
«Да никак я уже тебя видела. Никак ты мне Христову милостыню подавала?» И Елена ее узнала.
«Хошь, унесу с твоим платочком все твое горе? Унесу и полно. Вишь, дождик реденький пошел; ты-то подожди еще, а я пойду. Меня ему не впервой мочить. Помни же, голубка; была печаль, сплыла печаль, и помину ей нет. Господи, помилуй!»
Дождик уменьшился, уже и «солнце заиграло на мгновение». Елена тоже собиралась уходить и вдруг увидела Инсарова. Спешит домой? Он уже проходил мимо...
— Дмитрий Николаевич!» — проговорила она наконец.
— Вы! вы здесь! — воскликнул он. Она отступила молча в часовню. Инсаров последовал за Еленой.
— Вы здесь? — повторил он.
Она продолжала молчать и только глядела на него каким-то долгим, мягким взглядом. Он опустил глаза.
Да, для сегодняшнего читателя, быть может — все это долго, нудно. Как сказал девушке один молодой человек, жаждавший на ней жениться, чтобы (во времена «застоя») прописаться в Москве: «К чему разыгрывать эту длинную и скучную любовь!» Не обедняют ли себя нынешние торопливые прагматики? Дело в том, что персонажей вроде Елены Стаховой можно еще и «возлюбить» — искренно, с восхищением и сочувствием. Ведь главная цель человечества — достигнуть такого уровня, чтобы можно было всем друг друга «возлюбить», как учил Христос. Вот тогда бы люди перестали воевать, делать подлости, лгать и прочее. У всех жизнь стала бы светлей. Почти все страдания оттого, что люди еще не достигли такого нравственного уровня — в подавляющем большинстве. Лишь единицы могли себе иногда позволить устремиться за светлой мечтой. Главным образом беззаботные, богатые (отнюдь не в первом поколении), выросшие, как Елена, в тепличных условиях, не ведавшие опасностей. Да еще герои, искренно и притом бескорыстно посвятившие жизнь высокой цели.
— Вы, стало быть, хотели уехать, не простившись с нами?
— Да, — сурово и глухо промолвил Инсаров.
— Как? После нашего знакомства, после этих разговоров, после всего... Стало быть, если б я вас здесь не встретила случайно... так бы вы и уехали, ...и вам бы не было жаль?
Инсаров отвернулся.
— Елена Николаевна, пожалуйста, не говорите так. Мне и без того невесело. Поверьте, мое решение мне стоило больших усилий. Если б вы знали...
— ...Но разве так расстаются друзья? Ведь мы друзья с вами, не правда ли?
— Нет, — сказал Инсаров.
— Как?.. — промолвила Елена. Щеки ее покрылись легким румянцем.
— Я именно оттого и уезжаю, что мы не друзья. Не заставляйте меня сказать то, что я не хочу сказать, что я не скажу.
— Вы прежде были со мной откровенны, — с легким упреком произнесла Елена. — Помните?
— Тогда я мог быть откровенным, тогда мне скрывать было нечего; а теперь...
— А теперь? — спросила Елена.
— А теперь... А теперь я должен удалиться. Прощайте...
— Погодите еще немножко, — сказала Елена. — Вы как будто боитесь меня. А я храбрее вас... Я могу вам сказать... хотите?.. отчего вы меня здесь застали? Знаете ли, куда я шла?
Инсаров с изумлением посмотрел на Елену.
— Я шла к вам.
— Ко мне?
Елена закрыла лицо.
— Вы хотели заставить меня сказать, что я вас люблю, — прошептала она, — вот... я сказала.
— Елена! — вскрикнул Инсаров.
Она приняла руки, взглянула на него и упала к нему на грудь.
Он крепко обнял ее и молчал. Ему не нужно было говорить ей, что он ее любит. Из одного его восклицания, их этого мгновенного преобразования всего человека, из того, как поднималась и опускалась эта грудь, к которой она так доверчиво прильнула, как прикасались концы его пальцев к ее волосам, Елена могла понять, что она любима. Он молчал, и ей не нужно было слов... Тишина блаженства, тишина невозмутимой пристани, достигнутой цели, та небесная тишина, которая и самой смерти придает и смысл и красоту, наполнила ее всю своею божественной волной».
Вот еще кусочек диалога:
— Так ты пойдешь за мною всюду?..
— Всюду, на край земли. Где ты будешь, там я буду.
— И ты себя не обманываешь, ты знаешь, что родители твои никогда не согласятся на наш брак?
— Я себя не обманываю; я это знаю.
— Ты знаешь, что я беден, почти нищий?
— Знаю.
— Что я не русский, что мне не суждено жить в России, что тебе придется разорвать все твои связи с отечеством, с родными?
— Знаю, знаю.
— Ты знаешь также, что я посвятил себя делу трудному, неблагодарному, что мне... что нам придется подвергаться не одним опасностям, но и лишениям, унижению, быть может?
— Знаю, все знаю... Я тебя люблю.
— Что ты должна будешь отстать от всех твоих привычек, что там, одна, между чужими, ты, может быть, принуждена будешь работать...
Она положила ему руку на губы.
— Я люблю тебя, мой милый.
8
И о, ужас! Прибыл отец Елены из Москвы с твердым намерением выдать ее замуж.
«Пора ей, наконец, ступить твердою стопою на стезю... Пора ей покинуть свои туманы...»
Есть прекрасный жених: господин Курнатовский. Правовед, манеры прекрасные, 33 года, коллежский советник. «Это не какой-нибудь черногорец».
В тот же день жених явился: человек благообразной наружности, просто и изящно одетый.
«В нем есть что-то железное... И тупое и пустое в то же время — и честное; говорят, он точно очень честен», — писала на следующий день Елена Инсарову. — «Ты у меня тоже железный, да не так, как этот».
Письмо было длинное. В нем еще, в частности, говорилось: «Со мной он был очень вежлив; но мне все казалось, что со мной беседует очень, очень снисходительный начальник. Когда он хочет похвалить кого, он говорит, что у такого-то есть правила — это его любимое слово. Он должен быть самоуверен, трудолюбив, способен к самопожертвованию (ты видишь: я беспристрастна), то есть к пожертвованию своих выгод, но он большой деспот. Беда попасться ему в руки!
За столом заговорили о взятках...
— Я понимаю, — сказал он, — что во многих случаях берущий взятку не виноват; он иначе поступить не мог. А все-таки, если он попался, должно его раздавить.
Я вскрикнула.
— Раздавить невиноватого!
— Да, ради принципа».
Курнатовскому Елена понравилась. «Папенька в восторге», — сообщала она в письме Инсарову. — «О мой милый! Я тебе так подробно описала этого господина для того, чтобы заглушить мою тоску. Я не живу без тебя, я беспрестанно тебя вижу, слышу...»
Недели через три семейство переселилось с дачи в Москву в свой большой деревянный дом возле Пречистенки. Это был «дом с колоннами, белыми лирами и венками над каждым окном, с мезонином, службами, палисадником, огромным зеленым двором, колодцем на дворе и собачьей конуркой возле колодца».
С Инсаровым Елена виделась всего раз украдкой в рощице над Москвой-рекой, они едва успели сказать друг другу несколько слов.
Инсаров сидел в своей комнате, перечитывая полученные из Болгарии письма: назревала война, друзья звали его, он решил отправиться на родину.
Дверь вдруг быстро распахнулась — и в комнату вошла Елена.
— Так вот где ты живешь? Я тебя скоро нашла.
Каждый шаг, слово, каждое движение обоих переданы точно, естественно. Инсаров бросился к ней, обнял. «Он не мог говорить; радость его душила». Она села на маленький старенький диванчик, а он на пол у ее ног.
— На, сними с меня перчатки, — промолвила она неровным голосом. Ей становилось страшно.
Подробно описывается процедура снимания перчаток, тонкая и нежная кисть руки... Вот уже «губы их слились...».
«Наконец-то, — скажет насмешливо современный читатель, уверенный, что настал счастливый финал, так сказать, — хэппи-энд». «Диванчик старенький имеется. Да, кажется, и кровать...» Не тут-то было. «Она вырвалась, встала, шепнула: «Нет, нет», и быстро подошла к письменному столу. А там были письма из Болгарии.
— Не от соперницы?.. Да они и не по-русски, — прибавила она, перебирая тонкие листы.
Он объяснил, что это за письма.
— Ведь ты меня возьмешь с собой?
Подвергать ее опасности? «Не грешно ли, не безумно ли мне, мне, бездомному, одинокому, увлекать тебя с собою... И куда же!»
Но решимость ее — безоглядная, самоотверженная.
— Да хочешь ли, я теперь же, сейчас, сию минуту останусь у тебя, с тобой навсегда, и домой не вернусь, хочешь? Поедем сейчас, хочешь?
Но ее герой тоже человек самоотверженный. Он ее оберегает, не заботясь о себе.
— Нет, моя чистая девушка; нет, мое сокровище. Ты сегодня вернешься домой, но будь готова.
Ему надо еще все обдумать, нужны деньги, паспорт для нее...
И вот она выскользнула из комнаты. Он стоял перед затворившеюся дверью, прислушивался. «Дверь внизу на двор стукнула. Он подошел к дивану, сел и закрыл глаза рукой. С ним еще никогда ничего подобного не случалось. «Чем заслужил я такую любовь? — думал он. — Не сон ли это?»
9
Инсаров готовился к отъезду. Особенно много хлопот доставила проблема паспорта. Он целый час добирался к знакомому чиновнику и не застал его дома. Тогда ведь не было телефонов! Да что телефоны, электричества еще не было, по вечерам зажигали свечи. На обратном пути он «промок до костей, благодаря внезапно набежавшему ливню»; с головной болью, простуженный снова ходил, ездил. Увы, не было нынешних антибиотиков.
«Недуг завладел им. С страшною силой забились в нем жилы, знойно вспыхнула кровь, как птицы закружились мысли. Он впал в забытье. Как раздавленный, навзничь лежал он...»
Хозяин, испугавшись, что квартирант умрет, разыскал когда-то приходившего сюда Берсенева.
— Он опасен? — спросил Берсенев доктора, которого привез с собой.