И. Вольская Вмире книг Тургенева Москва,2008 г Аннотация Великие писатели всегда воплощали в книгах
| Вид материала | Книга |
- И. Вольская Вмире книг Толстого Москва,2008 г Аннотация Великие писатели всегда воплощали, 3107.25kb.
- Урок по литературному чтению в 3 классе Гринько О. И. Тема урока «Обобщающий урок, 51.42kb.
- Патриотическое воспитание младших школьников на уроках английского языка, 119.99kb.
- И. Вольская Начало Москва 2010 г. Содержание, 2811.01kb.
- Здравствуйте, мсье флобер, 39.46kb.
- Механизм воздействия инфразвука на вариации магнитного поля земли, 48.07kb.
- Для меня большая честь писать предисловие к сборнику «100 запрещенных книг: цензурные, 3478.49kb.
- АРима ббк 86,42 удк 21 а 81 сотвори благодать, 11621.4kb.
- Можно ли наказывать детей вопрос о строгости воспитания всегда волновал родителей., 26.55kb.
- Указатель книг и статей «Вмире экономики», 339.03kb.
Схватка произошла за вечерним чаем.
— Я не понимаю, как можно не признавать принципов, правил! — возмущался Павел Петрович. — В силу чего же вы действуете?
— Мы действует в силу того, что мы признаем полезным, — заявил Базаров. — В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем.
— Все?
— Все.
— Как? Не только искусство, поэзию... но и... страшно вымолвить...
— Все, — с невыразимым спокойствием повторил Базаров.
А что же при этом Аркадий? А он «даже покраснел от удовольствия».
Спор продолжался, и, наконец, Павел Петрович стал упрекать Базарова:
— Нет, вы не русский после всего, что вы сейчас сказали! Я вас за русского признать не могу, — на что Базаров отвечал с «надменною гордостию»: — Мой дед землю пахал. — Спросите любого из ваших же мужиков, в ком из нас — в вас или во мне — он скорее признает соотечественника. Вы и говорить-то с ним не умеете.
— А вы говорите с ним и презираете его в то же время.
В чем суть противостояния этих «отцов» и «детей»?
— ...за ними есть что-то, чего мы не имеем, какое-то преимущество над нами... — размышлял потом Николай Петрович. — Молодость? Нет: не одна только молодость. Не в том ли состоит это преимущество, что в них меньше следов барства, чем в нас?
5
Потом Аркадий с Базаровым отправились в губернский город. Как раз туда приехал родственник братьев Кирсановых, важный чиновник из Петербурга — ревизовать губернию. Он всем старался показать, что не принадлежит к числу отсталых бюрократов, но он был просто ловкий придворный и большой хитрец. «В делах толку не знал, ума не имел, а умел вести свои собственные дела: тут уж никто не мог его оседлать, а ведь это главное». Как известно, такие деятели были во все времена, и теперь, в начале XX века отнюдь не перевелись.
Этот родственник по социальному положению гораздо выше Кирсановых, но по нравственным качествам... Ни гордый Павел Петрович, ни добрый, деликатный Николай Петрович не стали бы так ловчить.
Аркадий его навестил. Потом они с Базаровым побывали у губернатора. «Нечего делать, — согласился наконец Базаров, которого пришлось долго уговаривать. — Приехали смотреть помещиков — давай их смотреть!»
Нам тоже дают возможность «смотреть». Тут интересные типы середины XIX века...
Например, г-н Ситников, сын богатого откупщика в «славянофильской венгерке» и «чересчур элегантных перчатках». Он давно знаком с Базаровым и даже обязан ему своим «перерождением».
«Поверите ли, — продолжал он, — что когда при мне Евгений Васильич в первый раз сказал, что не должно признавать авторитетов, я почувствовал такой восторг... словно прозрел!»
Он рвется познакомить своего идейного учителя с одной здешней дамой, которая «совершенно в состоянии» его понять. Дама эта, Евдоксия Кукшина, «передовая женщина», разъехалась с мужем, ни от кого не зависит.
— Хорошенькая она? — перебил Базаров.
— Нет... нет, этого нельзя сказать.
— Так для какого же дьявола вы нас к ней зовете?
— Ну, шутник, шутник... Она нам бутылку шампанского поставит.
В комнате Кукшиной «валялись по запыленным столам» бумаги, письма, «толстые нумера русских журналов, большею частью неразрезанные, везде белели разбросанные окурки папирос». Кукшина, дама не слишком привлекательная внешне, разговаривала на темы все больше «интеллектуальные», умничала.
«Вы, говорят, опять стали хвалить Жорж Санд... упрекала она Ситникова. — Как возможно сравнить ее с Эмерсоном!»
И далее все в том же духе.
О, вот они, предшественники будущих подражателей, «образованцев», интеллектуальных попугаев. Им так приятно блеснуть эрудицией в кругу «избранных». Базарова и даже сравнительно простодушного Аркадия они не проведут, но сами собой любуются и многих морочат.
— Всю систему воспитания надобно переменить, — разглагольствовала Кукшина. — Я об этом уже думала; наши женщины очень дурно воспитаны.
— Ничего вы с ними не сделаете, — подхватил Ситников. — Их следует презирать, и я их презираю.
При этом, провозглашая себя «либералом», он не подозревал, что «ему предстояло несколько месяцев спустя пресмыкаться перед своей женой потому только, что она была урожденная княжна Дурдомосова.
Побывали друзья и на балу у губернатора. Там Ситников познакомил Аркадия с Одинцовой, о которой упоминала Кукшина, жалуясь, что местные дамы «такие пустые»: «Никакой свободы воззрения, никакой ширины...»
«Аркадий... увидел женщину высокого роста в черном платье, остановившуюся в дверях залы. Она поразила его достоинством своей осанки. Обнаженные ее руки красиво лежали вдоль стройного стана; красиво падали с блестящих волос на покатые плечи легкие ветки фуксий; спокойно и умно, именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего белого лба, и губы улыбались едва заметною улыбкою. Какою-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица».
Портрет, достойный Третьяковской галереи!
6
«Посмотрим, к какому разряду млекопитающих принадлежит сия особа», — говорил на следующий день Аркадию Базаров, поднимаясь вместе с ним по лестнице гостиницы, в которой остановилась Одинцова. (Познакомившись с Аркадием на балу, она пригласила его в гости вместе с Базаровым.)
Пока длится беседа, нам сообщают торопливо биографию Одинцовой. Мать — из обедневшего княжеского рода, рано умершая. Отец — известный красавец, аферист, игрок, «прошумев лет 15 в Петербурге и в Москве», разорился, был вынужден поселиться в деревне и вскоре умер. Получила в Петербурге «блестящее воспитание», но совсем не была подготовлена к «глухому деревенскому житью», к заботам по хозяйству и по дому. Ей предстояло «увянуть в глуши», но случайно 20-летнюю сироту увидел некто Одинцов, богач лет под 50. Чудак, «пухлый, тяжелый и кислый», влюбился и «предложил ей руку». Согласилась она, видимо, от безвыходности, а он умер лет через 6 и, умирая, оставил ей все свое состояние. Увы, не о нормальном и счастливом устройстве общества все это свидетельствует. Лишь случайное стечение обстоятельств помогло встать на ноги.
Она теперь жила в роскошном имении, в город являлась редко, в основном по делам. Про нее рассказывали всякие небылицы, но она не обращала внимания: характер у нее был свободный и довольно решительный.
— Если вы, господа, не боитесь скуки, приезжайте ко мне в Никольское», — пригласила Одинцова. И друзья, определенно ею очарованные, не заставили себя долго ждать.
7
И вот они в роскошной усадьбе Анны Сергеевны. Лакеи в ливреях встретили их в передней, дворецкий в черном фраке проводил их по устланной коврами лестнице в приготовленную для них комнату.
— Анна Сергеевна просят вас пожаловать к ним через полчаса, — доложил дворецкий.
— Не будет ли от вас покамест никаких приказаний?
Через полчаса они пришли в гостиную, вслед за ними явилась Одинцова, потом и ее сестра Катя.
Тут, что ни персонаж, то зримая картина. «Девушка лет 18-ти, черноволосая и смуглая, с несколько круглым, но приятным лицом, с небольшими темными глазами. Она держала в руках корзину, наполненную цветами».
Если в обществе Кукшиной Базаров скучал и помалкивал, то Анна Сергеевна сумела его «разговорить». Она не умничала, не стремилась блеснуть, и даже в споре ей хотелось понять мнение собеседника. И ее не раздражала самоуверенность Базарова. Она способна была оценить его достоинства и даже отнестись терпеливо к его резким выходкам.
Речь, между прочим, зашла об умении узнавать и изучать людей. По мнению Базарова «художественный смысл» ни к чему, поскольку, во-первых, «существует жизненный опыт», а во-вторых, все люди друг на друга похожи; «у каждого из нас мозг, селезенка, сердце, легкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат... Люди что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березой...»
— Деревья в лесу, — повторила она. — Стало быть, по-вашему, нет разницы между глупым и умным человеком, между добрым и злым?
— Нет, есть: как между больным и здоровым. Легкие у чахоточного не в том положении, как у нас с вами, хоть устроены одинаково. Мы приблизительно знаем, отчего происходят телесные недуги; а нравственные болезни происходят от дурного воспитания, от всяких пустяков, которыми сызмала набивают людские головы, от безобразного состояния общества, одним словом. Исправьте общество, и болезней не будет».
Может быть, при всей категоричности, Базаров не так уж неправ. Если «сызмала набивать людские головы» тем, что требуется, то...
Мы до сих пор как следует не изучили, как организовать общество, чтобы люди меньше страдали и меньше зависели от недостатков друг друга. Какие-то плюсы были при Советской власти, какие-то сейчас (хотя бы возможность не стоять в магазине в очередях, а главное — возможность свободно выражать свои мысли). Но как организовать современное общество с учетом всего уже накопленного опыта — не додумались пока. Споры, борьба, взаимные обвинения...
— И вы полагаете, — промолвила Анна Сергеевна, — что когда общество исправится, уже не будет ни глупых, ни злых людей?
— По крайней мере при правильном устройстве общества совершенно будет равно, глуп ли человек или умен, зол или добр.
— Да, понимаю; у всех будет одна и та же селезенка.
— Именно так-с, сударыня.
Незаметно, привольно проходили дни. Чаепития, прогулки, беседы...
В далеком будущем появятся новые приемы изображения: «На плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от разбитого колеса — и лунная ночь готова», — напишет Чехов. «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды», — поведает (еще нескоро) Маяковский.
А тут... Расцвеченная массой ощущений, ассоциаций, изящная, окрыленная высоким смыслом свободно льется музыка художественной речи.
«Лампа тускло горела посреди потемневшей, благовонной, уединенной комнаты; сквозь изредка колыхавшуюся штору вливалась раздражительная свежесть ночи, слышалось ее таинственное шептание».
8
Одна современная девушка сказала недавно: «Теперь любовь начинается с постели». Между благовоспитанными героями Тургенева долгие разговоры, все более доверительные. День за днем, день за днем. И наконец...
«Ее глаза встретились с глазами Базарова, и она чуть-чуть покраснела. — Позади меня уже так много воспоминаний: жизнь в Петербурге, богатство, потом бедность, потом смерть отца, замужество, потом заграничная поездка, как следует... Воспоминаний много — длинная, длинная дорога, а цели нет... Мне и не хочется идти.
— Вы так разочарованы? — спросил Базаров.
— Нет, — промолвила с расстановкой Одинцова, — но я не удовлетворена. Кажется, если б я могла сильно привязаться к чему-нибудь...
— Вам хочется полюбить, — перебил Базаров, — а полюбить вы не можете: вот в чем ваше несчастие.
Одинцова принялась рассматривать рукава своей мантильи.
— Разве я не могу полюбить? — промолвила она.
— Едва ли! Только я напрасно назвал это несчастием. Напротив, тот скорее достоин сожаления, с кем эта штука случается.
— Случается что?
— Полюбить.
— А вы почем это знаете?
— Понаслышке, — сердито отвечал Базаров».
Но все эти встречи, уединенные беседы сделали свое дело. Вот еще один разговор, вернее, заключительный его кусочек.
— Я уверена, что ваша эта, как бы сказать, ваша напряженность, сдержанность исчезнет наконец.
— А вы заметили во мне сдержанность... как вы еще выразились... напряженность?
— Да.
Базаров встал и подошел к окну.
— И вы желали бы знать причину этой сдержанности, вы желали бы знать, что во мне происходит?
— Да, — повторила Одинцова с каким-то, ей еще непонятным, испугом.
— И вы не рассердитесь?
— Нет.
— Нет? — Базаров стоял к ней спиною. — Так знайте же что я люблю вас, глупо, безумно... Вот чего вы добились.
Одинцова протянула вперед обе руки, а Базаров уперся лбом в стекло окна. Он задыхался; все тело его, видимо, трепетало. Но это было не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания овладел им: это страсть в нем билась, сильная и тяжелая — страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей... Одинцовой стало и страшно и жалко его.
— Евгений Васильевич, — проговорила она, и невольная нежность зазвенела в ее голосе.
Он быстро обернулся, бросил на нее пожирающий взор — и, схватив ее обе руки, внезапно привлек ее к себе на грудь.
Она не тотчас освободилась из его объятий; но мгновение спустя она уже стояла далеко в углу и глядела оттуда на Базарова. Он рванулся к ней...
— Вы меня не поняли, — произнесла она с торопливым испугом. Казалось, шагни он еще раз, она бы вскрикнула... Базаров закусил губы и вышел».
Почему героиня «не может полюбить»? Не то что не может. Но богатство, независимость, комфорт, хорошо организованная, спокойная и размеренная жизнь... Не хотелось нарушить этот покой и порядок. Слишком трудные были у нее в прошлом обстоятельства: несмотря на полученное воспитание, аристократизм, — беспросветная, унизительная бедность, прозябание в глуши, никаких перспектив.
Надо еще учесть, что «покойного Одинцова она едва выносила» и, благодаря ему, «получила тайное отвращение ко всем мужчинам».
— Нет, — решила она наконец, — Бог знает, куда бы это повело, этим нельзя шутить, спокойствие все-таки лучше всего на свете.
Базаров после этого отправился навестить старичков родителей. Аркадий, все время проводивший с Катей, присоединился к нему.
9
И вот небольшая деревушка, где в домике под соломенной крышей живут родители Базарова. Отец, Василий Иваныч, отставной лекарь (в прошлом служивший в армии), держался с какой-то старомодной игривостью и при этом кстати и некстати употреблял иностранные слова.
Обожая сына, он старался как-то сдерживать проявления любви, а уж мать... Как она кинулась к сыну, «кругленькая, низенькая старушка в белом чепце и короткой пестрой кофточке. Она ахнула, пошатнулась и наверно бы упала, если бы Базаров не поддержал ее. Пухлые ее ручки мгновенно обвились вокруг его шеи, голова прижалась к его груди, и все замолкло. Только слышались ее прерывистые всхлипывания».
Мать Базарова Арина Власьевна «была очень набожна и чувствительна, верила во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны... Ей бы следовало жить лет за двести, в старомосковские времена».
Но как ни боготворили сына старики родители, ему было с ними скучно, хотя он, конечно, их по-своему любил. «Он враг всех излияний», — говорил потом Аркадию отец Базарова. Кстати, еще одна деталь, упомянутая мимоходом, но характерная: другой бы «тянул да тянул со своих родителей», а этот лишней копейки у них не взял.
— Он бескорыстный, честный человек, — заметил Аркадий.
Увы, очень скоро молодые люди уехали, Базаров отправился опять к Аркадию — лишь бы куда-нибудь удрать. «Лошади тронулись, и колокольчик зазвенел...» И вот уже пыль улеглась, и «глядеть вслед было незачем...» Тогда старик, в присутствии гостей храбрившийся, молодцевато махавший платком на крыльце, уронил голову на грудь и совсем поник: «Бросил, бросил нас... скучно ему стало с нами». Но Арина Власьевна, тихо плакавшая, сумела утешить в печали; сын «что сокол: захотел — прилетел, захотел — улетел... Только я останусь для тебя навек неизменно, как и ты для меня».
Друзья все же заехали было к Одинцовой, пришла вдруг такая фантазия. Но их там не ждали, и, почувствовав это, они поспешили объявить, что едут в Марьино. Одинцова приветствовала их с обычной для нее любезностью, пригласила приезжать еще...
Друзья сели в экипаж и на следующий день вечером прибыли в Марьино.
10
А между тем дела в Марьине шли плохо. (Книга написана в 1861 — в год отмены крепостного права.) Николай Петрович размежевался со своими крестьянами, но возня с наемными работниками... «Одни требовали расчета или прибавки, другие уходили, забравши задаток...» Управляющий обленился. «Посаженные на оброк мужики не платили денег в срок, крали лес... Не хватало рук для жатвы: соседний однодворец, с самым благообразным лицом, порядился доставить жнецов по 2 рубля с десятины и надул самым бессовестным образом; свои бабы заламывали цены неслыханные, а хлеб между тем осыпался...»
— Сил моих нет! — не раз с отчаянием восклицал Николай Петрович», — понимая (при всей своей кротости, высоких принципах и т. п.), что «без страха наказания ничего не поделаешь!»
— Спокойно, спокойно, — повторял по-французски Павел Петрович.
Павел Петрович не умел помочь, только призывал к спокойствию.
И Аркадий, конечно, понимал, что «преобразования необходимы», но понятия не имел, «как их исполнить, как приступить?»
Не знал этого и Базаров. «Все только болтать о наших язвах не стоит труда», — заявил он как-то во всеуслышание.
«Здесь барство дикое без чувства, без закона везде присвоило себе насильственной лозой и труд, и собственность, и время земледельца», — писал в свое время Пушкин. И вот новый этап истории русской деревни. Нелегкий по-своему.
Нет, крепостное право не слишком воспитало крестьян в духе «любви к ближнему». Тургенев, помещик, дворянин, достаточно знал эту жизнь, его свидетельство заслуживает доверия. Непривычными для всех оказались новые отношения.
В переходный период особенно трудно. «К довершению всего, мужики начали между собою ссориться: братья требовали раздела, жены их не могли ужиться в одном доме; внезапно закипала драка, и все вокруг поднималось на ноги как по команде, все сбегалось перед крылечком конторы, лезло к барину, часто с избитыми рожами, в пьяном виде...»
Рабство глубоко въелось в человеческую натуру и формальная отмена его не могла сразу привести к глубоким изменениям. Предстоял долгий путь страданий и обид; и медленного, почти незаметного совершенствования.
Базаров работал упорно и угрюмо. Микроскоп, лягушки, инфузории. Молодой естествоиспытатель, ученый. Хотелось делать дело, а не болтать впустую.
Может быть, неудача с Одинцовой толкнула его к доброй, доверчивой, глуповатой и прекрасной Фенечке. Да и одиночество сыграло свою роль.
Фенечке нравился Базаров; но и она ему нравилась. Застенчивая, наивная, она при нем себя чувствовала свободнее, чем обычно. Вдобавок, «Фенечка хорошела с каждым днем. Бывает эпоха в жизни молодых женщин, когда они вдруг начинают расцветать и распускаться, как летние розы; такая эпоха наступила и для Фенечки. Все к тому способствовало, даже июльский зной, который стоял тогда. Одетая в легкое белое платье, она сама казалась белее и легче...» Опять портрет для картинной галереи.
Однажды, рано утром возвращаясь с прогулки, Базаров случайно застал в густой и зеленой беседке Фенечку. Рядом лежала охапка еще мокрых от росы красных и белых роз. Поздоровавшись, он присел рядом, затеял шутливый, многозначительный разговор и как-то нечаянно, не удержав невольного порыва, «нагнулся и крепко поцеловал ее в раскрытые губы».
Очень точно переданы каждый жест, каждое слово.
Растерянная, беззащитная, наивная Фенечка и крепкий добрый молодец, не признающий авторитетов. «Она дрогнула, уперлась обеими руками в его грудь, но уперлась слабо, и он мог возобновить и продлить свой поцелуй».
И, о ужас! Час от часу не легче! Появился вдруг Павел Петрович, сказал «с какою-то злобною унылостью: «Вы здесь!», и тут же ушел. Увидев его, растерянная Фенечка «мгновенно отодвинулась на другой конец скамейки», затем тут же ушла. «Грешно вам, Евгений Васильич», — прошептала она уходя.
Через пару часов Павел Петрович явился в комнату к Базарову, извинился, что отрывает его от «ученых занятий...»
Окажись на месте Павла Петровича другой человек, не джентльмен и благородный рыцарь, возможно, все кончилось бы руганью, мордобитием. Но тут... Дуэль! (Он ничего не сказал брату, ни слова, но, видимо, хотел защитить его честь в лучших традициях дворянского сословия.)
На ходу обсудили условия поединка.
«Фу-ты, черт! Как красиво и как глупо!.. — воскликнул Базаров после ухода Павла Петровича. — А отказать было невозможно; ведь он меня, чего доброго, ударил бы, и тогда... (Базаров побледнел при одной этой мысли; вся его гордость так и поднялась на дыбы.) Тогда пришлось бы задушить его, как котенка».
11
В 4 часа утра Базаров отправился в рощу, вместо секунданта прихватив с собой слугу.
Какая была красота вокруг! Жить бы да жить! Но вот уже появился Павел Петрович с ящиком, в котором лежали пистолеты.
Зарядили пистолеты, отмерили шаги.
— Вы готовы? — спросил Павел Петрович.
— Совершенно.
— Можем сходиться.
Пуля резко «зыркнула» возле самого уха Базарова, и в то же мгновенье раздался выстрел. «Слышал, стало быть, ничего», — успело мелькнуть в его голове». Потом и он выстрелил. Павел Петрович был ранен в ногу и, тем не менее, сказал: «По условию каждый имеет еще по одному выстрелу».
— Ну извините, это до другого раза, — отвечал Базаров и обхватил Павла Петровича, который начинал бледнеть. — Теперь я уже не дуэлист, а доктор и прежде всего должен осмотреть вашу рану.
В общем, оба вели себя мужественно, благородно.
К ночи у раненого «сделался жар» и разболелась голова. Николаю Петровичу он уже объяснил, что сам вызвал Базарова на дуэль, что они поссорились «из-за политики». Потом начался легкий бред и, произнося в бреду несвязные слова, он, между прочим, упомянул в присутствии брата, что в Фенечке есть что-то общее с княгиней Р., «особенно в верхней части лица». «Я не потерплю, чтобы какой-нибудь наглец посмел коснуться...» Николай Петрович не подозревал, к кому относились эти слова.