Geum.ru

Вестник Гуманитарного Института. Вып. Владивосток: Издательство двгма, 2001. 204 с. Данный выпуск представляет собой "remake" доклад

Вид материалаДоклад

Содержание


ОДИНОЧЕСТВО Э. И. Киршбаум
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   ...   39
^

ОДИНОЧЕСТВО

Э. И. Киршбаум


СМЫСЛ ОДИНОЧЕСТВА

Каждый из нас, здесь и сейчас присутствующий, испытывал или испытывает состояние одиночества. Мне очень жаль того, кто не переживал сладости одиночества, его томлений, его мук, его открытий и прозрений. Но я завидую и тому, кто не испытывал страшных мук одиночества, бездны отчаяния и пустоты. Давайте еще раз вспомним строфу из Вячеслава Иванова, строфу, которая стала эпистолой, предваряющей наши конференции о смерти и любви и которая удивительнейшим образом перекликается с тематикой нынешней встречи:

“Покорность! Нам испить три чаши суждено:

Дано нам умереть, как нам любить дано;

Гонясь за призраком – я близким и далеким,

Дано нам быть в любви и смерти одиноким”.

Выдвину тезис, созвучный последней строке: тот, кто испытывал состояние одиночества, кто пребывал в нем, тот любил, тот знал, что такое любовь, или, по крайней мере, был готов к любви, был готов вступить на Родину Любви и потому был готов умереть, умереть для прошлого, раствориться в ином бытии, умереть для жизни новой.

Одинокий (скорее, одиночествующий, пребывающий в этом состоянии) – это человек, ищущий смысл своей жизни, своего существования, всегда, пусть смутно, но ощущающий, почти догадывающийся о том, что его существование человека не имеет или не стало иметь в самом себе собственного основания и цели. И чтобы основаться, выйти на смысл своего существования, ему следует, ему хочется выйти на нечто иное, на другого. И именно в этом отношении одиночествующий – это тоскующий по иному существованию, взыскующий другое существо, другое существование, другое бытие.

Как социальному существу, мне всегда хочется притулиться, пристроиться к другому существу. Социум – антитеза одиночеству. Другое – мне опора, другой – мое зеркало, другой – мое основание.

Но даже незрелая юность (а может быть, именно потому, что она незрела) чувствует, догадывается, что одиночество – это не просто тоска по такому же, по тождеству, но это и ностальгия по иному, другому. На уровне тела и души это желание эроса, любви мужчины к женщине, к существу, не только иначе устроенному, но и имеющему иную душу, иную ментальность. Одиночество – это пребывание в тоске, в тоске по совершенно иному, не такому, как я, нечеловеческому, сверхчеловеческому, это тоска по звездному небу, тоска явленного по неявленному, по тайне, это тоска природного по метафизическому; в конечном счете, это тоска этой жизни по вечной жизни, это тоска умирающего, но тоскующего по вознесению, воскресению. Одиночество – залог экзистенциальных состояний и прикосновений к метафизическому, залог готовности к вечной любви и вечной жизни, одиночество – начало трансцендирования.

В одиночестве человеку дается знак, послание: его humanitas не в нем самом и не в меньшем брате (природном, естественном, животном, социальном), не в другом человеке и даже не в человечестве. Любовь к другому человеку – это тренировка, это слабый отзвук моей любви к Богу. В этом смысле способность любить другого человека – это свидетельство моей способности любить Бога. В одиночестве человек прикасается к тому, что лежит за пределами известного, наличного, посюстороннего мира. По большому счету одиночество – это залог моего диалога с Богом, с Абсолютом, с Вечностью. Одиночествующий – на пути к Богу.

Сейчас мне хочется привести одну удивительную притчу, созданную Артуром Шницлером, писателем, у нас малоизвестным: “Как явиться мне человеку, спросила Бесконечность Господа Бога, чтобы тот не окаменел от страха?” Тогда Господь одел ее в голубое небо. “А я? – спросила Вечность, – как должна я открыться человеку, чтобы он не погрузился во мрак от ужаса?” Тогда Господь сказал: “Я подарю человеку мгновение, в которое он поймет тебя”. И он создал любовь”. Голубое небо и любовь – это может присутствовать и в моей обыденной жизни, это радости земной жизни, этой жизни. Но именно для одинокого они – намеки на вечность и бесконечность, они – подарок из другого мира, через них мое прикосновение к метафизическому, к Небесному Царству Любви.

Человек, открывающий свое бытие-здесь-и-сейчас как бытие-перед-смертью (как экзистенциальное существо), всегда одинок, потенциально одинок. Бытие, взламывающее узкие, посюсторонние рамки бытия-здесь-и-сейчас, – всегда бытие потенциально метафизическое, стремящееся к инобытию, к бытию-вне-смерти, к вечному, к вечной жизни.

Ирония человеческого существования: человек может искусственно, технологически вызывать экзистенциальные и метафизические состояния одиночества. Предвкушая томительную сладость одиночества, предвкушая открытия и откровения в этом состоянии, человек намеренно вызывает его. Но это еще не ирония. Ирония в том, что человек инициирует томительную сладость одиночества в коллективных медитациях, удобно расположившись в психологическом кругу или в сеансах гроффовского дыхания под наблюдением психолога и врача. Можно ли подобные переживания назвать экзистенциальными, метафизическими? Может быть, это просто процессы заражения и подражания?

Одиночество – это состояние оповещения, знак того, что не только этим миром жив человек. Одиночество – переходное состояние: мир человека мною уже покинут, а мир Бога, метафизическое, только маячит впереди. Жизнь здесь жива вечной жизнью, Спасением и Воскресением. Есть некая схожесть одиночества с переходным периодом. Не потому ли в юности так часты состояния одиночества?

В конечном счете, одиночество – это необыкновенное, неестественное, метафизическое состояние. И вот тут мне хотелось бы покончить с апологией одиночества. Ибо одиночество – это действительно неестественное состояние. Это мучительное состояние. Муки одиночества...

Боже мой, разве можно славословить это обжигающее прикосновение к метафизической пустоте, когда нас охватывает холод одиночества, это только Бог в божественном – в своей стихии. Это для него пустота в его бытии. Человек же в божественном – не в своем состоянии, не в своей сути, в чужом.

Одиночество – послание из того, иного, другого мира, от Бога. Одиночество – та разница, которая получается из моего вычитания Бога (Бог минус Я равно одиночеству).

“Только тот любит одиночество, кто не осужден его испытывать” (Бен Миюскевич). Ох, уж эта человеческая психология, эта человеческая, слишком человеческая душа!

Конечно, одиночество – естественное состояние Духа. Но Дух, пребывая в одиночестве, заставляет пребывать в нем и душу. Он опаляет ее холодом одиночества. Конечно же, одиночество – это пречудное метафизическое и экзистенциональное состояние. Но ведь это и душевное, психическое состояние. И оно мучительно, больно переживается. И эта боль одиночества иногда столь огромна, одиночество причиняет такие душевные раны и страдания, которые не причиняет душе и физическая боль. И тогда только и остается: умереть. Одинокий Дух опаляет холодом не только душу, но он убивает в полном одиночестве.

“Что нас ужасает в смерти, так это возможность продолжения нашего сознания, но в полном одиночестве” (Бен Миюскевич). Там, по ту сторону, не будет тепла и “рефлексивного света” другого сознания. Но не можем же мы сейчас, в наше время мифически, почти первобытно переживать смерть как особую форму жизни. Так воспринимает и переживает смерть первобытное сознание и суеверие, суетная вера. Спасение и Воскресение только в единственно достойном человека вопрошании-надежде: Будет ли там другое сознание, Божественное сознание?

Одиночество – следствие, дорогая плата за стремление человека к свободе, к свободе от жизни, пребывающей под знаком смерти, это плата за метафизический прорыв к своей неземной сущности.

Но не застрять бы в одиночестве, не полюбить бы одиночество: перманентное пребывание человека в экзистенциальных и метафизических состояниях губительно для него. Богу угоден одинокий человек, в одиночестве человек вспоминает о Нем, но еще более угоден богу человек любящий, вступающий на Родину Любви уже и на этой земле. Любящий – любимое дитя Бога. Для него, любящего, Бог и существует. Без него, любящего, и Его, и Бога не будет.