С сайта Дальневосточной государственной морской академии (г. Владивосток)

Вид материалаДокументы

Содержание


Перед боем солдат пригласили в ресторан
Подобный материал:
(с сайта Дальневосточной государственной морской академии (г.Владивосток) ссылка скрыта, рубрика «Литсалон ДВГМА»)


Валерий Болотов 

Илья КОБЕЦ — герой Даманского

/рассказ/

В феврале Приморье отмечало 30-летие военных событий на Даманском. В 1969 году, когда происходил этот конфликт (Лев Князев подправил - кровавый. Пусть будет так), я учился в Бурсе - как мы звали свою мореходку, и все хорошо помню. Взволновало меня и то, что в этих событиях участвовал и отличился мой земляк из Курагино Илья Кобец. К тому же о нем в “Московском комсомольце” промелькнул эпизод. В книге “Земля курагинская” я тоже писал о нем. А будучи прошлым летом в Курагино, я встречался с Ильей. Встреча получилась, конечно, не та, как когда-то — 30 лет назад после событий на Даманском за рюмочкой, но все равно приятно было его видеть в здравии. Хотя Илья жаловался:

- Валерка, вот операцию перенес и с ногами что-то - не слушаются.
- Илья, ты что? Вон какой здоровяк, ничем не изменился, поджарый такой же - грех жаловаться, - пытался я шутить. - Давай прочту, что я о тебе в книжке написал.

Прочитал я ему эпизоды о нем. Мне хотелось проверить, сильно ли я наврал при описании его геройств на Даманском. Правду написать, да еще с чужих слов, почти невозможно, тем более я и не думал, что мне придется его рассказ вставлять в свою писанину. И кроме того, писал я книгу не столько о Кобеце, а сколько о себе — а Илья - просто эпизод. Но все равно, как говорят, “человека не обидь”,  особенно, когда о конкретном человеке пишешь, и вдобавок - Герое.

Илья о том, как я написал о его подвигах на Даманском, не возражал — это уже хорошо, а вот то, что после дембеля он три раза в кутузке сидел по пятнадцать суток, ему не понравилось.

- Валерка, врешь ты, что я три раза  отсидел! - взвыл Илья. - Не было такого! Два раза всего сидел!

Благо здесь своячок его оказался.

— Илья, постой, постой! Давай-ка посчитаем!

А когда начали считать, то не только три раза, чуть до десятка не досчитались. Некоторые случаи Илья отметать давай.

— Нет, в тот раз меня на второй день отпустили — не в счет. Полностью пятнаху я отсидел два раза всего! — на своем настаивал Илья.

Попытались дальше шутить, но было не до смеху — Виктора Панкова нашего друга в тот день хоронили.

И вот в дни юбилея, когда по радио, телевидению, в газетах пошел разговор о Даманском, я давай надежду высказывать:
- Ну кто-нибудь хоть слово замолвит об Илье, или немтырь - скажут не было такого?

С Львом Князевым на выставку документов, фотографий о событиях на Даманском в музей им. В.К.Арсеньева сходили. Документов много представлено — там и шинель полковника Леонова, фотографии непосредственно героев, боевые листовки комсомольцев, отличившихся в боях, или тех, кто, наоборот, перед боем написал: прошу считать меня комсомольцем, а про Илью ни слова. Что в листках комсомольских его нет - это понятно — Илья фулиганистым был и комсомольцем не числился (по крайней мере, как я знаю) — его из школы после пятого или шестого класса выгнали — и вряд ли дальше учебу продолжил. Знаю, Илья отличился на Даманском — орден, медаль получил, а будь комсомольцем или перед боем напиши: “считайте меня коммунистом” — наверняка героя бы дали.

- Почему у вас фотографии Кобеца нет? - высказывал я обиду в музее. - Знаю, его портрет маслом писали, скульптурное изваяние лепили. В книге “У героев Даманского” его портрет самый большой.

Не нашел я в музее им. В.К.Арсеньева об Илье ничего.

- Лев Николаевич, - высказал я мысль на выходе из музея, — надеюсь, может, кто из сослуживцев вспомнит, в газетах пропечатает, по радио, телевидению скажет.

Точно, открываю “Московский комсомолец” от 2 марта — статья на полный разворот о событиях на Даманском и Илья там есть. Еще воскликнул:

— Ба! Да вот об Илье ж написано!

Строки драгоценные, с некоторым вступлением перед ними, полностью приведу:

^ Перед боем солдат пригласили в ресторан

14 марта поступил приказ — Даманский оставить. Отступили. Полдня остров был бесхозным! Все это смахивало на традиционное российское разгильдяйство: мы уходим, а противник занимает позиции. Ночью поступило новое распоряжение — отбить остров! Перед выходом солдат из мотоманевренной группы подполковника Яншина построили для напутственного слова. Говорил начальник политотдела подполковник Константинов. Говорил о том, что мы на своей земле, что умрем, но землю не отдадим... Правильно говорил... Да только висело над оцепеневшим строем тягостное молчание. В двух шагах в сарае лежала рядком застава Стрельникова — 18 трупов. Необстрелянным солдатам и офицерам, оцепеневшим от ужаса, нужно было снова идти на голый лед под китайские пули. И тут замполит, словно по наитию, вытащил из кармана телеграмму, полученную вчерашней почтой:

“Остров Даманский. Погранзастава Стрельникова. Скорбим по погибшим. Стойте мужественно. Ждем вас в гости. Сотрудники треста ресторанов города Сочи”.

— А что, — буркнул один из солдатиков (вот кого-кого а Кобеца солдатиком — богатыря под два метра — точно не назовешь), Илья Кобец, — можно и съездить.
— Обязательно, — подыграл Константинов, — вот только закончится драка. И уж тебя-то возьмем в первую очередь.
— Почему меня?
— А ты будто не знаешь почему...

Строй покатился со смеху. Все знали, что споить Кобеца было практически невозможно.
Позже Константинов получил свое — за речь, “подрывающую моральные устои”.
Но это уже Константинов, а нас Илья интересует.

Правда, покажи Илье эту писанину или его друзьям, обидятся:

— Что, больше обо мне нечего сказать?

Мы-то знаем, как воевал Илья и отличился, а несведущий может и истолковать этот эпизод по-своему — “пьяница”.

Но что дальше в статье, надо же прояснить, в каких моментах Илья участвовал.
Группу Яншина ночью перебросили на Даманский — насмерть стоять был приказ. Утром китайцы начали расстрел острова. Мотоманевренную группу, в которой Илья взводом гранатометчиков командовал, размазывали шквальным огнем.

— Пришлите армию на помощь! — умолял начальство в телефонную трубку командир отряда Леонов.

В недалеком тылу, всего в нескольких километрах, пряталась за сопками развернутая армейская дивизия с артиллерией и “Градами”. Пограничники слышали в радиоэфире, как командиры армейских полков кроют матом дивизионное начальство, — они рвались в бой, но приказа не было. Как оказалось, просто некому было принять решение. Министр обороны Гречко находился за рубежом, а Брежнев в эти часы ехал с визитом в Венгрию. Только ближе к обеду удалось остановить поезд генсека, связаться с ним и получить одобрение вмешательству армии” .

Тем временем Леонова “насиловали” сверху. “Бой идет два часа, а ты до сих пор не взял “языка”! И тогда полковник решил идти на подмогу Яншину (считай и Илье Кобецу). Сам сел в головную машину, по левому борту. Это была ошибка, стоившая ему жизни... — его танк подбили, а два других позорно бежали, бросив командира. Когда ночью во время очередной контратаки добрались до Леонова, он был мертв. Но до этого на подбитом танке ночью побывали китайцы. Труп они не тронули, зато сняли с секретного Т-62 секретные приборы...”

На невзрачном клочке земли полегло 58 наших и восемь сотен китайских солдат. Зачем? Тогда об этом не думали. Вся страна скорбела и восхищалась. Подарки шли ото всюду. Аккордеоны и гармони, радиоприемники и магнитофоны — сотнями. Шоколад шел тоннами, мед — бочками, копченая рыба и икра — ящиками. Больше всего запомнилась (мне об этом и Илья рассказывал — он приложился к подарку) посылка из-под Харькова. Завернутые в холстину бутылка первача, закупоренная кукурузным початком, шмат сала. И записка. “Я старая собрала, что могла. Мой муж погиб на фронте. Вот тебе, комиссар (письмо комиссару адресовалось), наша самогоночка и сало. Хлеба, думаю, найдете. Помяните всех, кто погиб, пусть земля будет им пухом”. Помянули. Разлили самогон и выпили по стакану (Илья  и был приглашен как самый стойкий на это дело).”

- Вот за это и те речи, перед строем, видать, и пострадал Константинов выговором за “подрыв моральных устоев”, — пишет корреспондент статьи.

Написав эти строки, я поднял печатную продукцию тех лет, в музее “Боевой славы пограничников” побывал, поработал там с архивом, еще в музее им. Арсеньева выставку о событиях на Даманской осмотрел. И радость поимел: нашел еще несколько исторических строк об Илье Кобеце. Приведу их.

В книге “На тихоокеанских рубежах” (стр.318):

“Началось утро и разразился бой. Отважно сражался гранатометчик сержант Илья Кобец. В его умелых руках грозное оружие творило чудеса. Он выкурил не одну группу нарушителей из укрытий”.

В другой - “Герои острова Даманского” подполковник С.Борзенко в статье “Богатыри Даманского” (газета “Правда” от 18 марта 1969 года) уже об Илье больше пишет:
Бесстрашно и разумно сражался расчет гранотомета сержанта Ильи Кобеца. Богатырского роста, сибиряк, комсомолец (что-то не стыкуется — Илья сказывал мне, что не вступал в комсомол), он в течение семи часов боя отлично взаимодействовал с пулеметными расчетом Николая Цапова и Виктора Бугаева”.

Особенно было интересно читать эпизод и сравнивать с тем, какие напутствия давал Константинов перед боем, написанных тогда (в этом же рассказе “Богатыри Даманского”) в газете “Тихоокеанский комсомолец”— без подчистки.

— Может, перекур устроим, — предложил Константинов (видя, какой невеселый и небоевой вид у солдат) перед тем, как идти в бой отбивать Даманский, и после того, как вот  только что его отставили по такому же приказу.

— Можно, только курева нет, товарищ полковник, — сказал кто-то невесело.
— Есть курево, — ответил Константинов, — только две сигареты на десятерых.
— По десять процентов, значит, — раздался веселый голос.
— Точно!

И сразу от такой шутки, от этого приветствия солдатского братства у людей светлее стало на душе.

— Выгоним с Даманского провокаторов, сразу в гости поедем, — продолжил Константинов.
— А к кому едем, не секрет?
— Да вот зовут. К самому Черному морю, — Константинов достал из кармана полушубка телеграмму и показал ее солдатам: — Прочитать не могу, не видно, но я и так помню, слово в слово. Зовут нас работники треста ресторанов города Сочи. Что не плохо?
— Здорово! — раздались голоса.
— Стоит съездить.
— Ответить, что обязательно приедем. Пусть шашлыки жарят!

Как видим, есть купюры в предложенном тексте! Всю соль солдатской шутки удалили. И это уже фальшь, и никуда ее не денешь!

А про бой, в котором участвовал Илья Кобец, уже в другой книге можно прочитать следующее:

Из бесед с частниками боя вырисовывается следующая картина: группу полковника Яншина ночью ввели на о. Даманский и приказали держать остров. Полковник умело расположил группу воинов. Утром китайцы начали атаку.

Бой с переменным успехом продолжался несколько часов. Убит Лев Мальковский — ст. лейтенант группы. В это время к ним на подмогу, и разведку на трех транспортерах в бой пошел Леонов. В его машину попал снаряд. Офицер хотел покинуть машину, но дважды был ранен.

А дальше в статье пропаганда пошла: сколько пограничников подали в КПСС перед боем — 62, оказывается, в комсомол — 81. А о том, как случилось, что Леонов раненый в танке остался - ни слова. Что, он один в танке был? Не может быть такого. А куда подевались остальные танкисты?  Убиты — ни слова об этом. Сбежали, командира бросив - вот она правда! А куда подевались два других танка? Вопросы и вопросы после такой статьи. И главное, сколько я ни копался по опубликованным очеркам о Даманском, я никак не мог хронологию событий установить, что там происходило на самом деле!

А кто писал эти статьи? Да кто угодно, только не участники событий, а в основном газетные работники: повторяя, цитируя несколько официальных строк из центральной прессы, а дальше свои выдумки и лозунги, или типа сколько заявлений в комсомол, в партию было подано, сколько, чтоб их считали комсомольцами, или как народ на митингах китайских провокаторов клеймит. Мало в очерках и о самих участниках событий на Даманском — с полдесятка одних и тех же лиц, которые кочует из одной статьи в другую, разбавленные дежурными фразами. Читать невозможно! Скучно, причем участник обязательно комсомолец, коммунист! Вот и нет об Илье Кобеце. Почти ничего не написано и о мирных жителях, тех, кто конкретно, которые взяв оружие самоотверженно, по-партизански, помогал пограничникам.

Слушал я выступления по телевидению двух генералов - Розова и Бабанского. Первый никого отношения к событиям на Даманском не имел, но член Приморской думы — засветиться надо, а вот Юрий Бабанский - Герой Советского Союза — за Даманский получил. Что Героя он заслужил — сомнений нет. Он принял командование заставой, когда их в живых пять человек осталось, да и потом в боях участвовал. У Бабанского и судьба чем-то на судьбу Ильи похожая — оба рискованные в молодости были - в самоволку бегали. Бабанский и заставу на Даманском получил в наказание за свои “подвиги”: в учебке часто в самоволку бегал - об этом я в одной заметке читал. Рисковали пацаны в мирное время, не струсили и в боевое. Но Бабанскому повезло - все же комсомолец, да и биографией и лицом вышел — на Гагарина улыбкой чем-то похож — рубаха парень. Портреты Бабанского тогда везде печатались. Простой парнишка - и на тебе Герой, и повалили ему почести — до генерала дослужился. Сейчас, правда, Юра в теле сильно раздался и лицо заплыло, мешки под глазами — не бегает, видать, по утрам. Нет того уже паренька, хотя, отдать должное, говорить научился — так и сыпет фразами — это я по телевизору его слушая, отметил, но мысли-то дежурные: про какую-то воспитательную работу все толкует, не надо отдавать было остров китайцам — нейтральной зоной сделать. По принципу: не нам, так и никому, благодарности губернатору и главам администраций сыпать давай. Что, своих товарищей вспомнить нельзя? Тот или иной эпизод рассказать, кто где сейчас — фамилии друзей произнести — все было бы им приятно услышать о себе — от баловня судьбы. Я все надеялся о Илье Кобеце что-нибудь скажет — нет, немтырь. Думаю, Илья у него в сознании так и остался под запретом — не пущать на олимп славы — непредсказуем, да и не комсомолец, значит, не наш.

Вот и в газете вспомнили эпизод “Илью споить невозможно” как бы шутя, но а где о его геройстве: как он офицера с поля выволок, когда китайцы пытались его уволочь на свою сторону, как успех боя Илья определил — взвод свой удачно расположил — об этом ни слова. Вот если бы погиб — здесь он бы в схему попал — тут не скупись на похвалы, а живой человек непредсказуем —так и забудем о нем. Нет человека — нет проблем! Но в любом случае есть правда — есть кривда, есть героика - есть и трусость, и, самое печальное, предательство. По отношению к Илье, да и ко всем участникам событий — их предали. События эти под табу запрета. Вот только в 30-летие этим событиям о них вспомнили, и то только в Приморье, и только затем, чтобы лишний раз высокое начальство засветить — какие они радетели. Спрашивал я у Ильи, пишут ли ему, приглашают ли на юбилеи?  “Нет! — был ответ, — намертво забыли. Афганцам, в Чечне воевавшим вон почести всякие! Пожалуйста: пишут о них, ветеранские клубы, пенсии как воевавшим и прочее, а то, что мы воевали, отдавая свой долг — молчок”.

Вот она, правда. Поэтому решил я собрать какой мог материал об Илье, заснять реликвии, что в музее — пускай и мало будет об Илье, но все равно уже что-то, и выслать в курагинский музей — пусть сделают уголок об Илье, тем более, кажется, его уже нет и в живых — при моей посадке на поезд по возвращении во Владивосток — кто-то мне сказал, что утонул Илья, причем сам — может, и потому, что чувствовал, что в 30-летие не вспомнят о нем.

— Вот сейчас, когда умер человек, можно будет писать, — воспрянут массовики-затейники от общественных структур, — можно хвалить во все голоса, а жив — не дай Бог совершит что-нибудь не в угоду вышестоящим, отвечать за свои преждевременные почести придется.
После того, как написал эти строчки, я опробовал их в Союзе писателей  - прочитал для тех, кто там был. Мы в Союзе часто день с 16-18 часов встречи устраиваем. Кто новые стихи читает, кто рассказы. Тема Даманского многих литераторов в свое время коснулась, потому они с вниманием и заслушали мою писанину, а потом и в воспоминания ударились, что они сами писали об этом.

Лев Князев тоже в те горячие дни на Даманском побывал и очерк написал (для своей в то время газеты “Водный транспорт”. К сожалению, номер газеты с очерком затерялся). Он стал  рассказывать, что там видел.

- На Даманский я ехал со вторым секретарем Крайкома комсомола в крайкомовской “Волге”, - начал он. - Ехали в тревожном состоянии - с одной стороны, хотелось попасть туда, но сомневались, пустят ли нас. А откровенно говоря, и опасались, не начнется ли там вот-вот война, и не попадем ли мы в переплет - некомандировочный. А сначала побывали в Дальнереченске - на заставе - там все в тревоге мечутся, им не до нас, даже пропуск не проверили.

— Ладно, езжайте, - разрешил нашу поездку какой-то полковник.
И мы помчались к Даманскому. Военных кишит кругом, а на нас никакого внимания. Команды военным принять участие еще не было, но все равно их подтягивали к местам боевых действий. Артиллерия, бронемашины, танки — повсюду. У нас еще надежда теплится и про себе подтруниваем:

— Ребятки, остановите нас, проверьте и от греха обратно отправьте, и мы со спокойной совестью — не по нашей причине - от беды уйдем.

Тут видим, действительно кто-то из башни танка выбрался и нас тормозит, — мы обрадовались: “Смотри-ка, не утрачена бдительность!”. А нет, оказывается, солдатик папироску всего-навсего попросил. Дали ему пачку “Друга” и дальше двинули. Добрались мы до заставы “Ново-Михайловская” - что уже непосредственно перед Даманским расположена, без проблем всяких. А здесь уже с утра - настоящая война — стрельба, раненые, убитые. В подвал-сарай заглянул - а там навалено трупов десятка два. Охраняет их солдатик - весь перекошен от пережитого. Китайцы крупными силами подходят, а наши военные части в бездействии, силами пограничников соседних застав проблему решить пытаются.

А еще перед этим китайцы наш танк подбили. Этот танк с командиром Леоновым в болоте застрял в расположении китайцев. Отбить - в контратаку идти, а это значит, еще положить не один десяток солдат.

В то же время вроде бы и китайцев у танка не видно. Решили при поддержке артиллерии и пулеметного огня контратаковать — что удалось, и с помощью тягача — трактора вытащили танк. Операция удалась — однако, Леонов был уже мертв, а секретные приборы с танка сняты.

В то же время напряжение нарастало — китайцы подтягивали силы. Наши были настроены дать мощный контрудар, поэтому и предложили нам, в смысле, гостям, срочно убираться.

- Посторонним покинуть заставу! - поступил приказ.
- А перед этим, - продолжал Лев Николаевич, - я интервью взял у двоих солдат,
возвратившихся после боя с Даманского. Один из них, кажется, и был Ильи Кобец. У него руки были обожжены — как выяснилось, о раскаленный ствол крупнокалиберного пулемета - грананатомета, из которого он несколько часов без отрыва вел стрельбу по китайцам, раза два ствол менял, напарнику голову оторвало. Солдата трясло — видно было от того, что друзей потерял, да и напряжение спадало после боя.

Тут нас опять предупредили, что пора убираться нам подобру-поздорову.
По дороге еще случай произошел — “Волгу” с развеселой компанией — районными комсомольскими работниками встретили. Из их автомобиля музыка на всю округу ревет. Они были уверены, что на Даманском торжества идут. Кое-как удалось убедить, что окажись они в таком виде среди воюющих, то неизвестно, чем все для них могло обернуться. Прислушались они к нашим словам и повернули обратно — что было и к лучшему.”

Это рассказ Льва Князява, и, как видите, есть встреча с участниками, и как-то их на границу пустили. Это потом вал корреспондентов, художников, скульпторов повалил. Наши приморские мастера кисти туда же. Рыбачук, Шебеко - первые.

Правда, не нашел я у них портрета Ильи Кобеца — писали тех, кто в систему вписывался — комсомольцев-отличников. А портрет Ильи — двоечника — нет. Вот художник Цой писал Илью — у него полотен с десяток было о героях на Даманском. В празднование дней Даманского он выставку в салоне “Арка” делал. Перед тем как на нее пойти, я еще говорил:

- Неужели “Арка” работы Цоя о пограничниках вывесит — его же работы по размеру не поместятся, а тем более по содержанию - не их профиль. “Арка” - салон модернового искусства.

На выставку я пошел. Крившенко пригласил, но он что-то отказался, а потом горевал: “зря не пошел”. А что я хотел увидеть — не увидел. Пограничная тема Цоя в прошлое ушла. Теперь у него — лубок - национальные праздники малых народов. Цой, из удэгейцев, как Дерсу Узала, вот и решил в свои корни уйти. Не увидел я тех эпохальных полотен, что он раньше писал: “Пограничника с собакой на защите рубежей социализма”, да и портрета Ильи Кобеца - нет. Работы и по размеру меньше стали.

— Цой, а где твои эпические полотна с погранцами, особенно меня интересует портрет Ильи Кобеца, - спросил я его.
— Валерка, — ответил Цой, — вот они те полотна, здесь на выставке, я их в дело пустил: отмочил, порезал и на них вот новые работы написал. Денег на холст нет, вот и пришлось старыми работами пожертвовать — их не покупал никто. Когда на них спрос был, я в неизвестных ходил, а потом про них и вообще забыли. Вон у Щебеко, Рыбачука — самых именитых художников по десятку работ о тех событиях и то не все куплены, а мне надеяться не на что, поэтому и порезал.

Это случилось в дни 30-летия Даманским событиям, а тогда — 30 лет назад, после службы на Даманском Илья в Курагино на свою родину вернулся и жизнь покуражил. Приведу отрывок из книги “Земля курагинская”.

* * *

Из знаменитостей у нас в Курагино Илья Кобец особо выделялся. В школе мы учились с ним в одно время — он класса на два ниже. Осилил пять или шесть классов. В школе долговязый был, а колотили все его. По-моему, ему и от Ляпсика доставалось. К службе под два метра вымахал, но все равно долговязым недотепой считался. И тут — на тебе! Героем Даманского стал — на всю страну прогремел, в книге “Герои Даманского” пропечатан, скульптурный портрет с него в его части слеплен.

Я об этом прослышал, когда еще в Бурсе учился. И вот приезжаю в Курагино в отпуск и у бабушки спрашиваю:

—  Как героя Илью Кобеца увидеть? Чем промышляет? Может, где учится, как те герои с баржи: Поплавский и кто там еще, которые в Тихом океане более 40 суток кувыркались и сапоги сыромятные от голода съели — их еще за такой подвиг на учебу в морские училища без экзаменов определили.
— Илья где? — переспрашивает меня бабушка. — Да сейчас увидишь. Мимо окон будет идти с ведрами щей из ресторана. 15 суток отбывает за прегрешения. Милиция с полгода маялась — отпускала героя за буйство в местах общественных, однако и она предел выбрала — второй или третий раз срок отбывает герой за драки.

Точно, смотрю, Илья мимо окон два ведра харчей из ресторана тащит для своих подельников. Тогда харч для бедолаг в курагинской кутузке из ресторана выделялся, подобно тому как, помните,  в фильме “Операция Ы и другие приключения Шурика” Смирнов шашлыки уплетал и компотом запивал, а Шурик кефирчиком закусывал.

Выскочил я на улицу, Илью поприветствовал.

— Привет герою Даманского! Илья, жизнь как геройская?
— Валерка! Завтра обещали свободу узникам Бухенвальда. Зайду, — ответил Илья на приветствия.

Герой свое слово сдержал — точно зашел, за рюмкой с ним и посидели. Илья не сразу, но поведал, какие дела на Даманском приключились.

Сначала Илья отличился — командира спас.

— С китайцами стояли стенка на стенку, — рассказывал Илья. — Хунвейбины вытворяли, что хотели, а мы не моги на провокации отвечать. Сначала мы бились с ними “на кулачках” — стенка на стенку. Однажды командира нашего они из наших рядов вырвали и к себе тащить попытались. Я и спас его — разбросал китайцев и на себе командира с поля боя вынес.

Спас горемычного. За что к награде представили и отпуском наградили.

А когда заварушка со стрельбой сильной началась, Илья где-то на учениях был и в самую бойню не попал. Однако бойни и потом хватило — его с товарищами с учений в бой бросить успели.

Илья минометным (точнее гранатометным) взводом командовал. И вот когда их в бой бросили, Илья свой взвод удачно под кровом деревьев устроил. Соседей сразу огнем накрыло, а он свой взвод от погибели спас, живыми сохранил и успех боя определил — ураганный огонь по неприятелю открыл. Бежали китайцы.

За это Илье и дали Героя — орден, кажется, Красной Звезды, в книжке “Герои Даманского” — самый большой портрет — его.

Потом, кто в часть ни приедет, обязательно писать или лепить портрет с Ильи начинает — таким он гротескным выглядел.

После дембеля в Курагино года два Илья еще жизнь покуражил — дал прикурить тем, кто перед армией ему насолил — и остепенился: женился, дом завел, хозяйство обширное.
 
— Илья добротно живет! — сказывал Виктор Жибинов. — Не фулиганит.

* * *

Ну а в прошлом году встретился я с Ильей — уже писал об этом. Добавлю, что встретил он нас — мы с Толиком Шишкиным на его машине подкатили — хотели с собой забрать на похороны Виктора Панкова — другого нашего дружка, которого и Илья знал - в детстве в соседях с ним жил. Илья, конечно, вздохнул печально, узнав скорбную весть, но поехать хоронить отказался.

— Братва! — сказал он с печалью в голосе. — Не могу! Вот ноги не ходят и со спиной маюсь!

После этих слов я повнимательнее посмотрел на него — он по пояс был голым, и увидел, что тело в шрамах все.

— Илья, а чего это у тебя на животе шрам? - я спросил, как бы напряжение снять.
— Китайский снаряд прошелся по мне, — серьезно или шутя ответил Илья.

Но а то, что другие шрамы на теле китайского происхождения были, это точно.

- Ну что ж, Илья, здоровья тебе и благ, — попрощались мы тогда с Ильей.

Вот с тем и расстались.


февраль 1999г.