К. С. Станиславский / Работа актера над собой, стр. 245

Вид материала

Диссертация

Содержание Действие в понимании к.с. станиславского.

Подобный материал:

• К. К. Станиславский Работа актера над ролью, 8199.71kb.
• К. К. Станиславский Работа актера над ролью, 15947.17kb.
• Н. В. Демидов творческое наследие Искусство актера Н. В. Демидов книга, 5224.17kb.
• Закон приморского края, 196.64kb.
• Агентский договор №343, 587.86kb.
• Расписание режиссёрских курсов «арткино», 74.17kb.
• План. Введение стр. Pынoк ценных бумаг стр. I. 1 Понятие фондового рынка стр, 709.93kb.
• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.19kb.
• К. С. Станиславский Письма 1886-1917       К. С. Станиславский. Собрание сочинений, 10580.72kb.
• План введение стр 3 глава теоретическая часть сертификация и стандартизация в системе, 917.4kb.

всякому действию…

1. Действие есть единство внутреннего и внешнего.
   
2. Единство это есть объективная целенаправленность
   
3. В целенаправленности сливаются все психические процессы. Строение комплекса их обусловлено характером цели и конкретными условиями ее осуществления; при этом тот или другой психический процесс то выступает на первый план, то отступает и весь психический комплекс приобретает в каждом случае специфический для этого случая характер.
   
4. Целенаправленность действия предметна и потому само действие имеет внешнюю, физическую форму существования, через которую и познается.
   

Если попытаться свести все эти признаки к краткой формуле, определяющей что такое действие, то можно получить два как бы равноценных определения:

1. Действие есть активный психический процесс, рассматриваемый через его объективную физическую сторону.
   
2. Действие есть физическое движение, рассматриваемое с точки зрения его психически обусловленной объективной цели.
   

Следующая /V/ часть нашей работы будет специально посвящена анализу действий, классификации и описанию различных видов и групп действий. Поэтому на данном этапе исследования нам достаточно общего определения, сформулированного на основе данных научной психологии, и мы могли бы перейти к сопоставлению этих выводов с открытиями К.С. Станиславского. Но, в интересах большей убедительности и во избежание недоразумений, целесообразно остановиться на нескольких частных случаях действия, как они трактуются С.Л. Рубинштейном.

Таким частным случаем является речь. Вот что пишет С.Л. Рубинштейн о речи: «Будучи средством выражения, речь является вместе с тем и средством воздействия. Функция воздействия человеческой речи – одна из первичных, наиболее древних ее функций. Человек говорит для того, чтобы воздействовать, если не непосредственно на поведение, то на мысль или чувство, на сознание других людей. Речь имеет социальное предназначение, она средство общения, и эту функцию она выполняет в первую очередь, поскольку она служит средством воздействия» /стр. 344/. «Речь в подлинном смысле слова является средством сознательного воздействия и сообщения, осуществляемых на основе семантического содержания речи – в этом специфика речи в подлинном смысле слова, речи человека… В речи человека можно психологическим анализом выделить различные функции, но они не внешние друг другу «аспекты». Они включены в единство, внутри которого они друг друга определяют и опосредуют» /стр.345/. «В настоящее время мимика и пантомимика являются лишь как бы аккомпанементом к основному тексту звуковой речи: жест имеет в нашей речи лишь вспомогательное, второстепенное значение. На ранних ступенях развития при крайней многозначности /полисемантизме/ первоначальных слов /Марр/, в единстве жеста и звука, ситуации и содержания звуковой речи жест играл несомненно значительно большую роль» /стр. 346/. «Зарождаясь в виде непроизвольного проявления эмоционального состояния говорящего, выразительные моменты речи перерабатываются, исходя из того воздействия, которое они оказывают на других; таким образом, они превращаются в искусно разработанные средства более или менее сознательного воздействия на людей» /стр. 412/.

И так, действенная речь, слово, воздействующее в произнесении, генетически связано с выразительными движениями, которые сами включены в действие, так как целенаправленно воздействуют на объект через его сознание. При всей специфичности словесного действия, которое в отличие от бессловесного присуще только человеку, при всей сложности самого слова – явления общественного в самом прямом и точном смысле – действование словом, действенная речь есть разновидность действия. Правда, кроме них, для словесного действия характерны еще и другие признаки; к этим признакам мы вернемся, когда словесные действия будут нашей специальной темой.

Соотношение различных психических процессов и действия можно проследить на мышления.

Мышление, обдумывание, решение интеллектуальной задачи как таковые при произвольном толковании слова «действие» часто отождествляют с последним. Тогда действие в этом частном случае оказывается утратившим свой обязательный признак физического выявления, движения и превращается в чисто психический процесс. Вот что читаем по этому вопросу в «Основах общей психологии»:

«Понятие о деятельности должно быть уточнено. Сплошь и рядом оно употребляется в очень широком и неопределенном смысле. В психологии сплошь и рядом говорят о психической деятельности, отождествляя по существу деятельность и активность. Мы различаем эти понятия. О любом психическом процессе – восприятия, воображения, мышления и т.д. – мы говорим, что он является единством содержания и процесса и подчеркиваем его активный характер. Но мышление как процесс – это для нас активность, а не деятельность. О деятельности и действии мы будем говорить только там, где есть воздействие, изменение окружающего; деятельность в собственном смысле слова – это предметная деятельность, это практика. Это не значит, конечно, что мы исключаем из понятия деятельности теоретическую деятельность и ограничиваем ее практической деятельностью, производящей материальный продукт. Деятельность ученого, который вооружает людей новыми знаниями, вводит в мир новые идеи, - это, конечно, деятельность, так же как деятельностью является работа педагога, лектора, учителя, поскольку как одна, так и другая, оказывает воздействие на людей. Для этого воздействия во вне теоретическая деятельность должна иметь и доступную для внешнего мира материальную форму существования – хотя бы в виде речи. Процесс мышления в виде мыслей, следующих друг за другом в сознании мыслящего человека, - это подготовительный этап или сторона, момент деятельности, состоящий в разрешении какой-нибудь практической задачи, или теоретической деятельности ученого, открывающего человечеству новые истины и прокладывающего ему новые пути, пишущего книгу, по которой другие будут учиться; но сам по себе процесс мышления, взятый аналитически лишь в динамике собственного протекания, безотносительно к эффекту, который он дает, воздействию, которое он оказывает, - это не деятельность, а лишь активность, хотя бы и очень высокого порядка. Процесс мышления и теоретическая деятельность ученого, конечно, неразрывны, как и вообще психические процессы и деятельность, в которой они формируются и проявляются. Но их бесспорная неразрывность не означает их тождественности» /стр.148-149/. «Работа мысли, совершающаяся вне действия, обнаруживается в действии же, в его сложно-опосредованном отношении к ситуации, в которой оно совершается» /стр. 145/.

Таким образом, мышление, как чисто психический процесс, отграничивается от действия. Отграничение это устраняет недоразумение, допускающее возможность неподвижного, «чисто психического» действия.

Обдумывание, решение интеллектуальной задачи имеет как бы две стороны: это одновременно и нервно-психический процесс – собственно мышление, не требующее движений, - и психофизический процесс действия, обусловленный общественным и предметным окружением мыслящего и потому выражающийся в специфических движениях. Ни один психический процесс в его абстрактной форме, полученный в результате научного анализа, не есть и не может быть сам по себе действием, но «реальный мыслительный процесс, сохраняя специфику мышления, существенно, качественно отличающую его от всех других психических процессов, вместе с тем всегда вплетен в общую ткань целостной психической жизни, реально дан в связи и взаимопроникновении со всеми сторонами психической деятельности – с потребностями и чувствами, с волевой активностью и целеустремленностью, с наглядными образами представлений и словесной формой речи» /стр. 294/.

То же относится в большей или меньшей степени и к процессу воображения и к процессу вспоминания, к процессу волевому, эмоциональному и т.д. – любой из них реально существует только в связи с другими и превращается в действие как только наталкивается на предметные препятствия. Препятствия эти требуют физического преодоления и включают в комплексный психический процесс физический, мышечный аппарат человека. Представить же себе какой бы то ни было психический процесс протекающим беспрепятственно, очевидно, невозможно. Но также очевидно и то, что внешняя форма действия-мышления, действия-обдумывания совершенно специфична. Эти действия осуществляются зачастую в тончайших, едва уловимых движениях, которые тем не менее суть действия, ибо – целенаправленны, целесообразны. Правда, объективные цели их едва ли могут осознаваться самим действующим, мыслящим; они «неподотчетны», по терминологии В. Бехтерева, и близки к импульсивным действиям. Но, повторяем, при достаточно внимательном разборе оказывается, что каждое из этих движений имеет объективную цель, каждое логически и психологически оправдано, целесообразно и, следовательно, не есть только движение, рефлекс, реакция – а действие.

Для уяснения связи и различия между действием и движением пример действия-мышления чрезвычайно поучителен. Он предостерегает от механического, количественного измерения действия движением. Количество движения вовсе не есть показатель активности, или выразительности, или общественной значимости действия. Иной раз минимальное количество минимальных движений несет большую психическую нагрузку – как в том случае мышления – и, наоборот, ярко выраженные движения бывают крайне бедны психическим содержанием – пример тому всякий механический труд, та же колка дров. Более того, академик Бехтерев устанавливает даже общую закономерность, в силу которой «напряжение мыслительной деятельности и внешнее выявление энергии суть величины обратно пропорциональные»²⁰⁵. При этом акад. Бехтерев отнюдь не отрицает физической формы, присущей психическому процессу, напротив, он пишет: «Нет ни одного мыслительного процесса, так сказать, бестелесного, т.е. лишенного внешнего физического выражения»²⁰⁶.

Мы коснулись двух частных случаев действования – речи и мышления – лишь для выяснения возможных недоразумений в общем определении действия. Оба эти случая настолько значительны для теории театра, что требуют специального рассмотрения в соответствующей главе, где им и будет уделено достаточное внимание. Сейчас, в общем определении действия, пользуясь достижениями современной психологической науки, извлекая из нее сведения, специально интересующие нас, мы можем утверждать, что любой более или менее сложный комплекс психических процессов, явлений, состояний, переживаний и пр. можно понять как действие, если, во-первых, он доступен стороннему наблюдению, т.е. физически выражен в каких бы то ни было движениях, и если, во-вторых, он целенаправлен, т.е. объективно стремится изменить нечто в окружающем мире. По существу понимание любых человеческих проявлений как действие есть понимание их в их конкретных связях, в их отношениях – к окружающему предметному миру и ко всей массе психических предпосылок этого именно отношения. Такое понимание наличного факта отличается от простой констатации его, как непосредственно воспринимаемой данности физического изменения, движения и пр. тем, что требует уменья увидеть за наличным фактом внешнего изменения его психическую подоплеку и его объективное назначение.

То же самое проявление можно понимать как жест, как механическое движение, как психическое состояние и т.п., если рассматривать его в отрыве от этих связей, этих отношений в том или ином изолированном аспекте. Его же можно понимать как действие при условии понимания и учета этих связей и отношений, конкретных и специфических для каждого единичного случая. Для того, чтобы понять каждое действие, как действие, а не что-либо другое, необходимо прежде всего понять его предметную целенаправленность и своего рода «историческую» (логическую) обусловленность в смысле причинной психологической связи с предшествовавшим; но понимание этих связей, чтобы не превратиться в спекулятивные домыслы и беспочвенные фантазии должно опираться на объективно воспринимаемом материальном физическом факте – процессе движения или звуке. Всякое движение, если оно поддается определению с точки зрения его объективной цели – есть действие; и всякий психический процесс, поскольку он выражается во вне в целенаправленном движении, также есть действие²⁰⁷.

По существу в этом нет ничего нового. В действительном, реальном общении люди без особого труда угадывают, «читают», психические состояния и наблюдают психические процессы окружающих именно и только по движениям, по звукам речи, по внешней стороне поведения, не придавая при этом чрезмерного значения самим этим внешним проявлениям. Ведь внутреннее потому и внутреннее, что само по себе недоступно стороннему наблюдателю. Мы уже отмечали выше виртуозное умение человека читать действия других людей и даже животных. Но привыкнув читать психику окружающих, в обыденной жизни мы не задумываемся над тем, при посредстве чего мы судим о состояниях, хотениях, намерениях и переживаниях людей; мы довольствуемся результатом – познанием, и самый процесс, при помощи которого оно достигнуто, в ежедневном обиходе не имеет для нас значения и не задерживает на себе внимания. Тут проявляется навык чрезвычайной глубины и прочности, навык не только многовекового социального опыта человека, но и предшествующего, генетически связанного с ним биологического бытия, которое требовало активного приспособления организма к действиям окружающих.

Процесс превращения внутреннего во внешнее, процесс объективизации психического делается предметом специального интереса лишь в теории театра, где именно он, этот процесс, должен быть познан для сознательного управления им в конструировании общих качеств произведений актерского искусства. Поэтому общеизвестное явление действительности, факт, который все и без труда понимают в повседневной жизни, которым так часто пользуются, что уже не замечают его, факт этот в преддверии теории театра нуждается в объяснении и характеристике. Так, самый безграмотный человек пользуется речью, не подозревая о существовании законов языка, и все же знание этих законов необходимо тому, кто хочет сознательно владеть им. Совершенно естественно, что законы эти первоначально могут удивить, как нечто неожиданное, - при известном складе мышления даже вызывающее протест, - ибо они претендуют на некоторую ясность и вносят известное «упрощение» в то, что непосредственно воспринимается на каждом шагу и привычно как бесконечно многообразная стихия. Но речь – явление более позднее и менее универсальное, чем «язык действий», поэтому, проводя аналогию с языком, мы во много раз упрощаем общую картину и преуменьшаем препятствия к рациональному пониманию действия.

Если обиходное мышление не в силах постичь факта и постоянно сталкивается с ним, то оно саму непознанность, стихийность его возводит в некий закон. Естественно, этот «закон» не может примириться ни с каким иным и потому всякая закономерность, всякое уточнение характеристики, одним словом – всякое рациональное определение вступает в противоречие с привычным представлением, возведенным в этот субъективный закон. Тут неизбежно то, что И.П. Павлов называл «ломкой динамического стереотипа». Такая ломка требует известного мужества и при отсутствии его вызывает протест.

Пока мы находимся в сфере психологических выводов, протесты эти менее вероятны и во всяком случае менее категоричны – объективной науке нет дела до консерватизма представлений театральных работников – она имеет дело с фактами и беспристрастно изучает их. Не то, когда речь идет о театральном искусстве – тут консерватизм этот сохраняется «таинственностью» предмета, «непостижимостью» художественности. Под их мнимым прикрытием, за каменной стеной «специфики сценического действия» можно вступать в противоречия даже с объективной наукой. К.С. Станиславскому был чужд всякий консерватизм – его мысль была устремлена только вперед и всегда вперед. В этом устремлении он опирался на живую творческую практику, на опыт, на факты.

Глава двенадцатая.

^ ДЕЙСТВИЕ В ПОНИМАНИИ К.С. СТАНИСЛАВСКОГО.


«Никогда не отказывайтесь в работе от малого, из малого строится великое»

/Ленин/

«Простое физическое действие».

Обобщения, заключения, советы и наблюдения К.С. Станиславского характерны своей практической устремленностью. Все они имеют одну цель – повысить технику, мастерство, а с ними и искусство современного актера до нового, более высокого уровня. Подвергая рациональной обработке, отбору и систематизации громадный накопленный материал в области методологии театра, К.С. Станиславский не имел целью какие бы то ни было определения сами по себе. Поэтому на всех его обобщениях лежит как бы печать их практического назначения.

В нашу задачу, естественно, не может входить разбор, или оценка, или изложение богатейшего наследства К.С. Станиславского. Из практических – творческих и педагогических – указаний, советов и утверждений нам предстоит извлечь те, которые показывают, как понимал их автор слово «действие», что он подразумевал под этим понятием – и только²⁰⁸.

Так же, как К.С. Станиславский нигде не называет действие материалом актерского искусства, хотя по существу именно действию приписывают роль материала; так же он нигде не дает и формулы – определения действия, хотя исходит из конкретного понимания его.

Как известно, К.С. Станиславский был врагом всяческих «вообще» в искусстве. Предлагая целую программу борьбы с «вообще», он заключает эту программу словами: «Всё это мы и будем делать, но только на протяжении всего курса системы, в процессе ее изучения, для того, чтобы в конечном результате вместо действия «вообще» выработать однажды и навсегда на сцене подлинное, продуктивное и целесообразное действие» /«Работа актера», стр. 107/. Все высказывания К.С. Станиславского, как правило, конкретны и точны. В этом практическая сила его учения и в этом же трудность нашего положения, когда мы хотим построить общее определение из разбросанных конкретных указаний, преследующих не теоретическую, а практическую цель. Но все же эти разбросанные в сочинениях и живущие в памяти ближайших учеников К.С. Станиславского, методологические принципы содержат в себе и указания на признаки действия. Эти указания достаточно ясно говорят о том, что К.С. Станиславский не удовлетворялся произвольным и неопределенным пониманием слова «действие» и противопоставлял этому пониманию – свое, точное и конкретное. Он добивался от учеников и актеров на репетициях, уроках, в беседах и сочинениях действия именно в этом своем конкретном понимании.

«Режиссер требует от актера только одного: действуйте по логике» /Стенограмма занятий К.С. в студии им. Станиславского за 1935 г./. Станиславский добивался от учеников и актеров всеми возможными средствами этого одного – действия по логике; это уменье действовать он и воспитывал своей системой. Поэтому не будет ошибкой понимать и всю систему /писанную и существующую в памяти учеников/ как энциклопедию способов, средств и путей к верному действию. Любой раздел системы, любой «элемент творческого самочувствия» артиста есть прием или условие, создающее почву для подлинных продуктивных и целесообразных действий, для их логики /правды/ и выразительности /художественности/. Вся система есть, образно говоря, путеводитель к действию, борьба за действие, метод воспитания, выращивания действия. Искусство действий – не столько содержание, сколько итог системы. «Вся моя система сводится к одному: отыскать в себе понимание органических моментов в предложенной роли и собрать их логически, отразив в ряде правдивых физических действий» /Беседы К.С. Станиславского, стр. 80/.

Богатство и разнообразие путей к действию, тщательная и детальная разработка этих путей, их конкретность – все это содержание учения К.С. Станиславского дает возможность понять и содержание итога, вывода, смысла самого слова, действие.

Роль материала актерского искусства К.С. Станиславский приписывал не действию «вообще», а именно и определенно физическому действию. Это достаточно ясно не только из приведенных выше цитат, но и из последних печатных его работ в целом /«Работа актера над собой», «Режиссерский план «Отелло»/ то же подтверждают и записки К.Е. Антаровой, и стенограммы бесед в студии им. Станиславского, и свидетельства ближайших учеников и сподвижников К.С. Станиславского, работавших с ним в последние годы его жизни, в первую очередь свидетельства В.О. Топоркова. Поэтому представляется излишним еще раз доказывать эту достаточно известную истину. Напомним лишь несколько наиболее лаконичных выражений – К.Е. Антарова записала: «Всю лестницу от самого обычного простого движения по комнате до самых высочайших напряжений самоотвержения, когда человек отдает жизнь за Родину, за друга, за великое дело, мы должны научиться понимать, претворять в образы и отражать в правдивых и правильных физических действиях» /стр. 21/. В «Режиссерском плане «Отелло» читаем: «Щепкин сказал: «Ты можешь играть хорошо или дурно – это неважно. Важно, чтобы ты играл верно». Вот эту верную линию и создают простые физические действия» /стр. 232/. Наконец, В.О. Топорков, излагая принципы К.С. Станиславского, приводит его определение – «актер есть мастер простых физических действий».

Нашему рассмотрению подлежит, следовательно, то, что подразумевал К.С. Станиславский под физическим действием, и почему он настаивал на особой роли, роли материала именно физического действия.

Прежде всего, обращает на себя внимание то, что К.С. Станиславский особое значение придает простым, простейшим, малым физическим действиям. Это ясно, как из приведенных только что ссылок, так и из ряда положений, высказанных в «Работе актера над собой», в частности на стр. 273: «Легче всего найти или вызвать правду и веру в области тела, в самых малых, простых физических задачах и действиях. Они доступны, устойчивы, видимы, ощутимы, подчиняются сознанию и приказу. К тому же они легче фиксируются. Вот почему в первую очередь мы обращаемся к ним, чтобы с их помощью подходить к создаваемым ролям». Эта же мысль изложена и объяснена на стр. 250, 282 и 293. Известно также, что сам «метод физических действий» называют и «методом