Geum.ru

Министерство образования и науки Российской Федерации

Вид материалаМонография

Содержание


1.2. «Царские» полномочия Василия II и Ивана III и их обоснование в источниках.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15
^

1.2. «Царские» полномочия Василия II и Ивана III и их обоснование в источниках.


В 1467 г. Иван III в письме патриарху Дионисию (ученику Марка Эфесского) написал, что митрополитов избирают князья русские: «…кто будет нам люб, то будет у нас на всей Руси, а от Рима митрополиту у нас не быти, мне не надобен»159. Великий государь вполне уверенно ощущал себя вправе избирать митрополитов без тех оговорок, что делал его отец. Но без собора епископов он официально не действовал. Фактически, Василий II и Иван III стали главами архиерейских соборов, что в свое время подметили Н.М. Карамзин и подробней А.Е. Пресняков160. А это и придало государям сакральный статус, иначе они были бы заурядными узурпаторами церковной власти. Соборы эти в период с 1441 по 1504 гг. созывались с участием великого князя в среднем раз в три с половиной года по разным поводам. Не вызывают сомнения соборы, созванные Василием II и Иваном III в 1441, 1448, 1459, 1461, 1464, 1473, 1479, 1490, 1495, 1503, 1504, а также 1446 (Шемякой) гг.161 Однако, к перечисленным в нашей статье надо добавить собор 1492 г., на котором была принята новая пасхалия, он тоже был созван по повелению Ивана III162. Трудно сказать, можно ли включить в перечень собор 1471 г., который собирался перед Новгородской войной163, была ли церемония встречи московской рати после данной войны освященным собором164, по своей или по великокняжеской инициативе собирался собор 1480 г.165, считать ли собором присутствие архиереев на коронации внука Ивана III Димитрия наследником престола166? Гораздо больше оснований включить в перечень соборы 1483 и 1484 гг. по выборам Новгородского архиепископа167: поставление архиерея в мятежную область было делом политическим, и кандидатуры Сергия и Геннадия, конечно, с государем согласовывались. Другое дело, что слова архиепископа Геннадия168 о его поставлении великим князем и епископами свидетельство не столько собора, сколько ситуации, говорящие о действии не политического института, а политических отношений: государь мог неофициально одобрить кандидатуру.

Поводы созыва соборов (избрание митрополитов, борьба с ересями, война с Ахматом, внутрицерковные конфликты) были важны для судеб государства и церкви. Пожалуй, можно сказать, что не только великие князья получили сакральный статус, но и церковь получила большее место в государственном аппарате169. Объединял их великий князь, который – вольно и невольно одновременно – стал причастен церковному управлению. Он вышел за рамки правителя территорией, главы боярского совета, законодательной и исполнительной власти. Нет сведений об участии великого князя в соборах, на которых избирались епископы. Однако сами епископы (на соборе 1459 г.170, Новгородский архиепископ Геннадий в упомянутом выше письме Иоасафу) считали, что приняли рукоположение не только от митрополита, но и от великого князя. Тот же Геннадий в свое время был обижен на великого князя и митрополита Зосиму, приславших архиепископу грамоты для согласия с кандидатурой Коломенского епископа. Имени кандидата Геннадию не сообщили171. Следовательно, участие великого князя в архиерейских соборах не столько институт, а, как уже говорилось, ситуация. В этом смысле не имеет значения количество соборов. Великий князь как участник архиерейского собора существовал постоянно в сознании людей. Например, Пахомия Серба, который писал, что «Житие митрополита Алексия» создавалось по благословению митрополита Ионы и освященного собора, по воле великого князя Василия Васильевича172. Или в сознании автора сообщения о строительстве Успенского собора по воле государя и митрополита173. Или автора повести о стоянии на Угре, отметившего две поездки Ивана III в Москву за благословением и советом владык174. Поэтому можно говорить о существовании единого всероссийского церковно-государственного центра принятия решений.

Выше отмечалось, что византийские василевсы были причастны изменениям границ епархий. В рассматриваемый период Иван III взял на себя и эту функцию: дважды – в 1463 и 1468 гг. – он отказал псковичам в создании отдельной от Новгорода епископии175. Это показывает, что великий князь действовал вполне в духе ряда василевсов, стремившихся не дробить без нужды православные епархии. К тому же русский государь действовал в данном случае тем более мудро, что, казалось бы, мог ослабить Новгород: вряд ли можно было предсказать, что псковичи поддержат москвичей в надвигающейся войне с Новгородом, а уступка им могла бы тому способствовать.

Участие великого князя в церковных делах объективно привело к тому, что в последней четверти XV в. случилось довольно много конфликтов, в которых на разных сторонах находились великий князь и отдельные представители духовенства176. Конечно, все эти конфликты имели экономический, а то и оборонный характер, как в случае с конфискациями новгородских земель на нужды поместного фонда. Вопрос о том, на чьих землях стоять монастырю, какими селами ему владеть относился к сфере взаимоотношений церкви-организации с государственной администрацией, тем более, что, по словам А.Е. Преснякова177, церковь как целое землями не владела, владели ею отдельные монастыри, приходы и архиереи. Но, наверное, широкие конфискации монастырских земель, при условии поставления русского митрополита в Константинополе, вызвали бы суровую отповедь патриарха, которая была бы смягчена великокняжескими объяснительными письмами. Теперь великий князь считал себя вправе так поступать.

Некоторые конфликты носили правовой характер. С.М. Каштанов обратил внимание178 на княжескую юрисдикцию над монастырскими людьми, в том числе иногда над монахами с игуменами. До конца XIV в. монахи находились в юрисдикции митрополита, с конца же XIV в. началась «двойная подсудность». Неизвестно, правда, насколько эта подсудность была постоянной. Но особенно много источников об этом в эпоху Василия II и Ивана III. Ряд монастырей были подсудны удельным князьям, в том числе даже Мухаммед-Эмину. В конце XV-начале XVI вв. Иосиф Волоцкий обращался179 к великому князю с просьбой защитить его монастырь от произвола Волоцкого князя. Вероятно, многие монастыри предпочитали находиться в юрисдикции общерусского государя, а не удельных князьков. Нельзя не сказать, что политика покровительства в моральном и в экономическом смысле была продолжена Василием III, ставшим ктитором всех афонских монастырей, Синайского и ряда сербских180.

В ряде случаев Иван III поступал как лицо, обладающее некоторой долей власти и в сугубо церковных делах. Это, во-первых, его участие в церковных соборах о еретиках и, во-вторых, его известный конфликт с митрополитом Геронтием по поводу освящения Успенского собора в Москве в 1479 г.181 Митрополит собирался при освящении ходить против солнца («обсолонь»), а великий князь при поддержке Вассиана Рыло и архиепископа Геннадия был сторонником хождения по солнцу («посолонь»). Конфликт разросся до демонстративного ухода Геронтия с митрополии, длившемся более года. Помимо простого конфликта характеров двух людей (повод тут мог быть любой), вмешательство князя в такой вопрос (а сложность эта чувствовалась, отсюда и опора на мнения двух авторитетных святителей) напоминает о византийских василевсах, имевших в церкви «надмирянский» статус. Право советовать тоже надо ощущать. В любом случае, во второй половине XV в. отношения великого князя с церковью стали иными. Не случайно митрополит Иона в своей духовной завещал «Дом Пречистой» (то есть митрополию) заботам Василия Темного182. А обилие конфликтов говорит о том, что идет «притирка» двух ветвей власти. Но это не мешает православной Руси сохранять единство в минуты опасности – в борьбе с католицизмом и ересями.

В официальном московском летописании повесть о покорении Новгорода занимает больше места, чем повесть о стоянии на Угре. Видимо, с позиции московских летописцев присоединение Новгорода было событием более значимым. Ликвидация ига в 1480 г. была лишь юридическим завершением того, что реально уже состоялось. А присоединение Новгорода было событием во всех отношениях успешным: почти половина древней Киевской Руси – это нечто более весомое, чем мало что значащий ханский ярлык. Москва получала полное преобладание на Руси и равные условия с Литвой. Это было первым шагом к многовековой борьбе за «киевское наследство» с Литвой и Польшей. Это было важной вехой и в укреплении обороноспособности страны, именно на новгородских землях закрепилась поместная система. Однако в описании конфликта с Новгородом в московских летописях (основные источники созданы в короткий промежуток 70-80-х гг. XV в.183) характерно преобладание религиозного контекста184, главной причиной являлось уклонение новгородцев в «латинство». Еще в 1467 г., когда православный Константинопольский патриарх Дионисий пытался добиться признания Исидорова ученика Григория митрополитом всея Руси, Иван III собрал собор епископов и отправил послание в Новгород, в котором признание Григория было вероятным из политического сепаратизма185. Поводом к религиозной и государственной измене новгородцев стал вопрос об архиепископе. В 1470 г. им был избран Феофил и Иван III потребовал, чтобы тот был утвержден митрополитом Филиппом I, а не Григорием. Новгородцы же «…восхотеша хрестьянскую веру православноую покорити и к Латынской ереси преложитися…и восхотеша Латынскому кралю и митрополитоу работати»186. Поэтому увещеваниями новгородцев занимался митрополит Филипп187, выдвинувший вышеизложенные политические обвинения в адрес новгородцев, а также четко обосновавший причину гибели Константинополя (пример Новгороду) – из-за измены православию. Когда же его увещевания остались без ответа, пришел черед великого князя защитить веру. Поход московской рати на Новгород рассматривался как война за веру, сравнивался с походом против Мамая188. Политические обоснования покорения Новгорода тоже присутствовали в московском летописании: исконность владения великими князьями Новгородской вотчиной выводилась от Рюрика: «…и от перьвого великого князя нашего Рюрика, его же по своеи воле взяла земля наша из Варяг князем себе и съ двема браты его. По том же правнук его князь великы Владимер крестися и все земли наша крести Русскую… И от того святаго и великого князя Владимера даже и до сего господина нашего великого князя Ивана Васильевича за Латыниною есмы не бывали и архиепископа от них не ставливали себе»189. Подобные обоснования разделялись, в отличие от религиозных, и во Пскове190. Почему же все-таки преобладали религиозные? Дмитрий Донской не был инициатором конфликта с Мамаем, он лишь защищался. Иван III нападал, это первая в истории Московской Руси завоевательная война за веру, но не как заурядный захватчик (вроде тех князей, что устраивали междоусобицы), а как православный государь, в новом своем качестве. Меру зависимости или независимости Новгорода от Москвы в 1470 г. определить сложно, однако политически Иван III не обладал всей полнотой власти над мятежной республикой. А вот властью духовной, в своем понимании, полностью: он был государем церковной столицы и стремился расширить пределы своей политической власти до границ митрополии. Поэтому противящийся власти православного государя объективно становился в ряды отступников. Уместно вспомнить меткое замечание Н.М. Карамзина о возрастающей власти великого князя: «Надлежало или повиноваться государю, или быть изменником, бунтовщиком: не оставалось средины и никакого законного способа противиться князю»191. Великий историк точно уловил суть явления, но употребил неверный термин. Московские книжники эпохи Новгородской войны употребляли не политическое («бунтовщики»), а религиозное понятие – «отступники». Гордыня является движущей силой отступников, а она же двигала и Мамаем. Поэтому подготовка к походу на Новгород во многом напоминала подготовку Дмитрия Донского. Безусловно, обвинения (именно религиозные, а не политические) в адрес новгородцев были преувеличены. Сомневаться в крепости православия в Новгороде не приходиться, тем более, что новгородское монашество активно участвовало в Русской Фиваиде, о чем пойдет речь во второй главе. Но именно из-за крепости православия в Новгороде политическая измена – переход под власть Литвы – была маловероятна. По той же причине и обвинение в религиозной измене было наиболее эффективным, в том числе и для простых новгородцев, выбирающих между Литвой и Москвой, и для псковичей, выбирающих кого поддержать – Новгород или Москву. Религиозная подоплека войны отмечалась и в характере поведения архиепископа Новгородского Феофила: владычный полк не поднял оружия на великого князя192. Возвращение московской рати из похода 1471 г. было торжественно: за семь верст до Москвы победителей встречал митрополит Филипп с освященным собором и народ193. Позже московские книжники обосновывали: «…не всяк ли князь, областью содержай землю, от Бога поставляется?.. князи бо суть любленицы Божии, того бо ради дасться ему держава от Господа и сила от Вышняго, яко слуга есть Божий, суд правды любит»194. Это высказывание употреблено к Ивану III в контексте Новгородской войны: новгородцы восставали против Божьего избранника, «…егоже Господь Бог и пречистая Богородица своим неизреченным милосердием и о всем поспешество и укрепление дарова, возвеличая своего божества великую милость, иже в Руских землях просиявшаго благочестия»195. Выступив на войну в защиту веры как вождь «христолюбивого воинства», Иван III, «…егоже избра, возлюби Господь Бог и пречистая Богородица, и поручи ему держати и управляти отчину свою Руских земель великое княжение»196, уподобился византийским царям.

Долгое правление Ивана III включает в себя множество символических событий, которым современники придавали огромное значение. Но было, кажется, много таких, значимость которых заметна более в историографии, чем в источниках197. Одно из таких событий – брак Ивана III с Софьей Палеолог. Родство с византийским императорским домом не было новым для русских правителей. Никогда не была забыта связь с династией Мономахов. Да и московская ветвь Рюриковичей могла бы указать на брак дочери Василия I Анны с византийским царевичем Иоанном198, что, по словам Н.В. Синицыной, вызвало обращение «сват»199 (в смысле – родственник) в послании Василия II правителю Византии Константину Палеологу. Поэтому вряд ли следует связывать развитие царской идеи на Руси с влиянием Софьи Палеолог. Пожалуй, именно в спокойном восприятии брака Ивана III, как позже в его равнодушии по поводу «своих» прав на византийский престол, и проявилось выросшее национальное сознание. Не пристало Ивану III, которого митрополит Зосима позже уподобит самому Константину Великому200, излишне радоваться по поводу женитьбы на непрямой родственнице последнего византийского царя. В московском летописании свадьбы упор был сделан на антилатинскую полемику. Иван III, благодаря своевременным и ультимативным увещеваниям митрополита Филиппа201 (по некоторым сведениям венчал государя и Софью не митрополит, а протопоп Осия из Коломны202), опять выглядел защитником веры, не пустив папского легата с его «крыжом» в Кремль. Интересно, что некоторые исследователи причиной последующей победы «партии» Софьи Палеолог над «партией» Елены Волошанки называют203 дальновидное умение первой опереться на «ортодоксальные» круги. А «круги» эти были русскими. И не будь Елена Волошанка связана с еретиками, что, вероятно, все же было, потомство византийской принцессы могло не оставить и следа на престоле будущего Третьего Рима. Хотя отрицать влияние не Софьи даже, а шире – греков (братьев Траханиотов, Пахомия Серба, еще до Софьи приехавшего на Русь) – нельзя.

Отметим, что начавшееся в конце XV в. противостояние с Литвой постепенно приобретало характер религиозной войны. Оно начинало проникать на уровень бытового взаимного непонимания и ненависти. В 1472 г. в Юрьеве на Крещение были убиты 73 православных человека во главе с Исидором Юрьевским204. Спустя несколько лет в Литве было запрещено строить православные церкви, восстанавливать старые, жаловать им земли205. Налицо и бегство из Литвы православного населения. В 1496 г. Римский папа объявил крестовый поход против Руси. Даже дочь свою Иван Васильевич фактически принес в жертву этой борьбе, выдав замуж за великого князя Литовского Александра и настаивая на сохранении ею православия. Даже надеть литовскую одежду считалось ужасным, и этот момент специально оговаривался в дипломатической переписке206…

Вопрос защиты веры государем был вообще очень тесно связан с идеей русского царя. На эту тему много писали главные борцы с ересью «жидовствующих» архиепископ Новгородский Геннадий и преподобный Иосиф Волоцкий. Они ожидали от верховной власти решительной силовой поддержки и, не обретя ее, требовали и буквально заставляли великого князя вмешаться в их борьбу. Архиепископ Геннадий известил о ереси и митрополита, и великого князя. В своей грамоте митрополиту Зосиме борец с «жидовствующими» писал: «И князь великий ко мне прислал грамоту, а велел ми тако беречи, чтобы то лихо в земли не распростерлось»207. А в грамоте архиерейскому собору он писал о повелении Ивана III относительно еретика Захарии: «И потом князь великий прислал ко мне грамоту о нем, чтобы мне наказати его духовне, да отпустити его в свой монастырь»208. Поскольку принятые поначалу меры ереси не остановили, они стали казаться подозрительно мягкими, особенно с учетом вольнодумного кружка в Москве и близости к еретикам великокняжеской невестки Елены Волошанки. Потому Геннадий в своем письме Иоасафу209 тонко намекал, что и среди византийских царей были еретики. Иосиф Волоцкий в «Просветителе», в ряде своих посланий, в устных беседах с великим князем был, наверное, не столь резок, но весьма убедителен. Во всяком случае, Иван III каялся, что не оказал ереси своевременного отпора210. В 13-м и 16-м словах «Просветителя» преподобный Иосиф тоже приводил211 в пример византийских василевсов, но не еретиков, а борцов с ересями. Похоже, что византийские правители, а не князья Киевской Руси, со времен произведений о Флорентийском соборе служили главными примерами поведения для правителей русских. Устойчивость этих аналогий наводит на мысль о родстве функций. Тем более, что Иосиф Волоцкий именно в 16-м слове «Просветителя» написал свои знаменитые строки о царях212. Он, безусловно, один из главных теоретиков идеи русского царства, а обязанность борьбы с ересями считал одной из основных обязанностей царей. Князья Киевской Руси боролись с язычниками, но в XV в. ситуация иная: во-первых, отступники от истинной веры много хуже язычников, а, во-вторых, масштаб значимости русского князя вырос – он один православный государь, он один может защитить истину с оружием в руках. Как борец с ересями он теперь должен брать пример с тех государей Византии, которые собирали Вселенские соборы. Эту часть своих новых функций Иван III осознал довольно поздно, зато его сын председательствовал на соборе 1504 г. против еретиков213, и, может быть, во многом поэтому позже с большим правом называл себя царем.

В последней четверти XV в. новые полномочия русского великого князя подверглись осмыслению в церковных кругах, получая богословское обоснование. Одним из важнейших событий русской истории XV в. было стояние на реке Угре, когда де-юре было свергнуто ордынское иго и страна получила независимость214. Мы отмечали выше необходимость падения власти ордынского «царя» для идеи русского царства. После падения зависимости от Орды была прорвана последняя плотина, развитие рассматриваемой идеи ничем более не сдерживалось. Противостояние с Ахматом – первое открытое противостояние великого князя с законным «царем»215. Наиболее ярким источником о стоянии на Угре является, конечно, послание архиепископа Вассиана Рыло. Оно является также важнейшей вехой в развитии царской идеи в древнерусской публицистике. Обращение Вассиана к Ивану III звучит так: «Благоверному и христолюбивому и благородному и Богом венчанному и Богом утверженному, во благочестии всея вселенныя концех восиявшю, наипаче же в царех пресветлеишему и преславному, государю великому князю Ивану Васильевичю всея Руси»216. Ниже Русь названа «царством», а Иван III – «царем». Титул, с которым Вассиан Рыло обращается к государю, включает три мысли: 1) православие царя («благоверный» и «христолюбивый»), 2) его избранность Богом («венчанный», «утверженный» и «благородный», то есть подчеркивается избранность не только Ивана III, но всей династии), 3) прославленность Ивана III во вселенной (православной вселенной, по-видимому, в том смысле, в каком Василий II называл Константина Палеолога «благочестивым и святым самодержцем всея вселенной»). В этом перечне отсутствует выражение «благоверия держатель», употребленное в третьей редакции «Повести о Флорентийском соборе». Однако ниже Вассиан пишет: «…ты же убо, государю, духовный сыну, не яко наемник, но яко пастырь истинныи, подщися избавити врученное тебе от Бога словесное стадо христовых овец от грядущаго ныне волка»217. И война с Ахматом вновь приобретает характер войны за веру. Вассиан Рыло пишет: «…и где убо хощеши избежати или воцаритися, погубив порученное ти от Бога стадо?»218. Если принять за исходную посылку положение о том, что «вселенная» в послании архиепископа означает «православный мир», ясно, что бежать от Ахмата некуда, мир православия один, а власть и подданные государю вручены Богом, и уклонение от обязанностей по заботе о них есть нарушение Его воли.

Послание Вассиана Рыло содержит массу контекстов и сжатых идей, которые при необходимости можно «развернуть». Одна из таких идей – о царях-самозванцах. Архиепископ освобождает великого князя от клятвы повиноваться ордынскому «царю», ибо Ахмат – самозванец, «богостудному и скверному самому называющуюся царю повиноватися тебе, великому русскых стран христьянскому царю?!»219. Эта мысль отражала эволюцию русского отношения к ордынской власти и новые представления о законности того или иного правителя. Из процитированного отрывка следует, что самому называться царем нельзя (впервые эта мысль была высказана в соборном послании русских архиереев, осуждавшем Шемяку220). Почему же тогда Иван III – царь настоящий? Ответ следует искать в том же послании. Иван III – православный правитель, избранный Богом, признаваемый церковью, послушный им. Архиепископ едва ли не первый отказывает в царском достоинстве всем ордынским правителям, не только узурпаторам вроде Мамая или Едигея221. Пока монголо-татары были орудием Божьей кары, противиться им было сложно. Теперь же Русская земля и ее правители прославлены победами военными и духовными, Божий гнев прошел. И в строках Вассиана Рыло звучит даже некоторое изумление: как можно таких вещей не замечать?

Еще одним источником по идеологии русского царства может быть названа «Пасхалия митрополита Зосимы»222. Она была составлена митрополитом в 1492 г., когда не произошло предполагаемого некоторыми конца истории. В новой пасхалии Москва была названа «Новым Иерусалимом», а позже (в редакции 1495 г. уже при митрополите Симоне223) – «Новым Константинополем», в чем можно видеть предвестье теории «Третьего Рима», поскольку Константинополь официально II Вселенским собором был провозглашен «Новым Римом». По смыслу пасхалии Москва представала новой столицей всемирного православия, взамен разоренной турками. Аналогия столиц предполагает аналогию стран и их правителей. И ниже действительно в «Пасхалии митрополита Зосимы» указывалось на сходство между апостолами, Константином Великим, Владимиром Святым и Иваном III. Эта аналогия не новая (подобное встречалось в письме митрополита Ионы и в третьей редакции «Повести о Флорентийском соборе»224), новое – свойство, на основе которого она проводилась. Дмитрий Донской сравнивался с различными знаменитыми предшественниками в честь военной победы, Борис Тверской – как и Василий Темный, в связи с отвержением унии225. Аналогия пасхалии отличалась большим масштабом. В ней были этапы христианизации мира: 1) апостольский, 2) Константиновский, 3) русский, когда Владимир крестил Русь, 4) и современный, когда Иван III победил ересь. Подобное деление без четвертого московского этапа можно найти в послании Василия II патриарху Митрофану226. Теперь же Москва заняла свое место в христианской истории, и именно благодаря защите православия. Вновь, причем самим главой русской церкви, за Иваном III была признана духовная власть блюстителя и распространителя веры, сопоставимая даже с апостольской.

Ряд интересных мыслей о месте русского государя в мировой политике содержится в дипломатических документах. В 1488 г. император Священной Римской империи Фридрих III Габсбург предлагал Ивану III выдать дочь за императорского племянника маркграфа Баденского Альбрехта. Одновременно Фридрих предлагал великому князю и королевский титул. Но Иван III отказался от обоих предложений. Отказ от брака имел такую подоплеку: дочь великого князя достойна лишь брака с сыном императора. На искреннем и ярком, а не безликом, как сейчас, языке русской дипломатии это звучало так: «…ино такому Великому Государю как давати своя дочи за того Маркрабия?.. Цесарь и сын его Максимиан Государеве Великие, а наш Государь Великий жъ Государь»227. А корона с титулом, которых так добивался в свое время Витовт, Ивану III не понадобились, потому что: «Мы Божиею милостию государи на своей земле изначяла, от первых своих прародителей, и поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы… есмя ныне государи на своей земле, а поставлениа как есмя наперед сего не хотели ни от кого, так и ныне не хотим»228. Данный ответ великого князя или, может быть, плод коллективного разума его советников, свидетельствует о том восприятии государственной власти, которое выражал Вассиан Рыло. Из ответа Ивана III следует: 1) великий князь осознавал себя равным с императором Священной Римской империи229, наследником и Римской империи древней, и Карла Великого (хотя последнее для Руси не столь важно); 2) великий князь осознавал священный характер своей власти и признавал его, не желая другого (ни от кого, кроме как от Бога поставления не желает); 3) великий князь, как и Вассиан Рыло, говорил о Богоизбранности (формула «Мы Божьей милостью…» позже станет обязательным началом манифестов императоров Всероссийских XVIII-XX вв.) не себя лично, а династии в целом, причем имел в виду явно династию Рюриковичей, а не одну ее («Калитину») ветвь. Последний момент уже встречался в ранних источниках. Наиболее ярко династическое родство подчеркивалось при прославлении каких-либо князей. В «Слове о Дмитрии Ивановиче» подчеркивалось родство лишь с православными предками, особенно святыми230. Здесь же, как и в «Слове похвальном о Борисе Тверском», как и в «Повести о Новгородской войне», как и в послании Вассиана Рыло, вспоминались все предки. Борис Тверской сравнивался с Олегом Вещим, что было весьма логично в связи с заключенной византийцами унией – напомнить о победе над ними231. В «Повести о Новгородской войне» обращение к имени Рюрика напоминало об исконности обладания этим городом великими князьями232. Вассиан Рыло вспоминал Игоря и Святослава, «иже и на Греческих царех дань имали»233, что напоминало о временах побед и независимости. Можно предположить, что Иван III, помня о своем родстве и со святыми князьями, не забывал, что его династия – одна из древнейших в Европе.

Сходные идеи, на что обратила внимание Н.В. Синицына234, были высказаны в дипломатической инструкции 1489 г. послу Юрию Траханиоту. Там отмечались отношения «братства» с Византией и явно имелась в виду (василевсы названы не «греческими царями», а «римскими») желательность подобных же отношений с Римской империей. Позже в дипломатической переписке с императором Максимилианом в 1491 г. тоже будет употреблено отношение «братства»235, то есть равенства. При том сын императора эрцгерцог Филипп «братом» (равным) назван не был.

Отношения Руси в XV в. с Западом носили в основном характер противостояния, особенно после унии и начала войн с Литвой за «киевское наследство». Но возросшая мощь Русского государства привела к активизации внешней политики, в том числе и в отношении Запада. Руси приходилось возвращаться в мировое сообщество государств, занимать свое место в семье народов. И место было выбрано самой Русью, а не указано иноземными государями. Важно, что великий князь считал себя «братом» именно императора Священной Римской империи, а не только королей. По идее, император был главным монархом мира католицизма. Это знали на Руси. В летописном списке правителей можно прочесть: «Цесарь Римьскыи, а под темь…»236 и далее список европейских монархов. Иван III, считая себя равным, должен был соответственно представлять равновеликую часть. Одна Русь ею быть не могла. Частью этой был мир православия, та самая «вселенная», которой управлял ранее византийский василевс, и в которой потом остался единственный сильный православный государь – государь всея Руси. Только при такой трактовке можно было считать великого князя равным императору Священной Римской империи237. Это было залогом осознания в будущем своего превосходства. Ведь император, будучи формально равным светской властью, в духовной сфере – неправославный. Это было одновременно началом великодержавности России, началом притязаний на нечто большее, чем просто национальное государство.

Итогом развития царской идеи в русской литературе конца XV в. можно назвать труды Иосифа Волоцкого, которые плавно переводят нас в XVI в.: основные послания святого и слова «Просветителя» были написаны до смерти Ивана III238. Именно преподобный Иосиф в 13-м и 16-м словах «Просветителя»239, как было сказано выше, чаще других уподоблял великих князей византийским василевсам, которые боролись с ересями и проводили Вселенские соборы. Именно он писал о «симфонии», у византийцев означавшую согласие властей царя и патриарха. «Ибо царь естеством подобен всем людям, властью же подобен Богу Вышнему»240, – цитировал преподобный Иосиф слова византийца Агапита, сказанные тем в VI в. Не было ли для преподобного Иосифа более важным здесь иное значение слова «царь», о котором вскользь уже упоминалось – титул Христа, Царя Небесного? Отношения подобия не есть отношения равенства, Богу подобны в некотором смысле все люди, как образ и подобие Его. Поэтому царям подобает воздавать «царскую честь, а не божественную». В послании Ивану Ивановичу Третьякову, написанном уже при Василии III, преподобный Иосиф писал о государе: «…ино всея Русскии земля государем государь, которого господь Бог устроил вседрьжитель во свое место и посадил на царьском престоле, суд и милость предасть ему и церковьное и манастырское и всего православного християньства всея Руския земля власть и попечение вручил ему»241.

Помимо прославления, послания Иосифа Волоцкого проникнуты грозными предупреждениями нечестивым царям, ответственность которых много выше ответственности простых людей. «Если же некий царь царствует над людьми, но над ним самим царствуют скверные страсти и грехи: сребролюбие и гнев, лукавство и неправда, гордость и ярость, злее же всего неверие и хула, – такой царь не Божий слуга, но дьяволов, и не царь, но мучитель»242, – писал преподобный в седьмом слове «Просветителя». Сравнивая русского правителя с кормчим243, преподобный Иосиф писал великокняжескому духовнику архимандриту Митрофану: «…государя побреги, штобы на него Божий гнев не пришел за то, да и на всю нашу землю. Занеже, господине, за государьское согрешение Бог всю землю казнит»244. Отмечал святой, что за пренебрежение царскими обязанностями, повлекшее гибель царства, цари дадут ответ на Страшном Суде и будут осуждены245. Уподобляя царя пастырю, из-за небрежения которого может погибнуть все стадо, Иосиф Волоцкий делал еще более радикальный вывод: нерадивый пастырь – сам волк246. В этих мыслях, пожалуй, сконцентрирована вся идея Православного царства, религиозная прежде всего. А устойчивость византийских аналогий, при условии отсутствия Византии как таковой, говорит о глубоком родстве с нею. Образы Византии и Руси, византийских и русских государей соседствуют в источниках конца XV в. постоянно. Не случайно старец Филофей позже напишет о перемещении Ромейского царства на Русь.

Если мы сравним русского великого князя конца XV в. с византийским василевсом, как ранее мы сравнивали в начале главы великого князя предшествующего периода, то увидим больше общего. Преемство власти от древнеримских императоров для русских князей невозможно, поскольку Русь не входила в область античного мира. Однако позже эта линия отразится в публицистике 20-х гг. XVI в., когда возникнут идеи перенесения Ромейской державы на Русь (в трудах Филофея Псковского) и происхождения Рюрика от Августа247. Преемство от византийских православных государей более заметно. Функциональное уподобление византийским государям состояло в заимствовании некоторых элементов государственной системы Византии (участие в выборе главы церкви, в архиерейских соборах, защита веры). Можно говорить и об идеологической базе царской идеи на Руси в конце XV в. А вот правовой – нет. Юридические рамки полномочий великого князя-царя не были определены. И не могли быть, поскольку Русь не входила в сферу римского права исторически. Поскольку новые функции великого князя-царя в прежние обычаи не укладывались, должен был выработаться и устояться новый обычай. При этом соотношение светской и духовной власти на Руси явно в пользу первой. Конечно, это более проявится в XVI в., но объяснено может быть исходя из ситуации конца XV в.: если великие князья реально могли заместить василевсов как главные православные государи (власти и могущества у них позже будет несравнимо больше, чем у их византийских коллег, а отсутствие реальной преемственности от Римской империи ничто по сравнению с реальной силой), то главы Русской церкви не могли заместить Константинопольского патриарха, так как оный святитель продолжал существовать, а возможности влиять на православные церкви Востока, значение которых падало, у русского иерарха не было. К тому же последний больше не мог найти управы на русского государя ни в Византии, как во времена Киевской Руси, ни в Орде, как в период зависимости от монголов. Вот и получился перекос в сторону государственной власти. Это хорошо понимал Иван Грозный. Он обращал внимание на царский титул Христа в диспуте с Поссевином: Римскому папе, как считал русский царь, грешно уподобляться Царю (Христу)248. А самому Ивану, значит, можно? Потому представляется естественным, что патриархи на Руси появились позже царей, просуществовали чуть более века, вновь появились в период распада государства и, наконец, в третий раз – уже по воле Советского правительства.

Итак, результатом развития идеи русского царя в течение второй половины XV в. стало нарастающее функциональное приближение великого князя к византийскому василевсу, причем как во властных полномочиях над церковью (участие в выборе митрополитов и в архиерейских соборах), так и в статусе главного православного правителя мира (при осмыслении падения Константинополя, событий 1480 г. и в трудах Иосифа Волоцкого). Названная ситуация было признана и обоснована церковными авторами.