Geum.ru

Конспект и вопросы к зачёту Составитель

Вид материалаКонспект

Содержание


VIII. 1. Принципы в истории интерпретаторского искусства (учитель-ученик)
Л. Н. Толстой.
Подобный материал:
1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   ...   42
^




VIII.




1. Принципы в истории интерпретаторского искусства (учитель-ученик)




«Слово - дело великое. Великое потому, что словом можно соединить людей, словом можно и разъединить их, словом можно служить любви, словом же можно служить вражде и ненависти. Берегись такого слова, которое разъединяет людей.»

^ Л. Н. Толстой.


Последовательный принцип в интерпретациии связан с традициями. Откуда мы их знаем? Это связь учитель-ученик. Откуда мы знаем об исполнительских традициях Листа, конечно же через его учеников. Мы можем получить конкретную картину об исполнении произведений Шумана через учеников Клары Шуман.


«Слово -  дело великое. Великое потому, что словом можно соединить людей, словом можно и разъединить их, словом  служить любви, словом же можно служить вражде и ненависти. Берегись такого слова, которое разъединяет людей.»
Л. Н. Толстой. 


Отношения «учитель - ученик» серьёзная педагогическая проблема. Учитель должен строить свои отношения с учениками так, чтобы они оказывались наиболее благоприятными для развития их личностных качеств. Чтобы воздействие педагога на ученика было эффективным, нужно обеспечить не только прямую связь, но и обратную, восприятия воспитанника педагогом.

Генрих Нейгауз - пианист, педагог, музыкант. В чём состояла «тайна» 29-го класса Московской консерватории, из которого при Нейгаузе вышло так много выдающихся, значительных или просто высокопрофессиональных пианистов, того самого 29-го класса, о котором давно уже сложены легенды, атмосфера которого прямо или косвенно воздействовала на множество музыкантов, формально никогда не числившихся учениками Г. Г. Нейгауза? Думается, что тайна эта состояла в самом Генрихе Густавовиче, а не в каких-либо методах или методике, которые могут существовать «без Нейгауза», ибо он был художником не только как исполнитель, но и как педагог, а настоящий художник неповторим.

Нейгауз-педагог руководствовался рядом принципов, которые он выдвинул ещё в предвоенные годы. В то время он говорил на лекциях:

"Изложение моих принципов я начал бы с главы, которую назвал бы «На службе у композитора». Недостаток большинства книг по методике в том, что они не ставят на первый план основные эстетические вопросы. Всё должно исходить от музыки, из её понимания. Надо направлять внимание ученика в сторону музыки, и не просто музыки, а всего того, чем она живёт, в сторону чувств, душевных переживаний, мыслей. Вы должны приложить все усилия, чтобы помочь ученику понять поэтическую сущность искусства. Если мы не направим внимание ученика в эту сторону, мы не многого добьёмся. Цель, ясное понимание цели рождает средства. Мы обладаем невероятным количеством органических возможностей. Мы можем играть твёрдыми пальцами, мягкими, закруглёнными, плоскими. Сообразно с художественными требованиями надо применять свои возможности».

Первый принцип в обучении фортепианной игре - был для Нейгауза и основой его исполнительской концепции. «Вам понравился не я, а Бетховен!» - это не просто «разъяснение» не вполне удовлетворённого своей игрой пианиста наивному и восторженному слушателю, а одна из возможных формулировок цели исполнения, «идеального по Нейгаузу», афористически заострённая, гиперболизированная, как часто бывало у Генриха Густавовича, - чтобы ярче оттенить отличие от обычного, само собой разумеющегося: «Как вам понравилась моя «Аппассионата»?» Для нейгаузовского «самоустранения» надо быть конгениальным исполнителем; поистине один из тех случаев, когда смирение паче гордости.

У Нейгауза не было законченных жёстких схем, однозначно определяющих, как должно звучать то или иное музыкальное произведение. Он охотно воспринимал новую интерпретацию, если, она отвечала авторскому замыслу, открывала его новые грани, в том числе и те, что наиболее заметны современному взгляду. Творения великих мастеров были для него сущностями, наделёнными жизнью, а следовательно, изменяющимися в своих проявлениях, то есть в исполнительских трактовках, в слушательском восприятии. Это отношение Генриха Густавовича как пианиста к музыке находило естественное продолжение в его педагогической концепции. Он никогда не относился к ученику как к аморфной массе, которую следует поместить в заранее приготовленную форму. Любой ученик был для него индивидуальностью, обладающей собственными способностями и особенностями, а задача педагога состояла в том, чтобы проявить эти способности, всемерно содействовать их развитию, устранить сдерживающие ограничения, распахнуть врата в Музыку - те самые, которые, если вольно воспользоваться образом из притчи Кафки, могут быть раскрыты лишь для данного конкретного ученика и ни для кого другого. Этот второй принцип Нейгауза-педагога - ориентация на развитие индивидуальности - нельзя исповедовать, если считать истиной в последней инстанции своё собственное, схематизированное и закосневшее понимание музыкального произведения.

Каким бы очевидным и простым ни казался второй принцип, его невероятно трудно реализовать на практике. Для этого мало знать музыку, исправлять неверно взятые ноты, «ставить пальцы» и комментировать содержание разучиваемых произведений. Необходим ещё и особый талант понимания ученика, проникновения в его духовный мир и приобщения к бесконечному миру художественности, культуры, человечности. Таким талантом Нейгауз был наделён как, может быть, никто другой из педагогов-музыкантов. «Как он умел слушать!» - восклицают мемуаристы. Даже если это было для него тысяча первым прослушиванием h-moll’ной сонаты Шопена, он мог и по-новому воспринять что-либо в музыкальном произведении, и, самое главное, понять, чем живёт его ученик, куда движется, как растёт, какие возможности действительно в нём заложены.

Главную задачу педагога Нейгауз видел в том, чтобы стать ненужным ученику, - опять-таки смирение паче гордости. Такое понимание своей роли мыслимо только при полном уважении и доверии к воспитаннику, при отношении к нему как к равному, при отказе от идеи «слепить» из него что-либо по собственному образу и подобию, при - не побоимся повторить за некоторыми авторами воспоминаний и самим Генрихом Густавовичем - любви к ученикам.

Генрих Густавович говорил: «Я терпеть не могу педагогику! Но люблю своих учеников», - и тем самым формулировал второй из указанных принципов в своей излюбленной парадоксальной манере -, по сути, неотделимы от третьего: каждое музыкальное произведение рассматривать не само по себе и даже не только в рамках творчества создавшего его композитора, но в широчайшем музыкальном, эстетическом, культурном, философском, историческом контексте. И здесь Нейгауз-педагог неотделим от Нейгауза-исполнителя: его лучшие пианистические достижения возникали именно в тех случаях, когда в исполняемой музыке Генриху Густавовичу удавалось отразить мировоззрение композитора, его жизненную позицию, исторические коллизиии их философское обобщение. Таковы его интерпретации Семнадцатой и пяти последних сонат Бетховена, Первого концерта, Фантазии, Полонеза-фантазии, Третьей сонаты Шопена, Фантазии и «Крейслерианы» Шумана, Второго концерта Листа, произведений Брамса, Дебюсси, Скрябина.

Опора на контекст, с одной стороны, служила основой для адекватного понимания произведения, для объективной интерпретации авторского замысла, обнажала надуманность, ненатуральность, фальшь субъективистских трактовок. С другой стороны, богатство такого контекста, многообразие составляющих его культурно-исторических элементов, его способность к непрерывному расширению и пополнению обусловливают не только возможность, но и неизбежность различных интерпретаций, в равной степени правомерных. Это богатство как бы оказывалось соотнесённым с общим творческим потенциалом воспитываемых Нейгаузом исполнителей, и каждый мог найти способ выразить свою индивидуальность в полном согласии с духом исполняемой музыки. Конечно, любое исполнение при этом по необходимости оказывается в какой-то степени субъективным, но субъективное - совсем не то же самое, что субъективистское.

Основные принципы нейгаузовской педагогики порождают множество следствий, которые всё еще ждут всестороннего исследования. Отмечу из них лишь одно: исключительно бережное, внимательное отношение к звуку. «В моих занятиях с учениками, скажу без преувеличения, 3/4 работы - это работа над звуком», - писал Нейгауз. Почему? Да потому, что «раз музыка есть звук, то главной заботой, первой и важнейшей обязанностью каждого исполнителя является работа над звуком». Эта цитата приведена не только для иллюстрации отношения Нейгауза к звуку. Она убедительно показывает, насколько Генрих Густавович был сосредоточен на главном: он всегда акцентировал внимание на самом существенном - в арсенале технических средств пианиста, в фортепианном произведении, в музыке, в искусстве.

Следование принципам Нейгауза, их воплощение в реальной педагогической практике далеко не однозначны, так же как неоднозначны убедительные и по-своему совершенные исполнительские интерпретации музыкальных шедевров. Поэтому, чтобы понять Нейгауза - артиста и педагога, важно знать не одни лишь принципы, которые он положил в основу преподавания искусства фортепианной игры, и вытекающие из них следствия, но и то, как он воплощал их на своих уроках.