Др-р лит-ра возникла с принят христ-ва в 988г. Наследие писм визант традиции

Вид материалаДокументы

Содержание


40. Поэзия Сергея Есенина. Эволюция тем и мотивов.
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   16

^ 40. Поэзия Сергея Есенина. Эволюция тем и мотивов.

Раннее творчество С.Есенина хронологически определить трудно, потому что, создавая миф о себе, Есенин сдвигал даты, более поздние произведения датировал более ранними сроками. Юность Есенина связана с учебой в Спасо-Клепиковской церковно-приходской школе, которую он закончил, имея устойчивые представления о Гоголе, Пушкине, Бодлере и др. Он был образован настолько, что стал корректором в типографии Сытина, но изображал из себя профана, наивного увальня. Через много лет в поэме «Черный человек» за это он назовет себя мошенником и вором так бесстыдно и нагло обокравшим кого-то. Был чрезвычайно амбициозен. Блок первым определил основную тему творчества Есенина – Россия, Россия, Россия.

Мотивы лирики С. Есенина начала 1910-х годов - жертвенная миссия поэта, одухотворенная природа, религиозное послушание, странничество, богоизбранность русского крестьянина, за которого радеет Св. Николай Угодник, чувственная и плотская любовь. В лирике 1914 г. выразилось светлое, радостное отношение поэта к миру как Божьему Дару («Все встречаю, все приемлю, / Рад и счастлив душу вынуть»).

В мировоззрении С. Есенина органично объединились два начала - христианское и крестьянское. Тема крестьянской России, тема избы не была для поэта лубочной. В творчестве С. Есенина она обрела философский и библейский смысл. Крестьянский космос олицетворял для него не просто благодать, но и земной рай. В стихотворении «В хате» образ крестьянского лада и райской благодати складывается из многочисленных бытовых деталей. Восприятие крестьянского рая, адекватного раю небесному, воссоздано в стихотворении «Гой ты, Русь моя родная...»: «Если крикнет рать святая: / «Кинь ты Русь, живи в раю!» / Я скажу: «Не надо рая, / Дайте родину мою».

Уже в первых поэтических опытах проявилось есенинское ассоциативное восприятие действительности. Поэт выстраивал метафорические цепочки: «Там, где капустные грядки / Красной водой поливает восход, / Клененочек маленький матке / Зеленое вымя сосет», «Дымом половодье / Зализало ил. / Желтые поводья / Месяц уронил». Язык Есенина прозрачен, ясен; обращаясь к метафизическим темам, он избегал недоговоренности, двусмысленности образа.

К этому времени у Есенина вышел первый сборник стихов «Радуница» (1916), в него не вошло стихотворение «В том краю, где желтая крапива». Сборник посвящен России светлой, а стихотворение – России страшной. Это стихотворение воспроизводит этап осужденных, впервые в литературу светскую входит образ разбойника, находящего страшную радость в разрушении. Образ России, национальный характер, образ лирического героя включает 2 несоединимые части – светлую, исполненную веры и готовность упиться отчаяньем. Вот потому так подробно описывает лирический герой лица осужденных: мутный взор, впадины щек, голубые лица, желтые рты. «Много зла от радости в убийце». Заглянуть в пропасть, бездну отчаяния. Здесь мы видим радость падения, радость саморазрушения.

Именно такую, противоречивую Россию увидят философы Серебряного века. Отсюда и национальный характер «пропадать и возрождаться». Есенину не суждено было осмыслить таинственный механизм, соединяющий две противоречивые части.

В 1918 году он принимает революцию как обещание крестьянского рая и социализма. Он начинает верить, что при благоприятных обстоятельствах в России произойдет возрождение деревни, в которой проявляется национальный характер. Но очень скоро совершенно по-горьковски осознав несовместимость целей нового государства с ценностями российского крестьянства, он встанет на путь компромисса. Он будет декларировать свое родство с современной Россией и постоянно ощущать уходящую из-под ног почву.

В 1920 г. С. Есенин пришел к выводу о том, что реальный социализм умерщвляет все живое. Из его лирики ушли темы религиозно-революционного преображения России, появились мотивы утекания, увядания жизни, отрешенности от современности («По-осеннему кычет сова....», «Я последний поэт деревни...»). В образе лирического героя-хулигана уже не было оскорбительного, эпатирующего начала. В «разбойнике и хаме», в «по крови степном конокраде» обозначилась внутренняя оппозиционность С. Есенина в советских условиях

В его поэзии трагически зазвучала тема противостояния города и деревни. В «Сорокоусте» (1920) город - враг, который «тянет к глоткам равнин пятерню»; сама природа - в состоянии гибели: «Головой размозжась о плетень, / Облилась кровью ягод рябина»; крестьянин переживает духовный кризис: «И соломой пропахший мужик / Захлебнулся лихой самогонкой». Эта же тема - в стихотворении «Песнь о хлебе» (1921). «Мир таинственный, мир мой древний...» (1922) представляет конфликт города и деревни как метафизическую трагедию: город не просто-, железный враг, он еще и дьявол («Жилист мускул у дьявольской выи»). Победа железного, то есть неживого, ассоциировалась в сознании поэта с социализмом «без мечтаний».

В 1921 г. разочаровавшийся в революции и советской власти С. Есенин обратился к образу мятежника, бунтаря - Пугачева. Он отказался в «Пугачеве» от любовной интриги, обошелся без женских персонажей. Его не удовлетворила и пушкинская трактовка Пугачева, в которой не раскрыта гениальная природа бунтовщика. Есенин относился к нему как к гению, к его сподвижникам - как к крупным, ярким личностям. Тема пугачевщины, народной оппозиции решалась им в жестком ключе, все внимание было сосредоточено на противостоянии власти и народа.

Отрекаясь от революции, он отрекался и от своей прежней роли преобразователя, пророка. В лирическом герое «Москвы кабацкой» «прояснилась омуть в сердце мглистом», происходило освобождение от своего мятежного двойника. В «Москву кабацкую» Есенин включил стихотворение «Я обманывать себя не стану...» - свое поэтическое оправдание:

Не злодей я и не грабил лесом,

Не расстреливал несчастных по темницам.

Я всего лишь уличный повеса,

Улыбающийся встречным лицам.

«Кабацкие», вийоновские, русской поэзии не свойственные мотивы («Я читаю стихи проституткам / И с бандитами жарю спирт» или «И известность моя не хуже, - / От Москвы по парижскую рвань / Мое имя наводит ужас, / Как заборная, громкая брань») обрели в цикле драматическое, исповедальное звучание, раскрыли тему одиночества и печали поэта, наполнились элегическим содержанием; не случайно строки «На московских изогнутые улицах / Умереть знать судил мне Бог» («Да! Теперь решено. Без возврата...») явились откликом на пушкинские «Дорожные жалобы» («На большой мне, знать, дороге / Умереть Господь судил»).

В сборник «Москва кабацкая» (1924) С. Есенин включил цикл «Любовь хулигана», в котором любовь обрела очищающую силу, она излечивала душу поэта, наполняла ее нежностью. Этот цикл композиционно выстроен как роман о влюбленном герое от зарождения чувства до его окончания, от «первый раз я запел про любовь» до «разлюбил тебя не вчера?»

Если в книге «Стихи скандалиста» (1923) любовь была «заразой», «чумой», с циничным словом, с эпатирующими определениями типа «Наша жизнь - простыня и кровать. / Наша жизнь - поцелуй в омут», то в «Любви хулигана» образ любви светел, и потому лирический герой заявлял: «В первый раз отрекаюсь скандалить», «Разонравилось пить и плясать / И терять свою жизнь без оглядки», «я прощаю с хулиганством», «А теперь вдруг растут слова / Самых нежных и кротких песен», «Все явилось, как спасенье / Беспокойного повесы» и т.д. Эта любовь настолько чиста, что любимая ассоциировалась с иконным ликом: «Твой иконный и строгий лик / По часовням висел в рязанях».

В «Любви хулигана» С. Есенин описал осеннюю, зрелую любовь к осенней женщине. Осень в стихах цикла - не только возраст, не только время года, но и состояние души. Осень стала образом чувственной любви лирического героя: «И глаз осенняя усталость», «О, возраст осени! Он мне / Дороже юности и лета», «Знать, только ивовая медь / Нам в сентябре с тобой осталась», «Чужие губы разнесли / Твое тепло и трепет тела. / Как будто дождик моросит / С души, немного омертвелой» «Вот так же отцветем и мы / И отшумим, как гости сада», «Знаю, чувство мое перезрело» и т.д. «Любовь хулигана» - тончайшая психологическая лирика, в ней осенние настроения поэта были созвучны философии покоя, которая стала главной темой поздней поэзии С. Есенина.

Не став своим в советской России, С. Есенин тем не менее создал поэмы советского содержания. Однако в поэме «Ленин», помимо хрестоматийного образа вождя, «застенчивого, простого и милого», были обозначены и диссонировавшие с официальной идеологией темы революции-отравы, народ «отравившей свободы», ностальгии по дореволюционной стабильности, «тихому быту». «Песнь о великом походе» развивала тему справедливой мести рабочих и крестьян, однако и здесь агитационные мотивы обрели общечеловеческую трагическую трактовку. Тезе «Будем рыбу кормить / коммунистами» противостояла антитеза «В Вечека попадешь - / Не воротишься». «Песнь о великом походе» посвящалась трагедии гражданской, братоубийственной войны. Насилие белых трактовалось С. Есениным как реакция на репрессии красных. В следующем 1925 г. был написан «Капитан земли»: пусть Ленин - не насильник, лидер без греха, но Россия все равно переживает трагедию террора, который был мотивирован «людским законом». Таким образом, эпическим темам в поэзии С. Есенина была свойственна двойственность оценок революционной действительности.

Попытка обрести согласие с самим собой и с миром нашла выражение в «Персидских мотивах». Стихи цикла были написаны с осени 1924 по август 1925 г. С. Есенин создавал «Персидские мотивы», «тоску леча», пытаясь «забыть ненужную тоску». Стихи писались на Кавказе, но выбор поэта пал на страну Саади - Персию, чему был ряд причин. Прежде всего на темы, сюжеты, тональность «Персидских мотивов» повлияли персидские лирики. В персидской поэзии образ женщины - исключительный, женская красота превосходит саму природу, лирический герой подмечает в любовном страдании тончайшие нюансы.

С. Есенин создавал в своем цикле образ голубой и веселой страны, которой перестала быть Россия, он творил образ ласкового и шафранного рая. Ранее Россия ассоциировалась в лирике С. Есенина с голубой страной, то есть со страной-идеалом, мужицкой мечтой. После революции голубой цвет исчезает из лирики С. Есенина. Если в 1916 г. в его поэзии встречались образы «Голубеет небесный песок» и «В голубой купается пыли», то в 1924 г. - «Закат обрызгал серые поля», «Принакрытые сереньким ситцем / Этих северных бедных небес». Теперь выдуманная Персия соответствовала идеалу, именно там поэт стремился обрести покой: «Улеглась моя былая рана - / Пьяный бред не гложет сердце мне. / Синими цветами Тегерана / Я лечу их нынче в чайхане», «Я давно ищу в судьбе покоя», «Заглуши в душе тоску тальянки», «Вот он, удел желанный / Всех, кто в пути устали». «Хорошо бродить среди покоя».

Его муза - пери, Лала, Шаганэ, Гелия... Как в персидской лирике, в стихах С. Есенина раскрывается искусство любви, ее грамматика. Однако в отличие от Саади он не сосредоточен на муках любви, в «Персидских мотивах» не звучит характерный для лирики персов мотив любовного самоуничижения. С. Есенин писал о гармонии любви, ее атрибутике: от подарков любимой («Подарю я шаль из Хороссана / И ковер ширазский подарю»), ласковых речей («Как сказать мне для прекрасной Лапы / По-персидски нежное „люблю“?»; «Как сказать мне для прекрасной Лалы / Слово ласковое „поцелуй“?»; «Как сказать ей, что она „моя“?», «Я в глазах твоих увидел море, / Полыхающее голубым огнем»; «Нежностью пропитанное слово»), обещаний («Ты сказала, что Саади / Целовал лишь только в грудь. / Подожди ты, Бога ради, / Обучусь когда-нибудь!»), любви душой («Если душу вылюбить до дна»), поцелуев («Красной розой поцелуи веют, / Лепестками тая на губах»), ласк («Ты - моя» сказать лишь могут руки», «Наклонись своим красивым станом, / На коленях дай мне отдохнуть», «И меня твои лебяжьи руки / Обвивали, словно два крыла», «В крепких объятиях стана / Нет ни тревог, ни потери», «Руки милой - пара лебедей») - до рыцарского комплекса исключительности своей возлюбленной («Я б порезал розы эти, / Ведь одна отрада мне - / Чтобы не было на свете / Лучше милой Шаганэ»), до любви-прощения, любви, в которой исчезает ненависть («Помирись лишь в сердце со врагом - / И тебя блаженством ошафранит»), до красоты любовного страдания («Ты дала красивое страданье»), до ревности, без которой любовь умирает («Ни к чему в любви моей отвага. / И зачем? Кому мне песни петь? - / Если стала неревнивой Шага, / Коль дверей не смог я отпереть, / Ни к чему в любви моей отвага»), до измены («И когда поэт идет к любимой, / А любимая с другим лежит на ложе, / Влагою живительной хранимый, / Он ей в сердце не запустит ножик», «Шаганэ моя с другим ласкалась, / Шаганэ другого целовала»).

Однако Персия дает временный покой. Тема цикла - ностальгия по России. В любовные мотивы непременно привносится образ родины: «Мы в России девушек весенних / На цепи не держим, как собак», «Как бы ни был красив Шираз, / Он не лучше рязанских раздолий», «Там на севере девушка тоже», «Сердцу снится страна другая», «Отчего луна так светит тускло / На сады и стены Хороссана? Словно я хожу равниной русской / Под шуршащим пологом тумана», «Мне пора обратно ехать в Русь». Любовь к России сильней любви в персидском раю.

Родство с советской Россией и постоянно уходящая из-под ног почва составили сюжет, который лег в основу «Анны Снегиной». Задумывалось произведение как поэма о русском крестьянстве. Две деревни – Радово и Креуши, постоянные драки, весть о революции, о гибели царя, гражданская война, экспроприация земли у помещицы Снегиной, отъезд Снегиных за границу. Первоначально поэма должна была называться «Радовцы», о крестьянах, но Есениным завладела личная тема и поэма стремительно лиризуется.

В поэме есть любовный сюжет, связанный с отношениями поэта и Анны, он имеет рефрен. Поэма становится поэмой о людях, живущих в эпоху революции и делают главный в своей жизни выбор. Радовцы: «Скажи, кто такой Ленин?» - Я тихо ответил: «Он – вы». Противоречие между крестьянами и лирическим героем. Этот путь поэта все-таки ближе к дорогам крестьян, чем к пути Анны Снегиной. Финал фиксирует самый мучительный и жесткий разрыв поэта и Анны. В письме она признается о ностальгии по России. Соединение Родины и весны в письме Анны Снегиной – тот рубеж, за которым письмо больше не читается. Это делается потому, что цель героя – разорвать все, что соединяет с прошлым. Анна Снегина – символ прошлого.

В 1925 г. в любовной лирике С. Есенина раскрылась донжуанская тема. «Не гляди на меня с упреком...», «Какая ночь! Я не могу», «Ты меня ««не любишь, не жалеешь...», «Может, поздно, может, слишком рано...», «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель...» - стихи, посвященные «любви недорогой», «вспыльчивой связи», принятой за любовь «чувственной дрожи», легкодумным женщинам, которых любят «кстати». Эта любовь - без страдания, умиротворяющая, она соответствует настрою поэта на душевный покой. Лирический герой С. Есенина подмечает в себе любовную легкость и стремление к вечному любовному счастью: «Походить я стал на Дон-Жуана, / Как заправский ветреный поэт».

Поздняя лирика С. Есенина наполнена пушкинизмами. К пушкинскому Моцарту поэт обратился, задумав свою последнюю поэму «Черный человек». Он создавался долго, и у Есенина есть немного стихотворений, в которых звучат мотивы «Анны Снегиной», «Письма матери», «Ответа», «Метели», «Весны». В стихотворениях Метель и Весна обыграна двухчастная композиция, которая будет применяться в поэме «Черный человек». Это одна из художественных вершин творчества Есенина. В ней нет и тени тех компромиссов, которыми пытался спасаться лирический герой Есенина. Произведение написано с исчерпывающим откровением. Лирический герой обращается к далекому другу, погибшему Грише Панфилову, признается в том, что тяжелейшая болезнь омрачает его существование. То ли разрушенный алкоголем мозг, то ли обостренное ощущение приближающейся катастрофы, превращают каждую ночь в мучительный кошмар. Некто в черном, отлично знающий все обстоятельства жизни поэта убивает его только тем, что методично пересказывает обстоятельства жизни. Мучительно подозрение, что этот черный человек, призрак которого являлся Моцарту, Пушкину, Достоевскому – это другое я человека. Финал поэмы – признание справедливости всего, что было вменено в вину герою. Это поэма о нравственном суде перед лицом, предъявляющим обвинения мировой культуре.


41. Драматургия 20 – 30-х годов ХХ века (В. Маяковский, М. Булгаков, М. Горький, Н. Эрдман и др. – по выбору).

Парадокс развития русской культуры первой четверти XX века состоял в том, что трагическое предчувствие глобальных мировых катастроф отнюдь не парализовало творческую энергию художников. Плотность разнообразных художественных талантов на сравнительно небольшой географической площади, занимаемой двумя столицами – Москвой и Петербургом, была настолько высока, что ей нет аналогов в истории мировой культуры. Бурные события революционных лет не сразу нашли свое художественное воплощение в драматургии, поэтому на сцене вначале господствовала классика – отечественная и зарубежная. К концу гражданской войны заметно ослабла роль и агитационно-массового, и агитационно-бытового театра.

Своеобразным связующим звеном между драматургией первых послереволюционных лет и второй половины 1920-х гг стала пьеса В. Билль-Белоцерковского «Шторм» (1925). В «Шторме» есть свежесть восприятия, искренность в изображении революционных событий, которых уже будут лишены традиционные по форме пьесы Лавренева или Тренева. Заметным явлением драматургии 1920-х годов о гражданской войне стала пьеса К. Тренева «Любовь Яровая», поставленная в 1926 г. в Малом театре и приуроченная к десятилетию Октября. Пьеса «Любовь Яровая» осталась в истории драматургии и сцены легендой, своеобразным мифом о первой художественной советской драме, где схемы, наконец, обрели плоть, где язык из бытового «звукоподражания» стал подлинно литературным.

Особого внимания заслуживает, конечно, пьеса М.Булгакова «Дни Турбинных», поставленная в 1926 году Московским Художественным театром, имевшая грандиозный успех. Критики второй половины 1920-х годов непременно сравнивали булгаковское произведение с «Любовью Яровой», отдавая безусловное предпочтение последней. Дело в том, что автор «Дней Турбинных» не захотел пойти по пути Тренева и не стал переводить конфликт своей пьесы в социальную плоскость.

Значительное место в репертуаре, посвященном десятой годовщине октября, принадлежало пьесе Б.Лавренева «Разлом» (1927), поставленной сразу в двух театрах. В основе сюжета пьесы Лавренева – события между июльской демонстрацией 1917 года и началом Октябрьской революции. Название «Разлом» отражает основной идейный смысл произведения. В пьесе «разламывается общество… Разламывается семья… И, наконец, разламывается человеческая психика и возникает личная трагедия отдельного человека».

Принципиально новый уровень осмысления событий гражданской войны был предложен М.Булгаковым в пьесе «Бег» (1928).

Если в первые послереволюционные годы лидирующие позиции в драматургии заняла героическая драма, то в середине 1920-х годов, в эпоху нэпа, начинается настоящий расцвет комедии. Поначалу создатели комедий предпочитали переиначивать на современный манер сюжеты классических произведений. Чаще других обращались к «Ревизору». Характерным примером здесь может служить комедия Д.Смолина «Товарищ Хлестаков».

М. Булгаков создает во второй половине 1920-х годов две свои лучшие комедии – «Зойкина квартира» (1926) и «Багровый остров» (1927).

Остановимся подробнее на драматургическом творчестве В.Маяковского. В 1929 и 1930 годах он создает две свои комедии – «Клоп» и «Баня». Постоянный интерес Маяковского вызывала тема будущего где средствами карикатуры, сгущенной гиперболизации, острого комического гротеска обличались проявления обывательщины и административно-бюрократические нравы.

В «Клопе» и «Бане» «гримасы нэпа» не заслоняют главного осмеянного зла - двух выразителей социально опасных тенденций: бывшего пролетария Присыпкина, соблазненного буржуазно-мещанским уютом, и воинствующего бюрократа Победоносикова, уверенно чувствующего себя «гегемоном», полновластным хозяином жизни. Внедряемая героем «Бани» «по гениальным стопам Карла Маркса и согласно предписаниям центра» модель государственного управления вступала в разлад с мажорно окрашенными иллюзиями поэмы «Хорошо!»: по убеждению «главначпупса» Победоносикова, руководимое им канцелярское учреждение давно превратилось в «уголок социализма», сам же он без ложной скромности отождествляет свои интересы с подлинными интересами государства. Он позирует художнику потому, что это «необходимо для полноты истории»; забыв дома портфель, он задерживает отправление машины времени, уверяя, что делается это «по государственной необходимости, а не из-за пустяков».

В «Бане» Маяковский попытался противопоставить номенклатурной бюрократии и ее приспешникам положительных героев: изобретателя Чудакова, рабочего-активиста Велосипедкина, обещающего «жрать чиновников и выплевывать пуговицы», и других. Но фигуры эти безлики, схематичны и художественно неубедительны.

Осознавая уязвимость однозначных оценок новой действительности, Маяковский опять апеллирует к будущему, где только и могут быть разрешены порождаемые современной жизнью конфликты. Во второй части «Клопа» действие переносится на 50 лет вперед - Присыпкина, погребенного в «затхлых матрацах времени», оживляют и выставляют на всеобщее обозрение как уникальный музейный экспонат. Правда, в «Бане» Маяковский не посягнул на прямое изображение будущего: в современность является Фосфорическая женщина - «делегатка 2030 года», готовая на «машине времени» перебросить сегодняшних тружеников-энтузиастов в «коммунистический век». Но в обеих пьесах Маяковский не выходит за рамки абстрактных футуристических утопий: будущее представлено как искусственно конструируемое пространство, где действуют не реальные люди, а их механические подобия и где нет жизни во всеобъемлющем смысле этого слова. В окружении бездушных ходячих роботов размороженный и посаженный в клетку Присыпкин выглядит единственным живым человеком.