Хрестоматия

Вид материала

Документы

Содержание На пороге xxi века На пороге xxi века На пороге xxi века На пороге xxi века Андре глюксман (род. в 1937 г.) На пороге xxi века Текст цитируется по кн. На пороге xxi века На пороге xxi века На пороге xxi века На пороге xxi века На пороге xxi века Жак пулен (род. в 1942 г.)

Подобный материал:

• Хрестоматия, 5453.57kb.
• Т. В. Зуева Б. П. Кирдан русский фольклор учебник, 7686.48kb.
• Социальная психология: Хрестоматия, 4579.03kb.
• Календарно-тематическое планирование уроков литературы в 7-х классах на 2011-2012 учебный, 359.09kb.
• Тематическое планирование уроков литературы в пятых классах. Учебник «Литература» (учебник-хрестоматия), 93.93kb.
• Пермский государственный национальный исследовательский университет философия техники, 962.93kb.
• Министерство сельского хозяйства РФ фгоу впо «Кубанский государственный аграрный университет», 5466.39kb.
• Бескровный Л. Г. Хрестоматия по русской военной истории, 1376.99kb.
• Хрестоматия к теме практического занятия №1 хрестоматия, 1086.44kb.
• А. А. Радугина хрестоматия по философии под редакцией А. А. Радугина Хрестоматия, 6765.34kb.

493

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

прагматизма, утверждающие, что цель — это согласие, напоми­нают баскетболиста, который решил бы, что играют в эту игру потому, что ведь надо же загнать мяч в корзину. В ходе деятель­ности он заблуждается относительно цели этой деятельности. Хуже того, получается, что он подобен любителю баскетбола, который решил, что все люди по природе жаждут играть в бас­кетбол, то есть, что природа вещей такова, что мячи должны проходить через корзину.

А с другой стороны, для философа-традиционалиста — пла­тоника или кантианца — возможность обосновать европейские формы жизни, показать, что они не просто европейский, не просто случайный человеческий проект — кажется централь­ной задачей философии. Такой философ тщится внушить, что погрешить против Сократа — значит погрешить против самой человеческой природы, а не просто против человеческого сооб­щества. Потому он и считает прагматика иррационалистом. Об­винение прагматика в «релятивизме» — это всего лишь первое инстинктивное выражение отвращения к учению, которое пред­ставляется циничным по отношению к сокровенным нашим на­деждам. Даже если философ-традиционалист и не использует такие эпитеты, но он все-таки поднимет вопрос, к которому всегда должен быть готов прагматик; практический вопрос о том, можно ли заменить понятие «разум» понятием «беседа». «Разум» — термин, широко используемый в платонической и кантианской традиции — соотносителен с понятиями истины как соответствия, познания как раскрытия сущности, морали как следования принципам, — словом, со всеми теми понятия­ми, которые прагматик-то как раз и пытается деконструиро-вать. Ведь так или иначе, словари Платона и Канта — это един­ственные словари, которыми Европа описывала и оценивала Сократовы добродетели. И отнюдь не очевидно, что можно .^описать эти добродетели без таких словарей. Очень подозри­тельным выглядит у прагматика то, что он, подобно Алкивиаду, очень легкомыслен: он, например, признает безусловные общие блага, только отказывается участвовать в деятельности, которая обеспечивает эти блага. Он, похоже, не задумываясь готов по­жертвовать нашим общим европейским стремлением ради удо­вольствий чисто негативной критики.

Спор об иррационализме еще больше обостряется, когда мы замечаем, что если прагматик говорит: «Единственное, что можно сделать для объяснения того, что такое «истина», «знание», «нрав­ственность», «добродетель», — это обратиться к конкретным

494

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

элементам культуры, в которой эти термины возникли и разви­лись», — то сторонник Просвещения толкует и понимает его так, что-де «Истина и добродетель — это то, что данное сооб­щество признало таковым». Когда прагматик говорит: «К исти­не и добродетели следует относиться как к чему-то такому, что возникло из специфически европейского общения, разговора, беседы», — философ-традиционалист вправе спросить у него, что же здесь специфически европейского. Разве прагматик не говорит, подобно иррационалисту, что мы находимся в приви­легированном положении просто благодаря тому, что мы — это мы? И потом, не. таится ли страшная опасность в представле­нии, что истину можно охарактеризовать лишь как «результат более интенсивного делания того, что мы в данный момент де­лаем»? Что, если «мы» здесь — это Оруэллово государство? Когда тираны используют ленинский леденящий душу смысл термина «объективный» для того, чтобы представить свое вранье как «объ­ективную истину», что помешает им цитировать Пирса в защи­ту Ленина?'

Первая линия защиты против такого рода критики была со­здана Хабермасом, который показал, что данное определение истины работает только в условиях неизвращенного общения, раз­говора, тогда как Оруэллово государство — образец извраще­ния. Это, однако, всего лишь первая линия, ибо должны же мы знать, что здесь считается «неизвращенным». Ведь Хабермас становится трансценденталистом и предлагает обратиться к принципам. Прагматик же должен оставаться на почве этно-центризма и предлагает обратиться к примерам. Он лишь мо­жет сказать: «неизвращенный» означает — использующий наши критерии значимости, если мы суть те, кто читает и осмыслива­ет Платона, Ньютона, Канта, Маркса, Дарвина, Фрейда, Дьюи и т.д. Мильтоновская «свободная и открытая встреча», в кото­рой истина должна восторжествовать, сама должна быть описа­на скорее в терминах примеров, чем принципов — она похожа больше на базарную площадь в Афинах, чем на кабинет заседа­ний совета Соединенного Королевства, больше на двадцатый, чем на двенадцатый век, больше на Прусскую Академию 1925, а не 1935 года. Прагматик должен поостеречься повторять за Пир­сом, что истине суждено победа. Он не должен говорить даже, что истина победит. Все, что он может — это сказать вместе с

'Указанием на то, что прагматики имеют ответ на этот вопрос, я обязан Майклу Уильямсу (Michael Williams).

495

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

Гегелем, что истина и справедливость находятся в русле после­довательных стадий европейской мысли. И это вовсе не пото­му, что прагматик познал некие «необходимые истины» и поль­зуется данными примерами как результатами этого знания, а просто потому, что он не знает лучшего пути к объяснению своих мнений и убеждений, чем такой, когда его собеседник находится в том же положении, в каком и он сам, — в случай­ных условиях, в которых они оказались с самого начала, за теку­чей, необязательной беседой, участники которой — они оба. Значит, прагматик не может ответить на вопрос: «Что тут такого специфически европейского?», — никак иначе, чем вопросом на вопрос: «А у вас есть что-то неевропейское, что позволит успешнее добиться осуществления наших европейских целей?» На вопрос: «А что уж такого хорошего в Сократовой добродете­ли, Мильтоновой свободной встрече в неизвращенном обще­нии?» — прагматик может дать только один ответ: «А что может лучше отвечать целям, общим у нас с Сократом, Мильтоном и Хабермасом?»

Определить, достаточен ли этот явно образующий круг от­вет, — значит, решить, Гегель или Платон рисуют верную кар­тину прогресса человеческой мысли. Прагматики следуют Геге­лю, утверждая, что «философия — это время, схваченное в мыс­ли». Противники прагматизма следуют Платону в предпочита-нии не беседы и разговора, а чего-то вневременного, что лежит в основе каких бы то ни было бесед и разговоров. Я не думаю, однако, что выбор между Гегелем и Платоном можно сделать иначе, как осмыслив все прошлые попытки философской традиции освободиться от времени и истории. Можно считать эти усилия оправданными, успешными, заслуживающими про­должения, а кто-то считает их обреченными и извращенными. Я не знаю, что можно считать свободным от круга в доказатель­стве доводом метафизического, эпистемологического или се­мантического рода для любой из этих трактовок. Сам я пола­гаю, таким образом, что решить эту проблему можно, просто вчитываясь в историю философии и извлекая из нее какую-то мораль.

Ничего из того, что я сказал, нельзя, следовательно, считать аргументом в пользу прагматизма: в лучшем случае я всего лишь ответил на некоторые неглубокие критические замечания, на­правленные против него. Не старался я и решить главный спор­ный вопрос об иррационализме. Я не ответил на упомянутую выше глубокую критику прагматизма — на довод, что сократи-

496

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

ческие добродетели практически можно защитить лишь с по­мощью Платоновых средств, что без некоторого рода метафи­зической опоры никто не способен не погрешить против Сокра­та. Сам Уильям Джеймс не был уверен, что на такую критику можно ответить. Анализируя свое собственное право на уве­ренность в этом, Джеймс писал: «Если бы жизнь не была нас­тоящей борьбой, успех которой состоит в том, что нечто пос­тоянно приобретается для мира, она была бы не лучше, чем игра в любительском спектакле, с которого по крайней мере всегда можно уйти». «Жизнь — говорил он, — ощущается как борьба».

Мы — всего лишь подстрочные примечания к Платону — именно так ее и ощущаем. Однако если принимать собствен­ный прагматизм Джеймса всерьез, если считать прагматизм цен­тром нашей культуры и нашего самосознания, жизнь уже не будет ощущаться такой. Мы не знаем даже и того, не зачахнет ли европейская беседа при нынешней перемене тона. Как знать! Джеймс и Дьюи нам никаких гарантий на этот счет не давали, они просто обратили внимание на положение, в котором мы находимся теперь, когда и век Веры и век Просвещения, ка­жется, ушли безвозвратно. Джеймс и Дьюи схватили наше время в мысли. Мы не меняем ход нашей беседы в направлении, ко­торое они нам указали. Быть может, мы пока не способны сде­лать это; а может, мы никогда и не будем на это способны. Но по крайней мере мы можем чтить Джеймса и Дьюи за то, что смогли дать нам лишь очень немногие философы — за намек на то, как мы можем изменить нашу жизнь.

^ АНДРЕ ГЛЮКСМАН (РОД. В 1937 Г.)

Андре Глюксман — один из видных представителей «новых фи­лософов», выдвинувшихся ни авансцену идеологических и мировозз­ренческих споров во Франции в конце 70-х годов, В своих книгах и выступлениях на радио молодые интеллектуалы (А.Глюксман, Б-АЛеви, Ж.П.Долле, К.Жамбе, Г.Лярдро и др.), бывшие активи­сты «молодежной революции» мая 1968 г., выразили глубокое разо­чарование в «революционных мифах» и с той же страстью, с ка­кой провозглашали идеи Маркса, Мао и Маркузе, отреклись от «воинствующего кретинизма» и всех философских теорий, обосно­вывающих планы «разумного» преобразования общества и воспи­тания нового человека. В радикальной критике марксизма и клас-

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

сической европейской философии «новые философы», опираясь на методы семиотики, философского структурализма и герменевти­ки, стремились разъяснить, почему все революции неизбежно за­канчивались террором, а обещанная свобода превращала человека в «винтик» государственной машины. К концу 80-х годов большин­ство «новых философов» отошло от теоретических исследований, однако «интеллектуальный переворот», совершенный ими во Фран­ции, где традиционно левые идеи владели умами университетской молодежи и профессуры, продолжает воздействовать на духовную жизнь Западной Европы.

А.Глюксман — сотрудник Национального центра научных исс­ледований, автор нескольких книг, один из самых читаемых во Фран­ции философов. Ниже приводится отрывок из его книги «Господа мыслители», вышедшей в свет в 1977 г.

^ Текст цитируется по кн.:

1. Glucksmann A. Les maitres penseurs. P., 1977. (Перевод с фран­цузского А.А.Костиковой).

A.A.KocmuKoea, И.М.Кутасова

Из книга «ГОСПОДА МЫСЛИТЕЛИ»

В наше время редко какая власть удержится от того, чтобы провозгласить: «Вы свободны». И редко кто из подданных отка­жется от радости почувствовать себя таковым. «Я свободен» — с этого утверждения начинает юноша послевоенного периода/что­бы прийти ко все более вопросительному «кто же Я?» и уже не знать об этом ничего и еще меньше о том, действительно ли он «свободен». Может быть, следует иначе слышать этот вопрос о свободе: уже не как заданный самому себе, а как поставленный мрачным тоном власти, обратившейся к каждому: «ты сво­боден...».

...«Делай то, что захочешь», — приказывает Гаргантюа..., хо­зяин... Телемской обители из романа Рабле... И та же формула через четыре века..., когда современный господин — хозяин Го­сударства или конторы — думает добиться послушания совре­менным способом, апеллируя в своих приказах к тому, что мы свободны.

1. Формула радикальна. Она направлена на настоящее («де­лай») и управляет будущим («то, что захочешь»). Прошлое стер­то, поскольку повторять эту формулу означает снова начать все

498

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

с нуля. Комментарии иллюстрируют в романе Рабле этот раз­рыв: хотя правило, в принципе, сводится к одному-единствен-ному постулату «делай, что хочешь», сама конструкция и задан­ная организация помещает послушников в своего рода анти­монастырь, подчиняя их антиправилам, которые разработаны не менее детально. ...Механизм войны с прошлым.

2. Формула революционна. Она выделяет тот момент, когда, как говорил Мишле применительно к Французской револю­ции «все возможно». Тем самым она выделяет некую новую общность — будь то телемиты или китайский народ: момент «когда все возможно» выдается за акт рождения каждого инди­видуума, входящего в эту общность — ...Механизм происхожде­ния. Абсолютное начало.

3. Формула базируется на коллективизме: мы свободны все вместе. Значит, свободен лишь коллектив: «благодаря этой свободе они предпримут усилия, чтобы осуществить то, что на их взгляд, должно нравиться индивидууму. Если кто-то из них скажет; «выпьем» — все будут пить. Скажет: «сыгра­ем» — и все будут играть...». Общество, таким образом, об­речено бесконечно повторять акт своего рождения: оно су­ществует через повеление и первого начальника сменит сле­дующий... начальник-на-час («выпьем», «сыграем» и т.п.). Важно лишь настоящее: будущее, вслед за прошлым, должно быть разрушено, ибо оно несет в себе угрозу непредусмот­ренных изменений... Механизм пресечения различий до то­го, как различия возникли.

4. Формула диктаторская. И не только потому, что на­чальник (Гаргантюа или, например, Мао Цзэдун) провозгла­шает ее повелителем трона: недвусмысленное «делай то — что хочешь» или более туманное «делай то — что следует из марксизма». Приказ без каких-либо оговорок и возражений сам по себе возводит непреодолимую диссимметрию — меж­ду тем, кто провозглашает это как закон, и тем, кто это вос­принимает как правило жизни; между тем, кто командует, и тем, кто подчиняется. ...Но это такие установки, при выпол­нении которых те, кто им подчиняется, окончательно запу-~ тываются... «Я лгу», — говорит критянин. Если он лжет, то значит, он говорит правду, если говорит правду — лжет. Марк­сизм рассуждает относительно того, что «есть основания бун­товать», но имеются ли основания бунтовать против самого марксизма?.. Современная логика провела тщательный раз­бор такого рода антиномий. Все предлагаемые решения сво-

17* 499

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

дятся либо к тому, чтобы подобные предложения были от­вергнуты как не имеющие смысла, абсурдные, либо к тому, чтобы принимая их, установить иерархические различия меж­ду предложением и терминами, которыми оно выражается, между совокупностью и ее элементами... Делай, что хочешь, но не бунтуй против того, кто тебе это приказывает... Меха­низм, воспроизводящий единственное различие — иерархи­ческое. Механизм управления.

5. Формула теологична. Ее основа религиозна как у СвАвгу-стина: «Люби Бога, служи (Ему) и делай что хочешь». Мысль XX века гласит: «Все разрешено» — разрыв связи с волей Божьей устраняет религиозную окраску, но следы разрыва остаются: в подтексте следует «Если Бог умер, то все позволено». Исчезает религиозная связь, но ее место занимают универсализирующие рассуждения, которые ведутся с тем же авторитетом, что был присущ рациональной теологии.

Атеизм теологичен. Не потому, что при случае он погружа­ется в воспоминания о том, что «Бог умер», а потому, что он говорит обо «всем» («Все позволено») в таком же духе, в каком классическая философия говорила о Боге. Коль скоро наш ра­зум может себе позволить сказать, что есть Бог, его престиж не изменится, если он определит Бога как Совершенство, Сущест­вующее, Идею или Смерть. Если можно прийти к Богу через доказательства, если можно отменить его, предполагая, что он умер, то можно и себе все разрешить или все запретить, как провозгласили в 1924 году рьяные активисты российской глу­бинки — «Души отменены». Религиозная или антирелигиозная политика — свидетельство сильного государства. «Делай, что хочешь» отражает точку зрения Бога на тварный мир, хотя сама формулировка исключает Бога из своих недвусмысленных рас­суждений. К отношениям правящего с подчиненным добавля­ются отношения Бога с его творением (1.11—15).

Телем объявил об основном своем законе на входных воро­тах, современный эквивалент... созидается различными инсти­тутами... Задача задач бюрократических систем — предстать именно как Система, речь идет не столько о том, чтобы приме­нить закон, сколько о том, что существует такая вещь, как За­кон: «таким образом мы входим в мир тишины, в мир Текста, Текста, который знает все, который судит обо всем, который вопрошает и отвечает» (1.54—55).

Пусть... расцветает сто цветов дискуссий... при условии, что ...обрабатывается все тот же сад — сад единого Текста, то есть

500

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

того способа существования Власти, без ссылки на который не функционирует ни одна правящая элита (1.56).

Если взглянуть на Европу, то примером того, что происхо­дит, когда без сопротивления подчиняются властям, была и ос­тается нацистская Германия... Уникальная в своей реализации и широко распространенная в эрзацах. Привести народ к апокалипсису, ...сконцентрировать интеллектуальную элиту на одной ключевой проблеме — Государстве... — вот приметы немецкой катастрофы, но можно ли сказать, что остальные из­бежали этого зла?.. Вот повод расспросить немецких мыслите­лей (1.69-70).

В любом случае небесполезно знать своего противника, ум­нейшего в мире, поскольку речь идет среди прочих о Фихте, Гегеле, Марксе и Ницше (1.98).

Что знает Господин? Господствовать — значит знать. Знать — значит господствовать. Порочный круг в рассуждениях, однако это не меняет положения дел: хозяева — всегда хозяева, идет ли речь о стали или железной дороге, торговле пушками или мас­лом. Они правят с помощью денег и полиции. Последнее. Реши­тельный бой: «мы» отберем у них деньги и полицию, «мы» будем править, «мы», президент всех французов или, к примеру, дикта­торы пролетариата. Кто такие «мы»? Принцип современного гос­подства — «один хозяин и ни одного раба» — провозгласил Гегель, который обо всех говорил «мы» и которому тем не менее было бы трудно объединить понятия капитал — пушки и капитал — мыло:

я обобщаю для каждого, я говорю «мы» обо всех. Кто такие «мы»? Да все мы, кто может сказать: «Я говорю «мы» обо всех нас». Еще один круг. ...Господин — это тот, кто знает, но что он знает? Может быть, ничего — уж слишком ущербны его рассуждения (1.149).

...Все ходит по кругу, но ходит вокруг господина, и господин тоже ходит кругами — вокруг власти. В конечном счете все, кажется, вращается вокруг власти, и неспроста: даже если сама власть ничего собой не представляет, она оденет, обует, даст кров (1.150).

Способность оспаривать власть и овладевать Государством или неспособность к этому — исходное основание для рассуж­дений о народах и классах у всех господ мыслителей, молодых и старых, правых и левых. Другими словами: без государства, вне его нынешнего ли, будущего ли, мы не можем знать, чего хотим... Может быть, кто-то станет утверждать, что правые стре­мятся построить свое рациональное общество «сверху», а левые

501

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

обещают возводить его «снизу». В действительности же господа мыслители идут ни сверху, ни снизу, они исходят из самих се­бя, из своей науки. Они рассчитывают, что их выслушают. Это предполагает наверху — рациональное государство, существую­щее или которое еще предстоит построить, а внизу — чернь, восприимчивую к воспитанию. Взгляды господ мыслителей на методы воспитания разнятся между собой. По Фихте, раннему ленинцу, государство с арсеналом принудительных средств сле­дует понимать как «воспитательный институт»..., «где пути сво­боды оцеплены колючей проволокой, ибо правительственная программа и воспитательные планы суть одно и то же». Гегель подверг критике эту механистическую и «административную» сторону воспитания, предложив другую стратегию: воспитание в борьбе, по-маоистски. Ницше принимал любые методы, если они служат конечной цели, по сути дела, методы дрессировки и селекции.

Воспитывать, как утверждает Гегель, сторонник комплек­сного метода, означает прежде всего учить говорить. Это под­разумевает связь с государством, ибо лишенные цивилиза­ции «варвары не знают, что они хотят сказать». Речь изначаль­но замышляется как инструмент власти: Адам установил свое главенство над живыми тварями, дав им имена. Назвать — означает вселить «душу» во что-то, овладеть... Здесь Гегель встречается с... Мао: борьба за власть оказывается наилуч­шим способом сохранить власть. Гегелевское понимание вос­питания предусматривает последовательную передачу неиз­менного, механизма власти от поколения к поколению: роди­тели умирают в детях, но успевают привить им свое созна­ние — каждый умирает в детях — семья жива, король умер — да здравствует король! Совершенно консервативное, несмотря на допущение конфликтов, понимание воспитания указыва­ет, как можно увековечить государство как таковое и чернь как таковую, не пугаясь ужасов классовой борьбы, войн и революций (1.177—178).

«Поверх "ты должен" лежит "я хочу" (герои), поверх "я хо­чу" — "я есть" (древнегреческие боги)». Читатель «Заратуст-ры» не может не знать, что мысль Ницше вращается вокруг несформулированной доктрины Вечного Возвращения к То­му же. Следует подчеркнуть мистический аспект: по этой клю­чевой проблеме Ницше как раз ничего не может сказать, как, заметим, Маркс немного может сказать об окончательной революции, а Гегель о монархии, венчающей его Филосо-

502

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

фию Права. Вечное Возвращение, Революция, Монарх— все это существует как бы само по себе. ...Господа мыслители пытаются охватить своим господством все, однако в этих гло­бальных системах всегда два ядра: Воля Власти и Вечное Воз­вращение, Капитал и Труд, Буржуазия и Революция, В себе и Для себя, Дух и Природа, Я и не-Я. Важнейшие принципы группируются парами, поляризуя битвы и пара­доксы, развивая мысль. Господство совместного: Воля к Вла­сти. Совместное в господстве: Вечное Возвращение. Совмест­ное в господстве: Капитал. Господство совместного: Револю­ция, Классовая борьба как «локомотив истории» и т.д. Такой ход рассуждений логичен, если рассматривать его под углом зрения антиномий, в которых он вращается. Он теологичен, поскольку утверждает «высшие» реальности, подчиняя их сра­зу же выводам из собственной концепции (1.279—280).

^ ЖАК ПУЛЕН (РОД. В 1942 Г.)