Хрестоматия

Вид материала

Документы

Содержание На пороге xxi века На пороге xxi века На пороге xxi века На пороге xxi века На пороге xxi века На пороге xxi века На пороге xxi века На пороге xxi века На пороге xxi века

Подобный материал:

• Хрестоматия, 5453.57kb.
• Т. В. Зуева Б. П. Кирдан русский фольклор учебник, 7686.48kb.
• Социальная психология: Хрестоматия, 4579.03kb.
• Календарно-тематическое планирование уроков литературы в 7-х классах на 2011-2012 учебный, 359.09kb.
• Тематическое планирование уроков литературы в пятых классах. Учебник «Литература» (учебник-хрестоматия), 93.93kb.
• Пермский государственный национальный исследовательский университет философия техники, 962.93kb.
• Министерство сельского хозяйства РФ фгоу впо «Кубанский государственный аграрный университет», 5466.39kb.
• Бескровный Л. Г. Хрестоматия по русской военной истории, 1376.99kb.
• Хрестоматия к теме практического занятия №1 хрестоматия, 1086.44kb.
• А. А. Радугина хрестоматия по философии под редакцией А. А. Радугина Хрестоматия, 6765.34kb.

454

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

ципе ограничила аргументативную научную дискуссию фено­менальной очевидностью, которую дают подтверждение и фаль­сификация. И действительно, Нейрат выводит следствия из это­го; эти следствия были бы совершенно немыслимы, если бы их рассматривать с позиций логического эмпиризма — ведь это следствия теории истины-когеренции.

2. Только что очерченная проблемная ситуация может быть решительно преобразована лишь путем использования семио­тики и теории категорий Пирса. То, что относится к эмпириче­ской феноменальной очевидности «чувственной достоверности», я хотел бы показать с помощью определения референциального значения имен через индикаторы. То, что касается перформа­тивной очевидности интенций говорящего, которые относятся к самим себе, я покажу, обратившись к анализу трансценденталь­ной прагматики претензий на действительность, необходимо свя­занных с актами аргументации.

Поговорим сначала об определении референциального значения имен как индикаторов, будь то собственных имен индивидов или имен видов. Такой тип определения был введен Солом Крипке и Хилари Патнемом в рамках «реалистической семантики»¹ при­мерно так: в контексте «изначального крещения» индивида, о котором ничего нельзя узнать больше, чем предлагает сама чув­ственная очевидность встречи с ним, можно, однако, придать референциальное значение выбранному собственному имени, скажем, «Аристотелю», дав ему следующее определение: «"Ари­стотель" означает каждого индивида, идентичного с этим инди­видом (определенным по этому индикатору) во всех возмож­ных мирах». Точно так же можно дать имя новым способом, еще не подводящим под родовое понятие, скажем: «Бабю», — а его референциальное значение можно дать так: «"Бабю" означа­ет каждую вещь, реальная сущность которой идентична с этой вещью (определенной по этому индикатору) во всех возможных мирах».

Прояснить приемлемость такого способа определения мож­но следующим образом. Совершенно независимо от какой бы то ни было концептуальной детерминации можно с помощью этого определения через индикаторы сделать фундаментом сущ-ностной детерминации не только чувственную достоверность су­ществования индивидов и причинное воздействие, которое ее вы-

'См. Kripke, Saul. La logique des noms propres. — P.: Minuit, 1982, и Putnam H. Mind, Laaguage and Reality. Vol.2. — Cambridge: Cambridge University Press, 1975.

455

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

зывает, но и ту чувственную достоверность, которая относится к своим феноменально данным качествам. И подобно тому, как сущностное определение может стать исходным пунктом про­цесса коммуникации, в развитии которой потом, быть может, осуществится концептуальная детерминация предмета, назван­ного «Бабю», или в детерминации индивида, названного «Ари­стотель», обратившись к характеристикам вроде тех, которые служат для дефинитивных описаний. Это означает, что реалисти­ческий исходный пункт, почти не зависящий от интерпрета­ции, становится применимым для объяснения прогресса науч­ного познания, которое обращается к интерпретации.

Но применим ли этот метод определения к нашей семиоти­ческой проблематике?

Сначала о том, что представляется очевидным. Если этот метод определения применим, то мы имеем дело с весьма сим­птоматичным опровержением того, что постулировал сначала Гегель, а потом Нейрат — мы имеем дело с опровержением исключения эмпирической очевидности чувственной достовер­ности из проблематики научно принятой истины. Но важно еще и вот что: при этом методе определения индикаторов, пред­ложенном так называемой «реалистической семантикой», не име­ем ли мы также дело с опровержением «лингвистического и герменевтического поворота», то есть с опровержением той ин­туиции, которую я назвал постгуссерлианской и согласно кото­рой феноменальная очевидность еще не есть когнитивная ис­тина, но скорее то, что нуждается в «снятии» истины интер­субъективно узаконенной интерпретацией знаков?

Можно показать, что этот постулат ложен, при обращении к семиотической интерпретации реалистической семантики в ду­хе Пирса¹. Семиотическая приемлемость определений индика­торов и их функций как исходных пунктов процесса коммуни­кации состоит в пока еще вербальном опосредовании, которое они осуществляют по отношению к непосредственному смыслу индикаторов, используемых в контексте перцептивных сужде­нии, с одной стороны, и концептуальных смыслов слов, исполь­зуемых в контексте абстрактных предложений и выявленных логической семантикой. Поскольку речь шла здесь об опосредо­вании пока еще вербальном, можно пояснить его с помощью вве-

'0 последующем см. также Apel К-0. Linguistic meaning and Intentionality. The compatibility of the «linguistic turn» and of the «pragmatic turn» of Meaning Theory within the framework of «transcendental semiotics» [в печати в сб. под ред. Дж.Дидцейла (G.Deledalle, Ed.)].

456

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

денного Пирсом различения трех фундаментальных категорий в функциях и типах соответствующих знаков. Проще всего это сделать так. Прежде всего можно охарактеризовать фундамен­тальную для феноменологии Гуссерля данность самих по себе феноменов, прибегнув к феноменологии Пирса и его категории первичности, которая дает нам бытие как таковое, независимое от отношений. Можно пойти даже и дальше, говоря о бытии как таковом, освобожденном от интерпретаций и отношений. Под­черкнем, что эта первичность феноменов еще не содержит в себе, согласно Пирсу, данного бытия феноменов для сознания. Мы нуждаемся в нем скорее для того, чтобы сочетать Я и не-Я, структура которых схватывается категорией вторичности. Толь­ко в этой структуре сочетания, столкновения чувственная до­стоверность феноменов становится признаком существования ре­ального мира и функции причинного связывания, которую он осу­ществляет.

Но чувственная достоверность феноменальной очевидности в том виде, в каком ее схватывают категории первичности и вторичности, еще не означала для Пирса (у него здесь все было иначе, чем у Гуссерля), что существовала истина, интерсубъек­тивно значимая для познания чего-то как такового. Для этого Пирсу была нужна интерпретация знаков, то есть концептуаль­ный посредник между первичностью и вторичностыо в воспро­изведении феноменов в том виде, как они представлены в кате­гории третичности. В это место феноменологии и семиотики Пирса легко вводятся прозрения Гегеля и герменевтико-линг-вистический поворот, хотя, конечно, и с соответствующими по­правками и уточнениями. Они могут продемонстрировать, как язык позволяет осуществить «снятие» чувственной достоверно­сти в истине интерпретации знаков — и это через взаимодейст­вие трех типов знаков или функций знаков, которые соответст­вуют этим трем фундаментальным категориям. Здесь можно при­вести снова тот пример определения индикаторов в том смыс­ле, который им придали Крипке и Патнэм.

Что же происходит, когда, семиотически выражаясь, «изна­чально скрещивают» термином «Бабю» вновь открытый, но еще не понятый предмет как таковой? Точнее, что может или что должно произойти, чтобы можно было сделать это называние исходным пунктом процесса коммуникации? Нужно по край­ней мере установить, что следует: акт первоначального -обозна­чения (которое должно быть зафиксировано протокольно, тем или иным способом, устно или письменно) должен содержать в

457

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

себе использование знаков в трех типах или функциях — в сле­дующих смыслах:

1) в смысле категории первичности: иконическое использо­вание знака, чтобы схватить протокольно бытие как таковое в ходе скрещивания-называния данного феномена;

2) в смысле категории вторичности: использование знака как индикатора для идентификации по отношению к ситуации объ­екта именования, существующего и причинно обусловливаю­щего чувственное восприятие;

3) в смысле категории третичности: символическое использо­вание языка для опосредования первичности и вторичности — в частности, для определения экстенсионального значения данного имени (что уже начато определением через индикаторы) и ус­тановления связи с интенциональной детерминацией соответст­вующего понятия (детерминации еще ожидаемой, но принци­пиально возможной).

Теперь уже легко показать, что всякий возможный и пе­редаваемый протокол акта называния должен заключать в себе использование знаков как индикаторов и как символов. Если еще уточнить анализ, станет очевидно даже, что ис­пользование индикаторов всегда предполагает уже две функ­ции, ибо индикаторы языка, надо признать, в отличие от естественных знаков, вроде биения пульса капли воды, не суть простые симптомы — они уже включают вторичность функции индикаторов в третичность символической функ­ции (это относится также к «этости», здешности или акту­альности, которые Гегель соглашался признать только в ка­честве возможной вербальной истины индикаторов). Кроме того, опосредование семиотических функций индикаторов и символов должно выражаться в пропозициональной струк­туре протокольных предложений, и оно должно это делать тем способом, которым выражается прагматическое измере­ние акта скрещивания как акта коммуникации. Ибо только так, а не независимо от всякого контекста — как это пред­ставляет вся логическая семантика протокольных предложе­ний расселовского типа (как «это рядом с тем»), — только так можно войти в процесс общения как в процесс передачи.

Однако эти индикаторы еще недостаточно проясняют, в ка­кой мере мнемонический протокол акта скрещивания должен равным образом включать иконическое использование знака, как мы это утверждали. Семиотическая интеграция феноменальной очевидности (и вместе с тем снятие феноменологии в семиоти-

458

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

ке) в существенной степени зависит, видимо, от истинности этого утверждения. Это можно и нужно доказать. С этой целью рассмотрим протокольное предложение, которое помимо про­токола акта скрещивания просто содержит выражение, в кото­ром сформулировано определение через индикаторы «Бабю», как в выражении: «"Бабю" — это все то, что в своей реальной сущности таково, каково вот это здесь». В качестве исходного пункта процесса коммуникации или передачи, которая позво­лит переопределить «Бабю», то есть, возможно, даже опреде­лить его концептуальный смысл — протокола такого рода недо­статочно. Ибо одной только функции индикатора: «вот это здесь» не хватает для ориентации внимания отсутствующего слушате­ля или читателя именно на данные феномены, бытие которых в качестве таких-то должно определять существенным образом возможную экстенцию понятия, потенциально связанного с именем «Бабю». Чтобы это было возможно, нужно пополнить протокол использования индикатора «вот это здесь» чем-то вроде образчика материала, рисунка или фотографии, а лучше — спис­ка свойств, присущих предмету с именем «Бабю». Только после того, как будут даны образцы значения «Бабю», с икони-ческим использованием знака и открытием доступа к феноме­нальному бытию как таковому (в смысле, когда открывается пер­вичность знака), можно будет подойти к исходному пункту иско­мого процесса интерпретации. (Очевидно, что это происходит во время усвоения языка, когда вводятся предикаты с помощью образца; правда, в этом случае иконическая очевидность сама как таковая должна сохраняться в памяти как основание значе­ния знаков).

Этими краткими заметками я, надеюсь, хотя бы намекнул на тот способ, согласно которому эмпирическая феноменальная очевидность может быть в принципе возведена на уровень наук о природе в интерсубъективно действительной истине, концеп­туальной и вербальной интерпретации. Применение «прагмати­ческой максимы» объяснения значения, в том виде, как ее по­нимал Пирс, может дать регулятивный принцип, позволяющий «снять» эмпирическую феноменальную очевидность, доходя до истины концептуальной интерпретации. Согласно Пирсу, надо, очевидно, с этой целью раскрыть фоновые случайные контек­стуальные предпосылки возможного понимания лингвистических знаков, прибегая к мысленному эксперименту, который раскры­вает возможные следствия, непосредственно ожидаемые от экс­перимента, примерно так, как это некогда делал Эйнштейн по

459

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

поводу значения выражения: «Два события одновременны» — в специальной теории относительности.

С помощью этой процедуры объяснения значения можно бы­ло бы, следуя регулятивной идее, обогащая и уточняя экстен-циональное значение знаков, включить эмпирическую очевид­ность опыта в интенциональную интерпретацию знаков вплоть до достижения определенного идеального^динства значения в «высших логических интерпретантах». Но, конечно, этого вы­сшего идеального единства фактически не достичь никогда! Тем самым «идеальное единство значения», которое Гуссерль пони­мал как коррелят интенционалъного выполнения индивидуаль­ного сознания, оказывается возможным коррелятом процесса коммуникациональной интерпретации, в принципе неограни­ченной, в которую всегда можно включить заново феноменаль­ные эмпирические очевидности.

Этому корреляту соответствует то, что Пирс счел прогрес­сивным способом оценить претензию гипотез на истинность, а именно — теория истины-консенсуса, когда неограниченным со­обществом исследователей достигается высшая убежденность. Уместность, приемлемость этой концепции в качестве крите­рия истины состояла бы в том, что в тех случаях, когда воз­никает конфликт между критерием очевидности и критерием когерентности, она могла бы апеллировать к консенсусу, осно­ванному на соответствующей весомости наличных критериев истины, усматривая в этом согласии нормативную регулятив­ную идею приближения к истине. Здесь уже высвечивается та­кая вещь: даже если принять герменевтико-прагматическую ин­туицию, согласно которой фактически понимаемое значение лингвистического знака всегда зависит от фоновых и случай­ных контекстуальных предпосылок, и по крайней мере вовсе не исключено a priori, что непрерывный процесс интерпретации, включающий феноменальную эмпирическую очевидность, ве­дет к углублению интерпретации и приводит нас через серию последовательных приближений к интерсубъективно значимой истине.

Ту же самую возможность в процессе интерпретации пред­стоит теперь показать на более высоких уровнях рефлексии — на уровнях герменевтической рефлексии в социальных и гума­нитарных науках. Ибо современная эпоха почти заглушила идею адекватного понимания на уровне познания, без колебания заменив идею более глубокого и лучшего понимания человече­ских выражений и действий — будь они символическими, ин-

460

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

тенциональными или обусловленными конвенционально — ин­туицией, по-видимому, окончательно, что имеет герменевтико-прагматический поворот контекстуально определенного пони­мания, которое не умеет больше ничего, как только быть всегда другим (будь то сообразно с линией Хайдеггер — Гадамер — Рорти, или сообразно с линией Хайдеггер — структурализм — Деррида).

Дойдя досюда, я не могу дальше обосновывать или развивать программу эмпирической герменевтики, ориентированной на кри­тику норм и идеологии и основывающейся на трансцендентальной семиотике¹. Я хотел бы только привлечь внимание к пункту, который кажется мне методологически решающим. Каждый ис­следователь в области гуманитарных наук, который занимается интерпретацией и реконструкцией истории человека социо-ис-ториографическим методом, должен под угрозой прагматиче­ской несостоятельности реализовать условие, которое я назвал принципом самоинтеграции (Selbsteinholdungs-Prinzip). В про­позициональном результате своих исследований он должен дать понять, что мог бы породить претензию на значимость, пер-формативно включенную в его исследование, он должен дать понять, что существует равным образом принципиальная воз­можность этой претензии, та возможность, которая сама пер-формативно предположена неявным образом; он, наконец, должен дать понять сам способ, которым порождены и это при­тязание и эта возможность, а значит, и способ их оценки. Короче говоря, он должен показать, как трансцендентальная предпо­сылка логоса аргументации может явиться результатом истории человеческой коммуникации. Я считаю, что редукционистский, скептический и релятивистский отказ от возможности оценить этот постулат самовключения можно рассматривать как при­знак критической скромности. Я также, естественно, не считаю, что предпонимание логоса в хайдеггеровском смысле этого тер­мина может быть совместимо в качестве технического приема (Gestell) с интеграцией логических предпосылок, принимаемых тем, кто аргументирует.

'Некоторые аспекты этой программы я развил в следующих работах: Die Eridaren / Veistehen Kontroveise in transzendentalpragmatischer Sicht. — Frankftirt a/M., 1979; Types of social science in the light of human cognitive interests // Social Research 44/3, 1977 P. 425—475; Types of rationality today // Geraets Th. (Ed.). Rationality today. — Ottawa: Ottawa Univ. Press, 1979. P. 307—340; Diltheys Unterscheidung von «Eriduren» und «Veistehen» im Uchte der Eigebnisse der modemen Wssenschaftstheorie // Orth E.W. (Ed.). Dilthey und die Philosophic der Gegen-wart. — Friebuig — Mflnchen, 1985.

461

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

Я только что упомянул в этих замечаниях трансценденталь­ное и семиотическое «снятие», еще только ожидаемое, перфор-мативных очевидностей, свойственное самореференциальным интенциям, внутренне присущим актам аргументации. Но их трансцендентальная прагматическая тематизация в саморефлек­сии аргументативного дискурса — первое, чем надлежало бы заняться философии после того, как она распростится с долин-гвистической трансцендентальной философией Канта и с транс­цендентальной и также долингвистической феноменологией Гус­серля.

Как быть тогда с тем, что Гуссерль называл аподиктическими очевидностями философской саморефлексии, когда их понима­ют как вербально и публично артикулированное удостоверение необходимых условий аргументации? Не должны ли мы подчи­нить перформативные очевидности вроде тех, которые связаны с четырьмя притязаниями на необходимую значимость при ар­гументации (притязания на смысл, на правдоподобность, на истину и на правильность¹), — теории интерпретации и кон­сенсуса, который определяет значение истины? И если долж­ны, то значит ли это, что эти очевидности теряют свой характер аподиктических очевидностей и перестают быть опорой досто­верности a priori?

Если уж рассматривать перформативные высказывания, то этим перформативным очевидностям, которые связываются с аргументацией, необходимо дать прагматическую и даже семан­тическую интерпретацию². Соответственно, надо утверждать по отношению к этим рефлексивным достоверностям принципи­альное подчинение феноменологической теории истины — трансцендентальной и семиотической теории консенсуса, ко­торая определяет интерпретацию знаков. Вот почему я со своей стороны отвергаю недавние попытки в рамках философии духа

'См. Habermas, J. Was heisst Universalpragmatik? // K.-O.Apel (Ed.). Sprachpragmatik und Philosophic, Frankfurt a/M., 1976 и того же автора Theorie des kommuiukativen Handelns, Frankfurt a/M., 1981. В. 1, Кар. 1 und 3.

^Остин и Серль показали возможность такой интерпретации (см.:

Austin J.-L. Quand dire, c'est faire. — P.: Seuil, 1972; Searie, John. Les actes de langage.— P.: Hermann, 1972). См. также следующие работы Ю.Хабермаса:

Habermas J. Sprechakttheorie und transzendentale SpiachpTagmatik zur Frage etischer Nonnen // Apel K-0. (Ed.). Sprachpragmatik und Philosophic — Frankfurt a/M.:

Suhrkamp, 1976. s. 10—173; Id. Austin und die Sprachphflosophie der Gegenwart // Hagl-Docekal H. (Ed.). Oberiieferung und Aufgabe.- Wien, 1982. В. 1. S. 183-196;

Id. Die Logos-Auszeichnung der menschlichen Sprache. Die Philosophic Tragweite der Sprechakttheorie // Bosshaldt H. G. (Ed.). Sprache Inteidisziplinar. — Berlin, 1985.

462

^ НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

и по ею сторону лингвистического поворота обратиться к до-лингвистической очевидности и интенциональности. Я отстаи­ваю здесь, например, старую теорию речевых актов (speech acts) Остина и Серля-1 против теории интенциональности значения Грайса и Серля-2¹.

Признавая принцип подчинения даже очевидностей транс­цендентальной рефлексии — вербальной интерпретации, кото­рая направляется теорией истины-консенсуса, приходится при­знать также и вот что: необходимость подвергнуть принципи­ально возможной критике и уточнениям достоверность рефлек­сии. Из этого я, однако же, не вывожу следствие, что предпо­сылки аргументации, которые можно поначалу признать необ­ходимыми с перформативной точки зрения на рефлексию, так­же теряют характер аподиктической очевидности и следующей из нее непогрешимой достоверности. Ибо каждый раз, как пыта­ешься уточнить объяснение предпосылок аргументации, стано­вится a priori ясно, что эта попытка сама предполагает весьма спорные предпосылки и что она в худшем случае может при­вести к самоуточнению, самокоррекции экспликации. Попытка критики и уточнения интерпретации очевидностей транс­цендентальной рефлексии не может осмысленно обрести ха­рактер эмпирической фальсификации, но должна привести к подтверждению достоверности необходимых предпосылок ар­гументации. На чем в конечном счете могут основываться эти надежды?

Я только что отметил, что очевидности трансцендентальной рефлексии принадлежат в качестве парадигматических очевид­ностей языка аргументации к числу условий возможности поня­тия и осмысленной программы эмпирического фаллибилизма. Свой ответ я хотел бы здесь уточнить: аподиктическая достоверность, которая соотносится с парадигматическими очевидностями аргу-ментативных языковых игр, принадлежит как раз тем предпо­сылкам аргументации, которые нельзя отвергать, не вводя то, что их отрицает, в самопротиворечие перформативным и праг­матическим способом, — но эти предпосылки нельзя обосновать формальнологически, не совершив логической ошибки. Этими предпосылками нужно ввести трансцендентальное и прагмати­ческое совпадение между феноменальной очевидностью рефлексии и формированием возможного консенсуса в отношении интерпре­тации знаков. Мы приходим здесь к конвергенции программы

'См. Apel K.-O. Linguistic Meaning and Intentionality, op.cit.