5-6 2011 Содержание поэтоград

Вид материалаДокументы

Содержание


Новое издание а.а. фета
Из хвалынских писем
Откуда есть пошёл дом Петрова-Водкина в Хвалынске
Я в основном росписи расчищала.
Сейчас я уже на такие подвиги не способна – висеть с поднятыми руками!
Я всегда мечтала заниматься искусством, но я же из рабоче-крестьянской семьи
Снежное утро
Меня Петров-Водкин всю перевернул, –
Нужно было 250 тысяч рублей. Через газету объявили сбор средств, навалились всем миром, –
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14

Адольф ДЕМЧЕНКО

НОВОЕ ИЗДАНИЕ А.А. ФЕТА

Фет А.А. Собрание сочинений и писем. СПб., 2002–2007. Т.1-4;

А.А. Фет. Материалы и исследования. СПб., 2010. Вып. 1.


Ценители поэзии получают замечательный подарок – новое «Собрание сочинений и писем» великого русского писателя Афанасия Афанасьевича Фета. Сразу же следует назвать имена тех, кому обязаны читатели. Это доктора филологических наук Н.П. Генералова, представляющая знаменитый петербургский Пушкинский Дом (Институт русской литературы Российской академии наук), и В.А. Кошелев, профессор Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого. Творческую группу составили учёные из разных городов, во многом единомышленники – И.С. Абрамовская, А.В. Ачкасов, Н.З. Коковин, В.А. Лукина, Г.В. Петрова, Ю.М. Прозоров, А.Ю. Сорочан, М.В. Строганов, А.В. Успенская. В их числе также профессор педагогического института Саратовского государственного университета Л.И. Черемисинова, автор монографии «Проза А.А. Фета» (Саратов, 2008).

Идея издания выросла из «Фетовских чтений», на протяжении последних 25 лет проводимых Курским государственным университетом. Решение приступить к подготовке «Собрания сочинений» потребовало объединения усилий с Пушкинским Домом, принявшим на себя главную заботу выработки концепции издания, текстологических и комментаторских принципов опубликования текстов. Огромная работа специалистов отражена в состоявшихся четырёх томах задуманного двадцатитомника. Первый пришёл в 2002 году и включал стихотворения и поэмы 1859–1863 годов. Второй – в 2004-м, сюда вошли переводы, выполненные Фетом в те же годы: из римской поэзии – «Оды» Горация, «Элегии» Овидия, сочинения Катулла; персидского поэта Гафиза, немецких Гёте, Шиллера, Гейне, представлены Байрон, Беранже, Мицкевич, включены переводы из Шекспира «Антоний и Клеопатра», «Юлий Цезарь». Всесторонняя характеристика переводческой работы Фета содержится в сопроводительной исследовательской статье Н.П. Генераловой. Спустя два года выпущен 3-й том – «Повести и рассказы. Критические статьи».

Фет-прозаик известен гораздо меньше, чем Фет-поэт. Впервые под одну обложку собраны прозаические сочинения, свидетельствующие о том, насколько скудны были наши представления о творческом наследии писателя. Его «Каленик», «Дядюшка и двоюродный братец», «Семейство Гольц», «Первый заяц», «Не те», «Кактус», «Вне моды» обнаруживают черты мастера прозы. В разделе «Комментарии» дана обобщающая статья
Л.И. Черемисиновой о Фете-прозаике.

Впервые собран литературно-кри­тический состав наследия Фета. Это статьи о стихотворениях близкого ему по духу Ф.И. Тютчева, о «Что делать?» Чернышевского, которого причислял к антихудожникам, о грибоедовском «Горе от ума», причём внимание критика сосредоточено только на двух образах – дворянина Фамусова и безродного Молчалина, рассмотренных с точки зрения волновавших Фета проблем незыблемости значения дворянского сословия для России и дискредитировавших эту идею вертлявых приспособленцев. Любопытно, что Фет доводит эволюцию молчалиных до «очковой змеи», намекая на Чернышевского, который в своё время опубликовал слова либерального историка К.Д. Кавелина, сравнившего Чернышевского со «змеёй», а с «очковой змеёй» – Добролюбова. Отзыв о «Что делать?» не бесспорен, но замечания о художественных недостатках романа во многом справедливы. По поводу романа Л.Н. Толстого написана статья «Что случилось по смерти Анны Карениной в «Русском вестнике», вызванная возмутившей Фета выходкой редактора журнала, который отказался печатать окончание романа из-за расхождения с Толстым в оценке русско-турецкой войны и тем самым разрушал художественное целое произведения.

Литературно-критическая ипостась творчества Фета нашла разъяснение в соответствующей статье А.Ю. Сорочана и М.В. Строганова. Выход 4-го тома датирован 2007-м годом: «Очерки «Из-за границы (путевые впечатления)», «Из деревни». В своё время они вызвали живой интерес современников, особенно размышления писателя о судьбах русской деревни, подкреплённые собственным сельскохозяйственным опытом, который В.А. Кошелевым остроумно назван «лирическим хозяйством». Читатель, конечно, обратит внимание и на искусство Фета в области публицистики. Жанр фетовского очерка в сопоставлениях с «литературными путешествиями» других русских писателей содержательно охарактеризован в томе И.С. Абрамовской.

Издание «Собрания сочинений и писем» продолжается. На очереди 5-й том с «Вечерними огнями» (последним в жизни поэта стихотворным циклом) и стихотворениями, прежде не входившими в его поэтические сборники.

Издания писателей-классиков по установившей академической традиции сопровождаются выпуском сборников-спутников «Материалы и исследования». Так было с изданием «Собраний сочинений» И.С. Тургенева, Н.А. Некрасова, Ф.М. Достоевского. Цель сопутствующих книг такого рода – служить дополнением к соответствующему многотомному изданию. «Собрание сочинений и писем» Фета также решено обеспечить выпуском подобных сборников, и первый его номер уже опубликован в 2010 году. Открывается сборник обстоятельной статьёй Н.П. Генераловой «Текстологические проблемы изданий стихотворений Фета». Эта работа вместе с другими публикациями этого автора на текстологические темы существенно развивает содержание текстологии как науки, в последние годы несколько сдавшей свои позиции. Статьёй «О композиции сборника «Стихотворения А. Фета» 1850 года» В.А. Кошелев, впервые столь детально исследуя творческую историю книги, подкрепляет научный аппарат 1-го тома «Собрания сочинений» Фета (2002 год), где помещены эти стихотворения. Включённая в 3-й том (2006 год) статья Фета «Два письма о значении древних языков в нашем воспитании» характеризуется А.В. Успенской как «публицистическое эссе» с широко поставленной задачей разъяснения роли античной культуры в России и современном мире. Взгляды Фета в этом контексте рассмотрены в самой общей постановке проблемы. Приближая анализ статьи к конкретной причине её возникновения – поддержка предложенной новым министром народного просвещения графом Д.А. Толстым и вызвавшей в обществе критику идеи не допускать в университеты выпускников реальных училищ, где преимущественное внимание уделялось преподаванию естественных наук, и заменить «реальное» образование «классическим», – А.В. Успенская справедливо квалифицирует позицию Фета как сторонника воспитания аристократической элиты через усиление роли классических гимназий. Автор писем, как доказала в одной из своих статей Н.П. Генералова, полемизировал с И.С. Тургеневым, демократически полагавшим равнодоступность и равноправность «реального» и «классического» в школьной и университетской системе. Та же фетовская статья подала А.В. Ачкасову, назвавшему её «социофилософско-педагогическим эссе», повод увидеть характерные следы совпадений с аналогичными суждениями немецкого философа А. Шопенгауэра. Наблюдения тем более уместны, что Фет был переводчиком основного труда философа «Мир как воля и представление» (выйдет в одном из будущих томов «Собрания сочинений»). Творческое внимание к Фету поэтов-символистов Серебряного века прослеживает Г.В. Петрова через подборку переписки А. Блока с А. Белым.

Публикаторскую ценность сборника многократно усиливают обзор материалов Фета в Пушкинском Доме и помещение впервые увидевшей свет части переписки Фета разных лет. В письмах личность писателя раскрывается с особой непосредственностью и живостью. По словам А.И. Герцена, «письма – больше, чем воспоминанья, на них запеклась кровь событий, это – само прошедшее, как оно было, задержанное и нетленное». Среди корреспондентов – известные писатели и журналисты А.А. Краевский, Д.В. Григорович, К.Н. Леонтьев, М.Н. Лонгинов, родственники Фета. Приведём, к примеру, фрагмент письма (с сохранением авторского написания) жившей в деревне на Орловщине сестры поэта Надежды Афанасьевны Борисовой от 24 марта 1858 года: «Ты видишь, друг мой Афоня, что боги в гневе на нас слабых смертных перемешали времена года и стихии, посылают снеги после того, как мы пекли и ели пшеничных жаворонков и слышали пение живых из мяса и костей и пр. в полях за оранжереями. Ведь это несносные капризы нашей северной весны. Она в этот год не заслуживает твоих стихов».


ЮБИЛЕЙ

Ирина КРАЙНОВА

ИЗ ХВАЛЫНСКИХ ПИСЕМ

К 50-летию картинной галереи
К.С. Петрова-Водкина


Ехала я в Хвалынск за одним-единственным материалом – о Валентине Ивановне Бородиной, директоре художественно-мемориального музея К.С. Петрова-Водкина (он включает городскую картинную галерею и собственно дом художника), основательнице дома-музея Петрова-Водкина, настоящего энциклопедиста по своим познаниям, уникальной памяти и блистательной способности просвещать всякого, кто только с ней познакомится. Но такой уж это город, что в нём я встретила множество других интересных людей, и статья моя выросла в цикл «Хвалынские письма». А теперь о Бородиной.

В Валентину Ивановну я влюбилась давно, лишь только услышала её зычный глубокий голос, увидела её высокую статную фигуру, красивое породистое лицо с точёным «римским профилем». Энергетика и обаяние её безграничны. Говорит так, что заставит слушать любого. А устные рассказы – о городе ли, о природе ли местной, о любимых художниках – прямо просятся отдельным блоком на телевидение, как мемуары известного литературоведа Ираклия Андроникова. Один из её рассказов постараюсь повторить. Хотя при переносе на бумагу половина эффекта пропадает: уходит характерный голос Валентины, её мощный «хвалынский» напор.


Откуда есть пошёл дом Петрова-Водкина
в Хвалынске


Это было осуществление давней мечты музейщиков, в том числе директора краеведческого музея Фёдора Григорьевича Пичиенко, нашего знаменитого краеведа. Дочь художника Елена Кузьминична написала письмо Горбачёву. И тот откликнулся...

Музей Петрова-Водкина тогда ещё не был отделён от краеведческого музея. Я была сотрудницей художественного отдела. Власти выкупили дом Петрова-Водкина, приобретённый им для родителей на гонорар от большого столичного заказа. Но когда мы вошли в дом, увидели, что он полностью перестроен. Нам пришлось не только квартиры жильцам покупать – они потребовали денежную компенсацию, поскольку у них тут были какие-то постройки, участки. И все деньги, которые нам выделили, пошли на отселение жильцов. На восстановление дома средств уже не хватило. Поэтому восстанавливали мы его 5 лет на голом энтузиазме и на те мизерные деньги, которые получали.

Павла Пестравского назначили директором музея, а я занималась созданием экспозиции. Мы решили тогда с Павлом, что раз делали этот дом дяди Коли и дяди Вани – хвалынские мастера, столяры и плотники, зачем же мы будем ещё кого-то искать? Те же дяди Вани и дяди Коли за небольшие суммы дом восстановят. Павел работал вместе с ними. Делали перегородки, крыльцо, мастерили по старым фотографиям ворота и калитки. Резьба уже слетела, но остался на досках след от той резьбы. Павел прикладывал копировальную бумагу, всё это обводили лобзиком, потом вырезали узоры – от старинных не отличишь!

Пришёл Дмитрий Хохлачёв (речной капитан в отставке), бесплатно сделал новое парадное крыльцо. Бывший агроном Валерий Лавров посадил в музейном дворе виноград и разбил цветочные клумбы. Печи были сломаны. А у Петрова-Водкина было целых три печи. Русская печь, угловая, изразцовая. В 95-м году уже было трудно найти печника хорошего – это же умирающая профессия. Нашли мы последнего – 80-летнего старика Монахова, которого уговорили печь восстановить (он всячески отказывался). Мы клялись, что всё сами будем делать: глину месить, кирпичи таскать. Пусть только показывает. Сделали общими усилиями!

Нам помогло и то, что была ещё жива Елена Кузьминична Петрова-Водкина, в детстве она к бабушке приезжала. И была Елена Александровна Кроткина, дочь того самого Саши, двоюродного брата художника, что изображён на знаменитом красном коне на его картине. Детство Лены Кроткиной прошло в этом доме. Она уже была старенькая, жила в Ульяновской области, пригласили и её. Вот две Лены нам всё и рассказали: что где стояло, какая была планировка. Сохранились в БТИ планы дома.

Мебель в комнатах раньше была нестильная, сделанная кустарями нашими местными. Мы нашли типологическую, по образу и подобию. Но две вещи у нас мемориальные – стол и буфет. Интересно, как они к нам попали. Пришли местные жители Морозовы и сказали, что продают буфет из столовой Петрова-Водкина. Не очень мы им поверили, но купили, поскольку сумму они просили небольшую. Держали тот буфет в фондах краеведческого музея. Приехали дочь художника и другая Елена, посмотрели и сказали, что да, вроде, из нашего дома. Елена Александровна говорила более убеждённо. Когда мы стали делать там ремонт, то увидели, что буфет даже не трогали, когда красили пол. И слой краски вокруг абсолютно повторяет формы нашего буфета.

Дом мы так и не отремонтировали до конца, что-то там не докрасили, потому что из администрации позвонили и сказали, что к 5 ноября – дню рождения Петрова-Водкина – он должен быть готов. Мы хотели восстановить летнюю кухню, сарай, погреб, хотя бы перебрать их – в чём душа держалась! Нам сказали: сделаете потом, но «потом» у нас обычно никогда не наступает. И в доме одну печь не восстановили, есть и ещё к чему придраться…

Елена Кроткина привезла нам фотографии дореволюционного интерьера дома. Ориентируясь по ним да по автобиографическим повестям Кузьмы Сергеевича, стали мы сажать комнатные растения. Они раньше были в центре зала, очень много – прямо тропический сад! Я даже удивляюсь, где он там разворачивался со своим мольбертом? У них и агава росла, и пальмы всевозможные, и лимон. Мы не могли, конечно, отдать столько места растениям – экспозицию надо было где-то развернуть. Но всё же набрали много экзотических растений – из домов хвалынцев. Опять же земляки помогли.

Открылись мы раньше Дома Павла Кузнецова и музея-усадьбы Борисова-Мусатова. Там работали фирмы, что обошлось в кругленькие суммы. И всё равно получился новодел. Никто не стал восстанавливать резьбу, хотя тогдашний директор Дома Кузнецова сохранил все образцы. А у нас действительно получился его дом – «Козьмы». Правда, перегородки сделаны уже сейчас, ворота, кое-какая резьба, арку восстановили. Но если свежевыструганные доски сначала как-то выделялись на фоне дома, теперь они все сравнялись. А как обои приходилось отдирать – чуть ли не бритвой! Павел с большим трудом соскабливал бумагу с досок. Вообще физического труда очень много вложено. У Павла руки золотые…

– Вы тоже там скоблили? Не поверю, что нет, – вставляю словцо в бурный, экспрессивный монолог директора.

Я в основном росписи расчищала. – Валентина Ивановна указывает на стены картинной галереи.

Расчисток здесь действительно много, в каждой комнате, почитай. Работа эта тоже очень тяжёлая.

Сейчас я уже на такие подвиги не способна – висеть с поднятыми руками!

«Прижатая к стене», Валентина Ивановна вспоминает наконец и о своей «лепте». Открытие Дома Петрова-Водкина. Двухнедельный аврал 1995 года. До изнеможения писали от руки этикетки, наклеивали что-то на паспарту, рамки оформляли. Денно и нощно! Но точно к сроку сделали экспозицию, и продержалась она 10 лет. Потом её просто немного видоизменили. На 14 с половиной тысяч местных жителей приходится 6 тысяч посещений Дома-музея в год. Цифра просто фантастическая. И как Хвалынск жил раньше без своего главного музея?!

Рыба-кит

В это трудно поверить, но по первой профессии Бородина инженер, окончила ульяновский институт, работала на закрытом заводе три года. В Хвалынск привела её любовь к математике, взращенная замечательным школьным учителем Василием Степановичем Проценко. Бородина была лучшей его ученицей. Не знала она, поступая в вуз, что физики в её учёбе и работе будет гораздо больше, чем математики.

Я всегда мечтала заниматься искусством, но я же из рабоче-крестьянской семьи, – говорит Валентина Ивановна, – и даже не подозревала, что есть такая профессия – искусствовед.

Кто ж не знает, что все случайности в жизни – это хорошо организованные закономерности? В Валино общежитие приезжает девушка. Валентина видит у неё справочник для поступающих в вузы. Полистав его из любопытства, обнаруживает, что в Ленинграде есть институт им. Репина, а в нём факультет теории и истории искусства. Искусствоведов готовил ещё Институт Сурикова в Москве. Всё, выбор тогда был небогатым (это сейчас культурологию и искусствознание преподают повсеместно). И вот человек с хорошим образованием, престижной работой и приличным окладом начинает жизнь с чистого листа.

Путь её в искусство не был фанфарно-лёгким. Три раза поступала Валентина на заветный факультет среди более «нахватанной» публики. Помогло, видимо, то, что она была землячкой великого Петрова-Водкина. К тому времени Бородина перешла работать в Хвалынский краеведческий музей, под начало главного патриота города Пичиенко. Он знал о Хвалынске всё. Его богатую бурную историю, уникальную древнюю географию, его удивительно талантливых людей. Цепкая память молодой сотрудницы, несомненные эрудиция, красноречие и обаяние обратили на себя внимание «шефа». Первый краевед города стал исподволь готовить себе замену. Она и вправду многому научилась у своего выдающегося учителя за шесть с половиной лет совместной работы. Самым большим испытанием для Вали стала публичная лекция, прочитанная в присутствии Пичиенко. Фёдор Григорьевич не преминул усесться в первый ряд! Но «благословление» лучшей ученице дал.

В Хвалынске эпохи «после Пичиенко» Бородина – краевед номер один. Так живо и образно, как рассказывает она об этой диковинной земле в обзорных экскурсиях, не расскажет, пожалуй, никто (имела удовольствие слушать). А пишет как говорит, если не лучше. Однако живопись, изобразительное искусство интересны ей больше «общеисторических» тенденций. Создала музей Петрова-Водкина, возглавила его. Правда, Бородина сумела не только взять у Учителя знания, но и усвоить его глубокое чувство историзма. То, чем наделены не все даже профессиональные историки.

Музей научил меня символически мыслить. Символически – потому что и ваза, и картина, и прялка – это символы времени. За ними видишь целую эпоху. Как из хаоса, из отдельных предметов создаётся космос жизни. Размышляя целостно, начинаешь понимать, что жизнь человека – лишь метка на определённом отрезке времени. Для экспозиции ведь тоже создаёшь свой космос: когда отбираешь картины на выставку, понимаешь, что из двух тысяч картин фонда лишь 150–180 составят экспозицию.

Математика тоже очень пригодилась новому директору музея. Валентина Ивановна любит утверждать, что Хвалынск – это целый отдельный мир. И делает это доказательно. Кузьма Водкин хорошо понял устройство маленькой Вселенной по имени Земля. Не случайно покатые, сферичные Хвалынские горы просматриваются (или угадываются) во всех его пейзажах.

Раньше был у хвалынцев остров Сосновый, который замыкал для них мироздание. Хвалынский мир напоминал полую вогнутую чашу. Остров густыми лесами и горы волнистыми линиями со всех сторон укрывали Хлыновск (так назвал свою автобиографическую книгу Петров-Водкин) от остального света. Гора «Четырнадцать братьев» – название поистине эпическое, как и многие другие здесь. А чудо-юдо кит, который в сказке Ершова был густо «населён» и засажен деревнями, садами, огородами, – чем не сказочный прообраз острова Сосновый? Так, по крайней мере, казалось маленькой Вале: «...будто про наш остров сказка написана и про всех нас».

Мёртвая зыбь чудовищно широкого водохранилища поглотила остров. И родовой дом Петровых-Водкиных тоже. Все хвалынцы по этому поводу возмущаются или сокрушаются – каждый на свой лад. И только Валентина Ивановна сумела объяснить мне, что такое был для жителей её городка этот небольшой хвойный остров. Поистине центром мироздания.


Снежное утро

Для кого-то мирок, а для меня мир, – тут же подсказывает ей щедрая на цитаты память новый афоризм. – Наш «рай» учит целостному видению мира. Ведь все дороги наши, вы только приглядитесь, ведут к небу. Да я и сама живу на горе. Здесь уже нет домов, машин – только лошади. Город я вижу сверху – и также от общего иду к частному. Обычно же наоборот бывает. Я вообще не люблю большие города. Не люблю высокомерный Петербург: мне не хватает там воздуха, тесно. Мало простора и в Саратове. И я успокаиваюсь только тогда, когда дорога поворачивает с трассы к нашим горам. Считай, дома уже…

Директор с фамилией могучего автора «Богатырской симфонии» иронически рассуждает о хилых ростках цивилизации – анемичных горожанах. Те даже не могут расчистить свой двор от «внезапного» снега и ноют о плохих дворниках. «Да возьми ты лопату и почисти снег! Как чищу я его каждое утро, чтобы проложить путь на работу». Валентина Бородина одна живёт в частном доме, где есть всё для нормальной, здоровой жизни: изба, сарай, банька, огород, сад с краснощёкими хвалынскими яблоками. А в доме – картины и компьютер, единственный привет из нашего технического века. Это дань необходимости: обширна её переписка с другими музеями, с друзьями-художниками, с родственниками Петрова-Водкина; многочисленны статьи на сайте Радищевского музея, в журналах. Она набирает их уже ночью, после бесконечного рабочего дня в собственном музее.

Я попробовала с ходу встретиться там с директором. Не вышло: каждые пять минут исправно являлись покупатели – посоветоваться, какие картины купить для подарка; родственники художника – обсудить мемориальную выставку, фотожурналист – пожаловаться на судьбу и получить денежное вспомоществование от сердобольной Валентины Ивановны. Решался острый вопрос об увольнении одной сотрудницы и поиске другой.

В музее, особенно провинциальном, нельзя отсидеться. Слишком многое нужно уметь делать. Связно писать, хорошо говорить, работать не «от сих до сих». Согласна, требования несколько завышены. Но прежде всего я их предъявляю к себе. И людей надо уметь принять. Особенно художников. Пока к нам ходят художники, музей жив.


и на трёх китах

Бородина объясняла на свой лад кадровые проблемы, а я записывала в блокнот её афоризмы, один за другим. И про художников, и что музей учит символически мыслить, и что настоящее искусство – это духовный путь. Хвалынск с его скрытой энергетикой позволяет, словно на трёх китах (Земля, Талант, Вера), строить вселенную духа и собственной души.

В кабинете Бородиной висит шарж на неё самоё: оса-много­станочница, с авторучкой и кочергой, мастерком и книжкой в лапках. Сравнение, по-моему, не совсем точное: скорее, Валя – пчела, неугомонная труженица-подвижница. Сохранила музей в самые трудные, 90-е годы, подняла его до статуса федерального (филиал Радищевского), открыла землякам и литературный талант великого художника, сумела показать мировой масштаб его творчества (странно теперь это слышать, но одно время Петров-Водкин как живописец «не котировался»), наладила переписку с его дочерью, получив от семьи в дар музею рояль, посмертную маску, палитру, фотографии, произведения отца (оригинал картины «Семья командира», копию автопортрета художника, волжские этюды, поздние рисунки).

Как пишут о директоре музея, «каждые пять лет она взваливает на свои крепкие плечи все тяготы подготовки и проведения научных конференций о творчестве художника «Искусство как духовный путь». А потом мучительно ищет, кто бы издал доклады участников этих остающихся без внимания широкой общественности важных посиделок».

Меня Петров-Водкин всю перевернул, – признаётся Валентина Ивановна.  – Ещё в юности. Собирала тогда открытки с его репродукциями.

Теперь своими рассказами она переворачивает всех умеющих слушать и желающих услышать. Последнее деяние её вместе с земляками-единомышленниками – сооружение памятника Петрову-Водкину. На улице Ленина нашли они громадный сиреневатый гранит. Есть версия, что ледникового происхождения. Валун общими усилиями прикатили к музею. За небольшую сумму приезжий скульптор Павел Подосинников сделал макет: бронзовый барельеф художника в громаде карельского гранита. По форме валун напоминает нашу область на карте России. Или уж всю Россию разом?

Подобно сфинксу, он тревожил воображение своей загадочностью. Камень находился наполовину в земле, но даже видимая его часть поражали своей необычной окраской и каким-то нездешним величием.

Нужно было 250 тысяч рублей. Через газету объявили сбор средств, навалились всем миром, – вспоминает Валентина Ивановна свой последний по времени «подвиг Геракла». – В ноябре 2008 года на собранные народные деньги открылся на площади Хвалынска очень красивый, самый первый в Саратовской губернии памятник художнику. Одному из когорты Великих мастеров XX века.

…Так и живёт она здесь, «за горами, за долами». Большая, красивая, страстная и очень независимая. Музей прирос к ней, как панцирь к телу черепахи. Забирает всю её. Или это она срослась с ним до полной неразделимости? И то: живёт она прямо роскошно – со своей «личной» горой, с садом за окном и с Козьмой в сердце.

Валентина Ивановна Бородина не очень давно победила в областном конкурсе музейщиков в номинации «Лучший работник филиала государственного музея». Дали денег. Будет возможность «перебрать» сарай или что-то там докрасить во дворе или в доме Кузьмы. Или что у неё ещё на очереди?


***

Сначала мы хотели проиллюстрировать этот очерк только фотографиями Валентины Ивановны и Дома Кузьмы. Но фотомастер Алексей Леонтьев прислал столько отличных снимков города, окрестностей, художников – лучших друзей Бородиной, хвалынских пленэров, что редакция решила и их включить в журнал. Они органично вплелись в канву рассказа о крае удивительной природы, его истории и людях, таких чистых, щедрых и душевно распахнутых, какие только и могут жить в городе со сказочно-весёлым названием.


волжский архив