Анную с его собственными сочинениями, а также на творчество и мировоззрение многих современных и предшествующих ему композиторов, художников, поэтов и писателей
| Вид материала | Документы |
Содержание«на снежном костре» (1981) |
- Н. С. Хрущева на совещании писателей, композиторов и художников, созванном ЦК кп(б)У, 100.98kb.
- Внеклассное мероприятие: Учитель: Фурзикова Альбина Викторовна Цели, 69.83kb.
- Урок во 2 Аклассе по чтению. Тема урока: Сравнительная характеристика образа ветра, 74.81kb.
- 1. Полилог писателей и поэтов, 596.92kb.
- Чернигова, 4207.77kb.
- Имби Кулль История Западной классической музыки учебник, 119.44kb.
- На Парнасе «Серебряного века»», 45.13kb.
- Президента Республики Марий Эл инвесторам Уважаемые друзья! В ваших руках новое издание, 485.13kb.
- Материнства часто звучит в творчестве поэтов, писателей, художников, 17.94kb.
- Литература Класс Тема зачёта, 21.93kb.
«НА СНЕЖНОМ КОСТРЕ» (1981)
Этот цикл для голоса и фортепиано на стихи Александра Блока, он очень важен для меня. Я конечно не могу быть объективным судьей самому себе, но по-моему, это вершина того, что сделано мною раньше в вокальной музыке. Все предыдущие сочинения и 78, и 79 и 80 годов – они только как разбег перед этим циклом. Это их финал. Он самый развернутый и самый сложный среди них. И для меня это сочинение, практически, то же самое, что для Шуберта его «Зимний путь». И, кстати, вот эти два, рядом стоящие, мои циклы: «Твой облик милый» (1980) и «На снежном костре» (1981) и по содержанию, и по своей драматургии, и даже по масштабам соотносятся между собой так же, как соотносятся у Шуберта «Прекрасная мельничиха» и «Зимний путь»117.
Я всегда очень любил поэзию Блока. И кстати, один из самых первых моих романсов, который я послал Шостаковичу из Томска на рецензию в свое время, был тоже написан на стихи Блока. И потом я еще несколько раз возвращался к его поэзии. И вот, наконец, в 80-х написал этот большой цикл, в котором, как мне кажется, я сделал именно то, к чему всё время только приближался. Поэзия Блока… она глубоко личная и настоящая высокая поэзия. Это человек с огромной индивидуальностью и с огромным, глубочайшим, хотя и очень часто, правда, сюрреалистическим видением мира. И, кроме того, Блок, как и Пушкин – это для меня самые глубоко музыкальные поэты.
В своем цикле я, как говорится, намешал очень много стихотворений, написанных Блоком в разное время. Цикл сознательно составлен так, чтобы в нем постоянно ощущалось возвращение, кружение нескольких поэтических и музыкальных идей-лейтмотивов. И одна из самых главных здесь – это идея снежного креста: “и вьюга поднимает снежный крест”. И в конце концов всё приходит к главному – видению Христа, распятого на кресте – по-моему, один из самых сильных поэтических образов Блока. Кто-то из моих знакомых французов даже сказал, что цикл «На снежном костре» – это мой “второй реквием”. Наверное, в этом есть своя доля истины.
Большинство романсов, составляющих цикл, это романсы медленные и драматические. Очень много миниатюр, но есть и несколько развернутых, довольно крупных частей.
Весь цикл буквально прослаивается идеей снежного ветра – еще одна важная лейтмотивная идея, которая постоянно возвращается в музыкальный текст разных романсов. Она здесь у меня реализуется и в «Ночи», и в «Снежном пути», а «На снежном костре» – у рояля здесь вообще самая настоящая снежная метель; затем, конечно, «Смятение» и особенно «Второе крещение», где этот ветер становится совсем непрерывным, как бы воющим и очень стремительным. Далее идут уже более сдержанные по материалу части – это как бы отдельные эпизоды жизни, отдельные воспоминания о ней: например, и «Одинокий странник», и «Последняя встреча», «И я любил», или, наконец, как своеобразный финал в этой цепи воспоминаний, романс «Протекли за годами года», где буквально всё – это такое почти как бы погребальное звучание, это страшные, но, в то же время, как бы и спокойные удары вот этого тяжелого “колокола” – самое низкое ре у фортепиано и на нем трехзвучные, хоральные аккорды – quasi-колокола – с тихими такими колокольными подголосками во второй и третьей октавах. И потом снова ветер: сначала очень затаенный, очень малоподвижный как бы – это «Перед закатом», но затем, после вот этих тревожных quasi-колокольных ударов, он опять набирает большую силу118, и, наконец, как видите, снова снежная метель, снова снежная буря – «И опять снега». И вместе с этим ветром постоянно, хотя и незримо, как бы за сценой, всё время где-то присутствует самое важное во всем цикле – “снежный крест” Христа. Финал же цикла – «Последний путь», он здесь вообще аналогичен шубертовскому «Шарманщику» в «Зимнем пути» по своему драматургическому значению. К тому же здесь есть и та же строфическая песня, и та же остинатность, и то же звучание quasi-шарманки. Причем сама игра шарманки, которая у меня немножко и даже специально как бы “расстроенная”, она сама по себе очень напряженная – всё время, как видите, идет такое намеренное балансирование между почти диатоническим, почти светлым совсем звучанием в левой руке и, напротив, совсем напряженными хроматическими линиями в правой руке. Однако при этом у них есть всё же и общее – очень важная здесь общая диссонансная краска. Практически, и там и здесь, каждый звук всё время как бы раздваивается в малую секунду, то есть всё время получается такое почти quasi-разбитое звучание старой и больной шарманки. И, кстати, каждый такт здесь – это одни и те же одиннадцать звуков – такое непрерывное как бы остинато одного звукового ряда (не серии, конечно, а только ряда одних и тех же звуков), и одновременно и какая-то постоянная игра между quasi-классической и двенадцатитоновой тональной музыкой.
– Главная тональность цикла ре и важнейшая нота в вокальной и фортепианной партиях часто тоже нота ре.
– Да, это здесь есть во многих романсах: «Одиночество», «На снежном костре», «Снежные цветы», например (в этой части, кстати, очень много теплоты и света, и мажора: “И я опять затих у ног, у ног давно и тайно милой. Заносит вьюга на порог пожар метели белокрылой... Но имя тонкое твоё твердить мне дивно, больно, сладко...”); а в части «Одинокий странник» есть даже настоящий ре минор с мажорным окончанием: “За те погибельные муки неверного сама простишь, изменнику протянешь руки, весной далекой наградишь”; «И я любил» – тоже мажорное завершение... «Перед закатом» – здесь и первая нота голоса, и заключительная самая низкая нота рояля – опять нота ре; и «На кресте», и «Последний путь»...
– Эдисон Васильевич, тема креста в вашем цикле – это, как я понимаю, не только поэтический образ и определенная символика, но, очевидно, и музыкальная. Например, в романсе «На кресте» – это явное имитирование традиционных линий креста (я имею в виду, движение cis-d-es-cis-d, и, уже более свободные, формулы креста с широким мелодическим движением в вокальной линии), а в романсах «Смятение» или «На снежном костре» символику “триединства”, по-моему, можно услышать даже и в самом движении аккордов рояля на “три четверти”, причем как в собственно трехдольном, так и даже в четырехдольном размере...
– Наверное... Если вы это слышите, значит для вас так оно и есть... Но это получилось абсолютно ненамеренно. Конечно, символ креста в этом есть какой-то, вероятно, но это так же, как и любые зашифровыванные имена, как те же темы ВАСН или DSCH, или моя – EDS – это символы, которые, как говорится, широкая публика на слух воспринять не может.
– Как для вас решались в этом цикле отношения текста и музыки?
– Как и всегда. Для меня во всех сочинениях главное – чтобы текст был услышан, чтобы каждый изгиб слова и каждый изгиб музыки взаимно влияли друг на друга, взаимно дополнялись. Я не могу оторвать одно от другого. Если я меняю текст, начинаю перерабатывать его, то обязательно должен менять музыку. Только поэтому я местами и менял вокальную линию, скажем, в той же опере «Пена дней», когда работал над русским её вариантом, что она никак не соответствовала музыке русского слова. И должен вам сказать, что подобрать русское слово к мелодии, сочиненной сразу с другим языком, бывает иногда очень трудно. Это сложная и большая интонационная работа. И в музыке этого цикла каждое слово и каждая музыкальная интонация, и все особенности ритмики, они настолько связаны между собой, что здесь любой перевод, любая подстановка другого языка просто погубит всё сочинение. Этого делать никак нельзя. Возьмите любой переход от речитатива к пению, от немелодического к мелодическому, все эти смены микро- и макроэлементов кантилены и их прерывание элементами речитатива, и опять же соответствующие смены фортепианной фактуры – ведь это всё связано очень глубоко с тем, что происходит в тексте, в интонациях даже отдельных слов. Поэтому, например, когда я работаю с певцом (а здесь мне очень, кстати, повезло с замечательным певцом Алексеем Мартыновым, который исключительно хорошо спел мировые премьеры и цикла «На снежном костре», и цикла «Твой облик милый»; замечательный певец и человек глубоко интеллигентный, и очень образованный, тонко чувствующий поэзию), то я всегда прошу от него прежде всего найти вот эту связь, или, если хотите, “единение” слова с музыкальной интонацией, каждой строчки с каждой музыкальной фразой. Иначе сочинение просто засыхает на корню.
– Цикл может исполнять любой голос?
– Нет, лучше чтобы его пел тенор, так же как, например, и цикл «Твой облик милый». Хотя, конечно, их может петь и сопрано. И сейчас, кстати, «На снежном костре» чаще поют женщины, чем мужчины. Но мне самому нравится больше здесь, всё-таки, тенор. Он органичнее подходит к циклу и по тексту, и по характеру звучания всей музыки.
– По-моему, в этом цикле есть какое-то глубокое, чисто психологическое сходство с настроениями вашей «Жизни в красном цвете». Простите за этот невольный каламбур.
– Да, здесь общая линия, или, как говорится, программа этих сочинений, в общем, одна и та же. И это, кстати, особенно ощущается, когда оба цикла исполняются именно тенором и особенно в одном концерте. В свое время, правда, я специально для Сергея Яковенко, очень хорошего баритона, сделал другую версию «Жизнь в красном цвете»: убрал некоторые высокие ноты (он не мог петь выше фа, а у меня там есть и фа-диез и ля). Но лучше, всё-таки, оставить так, как это задумано с самого начала.
– Премьеру спел, и спел превосходно, причем почти вскоре после сочинения, Алексей Мартынов119. И очень музыкально, кстати, вел фортепианную партию Аристотель Константиниди.