Всероссийская научно-практическая конференция Стратегия гимназического образования

Вид материала

Содержание

Т.Я. Еремина. отличник народного образования РФ учитель литературы и русского языка гимназии № 406 Пушкинского района
Умение читать хорошие книги вовсе не равно знанию грамоты.
В чем нуждается читатель, чтобы понять данный текст?
9-22 декабря 1921

Подобный материал:

1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 59

Т.Я. Еремина.

отличник народного образования РФ

учитель литературы и русского языка

гимназии № 406 Пушкинского района

Санкт-Петербург

Как понять текст?

Задача научить детей читать и понимать прочитанное, говорить о своем понимании, устно и письменно объяснять то, что поняли, стоит перед учителем-словесником на протяжении всех лет преподавания в школе. Не эти ли умения проверяются и проводимым ныне по всей стране Единым государственным экзаменом по русскому языку? Во всяком случае – в части «С».

Однако названные умения лежат в основе понимания любого текста по любому предмету: и художественного, и сугубо научного. Необходимо, чтобы любой человек осознавал, какими знаниями, умениями и навыками должен он обладать, чтобы справляться с предлагаемым чтением. Целью занятия, которое проводилось и с выпускниками гимназии, и с педагогами, можно считать процесс осознания условий, необходимых для понимания разных текстов. Процесс осознания включает творческую и аналитическую деятельность, запрашивает и тренирует сформированные умения анализировать предлагаемый текст – самостоятельно и в совместной групповой деятельности.

Методическая разработка представляет «жанр» педагогической мастерской построения знаний. Оно рассчитано на 2-3 школьных урока - в зависимости от количества участников.

Умение читать хорошие книги вовсе не равно знанию грамоты.

Д. И. Писарев

I. 1. Нарисуйте на отдельном листе наверху (на четверть пространства листа) что-нибудь, понятное только вам. Единственное уточнение: сделайте так, чтобы можно было при желании свой рисунок объяснить.

2. Вывесим рисунки по кругу на стене. Все пройдут и рассмотрят. Выберите 5-6 рисунков, которые вы захотите прокомментировать. И запишите внизу под ними свои краткие объяснения: что они означают? (Работа - в течение 6-7 минут)

II. 1. Заберите каждый свой рисунок. Письменно внизу коротко объясните, почему вас не поняли.

2. Прочитайте в группах (по 4-7 человек – в зависимости от количества участников мастерской) свои объяснения и «соберите», запишите все возможные причины непонимания.

3. Выступите от группы с чтением причин: «Почему рисунки могут быть не поняты?».

Ведущий или его ассистент на доске записывает все варианты объяснений.

Полученные ответы

Ассоциации очень личные (субъективные)
Собственное желание, чтобы не поняли (шифр)
Несовершенство художественных навыков рисовальщика
Шаблонность видения зрителя
Отсутствие культурологических знаний при восприятии
Нарочная неопределенность рисунка
Незнание автора рисунка
Субъективность зрительного восприятия

III. 1. Задание: прочитайте данный текст. (Каждая пара в группе получает одинаковые для группы тексты.) Пусть каждый запишет свои размышления: что необходимо читателю, чтобы данный текст понять?

Предлагаются разные по стилю тексты – одинаковые для всех членов учебной группы (См. – в приложении. Возможен подбор других текстов.)

Варианты текстов

1.

…Бригадира лицо рябое освещено из печи. Рассказывает без жалости, как не об себе:

- Барахольце, какое было, загнал скупщику за четверть цены. Купил из-под полы две буханки хлеба, уж карточки тогда были. Думал товарными добираться, но против того законы суровые вышли: стрелять на товарных поездах... А билетов, кто помнит, и за деньги не купить было, не то что без денег. Все привокзальные площади мужицкими тулупами выстланы. Там же с голоду и подыхали, не уехав. Билеты известно кому выдаивали - ГПУ, армии, командировочным. На перрон тоже не было ходу: в дверях милиция, с обеих сторон станции охранники по путям бродят. Солнце холодное клонится, подстывают лужи - где ночевать?.. Осилил я каменную гладкую стенку, перемахнул с буханками - и в перронную уборную. Там постоял - никто не гонится. Выхожу как пассажир, солдатик. А на путе стоит как раз Владивосток - Москва. За кипятком - свалка, друг друга котелками по головам. Кружится девушка в синей кофточке двухлитровым чайником, а подступить к кипятильнику боится. Ноги у нее крохотулечные, ошпарят или отдавят. «На, говорю, буханки мои, сейчас тебе кипятку!» Пока налил, а поезд трогает. Она буханки мои держит, плачет, что с ими делать, чайник бросить рада. «Беги, кричу, беги, я за тобой!» Она впереде, я следом. Догнал, одной рукой подсаживаю, - а поезд гону! Я - тоже на подножку. Не стал меня кондуктор ни по пальцам бить, ни в грудки спихивать: ехали другие бойцы в вагоне, он меня с ними попутал.

Рассказывает бригадир:

- Шесть их, девушек, в купе закрытом ехало, ленинградские студентки с практики. На столике у них маслице да фуяслице, плащи на крючках покачиваются; чемоданчики в чехолках. Едут мимо жизни, семафоры зеленые... Поговорили, пошутили, чаю вместе выпили. А вы, спрашивают, из какого вагона? Вздохнул я и открылся: из такого я, девушки, вагона, что вам жить, мне умирать...

Тихо в растворной. Печка горит.

Ахали, охали, совещались... Все ж прикрыли меня плащами на третьей полке. Тогда кондуктора с гепеушниками ходили. Не о билете шло - о шкуре. До Новосибирска дотаили, довезли... Между прочим, одну из тех девочек я потом на Печоре отблагодарил: она в тридцать пятом в кировском потоке попала, доходила на общих, я ее в портняжную устроил...

Из рассказа А.И.Солженицына «Один день Ивана Денисовича».

2.

С. Довлатов «Холодильник»

В больницу я попал с желудочным кровотечением. Лежу в приемной. Американский доктор спрашивает:

- Курите?

- Да.

- Много.

- Больше пачки в день.

- Точнее?

Я начал раздражаться и сказал:

- Тридцать две штуки. А по воскресеньям - двадцать шесть.

- Ясно, - сказал американец, - встаете позже.

Затем он спросил:

- Пьете?

- Да.

- Много?

- Если пью, то много.

- Сколько?

Честно, думаю, ответить - не поверит. Но и врать бессмысленно.

- Литра полтора, - говорю.

Вина или пива?
Водки.

Тут он надолго задумался. Потом спросил:

- Какой сейчас год?

Видно, решил проверить мои умственные способности. Я ответил.

- В каком городе мы находимся?

- В Нью-Йорке.

- Можете коснуться пальцем носа?

- Своего или вашего?

Доктор понял, что я не сумасшедший. Слышу:

- Любите жирное, сладкое, острое?

- Я, - говорю, - люблю все, кроме моркови.

Затем мы поехали в рентгеновский кабинет. На груди у меня лежал том Достоевского. Доктор спрашивает:

- Что это за книга? Солженицын?

- Достоевский.

- Это традиция?

- Да, - говорю, - это традиция. Русский писатель умирает с томом Достоевского на груди.

- Ноу Байбл? - спросил американец. («Не с Библией?»).

- Нет, - говорю, - мы же атеисты...

Неделю меня обследовали. Неделю я был вынужден голодать. В результате - небольшая операция и короткая заключительная беседа:

- Когда-то у вас было железное здоровье. К сожалению, вы его полностью разрушили. Отныне ваше спасение - диета. Причем строжайшая...

Выписался я из больницы. Встретил знакомого. Он говорит:

- Я слышал, что ты умер!

- Правильно, - отвечаю, - разве это жизнь?! Курить мне запретили. Пить запретили. И даже есть запретили. Что мне еще остается? Только читать и писать.

- Ну, - говорит мой друг, - это пока зрение хорошее...

Тут я и взялся за новую книгу.

3.

После ареста накануне войны и затем трагической гибели И. И. Вавилова ведущее положение в биологии заняли Т. Д. Лысенко и его последователи.

Энергичный, напористый, непрерывно клявшийся в верности диалектико-материалистическому учению и лично Сталину, мастер интриг, дававший обещания в голодные годы за короткий срок вывести высокоурожайные сорта культурных растений и решить продовольственную проблему, Лысенко с тревогой наблюдал за успехами научной генетики, которая разрушала все его выкладки. Положение Лысенко и его последователей становилось шатким. В июле 1948 г. он был вызван на беседу к Сталину, где стал жаловаться на якобы имевшуюся в отношении него травлю и одновременно пообещал за 2-3 года исправить положение в сельском хозяйстве. Поддержка Сталина, использованная как наивысший аргумент в научном споре, перетянула чашу весов на сторону Лысенко. Для пропаганды своих идей Лысенко использовал имя известного садовода-любителя, естествоиспытателя И.В.Мичурина, противопоставляя конкретную «мичуринскую» биологию якобы бессмысленной, антинаучной, антидиалектической генетике, ставящей опыты на мухах-дрозофилах. К кампании подключились и средства массовой информации. Сознание рядовых людей, не разбиравшихся в тонкостях биологических дискуссий, было подготовлено к негативному восприятию генетики и генетиков.

В августе 1948 г. состоялась сессия Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук им. В.И.Ленина (ВАСХНИЛ). На ней с докладом выступил Лысенко, заявивший, что текст доклада одобрен ЦК ВКПб), а следовательно, лично Сталиным. Истинные ученые не поступились научными убеждениями, совестью и отстаивали свои принципы до конца. Ректор Тимирязевской сельскохозяйственной академии В. С. Немчинов открыто заявил, что генетические исследования вошли в золотой фонд мировой науки. В истории науки осталось резкое антилысенковское выступление на сессии профессора И. А. Рапопорта, крупного ученого, боевого офицера, тяжело раненного во время войны, но вернувшегося к научным исследованиям.

Однако лысенковцы победили. Большинство генетиков были уволены с работы, им запрещалось заниматься исследованиями, к некоторым были применены репрессивные меры. Развитие этой отрасли науки было остановлено на годы.

(В.П.Денисенко, В.С.Измозик и др. История Отечества. 1939-1996 гг. – Учебник для 11 класса средней (полной) общеобразовательной школы. – СПб, 2000. – С.154-155).

4.

(О рассказе И. А. Бунина «Господин из Сан-Франциско».)

... Сюжетное движение неостановимо: наречием «вдруг» открывается кульминационная сцена, рисующая внезапную и «нелогичную» смерть главного героя. Казалось бы, сюжетный потенциал истории исчерпан, и развязка вполне предсказуема: тело богатого покойника в просмоленном гробе будет спущено в трюм все того же парохода и отправлено домой, «на берега Нового Света». Так оно и происходит в рассказе Бунина, однако границы рассказа оказываются шире границ истории о неудачнике американце: повествование по воле автора продолжается, и выясняется, что поведанная история - лишь часть общей картины жизни, находящейся в поле зрения автора. Перед читателем проходят сюжетно не мотивированные панорама Неаполитанского залива, зарисовка уличного рынка, колоритные образы лодочника Лоренцо, двух абруццких горцев и - самое важное - обобщающая лирическая характеристика «радостной, прекрасной, солнечной» страны. Движение от экспозиции к развязке оказывается лишь фрагментом неостановимого потока жизни, преодолевающего границы частных судеб и потому не вмещающегося в сюжет - этот остановленный и организованный сознанием художника фрагмент вечно текущего времени.

Финальная страница рассказа возвращает нас к описанию знаменитой «Атлантиды» - парохода, возвращающего мертвого господина в Америку. Этот композиционный повтор не только придает рассказу гармоничную соразмерность частей и завершенность, но и укрупняет масштаб созданной в произведении картины.

(Русская литература ХХ века. 11 кл.: Учебник для общеобразоват. учебн. заведений. – В 2 ч. Ч.1. - С. 176).

(5. ) Дополнительный вариант.

Приметой литературной эпохи стали инспирированные сверху общелитературные дискуссии (аналог широкомасштабных партийных дискуссий). В 1936 году в ходе дискуссии «о мировоззрении и творчестве» вся мировая литература была сведена к противопоставлению реализма, якобы связанного с прогрессивными общественными явлениями, - антиреализму, бывшему, по мнению партийных боссов от литературы, порождением враждебной прогрессу и пролетариату идеологии. Реализм все чаще ассоциировался с прямолинейным жизнеподобием, а любые условные формы (не говоря уже о мифологических) объявлялись «реакционными».

Впрочем, и этого иным теоретикам показалось мало. Все чаще от писателей требовали беспринципного приукрашивания действительности, изображения «должного», а не реально существующего. Была найдена и соответствующая формула-инструкция: «изображение жизни в ее революционном развитии». Под эту формулу подводили - и в этом сложность для изучающего историю советской литературы - и действительно больших художников-реалистов (порой весьма искажая содержание их книг), и бездарных «автоматчиков партии», как демонстративно гордо назвал себя уже в 50-е годы один более чем средний писатель.

(Русская литература ХХ века. 11 кл.: Учебник для общеобразоват. учебн. заведений. – В 2 ч. Ч.2. - С.6).

В чем нуждается читатель, чтобы понять данный текст?

Варианты ответов

1. А.И.Солженицын – художественный стиль.

- Знание контекста рассказа.

- Понимание авторского замысла.

- Толковый словарь и богатый собственный лексикон.

- Исторический комментарий.

- Понимание вариантной ненормированной лексики.

2. С. Довлатов – художественный стиль.

- Знания об авторе.

- Контекст эпохи, исторические сведения.

- Знание атмосферы общения русской интеллигенции.

- Культурологический контекст: разница между восприятиями (мы – американцы).

- Чувство юмора, умение чувствовать иронию (без п.4 невозможно).

- Умение читать безоценочно, включать воображение, сопереживать.

- Уметь находить авторскую точку зрения.

- Знать традиции классической русской литературы.

- Знать имена, их культурный и нравственный смысл.

3. О статье из учебника истории – научно-популярный стиль.

- Знать особенности сталинской эпохи: отношения людей, события

- Понимать язык эпохи.

- Знать основы диалектико-материалистического учения.

- Сведения о Н.И.Вавилове.

4. О статье из учебника литературы – научно-популярный стиль.

- Стиль ближе к чисто научному, «популярности» как раз недостает.

- Полное понимание литературоведческой терминологии и умение соотнести ее к конкретным художественным текстом. (Здесь не обучение, а применение…) Ср. - лексика: сюжетное движение; кульминационная сцена; сюжетный потенциал исчерпан, сюжетно не мотивированные; обобщающая лирическая характеристика; движение от экспозиции к развязке; остановленный и организованный сознанием художника фрагмент вечно текущего времен; композиционный повтор…

- Отличное знание текста рассказа и заинтересованность в поисках его смысла.

2. «Соберите» и запишите в группе все необходимые условия. Составьте общий список с минимумом объяснений. После обсуждения в группе дополните список ответом на вопрос, как указанные условия понимания связаны с особенностями именно вашего текста.

(Жанр, тип речи, стиль, время создания, особенности авторского метода, знание о других произведениях автора, цель текста…)

3. Выступления групп.

Задача слушающим – записать то, чего нет в их выводах, дополнить свои записи сведениями об особенностях других, чужих текстов.

IV. Выберите: стихами или прозой вы будете далее заниматься? Подойдите и возьмите текст рассказа или стихотворения из двух разных стопок. Например: рассказ А.Аверченко и стихотворение В.Ходасевича. Займите свое место.

Напишите текст – размышление на тему «Как я понимаю рассказ (или – стихотворение) и почему?»

Вариант: при выполнении задания возможно обращение к ответу на один или более – вопрос. (То есть у педагога должна быть приготовлена справочная литература. Например - краткие справки об авторах).

2. Афиширование текстов.

Тексты предложенных произведений

А. Аверченко

Хлебушко

У главного подъезда монументального здания было большое скопление карет и автомобилей.

Мордастый швейцар то и дело покрикивал на нерасторопных, кучеров и тут же низкими поклонами приветствовал господ во фраках и шитых золотом мундирах, солидно выходящих из экипажей и автомобилей.

Худая деревенская баба в штопаных лаптях и белом платке, низко надвинутом на загорелый лоб, робко подошла к швейцару.

Переложила из одной руки в другую узелок и поклонилась в пояс…

- Тебе чего, убогая?

- Скажи-ка мне, кормилец, что это за господа такие?

- Межсоюзная конференция дружественных держав по вопросам мировой политики!

- Вишь ты, - вздохнула баба в стоптанных лапотках. - Сподобилась видеть.

- A ты кто будешь? - небрежно спросил швейцар.

- Россия я, благодетель, Россеюшка. Мне бы тут за колонкой постоять да хоть одним глазком поглядеть: каки-таки бывают конференции. Может, и на меня, сироту, кто-нибудь глазком зиркнет да обратит свое такое внимание.

Швейцар подумал и, хотя был иностранец, но тут же сказал целую строку из Некрасова:

- «Наш не любит оборванной черни»... А, впрочем, стой - мне что.

По лестнице всходили разные: и толстые, и тонкие, и ощипанные, во фраках, и дородные, в сверкающих золотом сюртуках с орденами и лентами.

Деревенская баба всем низко кланялась и смотрела на всех с робким испугом и тоской ожидания в слезящихся глазах.

Одному - расшитому золотом с ног до головы и обвешанному целой тучей орденов - она поклонилась ниже других.

- Вишь ты, - тихо заметила она швейцару. - Это, верно, самый главный!

- Какое! - пренебрежительно махнул рукой швейцар. - Внимания не стоящий. Румын.

- А какой важный. Помню, было время, когда у меня под окошком на скрипачке пиликал, а теперь ишь ты! И где это он так в орденах вывалялся?..

И снова на лице ее застыло вековечное выражение тоски терпеливого ожидания... Даже зависти не было в этом робком сердце.

Английский дипломат встал из-за зеленого стола, чтобы размяться, подошел к своему коллеге-французу и спросил его:

- Вы не знаете, что это там за оборванная баба около швейцара в вестибюле стоит?

- Разве не узнали? Россия это.

- Ox, уж эти мне бедные родственники! И чего ходить, спрашивается? Сказано ведь: будет время - разберем и ее дело. Стоит с узелком в руке и всем кланяется... По-моему, это шокинг.

- Да, воображаю, что у нее там в узле... Наверное, полкаравая деревенского хлеба и больше ничего.

- Как вы говорите?.. хлеб?

- Да. А что же еще?

- Вы... уверены, что там у нее хлеб?

- Я думаю.

- Гм... да. А, впрочем, надо бы с ней поговорить, расспросить ее. Все-таки мы должны быть деликатными. Она нам в войну здорово помогла. Я - сейчас. И англичанин поспешно зашагал к выходу.

Вернулся через пять минут, оживленный:

- Итак... На чем мы остановились?

- Коллега, у вас на подбородке крошки...

- Гм... Откуда бы это? А вот мы их платочком.

Увязывая свой похудевший узелок, баба тут же быстро и благодарно крестилась и шептала швейцару:

- Ну, слава Богу... Сам-то обещал помочь. Теперь, поди, недолго ждать.

И побрела восвояси, сгорбившись и тяжко ступая усталыми ногами в стоптанных лапотках.

В.Ф. Ходасевич

Баллада

Сижу, освещаемый сверху,

Я в комнате круглой моей.

Смотрю в штукатурное небо

На солнце в шестнадцать свечей.

Кругом - освещенные тоже,

И стулья, и стол, и кровать.

Сижу - и в смущенье не знаю,

Куда бы мне руки девать.

Морозные белые пальмы

На стеклах беззвучно цветут.

Часы с металлическим шумом

В жилетном кармане идут.

О, косная, нищая скудость

Безвыходной жизни моей!

Кому мне поведать, как жалко

Себя и всех этих вещей?

И я начинаю качаться,

Колени обнявши свои,

И вдруг начинаю стихами

С собой говорить в забытьи.

Бессвязные, страстные речи!

Нельзя в них понять ничего,

Но звуки правдивее смысла,

И слово сильнее всего…

V. Рефлексия. Лучше ответы записать, а потом прочитать.

- Какие вопросы я задавал себе в процессе выполнения заданий?

- Чему мне предстоит еще учиться?

- Что удивило (удивляло) в процессе работы на мастерской?

- Педагогам: каков смысл подобного занятия?

- Какое из заданий оказалось самым сложным? Почему?

Дополнительная информация

1. Количество предлагаемых группам текстов зависит от количества групп. Для обычного класса возможно 4-5 групп, для большой аудитории – и 8.

2. О последнем задании.

Рассказ А.Аверченко – из цикла «Дюжина ножей в спину революции» - написан после Октября. Стихотворение В.Ходасевича – еще советского периода жизни поэта (не в эмиграции) - 1921 год.

Стихотворение В. Ходасевича предлагается неполное. При правильном анализе (прочтении) читатели приходят к выводу о неясности жанрового определения – баллада. В конце занятия, в процессе рефлексии, ведущий знакомит с окончанием – тогда жанр становится очевиден:

И музыка, музыка, музыка

Вплетается в пенье мое,

И узкое, узкое, узкое

Пронзает меня лезвиё.

Я сам над собой вырастаю,

Над мертвым встаю бытием,

Стопами в подземное пламя,

В текучие звезды челом.

И вижу большими глазами –

Глазами, быть может, змеи, -

Как пению дикому внемлют

Несчастные вещи мои.

И в плавный, вращательный танец

Вся комната мерно идет,

И кто-то тяжелую лиру

Мне в руки сквозь ветер дает.

И нет штукатурного неба

И солнца в шестнадцать свечей:

На гладкие черные скалы

Стопы опирает - Орфей.

9-22 декабря 1921

Однако внутренняя логика поэтического чувства достаточна для понимания стихотворения уже при чтении первой части, о чем свидетельствовали созданные на занятии тексты участников мастерской.

Blog