Geum.ru

Модели широко известно в нашей стране и за рубежом

Вид материалаДокументы

Содержание


Музыка москвы
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   ...   37

перфекционистом: "Не дотянула тут нотку-то... Да, вот!" Я оказалась к тому

же шепелявой! Хотя, если учесть, что в сегодняшнем придворном мире каждый

третий кандидат в депутаты и теледиктор был обделен в детстве заботой... не

водили их к логопеду мамы!.. "Клара у Карла украла кораллы!" - вот на что

надо проверять кандидатов... Так что мой дефект речи еще простителен. А

второй Леша оказался моим однофамильцем, черт! В общем, мы с ним

отпраздновали это на лестнице под портвейн и мои выкрики текстов песен!

Портвейном Леша М. так играл на гитаре!... То есть бутылью... Надеюсь, что

слушатели-читатели смогут все это услышать на диске "Трибунал Наталии

Медведевой. Russian trip".

А песни получились действительно отвечающими времени - драматичными,

серьезными, настоящими. Может, они даже будут кого-то раздражать, потому что

не станут развлекаловкой. И о том, как "меня обокрали, гады", прошлой зимой,

и о семидесятых, о временах, когда "мы были свободны, не понимая этого", как

в другой песне поется, а в этой о том, что тогда казалось, "жизнь началась"

и все было возможно, и о том, что лучше поехать на войну и красиво умереть в

Очамчирах, чем жить в этой уголовно-гражданской Москве, так иногда

кажется... Не будет в них этой псевдотрагедийности, когда певицы готовы

кататься по сцене колбасой из-за... "свечечки-свечи", и бедную Россию

поминать в них не будут молодые травести на фоне Кремля. Такие песни, они

вдохновляют разве что на этот злой стишок:


Хочу орать по-русски о любви!

Как будто я детей своих убила!

Хочу вопить по-русски о тоске!

Как будто я портянки на доске

Стираю без кусочка мыла!

О счастии нечеловеческом

По-русски!

Вопить-визжать, прокуренно хрипеть!

Веревку требовать,

Грозиться застрелиться,

В припеве раз пятнадцать умереть!

Россия! Мать-Отец и Дух Святой!

К ее душе заё.... взывать!

Как онанист в припадке импотентном,

До крови ее имя изодрать.

Явленья все природы перечислив:

Рябину-василек-березу-клен!

Опавших листьев не забыть! Снежок почистив,

Все посвятить тем, кто, как я, улюблен!

Побольше мощи, Боб, на барабанах!

Слабо "Металлике" и "Депеш мод" - отстали!

Нам, русским, руки только развяжи -

Мы свяжем! Чтоб лучше! громче! круче завизжали!

По всей стране - и за бугром чтоб знали:

Как жить по правде-матке! не по лжи!

(Киркоров, чуть долл?аров одолжи...)

1993 г.

МУЗЫКА МОСКВЫ

(Неподсудные жалости)

Я лежу в Москве...

Я лежу на двенадцатом этаже высотки Хорошев-ского шоссе, и за окнами

этого бетонного корабля стоит вой. Завывания, переходящие в рев, и я реву

тоже. "Гуд ивнинг, Мистер Героин...", не анархисты и фашисты взяли город,

порядки новые. Мистер Героин - исполнитель желаний - пожилой,

аристократичного лоска мужчина, неестественной худобы. С темными кругами под

глазами. У него тонкие длинные пальцы и суставы увеличены. Седые ухоженные

волосы по плечи. Он играет на арфе. И у него длинные синие ногти.

"Здравствуйте, мистер Героин. Исполните, пожалуйста, маленькое желание.

Верните Сереженьку... хотя бы на ночь. На несколько часов. Пожалуйста,

мистер Героин". Ветер воет в заоконной пустоте. Я вою в кулак. С. воет на

лестнице. "Не бойся. Я возьму тебя в Холмогоры! Помнишь, мы смотрели это

хорошее советское кино про мальчика Сережу... Я возьму тебя, как и его

взяли... Мы едем в Холмогоры! - радостно кричал он, обнимая

обезьянку-игрушку... Обними меня, я возьму тебя и в Холмогоры, и в Париж...

Мистер Героин, на часик отпустите... Мистер, факинг Героин! Куда вы опять

послали его? Где он?" На улице шторм, ураган и вьюга! Или это только на

двенадцатом этаже бетонного склепа, стоящего меж двух ветровых коридоров...

может быть, этого не слышат на пятом этаже. И туда не пришел Мистер Героин.

На четырнадцатый пришел - там валяются использованные "софт машин".


У каждого города своя музыка. Ортодоксальное звучание Парижа на

саундтреке Ирмина Шмидта "Верди Прати Вальс". Правда, сейчас нужно будет

добавить еще и "Карт де Сежур" и "Негресс Верт" - марокканско-алжирские

мальчики, родившиеся, впрочем, уже во Франции. Лимита по-русски. А Москва?

Какой у нее саунд? Красная площадь по виду это "стэйк тартар" - сырой фарш,

много зеленых каперсов и сверху желток сырого яйца. Музыка для богатых -

ГУЛАГ. В шестисотом "Мерседесе" они слушают про нары и парашу. Музыка для

бедных - медитации без начал и концов. Музыка для снобов или выдающих себя

за знатоков - Диаманда Галлас. Диаманда выходит на сцену дурацкого Театра

эстрады - в этом уже сарказм и непонимание! - и буквально вспарывает себе

брюхо, протягивает свои сиреневые кишки в зал (вряд ли его, зал-публику,

видя). В кулуарах - "Какая техника!" - комментируют ее харакири.

"Я вам говорю, что мне надо с крылышками! - скандалит в магазине

Жириновский. - Я лучше знаю, что надо женщине! Я за ними всю жизнь, считай,

слежу..." Наконец, он дает продавщице в зубы и перелезает через прилавок.

Хватает пакет гигиенических прокладок с крылышками, выдергивает из него

сразу две и наклеивает их себе вместо погон на красный пиджак от Зайцева.

"Как вас зовут, мне все равно - я вас люблю", - ремикс песни Пьехи в

исполнении Пенкина несется по магазину. А Марат Гельман тем временем в маске

Лужкова поет на эстраде ресторана "Алмаз" для солнцевской группировки

голосом Кобзона:


Хочу быть сильным!

Хочу быть смелым!

Хочу позволить тебе нажить!

Стреляй направо! Стреляй налево!

Иди по трупам! Не дай прожить!


Откуда ни возьмись появившийся Бренер дает вы-стрел в воздух. Кулик на

кабане тут же подвозит тележку с оружием, и собравшаяся в ресторане

криминальная общественность молниеносно разбирает оружие и перестреливает

друг друга.

Марат Гельман в маске Ю.М. Лужкова: "Все-таки я немало сделал для

современного искусства, а вот это может бросить на меня тень!" Бренер машет

руками: "Да нет! Не на тебя, а на Лужкова! Больше не будет денег памятники

ставить!" Кулик: "И на месте Петра я наконец-то смогу поставить свою

скульптуру "Плодородие"! (Скульптура представляет собой огромную

металлическую конструкцию совокупляющихся быка и коровы. Половой орган быка

сделан из метрового гидравлического насоса, выпускающего время от времени

струю подкрашенной мелом воды.) Каждый желающий сможет "кончить" в корову. Я

кнопочку специальную приделаю!" Бренер: "Моя акция "Семя", когда я дрочил в

осушенный под храм бассейн "Москва", конечно, бледнеет по сравнению с

"Плодородием", разве что на маковку выстроенного уже храма залезть..."

Гельман: "И каждый желающий сможет стрельнуть в тебя. Ты назовешь акцию

"Вечный Жид", а мы - "Возрождение православных традиций". Убьем двух

зайцев!" Кулик: "Я как председатель "Партии животных"..." Гельман: "Ну,

извини, извини. Не убьем, конечно, зайцев. Выебем!"

Как прилипчивые песенки-балбески попсы, так же прилипает и всеобщий

стебальный стиль города.


Я иду по Москве. Я не иду, а будто совокупляюсь с Москвой. С ее жирной,

скользкой, податливой плотью. "Чав-чав-чав" по щиколотку в нее. Мы все по

весне будто во влагалище Матери-Москвы. Сейчас мы ее растормошим-оживим...

Или она окончательно отдала себя Мистеру Героину? Увидевший однажды Бога,

всегда будет хотеть еще, еще, еще... Боже мой, но тогда надо создать

влекущее к себе еще сильнее божество! Музыка... Любовь... На все века, на

все года... на все страны и города... Опиум.

Китаец лежит на боку с трубочкой опиума. Дым, дым белый, молочный, и из

него выплывают маки. Вкусивший однажды слезу мака всю жизнь будет плакать.

Духовное сильнее плотского? Да нет, надо совокупляться, делать любовь,

ебаться, и тогда не будет времени на опиум... Опята. Искусственные опиаты.

Чушь какая-то. На улице опять светло ночью - снег. Снег как животное. Будто

кушает, поедает что-то. Хруп-хруп-хруп - кого-то.

Я бегу по Москве.

Я бегу в темноте, когда кажется, что кто-то сзади уже дышит в спину, и

тогда я слышу свое сердце под ложечкой и бегу - у-у-у-у! сердечко.

"...Надо дать полную свободу своей психике, надо ослабить все

задерживающие и критикующие инстанции нашего сознания... ... преодолеть

точку зрения легального сознания... ведь именно оно и есть та сила, которая

в качестве цензуры исказила истинное содержание..." * Мистер Героин...

деградация всех человеческих постулатов - не укради, не убей, не обмани, не

предай. Полное отсутствие критических инстанций.

Я не сплю в Москве.

Уже минут тридцать воет и визжит сигнализация чьей-то тачки внизу.

Сколько людей в этом доме уже встало, приняло корвалол, валокордин,

покурило, пописало, выпило рюмочку и прокляло тысячу раз! Прокляло владельца

этой гадкой сигнализации на его ебанной машине. Тысячи проклятий на его

голову. За эту его музыку. И ничто ее не останавливает! И как сигнализация

этой гадкой машины визжит, так и в сознании раба Мистера Героина визжит:

"Ширнуться! сейчас! ширнуться! вмазаться! сейчас!!!" И как долго это будет

продолжаться?! Уничтожить машину! Это ведь в ней сигнализация! Но придет

владелец машины... придет владелец раба, Мистер Героин... и человек-раб

побежит к своему повелителю, мастеру, любовнику... Это же измена! Любовный

треугольник - он, она и Мистер Героин.

А как же наша любовь

На все века, на все года,

На все страны и города...


Я пою в Москве

Я пою в помятые микрофоны, мой голос несется из разорванных усилителей, и

вообще - не везде есть заземление и может вырубиться электричество. Вдруг.

Женщина запела.

Женщине хорошо.

Спи. Я люблю тебя.

На полочке рядом с Черной Королевой стоят три солдатика. Охрана. Моя. Я -

Черная Королева города Москвы и мои зеленые защитники. Это не декоративные

мальчики. И на сцене со мной не декорация. Как это делают - люди с гитарами

и без шнуров. Вы ж понимаете - у них радио! И "Корг" тоже на батарейках?!

Еще не спето столько песен! Мистер Героин, до свидания пока.

Уходите, идите! Дайте отдохнуть хоть немножечко. Песенки спеть -

записать. Пожить.

Женщина запела.

Женщине хорошо.

И все это Москва

998

И все это Москва...


А в Париже нагая семидесятилетняя Дина Верни в косынке, повязанной а-ля

украинка, бегает в саду Тюильри меж своих двойников в юности - работы "ню"

скульптора Майоля. Она истошно вопит: "А котелок по жопе бьет, идти спокойно

не дает! По шпалам, бля, по шпалам, бля, по шпалам!" - песню, записанную ею

на пластинку.

На ступеньках, ведущих к павильону "Жю де Помм", стоит семилетний Миша

Шемякин и громко топает до зеркальности начищенными сапогами кавалериста,

доставшимися ему от деда. Время от времени он наносит себе на лицо и

обнаженный торс ножевые порезы. Позади него хор мальчиков. Шуфутинский,

Алешковский, Розенбаум, Макаревич, Новиков, Вилли Токарев, Ваня Московский,

Александр Скляр, Гарик Сукачев подпевают Дине Верни: "Свобода, бля! Свобода,

бля! Свобода!" Москва везде. Москва. Мир. Рим. Морг.

1998 г.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Выдаст ли лондонский суд Пиночета Испании, еще вопрос...


Одни старики умирают

Других стариков сажают

Третьим пока угрожают

Иных даже убивают.

Так кончается век-волк

Новый идет человекотолк.


Земля выше неба. Человек без Бога.

И стадо падает в пропасть с неизбежностью восхода.


Вот и двинулась процессия слепых в XXI век

Никто и ничто не принадлежит своему месту

В вечной суете к выходу/входу

Так много народу,

На спуск к эскалатору, вниз

К возможностям.


...Возможность у некоторых индивидуумов творить не только свой дубль

(самоклонирование), но и чей-то при наличии исключительной любви,

образующейся в биоэнергетическом поле... В Москве ноль часов, одна минута.

Наступил новый день. Воскресенье, восьмое января две тысячи девяносто

девятого года... Тезисом эконотермиков стало высказывание писателя

девятнадцатого столетия: "Смерти нет, а есть любовь и память сердца" (Лев

Толстой). "Сэйверы", присоединившиеся к эконотермикам, ратующим за баланс

всех сил и за сохранение "памяти сердца", объявили войну концерну

"Ублиетки", оскорбительно для последних назвав их "ублюдками", строящими мир

в замкнутости, мир в самом себе.

Сегодня в отреставрированной на пожертвования группы анонимных лиц

галерее на Малой Грузинской улице пройдет акция, посвященная завершению

столетия "XXI век принадлежал женщине, всегда принадлежавшей мужчине. (Где

дверь, ведущая к мужчине?)".

Желающие сдать баранов в последний день праздника Рамадан могут

осуществить это на станции метро "Путинская" (бывшая "Кропоткинская") во

вновь отреставрированной мечети на месте бывшего храма Христа Спасителя.

В старом Цирке на Цветном бульваре сегодня в по-следний раз будет дана

постановка античного автора Платона "Творения здравомыслящих затмятся

творениями неистовых". Вход бесплатный.


Наталья Медведева


ЛЕНЬ


Они стали любовниками, оттого что им обоим нечего было делать. И именно в тот день, из-за ее смертельного желания опохмелиться после очередной никчемной вечеринки, закончившейся пьянкой в ресторане. Представить же себя залезающей в автомобиль, едущей в 'Севен-илевен" - наиболее ограбляемый двадцатичасовой мини-магазин - за пивом, не хватило силы. Тем более похмельной. Лос-Анджелес, как периной, был накрыт смогом и жарой. Она согласилась на его предложение сходить на ленч. Главное, что машиной должен был править он.


Они дружили семьями уже год. Виктор и его жена Алла - он, как и большинство мужчин, выехавших из СССР в сознательном возрасте, женат был на соотечественнице. Она, 'Верок", как он будет называть ее, и ее муж саша с маленькой буквы. Потому что на его месте мог быть какой угодно другой саша. Ей в голову никогда не приходило, что с Виктором у нее будут какие-то отношения, кроме встреч для застолий у него или у них дома, часто заканчивающихся все в том же русском ресторане. То есть и Виктор тоже ничем особенным не отличался и тоже мог бы быть с маленькой буквы. Что только лишний раз подчеркивает ее неразборчивость, лень и послушание течению. Виктор приходил в ресторан и когда Вера пела там. Обычно стоял у стойки бара, пил коньяк и нервно покусывал губы, глядя на сцену.


Они сидели в слабо освещенном, прохладном зале 'Хамбургер-Омлет" на Беверли-драйв, в Беверли-Хиллз. В то время как его жена работала в какой-то компании инженером, а ее муж был владельцем автомастерской. Виктор с аппетитом уминал двойной бургер с грибами - коронное блюдо 'Омлета", она - третий Хайнекен. У Витьки блестели губы. 'Губки бантиком, а глазки два огня...,, - пропелась у нее в голове блатная песенка времен нэпа... У Витьки был дамский рот. Будто подкрашенный химической помадой. Как у девушек на открытках довоенного времени, с голубками по углам и надписями золотом, вроде: 'Лучше вспомнить и посмотреть, чем посмотреть и вспомнить". И руки у него были дамские - купеческо-боярские, пухлые, с острыми аккуратными ногтями.


Ее будущий любовник посигналил официанту пальцем и им же покрутил над столом, имея в виду счет. Он всегда объяснялся жестами с обслуживающим персоналом. Или говорил ей: 'Слушай, скажи ему... попроси его... пусть он принесет..." Он отказывался говорить по-английски, хотя жил в Штатах шесть лет. Из-за презрения к Штатам.


Как только они вышли из 'прохладного" ресторана, одежда сразу прилипла к их спинам. Застывшая жара Лос-Анджелеса будто затаилась. Цифры термометра на высотном здании тоже застыли на ста четырех градусах по Фаренгейту. Немногие прохожие, казалось, не шли, а плыли, будто не выходили из автомобилей, а медленно из них выпадали. Они тоже 'поплыли" вверх по Беверли-драйв, к машине Виктора.


В этой части улицы - между Вилшир- и Олимпик-бульварами - размещалось много ювелирных магазинов. Не таких шикарных, как на Родео-драйв, и к тому же будто конспирирующихся. Витька задержался у одной из витрин.


- Я сюда вещь сдал... А, вот она... Еще не продалась. - Он показал на портсигар голубой эмали, с двуглавым орлом посередине из россыпи бриллиантов, и добавил: - Фаберже.


- Знаю я твои фаберже. Они в Бруклине изготавливаются, - засмеялась Вера.


Витька зарабатывал, продавая поддельные предметы русской старины. За что и заработал уже - условно, правда, - два года.


Третья волна эмиграции из СССР - впрочем, о любой эмиграции можно сказать то же самое - обогатила Америку не только танцорами и музыкантами, владельцами прачечных, колбасных лавок или такси. Золотых дел мастера родом из Киева и Одессы прославляли русского мужика, подковавшего блоху. За тайными дверьми мастерских 'Ремонт ювелирных изделий" отливались, паялись подделки высшего качества, фигурирующие в каталогах 'Сотбис", 'Кристи".


С другой стороны витрины появилось носатое лицо хозяина магазина, улыбающегося, кивающего Виктору.


- Пошли. Ну его на хуй. Он почему-то думает, что я говорю по-польски.


- Грабануть бы одну из этих лавочек... Хотя я уверена, что ты, Витек, все их уже посетил. Следовательно, награбленное можно будет только переплавить и продавать как лом.


Витька дернул углом рта. Улыбнулся, как нашкодивший пацан. Он всегда так будет улыбаться.


- Ограбишь их, пожалуй. Тут такие системы сигнализации... И потом, валить надо сразу куда-то. Куда?


Они сели в новый - 'Турбо-дизель 350" - 'мерседес" Витьки. В ноздри ударил горячий воздух с запахом горящей резины от включенного кондиционера.


- Да, я забыла, что тебе нельзя выезжать из страны. - Его два года условно еще не прошли. - А можно было бы махнуть в Буэнос-Айрес. Поселиться там в итальянском квартале Бока. И среди разукрашенных домов, рождественских декораций, которые оставляют круглый год, танцевать под бандонеон танго. Там-тарам!


Витька засмеялся, она тоже. Танго и Виктор исключали друг друга.


Они остановились на перекрестке, на красный свет, и, не глядя на Веру, Витька положил руку ей на колено.


- Слушай, поедем куда-нибудь поближе. Отдохнем. В отель.


- У тебя наверняка уже и номер зарезервирован.


Он опять дернул углом рта. Ничего, правда, не сказал. Они уже были на углу Беверли и Дохини, там, где стояла коробка 'Ромады-инн". И уже штопором, по спирали, въезжали на четвертый уровень паркинга, бетонно-холодного, как морг. Выйдя из машины и идя к лифту, он взял ее за руку. Его рука была липкой и бэби-мягкой.


Когда двери лифта бесшумно расползлись и они оказались в холле отеля, Вера сдрейфила.


- Пить хочется. А? - остановилась она у зеркала перед баром.


Они пошли в бар. Сели на высокие стулья перед стойкой, и Витька неуклюже пнул ее в ягодицу коленом, взбираясь на стул. 'Ой, извини", - сказал он. Она подумала, что через полчаса он уже не будет извиняться, 'пиная" ее своим членом. 'Стесняться, наверное, будет", - решила она, глядя, как он покусывает свои девичьи губы и постукивает розовыми ногтями о лак стойки.


Бармен по-театральному - они были единственными посетителями - колдовал над коктейлями, заказанными Витькой. 'Водка Гимлет". Любимый напиток его жены. Заказ объяснялся не нежными чувствами к Алле, а тем, что это было единственное название, которое он помнил и мог поэтому сам заказать. По-английски. За исключением еще 'бренди стрейт". Напиток состоял из, естественно, водки, свежевыжатого сока зеленого лимона и льда. Все это тряслось в серебристом цилиндре и через крышечку-ситечко наливалось в широкие, как кратеры вулканов, бокалы. Жидкость была тягучей, почти бесцветной и непрозрачной. С мелкими сгустками от зеленого лимона.


- Что это ты вдруг решил меня... пригласить?


Витька, видимо, относился к числу тех мужчин, которые считают, что, чем больше им нравится женщина, тем меньше это надо показывать. Следовал завету Пушкина. А может, в юности на танцах самая красивая девушка института, где Витька учился, рассмеялась в его влюбленные, открытые, показывающие, что любят, глаза и, вильнув крутым высоким бедром, ушла с не показывающим чувств, а нагло схватившим за бедро... Так что он, чуть ли не зевая и не потягиваясь, сказал, что просто так, мол, от скуки... Дернувшийся угол рта все-таки намекнул на какие-то другие причины.