Geum.ru

Модели широко известно в нашей стране и за рубежом

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   ...   37

детстве! - покрытием динамиков, - это просто абсурд. С другой стороны, ты

сам говоришь, что у нас у всех японские уши уже. А у большинства тайваньские

- у единиц есть дoма хорошая аппаратура. И даже в дорогих клубах ставят

какие-то "дрова", как нам вот в Питере, в "Пирамиде" поставили. При этом

хотят все заснять и показать по ТВ. Сумасшествие какое-то!

Вообще, мне всегда казалось, что задача автора композиции - запечатлеть в

звуках состояние своей души. В России же кругом безнаказанное стебалово. Да

и на Западе все эти "римейки" прошлого вроде морисонской "Лайт май файр" -

это вообще беспредельная насмешка, пусть он сам и не очень-то любил эту

песню. Какие-то шурочкины, оказывается, были созданы для настоящего рока!

Неужели это не вызывает злости - хорошего, здорового чувства, за которое,

конечно, надо нести ответственность, быть готовым к отторжению, неприятию,

исключению?!

Сергей Высокосов - Мне больше нравится свирепость - это чище злости,

отрешеннее и как бы менее персонально.

Н.М. - А мне кажется, что как раз персонального, индивидуального,

суперсубъективного и не хватает сегодня! И в этом вся проблема! Чтобы

научиться плавать, надо плавать! Чтобы претендовать на звание альтернативы,

надо что-то сугубо свое делать, но так, чтобы в этом твоем были

задействованы впечатления жизни, мысли и чувства, которым может сопереживать

альтернативный слушатель. То есть индивидуал, а не массы.

Сергей Высокосов - Тебе чаще надо заниматься поглаживанием икр в

положении сидя, коленки согнуты и подтянуты к груди. Это очень хорошо

расслабляет и восстанавливает энергию, которую ты расходуешь, эмоционально

воспринимая мир, темпераментно реагируя.

Н.М. - Вот ты и поглаживай их мне! А я буду реагировать...

ПРОДОЛЖЕНИЕ...

Высокосов - Был у нас в Союзе момент. Восемьдесят девятый - девяностый

годы, когда западные каналы "МТV" или "Супер Чанел", надеясь совершить

коммерческие сделки, давали на пробу свои передачи. Можно было наблюдать,

что происходит в музыкальном мире прямо сейчас, а не десять лет назад. Но

потом они поняли, что прибыли не светит, никаких прав у них никто здесь не

купил. Просто оставил себе груду старого хлама. Который набил уже оскомину -

потому что его-то и крутят по нашим каналам без конца.

Медведева - Недавно был юбилей, десятилетие, знаменитого "Письма десяти",

то есть диссидентов, об отсутствии копировальной техники в СССР. Сегодня

страна превратилась в одну гигантскую копировальную машину. Не успеют

показать-выпустить что-то там, как молниеносно здесь делается копия.

Высокосов - Это на всех уровнях наблюдается, в "элитных" журналах то же

самое. "ОМ" об Энди Уорхоле и "Матадор" про отца поп-арт. На обложке

"Матадора" Агузарова, ну и на "ОМе". Они про "Секс пистолз", и "Матадор"

послал корреспондента к Макларену...

Медведева - Добавь еще одних и тех же красоток - Наоми и Шэрон Стоун...

Высокосов - И единственного фотографа Фридкеса! Нет, еще Клавихо!

Медведева - Я, вообще, к печатной продукции здесь отношусь очень

осторожно. Не всегда указано, откуда перепечатан материал, кто перевел и

каким годом он датируется.

Высокосов - В то же время я знаю, что у так называемых "композиторов"

накопилось очень много материала, как говорится, "для души". А выпускают они

ширпотреб. Это якобы нужно публике. Все эти "ветераны" - какие-нибудь

Кельми, Маликов-Пресняков старшие, - они будто оправдываются, постоянно

вспоминая, что когда-то они играли настоящий рок, джаз и т. д. А сегодня

вынуждены подстраиваться под то, чего якобы хочет публика.

Медведева - Они для меня не авторитеты.

Высокосов - Для меня тоже нет, но это же можно сказать и о современных,

сегодняшних, "производителях" и "работниках искусства".

Медведева - Вот именно - производители. Вот именно - работники. У нас

страна большая, поэтому и производство огромное и в нем надо равняться на

большинство, на его уровень. Хотя и без опыта СССР ясно, что количество не

значит качество. А "работники" у меня ассоциируются с железной дорогой. Вот

там - работники. Не всегда трезвые и ищущие, с кого бы содрать зелененьких.

По огромности, то есть количеству, мы тоже всех опережаем. "Горкий парк"

один клип гоняет уже полгода. А местные "звезды" штампуют их пачками!

Высокосов - И видно, как надергано отовсюду буквально. Даже из

несовместимых, казалось бы, стилей - готика и попса, трэш и глэм.

Медведева - Это так называемый синкретизм, слитность. Цельность, я бы

сказала, желанная. Но на таком вот уровне, как она проявляется, - это хаос и

безвкусица, отсутствие стиля. Винегрет любимый русский.

Высокосов - В Москве стало, как в большой деревне. Вот приехал Боуи, вот

Тина Тернер, постояльцы уже "ЗиЗи Топ", "Назарет". Даже Джексон. И тут же

Киркоров не моргнув глазом, в супертуре со своей физиономией на самолете,

отсчитывает начало истории.

Медведева - Этот отсчет произвел большое впечатление на Аллу Борисовну,

на концерте Джексона часа два считали, пока он, то есть она, история, не

началась.

Высокосов - Он-она... Андрогинная идея одна из двигательных в музыке. Она

когда-то несла в себе революционность, бунтарство. Отойти от однозначного,

не принадлежать к устоявшейся форме, трансформироваться - изменить.

Поломать. У нас как всегда все скомканно, быстро, тяп-ляп.

Медведева - Потому что не самостоятельно, а по тамошнему примеру. А там

все-таки десятилетиями гомосексуалисты "боролись" за свои права. Здесь по

разрешению все как-то устроилось. Горбачев и секс разрешил, и гомиков сажать

перестали. И рок на службе чего-то там... И в любом случае - это не борьба

идей, а шоу. Это просто костюмы.

Высокосов - Не хочется верить, что у людей, творящих музыку, только

внешняя оболочка, и то чужая, которую просто можно использовать, потому что

уже существует. Здесь чуть-чуть подделал, там поменял местами.

Медведева - Это у художников было: "рэди-мэйдз" (Соня Делоне), то есть

готовые формы, заготовки, как сэмплер сегодня.

Высокосов - И все это идет общим потоком.

Медведева - Говном плывет по реке! Извини за грубость.

Высокосов - Но только у большинства все-таки остается проблема со сбором

народа на демонстрацию этого "говна", как бы его ни рекламировали.

"Мегаполис" в ЦДХ продал сто двадцать шесть билетов! Это после того, как

весь вечер и всю ночь Муз-ТВ крутило их клипы, разыгрывало бесплатные

билеты. Сто двадцать шесть билетов - это провал для такой раскрученной (по

ящику и радио!) группы.

Медведева - У Маяковского было про звезды - раз их зажигают, то это

кому-то нужно. Кому-то, значит, надо, чтобы был такой вот неоправданный

коммерче-ски "Мегаполис" и многие другие. Я уж не говорю о сегодняшней

возможности кому угодно при наличии денег светиться в ящике. Беспрецедентный

Хозяенко с его "Черноглазой" - это, вообще, наверное, какая-то братва своего

товарища надоумила - да ты же классно поешь, ща Моргунову забашляем, эту

девку твою с ним снимем, плевать, что синеглазая!

Высокосов - В России, где так всегда любили говорить о культуре, о

высокой культуре, где и родилось понятие "интеллигенция", на переднем плане

выступает что-то уродливое, сворованное. И часто возникает ощущение, что

тебя наебали - ты готов к принятию новой информации (музыкальной, например),

садишься, включаешь, внимательно слушаешь... Десять минут, пятнадцать,

двадцать... Где, где это новое, над которым кто-то не спал ночами, мучился в

поисках озарения и света?!

Медведева - Сегодня нас озаряет знак доллара. Мы живем в эпоху

экономического тоталитаризма. И "сад души" заброшен, захламлен, да и вообще,

засох. У тебя есть стихотворение почти об этом, Сергей.


Увядшие флоксы, огурцы и баксы

Валялись у подъезда в мусорной куче.

Жили-были, жили-были,

Жили да не были, были да не жили...

Сумасшедшая обезьяна схватила баксы,

Утащила к себе на дерево.

"Да кому они нужны, - говорила она, -

Все равно, небось, фальшивые".

Толстая тетка схватила огурцы

И запихала к себе в авоську,

Чтобы мужу сделать приятное.

И только флоксы увядшие,

Никому не нужные,

До утра на улице лежали.

Их дворник сжег потoм

С прошлогодней листвой,

Похлопывая рукавицами,

Постукивая метлой.


И можно добавить: постукивая метлой не в такт какой-то своей "дворницкой"

песне, глядя на огонь, ну там "Мой костер в тумане светит..." - а орущим из

чьей-нибудь иномарки "Иванушкам" или Мише Кругу!

1997 г., Москва

ВОР

Сентябрь. Туристов уже немного, и одна из красивейших площадей Парижа -

плас де Вож - не очень шумна. Только отремонтированные фонтаны парка

плещутся, вторя вовсю еще зеленой листве.

- Да в тюрьме, как на воле. Те же законы. Только без прикрытий. Без

цивилизации как будто.

- Ну а правду в фильмах показывают - бьют?

Человек, у которого я это спрашиваю, сидит напротив меня за столиком

ресторана. Столики еще на улице - так тепло. Мы пьем великолепное и в меру

охлажденное "Сенсир", едим. Он - в модном льняном костюме. Темные очки фирмы

"Порше", те, что складываются и стоят около пятисот долларов. В бумажнике

пачка наличных - немецких в основном марок: вот, пожалуй, что отличает его

от модного европейского плэйбоя. Наличные деньги. Только. Всегда.

Роман - вор. Жулик, криминал и темная личность. Последний раз он отсидел

пару лет и освободился полгода назад.

- А что, в жизни разве не бьют?! Если не физиче-ски, то как-то

по-другому. Все зависит от того, как себя поставишь. С первого же часа. С

прихода. Видно же по человеку - может он за себя стоять или...

Роман, конечно, за себя стоит. Он не очень высок - метр семьдесят восемь,

- но он будто квадратный. Льняные штанины брюк колышутся на его

ногах-колоннах. Пиджак на плечах недвижим.

- А как же секс?

- Что секс... Обмениваются девочками... из журналов! Или преданно на одну

и ту же. Мастурбируют все.

Это говорится им без тени смущения, совершенно спокойно. Может, так же об

этом скоро будут говорить и на воле - в наш век СПИДа. Впрочем, уже

существуют коллективные группы по обучению мастурбации.

- Говорят, тюремная дружба очень крепкая...

- Да, у меня там появился дружок. Колумбиец. Ему там мозги полгода

пудрили. Качали деньги из его сестры. А он все ждал, когда же ему устроят

побег... Красиво тут. Мне очень нравится. Молодец, что привела сюда.

- Здесь, Роман, всем нравится. И кардиналу Ришелье нравилось, и Виктору

Гюго. Сейчас нравится министру культуры и скандальному писателю Жану Эдерну

Аллье. Если есть пара миллионов в долларах, можешь облюбовать мансарду... А

ты сам-то не пытался бежать из тюряги?

- Конечно. Не получилось.

Он весело смеется, и я прошу его рассказать. И он так же, смеясь,

рассказывает, как должен был бежать с колумбийцем и еще одним сокамерником.

Четвертый оставался. Потому что ему вообще оставалось пару месяцев сидеть.

Об их побеге знало несколько людей в их отсеке. Они и устроили драку. Для

отвода глаз. Охрана была занята дракой, а не звуками, доносившимися из

камеры Романа. Разбегаясь от двери камеры к окну-иллюминатору, они долбили

стекло металлической ножкой стола, которую каким-то образом отвинтили. Они

пробили-таки стекло. Но не рассчитали.

- Там же прутья за стеклом. То есть это даже не прутья оказались, а

толстенные сваи прямо-таки. Ой, бля, самое сложное, мы думали, стекло. А

оказалось, что жопа не лезет, не пролезает!

- И что же вы делали? - чуть ли не взвизгиваю я.

- А ничего. Сидели и ждали, когда придут. В медпункт, лазарет, чтобы

повели. Изрезались все...

Я представляю эту сцену, и мне кажется она не достойной ребят, сидящих не

по первому разу. Как это они не измерили - пусть сквозь стекло! - расстояние

между железками...

- Ну вот так, бля! Ох, когда решаешь бежать, то как сумасшедший

становишься. Уже все неважно, по хую! Страсти! А это самое опасное.

Мы заканчиваем ланч - Роман ликером "Гран Марнье", я коньяком. "Ланч" -

потому что знакомы мы еще с Америки. С Лос-Анджелеса. Уже черт знает сколько

мы знакомы.

Моя жизнь тогда в Лос-Анджелесе была очень бурной. Вечера были расписаны.

Начинала я петь в клубе "Миша", затем неслась вниз по Сансету в "Али-Бабу",

где собиралось много ностальгирующих советских армян, затем в пьяно-бар

"Лео" и обратно в "Мишку". Там я впервые и увидела Романа в окружении таких

же, как он: жуликов, воров, полукриминалов из Эл.Эй. и Нью-Йорка. Надо

сказать, что они не были поклонниками исключительно блатных песен. В моем

исполнении им очень нравилось что-нибудь жестоко-душещипательное, вроде:

"Прости меня, но я не виновата, что я любить и ждать тебя устала..."

Бессознательно, видимо, меня всегда влекло к этому миру темных типов,

которые, уж конечно, сами себя жуликами и ворами не называли. Но разумеется,

у меня о них было какое-то полуромантическое, полукиношное представление. Я

не увлекалась романами Агаты Кристи и не знала, что "преступления не может

совершать выдающаяся личность. Никаких суперменов. Преступник всегда ниже, а

не выше, чем самый обычный человек..." (что остается сомнительным для меня).

Но среди русскоязычного населения Лос-Анджелеса эти "темные типы" были,

пожалуй, самыми свободными людьми. Без комплексов, без зацикленности, с

какими-то своими законами о чести. Группа "интелло" из СССР была не только

не свободна, но и чудовищно скучна, если не сказать, мертва... У них ничего

не происходило, кроме вечных муссирований

"сталин-ленин-сталин-ленин-брежнев-сталин".

Эти полукриминалы тоже, конечно, насмотрелись фильмов с Хэмфри Богартом,

и все они хотели свою Лорэн Бокал. Какую-нибудь Марлен Дитрих из "Голубого

ангела". "Пьянеет музыка печальных скрипок / Мерцанье ламп надменно и легко.

/ И подают сверкающий напиток / Нежнейших ног, обтянутых в трико..." Так что

ночная певица на эту роль вполне подходила.

За столом Романа тогда сидела давняя моя знакомая, еще с Москвы, все с

теми же московскими привычками "фирменной" бляди. В каждую фразу она

умудрялась вставлять слова "деньги", "мани", "баксы" и все в том же духе.

Сами мужики только и говорили, что о деньгах, но когда это же делала

женщина... они кисло ухмылялись. Им это не нравилось. В любом случае,

большинство из них эти самые "мани" именно ради или из-за женщин делали. Но

сказать об этом прямо, открыто, было все равно что плюнуть в лицо... Роман

поигрывал золотым брелоком, с бриллиантиком, и исподлобья как-то поглядывал

на меня. У него были светлые и слегка волнистые волосы, коротко остриженные,

мягкие... Нет, это я уже узнала из нашей второй встречи, когда я уже трогала

его волосы, кладя ладонь ему на затылок, скользя вниз по сильной шее...

Тогда, в первый раз, он отсидел в США десять месяцев. У него была жена -

американская девчонка из провинции, приехавшая в Нью-Йорк становиться

манекенщицей. Она стала его женой и... наркоманкой.

- Я-то в тюряге завязал. Спортом там стал заниматься. А эта кретинка

сидела на кокаине. Вместо того чтобы по адвокатам бегать! Дочку матери, в

деревню свою, послала. Слава богу, та оказалась классной бабой, волевой

такой женщиной. А моя балбеска сидела на "снежке"!

- Но с кокаином-то ты ее познакомил, Ромочка...

Он позвонил мне где-то через год после первой нашей встречи. Квартира уже

насовсем была освобождена моим мужем. Мы разошлись. Как раз за два дня до

звонка Романа муж зашел забрать оставшуюся одежду. Как освенцимские тела,

болтались костюмы на вешалках... "Все стало раком!" - сказал муж на мою

перестановку мебели, которой я "разрубала" громадную ливинг рум на уютные

закутки. Мне хотелось нового, другого. Пользовалась я декорациями из

прошлого. И привычками - тоже старыми. Мы, конечно же, пошли с Романом есть.

Ни одной, видимо, истории о мужчине и женщине нельзя рассказать, не упомянув

о еде. Это как что-то вспомогательное по дороге к главному. То есть к

постели. Как бесконечная музыка, которую и музыкой-то уже не воспринимаешь -

фон, неназойливый шумок, заполняющий пустоты и паузы в разговоре.

Модно было ходить в кафе "Мусташ" (усы то есть) на Мелроуз плэйс. Хозяин

кафе действительно был усатым французом. Он меня знал, и нам сразу дали

отдельный столик на террасе. Мы мало пили. Из-за кокаина. И бутыль вина,

приобретенная по дороге ко мне домой, тоже была куплена Ромкой без

энтузиазма: "Зачем? У меня же кок!"

Мы лежали посередине комнаты на ковре. По потолку прыгали тени от

мигающих лампочек на елке - был февраль, а я все хранила новогоднюю елочку.

Нёбо было онемевшим - из-за кокаина. Из-за кокаина же, наверное, Роман все

повторял, что я "обалденная женщина" и что мой муж "дурак". Утром, когда мне

удалось разразиться оргазмом, потому что женщинам в пьяном состоянии или под

кайфом это удается крайне редко... - утром Роман надел халат моего мужа. "Ну

халат-то муж наверняка оставил, - смеясь сказал он. - Когда окончательно

буду уходить от жены, первым делом халат в сумку положу!" От жены он не

уходил из-за ребенка, ну и потому еще, что таким людям, как он, время от

времени нужна пристань. Как артистам. Куда можно приехать после гастролей,

залечить раны и переждать.

- Я все думал, что моя жена завяжет, станет взрослой. Одному работать не

в жилу. И всегда больше подозрений вызываешь - один, мужик...

Это он говорит мне уже сейчас, в Париже, в баре-ресторане "Перегордин".

Напротив, через Сену - здание Дворца Правосудия. Он находится на носу

корабля-острова, в центре города. Здесь же и префектура, и знаменитая

Консьержери, в которой томилась последняя королева Франции перед гильотиной.

Романа это делает нервно-веселым. Он перебирает в руках множество лезвий

швейцарского ножа, который купил, как только мы переехали на Левый берег, к

бульвару Сен-Мишель. Он сказал, что нож такой ему нужен вообще, ну и для

дела... В нем есть даже увеличительное стекло. Руки у Романа очень

чувственные, с невероятно аккуратными ногтями длинные пальцы, как у

музыканта. Не хэви металл, конечно, виолончелиста. Мне совсем немного надо,

чтобы разбудить в моей фантазии эксцентричные сценки-кадры. Моя синематека

запускает ленту "Бонни и Клайд" в отреставрированном варианте. Автомобиль

лишь остается похожим на "Бентли" 20-х годов...

Я в костюме от "Монтана", черные очки. Роман... он может быть в этом,

льняном. Мы на набережной Монте-Карло. Я никогда там не была, поэтому не

знаю, есть ли вдоль набережной ювелирные магазины. Впрочем, наверняка. И вот

мы входим. "Мадам, месье..." - приветствует нас пожилой владелец в очках,

поднятых на лоб. Я небрежно облокачиваюсь о прилавок, мои очки тоже уже

сняты, и покусывая дужку, я веду светскую беседу о бриллиантах. (Я должна

буду прочесть несколько книжек о ювелирных изделиях, дабы производить

впечатление знатока, человека, обладающего камушками, которые "лучшие друзья

девочек", как поет Мерилин Монро.) Роман разглядывает выставленные перед

нами драгоценности. Я меряю шикарное кольцо и... Тут в моем кино что-то

заклинивает. Что дальше?.. А! У меня в одежду вмонтирована малюсенькая

фотокамера. Ну, как у шпионов, какая-нибудь джэймс-бондовская.

Сфотографировав кольцо, мы сможем сделать его подделку. И вернувшись в

магазин - "О, мадам! Месье!" - я вновь надеваю кольцо с огромным бриллиантом

и, снимая, роняю. Вот тут-то и должна проявиться ловкость рук Романа - он

подменивает кольцо на подделку!.. Опять в моем кино повреждение пленки. На

кой хрен нам делать подделку, тратить деньги на нее?.. Ой, черт, ну конечно!