Германия: от кайзеровской империи к

Вид материала

Исследование

Содержание Глава II Проблема репараций. Создание правительства Вирта – Ратенау

Подобный материал:

• -, 93.01kb.
• Тивной Республики Германия состоялось награждение Людмилы Михайловны Алексеевой Командорским, 932.17kb.
• Исторический обзор греческой национально-освободительной революции, 390.55kb.
• Германия построит в Удмуртии комплекс по уничтожению химического оружия, 350.14kb.
• Швейцария Германия, 169.08kb.
• Института Психиатрии Макс Планка (Мюнхен, Германия) и Университета города Регенсбурга, 29.63kb.
• Швейцария Германия Чехия, 224.37kb.
• Швейцария Германия Чехия, 269.17kb.
• Лекция2 проводимость полупроводников виды проводимости, 502.09kb.
• Программа III международного фестиваля современной музыки: 26. 11. 2009 Органный зал, 10.63kb.

Глава II Проблема репараций. Создание правительства Вирта – Ратенау

В июне 1920 г., впервые после ноябрьских революционных дней, к власти пришло правительство во главе с лидером правого крыла партии Центра К. Ференбахом. Выборы в рейхстаг (6 июня 1920 г.) обернулись катастрофой для партий веймарской коалиции: партия «Центра», Демократическая партия и социал-демократическая партия, не могли создать в парламенте конституционное большинство.¹ Шла борьба финансовых групп, банков и монополий по вопросам экономики, внутренней и внешней политики.

По мнению Нефедовой Т.Г. итоги выборов и распределение мест в Рейхстаге показали, что голоса избирателей разделились на три крупные политические силы: правые (НННП и ННП), левые (НСДПГ и КПГ) и центристы. В поддержку республики и демократии безусловно выступали социалисты большинства, Демократическая партия и партия Центра². Эта коалиция имела в парламенте 205 мест из 459. То есть формирование правительства большинства было возможно только с привлечением партий либо справа, либо слева. После изнурительных переговоров с представителями всех фракций парламента премьер-министром был назначен Ференбах (партия Центра), а в правительство были включены представители оппозиционной Народной партии (министерство экономики и казначейства)³.

В народе еще жили иллюзии и свежие воспоминания о былом могуществе империи, сохранялся монархический менталитет. Это переплеталось с оскорбленным национальным чувством, которое разделялось в самых разных социальных слоях, что служило питательной почвой для создания террористических организаций. Во внешней политике главным для немцев было отношение к Версальскому договору и его последствиям. По этому вопросу борьба была наиболее резкой и упорной. Политическая и экономическая элиты разделились на два лагеря. Один из них, представляющий «современные», или, как тогда их называли, «экспортные» отрасли промышленности – химическую, электротехническую, машиностроительную и связанные с ними банки, учитывал реальную обстановку и кардинальное изменение соотношения сил в пользу Антанты. Он считал возможным приступить к выполнению требований Версальского договора с тем, чтобы постепенно добиться его ревизии, растаскивая по частям «грозные» статьи и сталкивая между собой победителей.

Особое место занимал вопрос о репарациях с Германии. Первоначально была установлена совершенно фантастическая сумма этих репараций в 226 млрд. зол. марок. После долгих обсуждений и торгов перессорившихся победителей сумма была снижена (апрель 1921г.) до 132 млрд. зол. марок с выплатой в течение неопределенного срока. Сторонники принятия требований Версальского договора в части репараций полагали, что здесь можно долго торговаться с союзниками, уступая то одному, то другому с тем, чтобы уменьшить их бремя. Эта позиция получила название тактики или политики «выполнения». В исторической литературе нет единого мнения и характеристики политики «выполнения».¹

Одни историки - В. Руге, Л. Гинцберг - считали, что политика «выполнения» была вредна для германского народа, так как основная тяжесть налогов, за счет которых выплачивались репарации, падала на широкие массы рабочих, крестьян, средних слоев. Но она означала сохранение и укрепление буржуазно-республиканского, демократического строя.¹ «Политика выполнения никогда не была самоцелью, – пишет Готфрид Нидхарт, - при реалистической оценке ситуации альтернативы ей не было. Даже Ратенау при ее принятии был оппортунистом. Сначала он высказался «необходима» за, что не означало безоговорочное «Да».²

Сторонники другой политики или тактики «катастроф» были представителями «старых» отраслей тяжелой промышленности - хозяева угольных шахт, калийных рудников, металлургических заводов, юнкеры-помещики. Лидером политики «катастроф» был «угольный король» Гуго Стиннес, ставший за время войны и первые послевоенные годы самым богатым германским капиталистом. Средством борьбы против Версальского договора был избран отказ платить репарации. Это вызвало бы союзную оккупацию германских земель, возможное восстание, стачки, бунты, открытое столкновение, подавить которые смогла бы военная диктатура и восстановленная с её помощью монархия. Угроза бунта и даже революция должна была напугать Антанту и разрушить республику. Такая позиция стала называться политикой «катастроф». Последние исследования немецких авторов показывают, что позиция Стиннеса не есть проявление вероломства и нарушение версальских установлений, а его желание «строить новую Европу любить и заботиться о ней»³.

Обе политики – «выполнения» и «катастроф», исходили из одного социального источника и вели к одной цели – ослаблению, а затем и ликвидации Версальского договора. Эта цель определяла стратегическую линию германской внешней политики. Все остальные вопросы внешней политики подчинялись такой главной линии. Этим определялось и отношение Германии к своим соседям, которые после Версаля изменились к худшему. Версальский договор перекроил карту Европы и мира. На границах Германии возникли новые государства. Они вели себя недружелюбно, «наскакивали», особенно Польша на некогда грозного соседа, опасаясь в то же время его экономического потенциала и возможного быстрого восстановления былой военной мощи. Все соседи – Австрия, Чехословакия, Польша и др. находились в сфере влияния Антанты, главным образом Франции. Последняя вела по отношению к немцам жесткую политику, требуя немедленной выплаты репараций и угрожая военным вторжением. Более гибкую политику заняла Великобритания. Она тоже требовала уплаты репараций и сохранения приниженности Германии. В то же время англичане хотели использовать Германию против Франции в борьбе за гегемонию в Европе и шли на некоторые уступки.

На Балканах немецкие позиции ослабли, была утрачена возможность маневра в Южной Европе. Италия, правда, не поддерживала «строгости» Антанты, но сама была ослаблена войной, переживая острый внутренний кризис.

Северная Европа была отрезана от немцев, благодаря французской политике создания блока из Польши, прибалтийских государств и Финляндии. И хотя почти все страны возобновили дипломатические отношения с Германией, она находилась в своеобразной изоляции, была окружена недружественными соседями, лишена сколько-нибудь надежной опоры, не имела союзников. Германская экономика страдала от тяжести версальских установлений, не имела гарантированного выхода на мировые рынки. Традиционные сферы «интересов» германского капитала – Балканы, Восточная Европа, азиатские страны были по разным причинам для него закрыты. Руководящая элита Германии судорожно искала средства и пути, чтобы встать с колен и, опираясь на какую-либо из великих держав, вернуть свой прежний статус. Но Запад был решительно против таких устремлений и бдительно следил за маневрами Берлина.

Таким было международное положение Германии. Перед её дипломатией стояли труднейшие задачи, и она старалась их решить, играя на противоречиях между странами и пугая угрозой «большевистской революции».

Внешнеполитическая обстановка была тесно увязана с внутригерманскими проблемами. Политическая жизнь страны представляла сложное и противоречивое переплетение самых острых проблем. Правительство Ференбаха признало, что нормализовать отношения с заграницей можно только с помощью В. Ратенау.¹ Все немецкие авторы признают, что в этом деле Ратенау стал ключевой фигурой переходного времени. Запад плохо воспринимал «политический Веймар» в сочетании с его прежней культурой: «только Вальтеру Ратенау удалось навести мост между политикой и духом».² Эта личность была угодна и Веймарской республике и Западу и Востоку: «Трудно найти в новейшей немецкой истории, – писал Сабров, - вторую фигуру такого чрезвычайного влияния и одновременно такой внутренней раздвоенности. Его критиковали и левые, и правые, и националисты, и антисемиты, и монархисты, военные и социалисты, но без него нельзя было строить новую Германию»³.

Не желая оставаться вне политики, Ратенау вступил в Демократическую партию (партию либералов-интеллигентов)⁴. Он признавался, что мучительно раздумывал, в какую партию ему вступить: «С радикальными партиями я имею точки соприкосновения, но есть ряд обстоятельств, которые препятствуют сближению с ними…»⁵.

Наконец его, несмотря на холод взаимоотношений, социалисты пригласили работать в комиссии по социализации, где Ратенау предложил план радикальной перестройки немецкой экономики. Впервые он сделал гласными соображения об объединении существующих угольных синдикатов в «государственный трест», который работал бы в интересах всей Германии, не ликвидируя частную собственность.

Решающий час для Ратенау как политика пробил в дни Капповского путча (март 1920г.), когда он твердо продемонстрировал приверженность республике. Стиннес же обвинил Ратенау в предательстве национальных интересов Германии и фактически возглавил политику «катастроф».

Влияние Стиннеса тогда было огромным, ведь он контролировал и угольную промышленность (поставки в счет репараций шли большей частью углем) и фактически многие влиятельные газеты страны, которые пропагандировали политику «катастроф». В спорах по поводу выплаты репараций рождалась вражда Ратенау и Стиннеса, последнего поддержал другой влиятельный политик Гельферих.

В октябре 1920 г. Ратенау вместе с Р. Гильфердингом, популярным социалистом, депутатом Национального Собрания, влиятельным экономистом, предложил создать имперский экономический совет для более эффективного восстановления хозяйства страны (результат работы комиссии по социализации). В этом плане отразились идеи и Гильфердинга и Ратенау о необходимости более смелого вмешательства государства в дела бизнеса для выработки общей стратегии капитала. Это вызвало негодование Г. Стиннеса: он выдвинул контрпредложение – образовать «вертикальный концерн», который объединил бы производителей и потребителей угля, а также энергетическое и транспортное хозяйства, обслуживающие угольную отрасль. Он требовал, по существу, «создания собственной экономической империи в Германии». Петер Вульф, автор книги о Стиннесе, вопреки устоявшимся представлениям о вражде Ратенау и Стиннеса, утверждает, что их отношения нельзя рассматривать через призму вражды и антисемитизма. Они были политиками, обоих волновала судьба не только своих экономических империй, но и всей Германии.¹

Германию постоянно будоражил репарационный вопрос, являясь важным фактором роста инфляции и падения уровня жизни граждан. В лагере промышленников шли острые дебаты о методах стабилизации, решении репарационных проблем и получения иностранных кредитов. Большинство крупных предпринимателей склонялось к точке зрения возвращения к свободной экономике довоенного времени. Промышленники боролись против 8-часового рабочего дня, против принудительного хозяйства т.е. регулирования цен, против производственных советов, созданных в ходе Ноябрьской революции, против социализации, фактически требовали полного устранения государственного контроля над хозяйством.²

Тем не менее даже наиболее рьяные противники государственного регулирования вынуждены были признать влияние Первой мировой войны на экономику Германии и ряд произведенных ею феноменов. Г.Д. Фелдман утверждает, что экономическое развитие больше благоприятствовало развитию «молодых» отраслей в ущерб «старым». А тенденция к концентрации капитала и технических средств на предприятиях большого стиля вызвала институционализацию «корпоративного плюрализма», в котором высокоорганизованные группы интересов, как представителей капитала, так и рабочих выполняли множество задач, которые были связаны с государственной социально-экономической политикой. Необходимо было признать и растущую роль государства и его «прямую интервенцию» с целью стабилизации. Но главный результат войны был - обоюдное проникновение общественного и частного сектора.³

Вальтер Ратенау видел два аспекта в проблеме репараций: внутренний – кто будет нести тяжесть уплаты репараций и внешний – как вести себя с победителями, подчиняться ли их диктату или сопротивляться, угрожая крахом экономики и революцией.

Ратенау подошел к проблеме репараций не только как экономист и предприниматель, но как философ и политик, видевший эту проблему в контексте европейской и мировой жизни. В июле 1919 г. он писал: «В нашем отчаянном положении необходимо найти «двигательный центр», благодаря которому все может измениться. Мы должны урегулировать отношения с Францией, скорректировать мирный договор, вернуть Германии моральный авторитет, обратить внимание на внутренние проблемы.¹

Выступая перед специальной комиссией рейхстага по репарационным вопросам, Ратенау говорил о необходимости перехода к «государственно-разумной политике». «Репарация – мера не только материальная, а нравственная, поскольку ее смысл примирить народы».²

Бетхер Г. пишет, что Ратенау составил «психологическую программу действий» с тем, чтобы выявить настроение союзников и вынудить их спокойно подойти к требованиям Германии.³

В решении репарационной проблемы Ратенау избрал политику «выполнения», полагая, что она могла бы помочь в «наведении мостов» с Англией и Францией. Ратенау, конечно, понимал, что эта политика является мирной ревизией Версальского договора. Понимали это и бывшие победители. Но Англия шла на восстановление экономики Германии как противовеса гегемонистским планам Франции на европейском континенте. Франция требовала строгого выполнения Версальского договора и ежегодной выплаты репараций в 2 млрд. золотых марок, оккупации трех немецких городов и обложения особым налогом германской торговли. Французский премьер А. Бриан говорил, что намерен взять Германию твердой рукой за шиворот и обуздать германский реваншизм.⁴ Немецкая дипломатия старалась играть на различных подходах двух противников. Фактически такая политика раскалывала Европу и европейскую экономику.

У Ратенау был иной подход. И здесь он придерживался своих идей интеграции Европы, предвосхищая современное развитие Запада. Он хотел оживить свой старый проект создания союза «Срединной Европы», преобразуя его в план создания консорциума, в котором объединятся европейские державы, а целью будет восстановление России с тем, чтобы она стала покупать товары Германии, оплачивая их золотом и валютой, которые, в свою очередь, шли бы на уплату репараций.

Впервые этот проект был представлен им на конференции союзников по репарациям и разоружению Германии, проведенной 5-16 июля 1920 г. в бельгийском городе Спа, где когда-то была ставка германского верховного командования. Конференцию, по словам Д. Ллойд-Джорджа, отравляла атмосфера враждебности.¹ Впервые после подписания Версальского договора велись переговоры между странами-победительницами и Германией. Германия надеялась смягчить условия Версальского договора и послала очень представительную делегацию во главе с рейхсканцлером К. Ференбахом, министром финансов Й. Виртом и министром иностранных дел В. Симонсом. В числе экспертов были Ратенау и Стиннес. В делегации были и генералы – военный министр Гейслер и командующий рейхсвером генерал фон Сект. Конференция очень горячо обсуждала вопрос о разоружении Германии. Союзники потребовали перевести немецкую армию на добровольческую основу, сдать излишки вооружения и военного имущества, угрожая в случае невыполнения оккупировать новые германские территории.² Немцы уступили. Затем на конференции был рассмотрен репарационный вопрос.

Союзники потребовали объяснений относительно сокращения поставок немецкого угля в счет репараций и денежных взносов. Германская делегация пыталась оправдаться в весьма примирительном тоне. 10 июля неожиданно выступил Г. Стиннес, речь которого сразу окрестили «угольным ультиматумом». Он заявил, что Германия не даст ни угля, ни денег и товаров для выплаты репараций даже перед угрозой новой оккупации. Речь вызвала возмущение представителей Антанты. Напуганы были и немецкие делегаты. Как пишет А. Норден, потребовалась вся энергия и ловкость Ратенау для того, чтобы не допустить разрыва, которого желал Стиннес.¹ Союзники, однако, устояли и не приняли возражений германской стороны, включая провокационное выступление Стиннеса. Он имел сильное влияние на немецкую делегацию, но она, в конечном счете, поддержала Ратенау. Именно на этой конференции зарождалась политика «выполнения». В Спа Ратенау пытался, используя свои прежние связи, установить деловые контакты с английскими и французскими финансистами, предложив идею западноевропейского консорциума, но безуспешно (после неудач в Спа Ратенау, как считает Кеслер, начал думать о необходимости искать контакты с восточными соседями)². С согласия Й. Вирта и В. Ратенау германская делегация обещала поставлять 2 млн. т. угля ежемесячно. Немецкий историк Э. Шулин пишет, что именно в Спа «Ратенау сломал лед» в отношениях с Антантой, создал почву для ведения переговоров, используя личные связи с британскими, французскими и бельгийскими деловыми людьми.³

После конференции Германия уступила, хотя поставки угля были несколько сокращены. Немцы подписали протокол, предложенный союзниками. Позиция Ратенау снова привела к столкновению со Стиннесом, который позволял себе грубые националистические и антисемитские выпады, оскорблявшие достоинство Ратенау-человека.

Германские промышленники уклонялись от выплаты репараций. Стиннес вел бешеную агитацию против выполнения мирного договора и решений конференции в Спа. Германское правительство упорно саботировало требования Антанты, в частности, на Парижской и Лондонской конференциях экспертов в январе и феврале 1921г.¹ Союзники отклонили немецкие претензии, требовали выполнения всех условий и прибегали к силовым методам.

1 марта 1921 г. в Лондоне, министр иностранных дел Германии Симонс потребовал установить общую сумму репараций в 30 млрд. марок, причем Берлин соглашался выплатить эту сумму в течение 30 лет при условии предоставления международного займа в 8 млрд. марок, прекращения завышенного налогообложения немецкого экспорта и возвращения Германии Верхней Силезии.²

В ответ союзники предъявили Германии ультиматум: до 7 марта выполнить все требования репарационной комиссии. Репарационная комиссия в подсчете суммы репараций исходила из суммы всех военных долгов, включая рентные платежи всем государствам – участникам войны со стороны союзников. Результатом была чудовищная сумма.³ Немецкое правительство не ответило на ультиматум, тогда войска Антанты заняли Дуйсбург, Дюссельдорф и речной порт Рурорт, а также установили на Рейне свои таможенные посты, обложив германский экспорт налогом в 50% его стоимости.⁴

Вторая Лондонская конференция (апрель-май 1921 г.) выставила новую сумму репараций, снизив ее с 226 до 132 млрд. золотых марок. 5 мая Германии вручили ультиматум с требованием принять новую схему выплаты репараций и выполнить все условия Версальского договора.⁵ Немцы пытались как-то ослабить требования союзников, но те не отступали. Кабинет Ференбаха ушел в отставку. Президент Ф. Эберт с большим трудом уговорил лидера партии Центра доктора Й. Вирта образовать 10 мая новый кабинет, который опирался на коалицию социал-демократов, партии Центра и Демократическую партию. Новое правительство приняло ультиматум союзников.

В состав правительства Вирт включил Ратенау, который ради государственной деятельности оставил предпринимательскую деятельность и отказался от поста президента АЭГ. Еще в начале 1921 г. правительство посылало Ратенау для подготовки новой конференции в Лондон, поскольку «его имя за границей производило хорошее впечатление».¹ Он участвовал в работе Лондонской конференции (февраль-март 1921г.), на которой Антанта предъявила ультиматум Германии. Приехав на родину, Ратенау пытался убедить депутатов рейхстага в необходимости соблюдения требований Антанты: «При всех обстоятельствах должны быть приняты все попытки доказать противникам, что Германия готова пойти до конца своих возможностей при уплате репараций».² Теперь он был приглашен в состав правительства Й. Вирта на пост министра восстановления. Это не было случайностью. Канцлер Вирт и Ратенау, несмотря на разницу в возрасте (Ратенау был на 12 лет старше Вирта), в социальном происхождении и в партийных взглядах, были духовно очень близки³. Они сходились не только в оценке репарационной проблемы, но и отлично дополняли друг друга. Й. Вирт имел привычку оставаться с Ратенау после заседаний и обсуждать с ним финансовые и репарационные проблемы⁴. Более образованный и эрудированный министр восстановления, несомненно, имел влияние на главу кабинета, фактически исполняя должность вице-премьера.

«Наша современная работа с Виртом, - писал Ратенау, - очень трудна, потому что страна ждет, что новая политика, которую мы торжественно начали, даст очевидные результаты, но существуют опасности, которые затрудняют понимание политики»¹.

Назначение Ратенау министром восстановления приветствовала либеральная пресса. Социал-демократические газеты отнеслись скептически. Определенные промышленные круги опасались реализации идей Ратенау о «планомерном ведении хозяйства», а антисемиты заявляли, что «вступление Ратенау в имперское правительство означает диктат международного еврейства»². Оппоненты Ратенау считали, что непомерное тщеславие привело его в кабинет Вирта, последний слыл «красным», был типичным немцем – южанином, католиком, жизнелюбом, словом полной противоположностью Ратенау. Но Ратенау понимал, что за внешним поведением Вирта скрывались значительные качества руководителя и его страстная любовь к демократической Германии³. Компаньон Ратенау, председатель Совета директоров АЭГ в 1915-1928гг., Феликс Дейч вспоминал: «Но я точно знаю, что в принятии поста министра восстановления тщеславие играло последнюю роль»⁴.

Приход правительства Вирта знаменовал успех сторонников «политики выполнения». Вирт считал, что сейчас бесполезно спорить с Антантой по поводу дееспособности Германии. Он видел выход в том, чтобы «попытаться практически продемонстрировать Антанте, что может, а что не может преодолеть Германия, доведенная до крайности»⁵. Такой же точки зрения придерживался и Ратенау: «Я вступил в кабинет выполнения и мы должны найти путь вновь воссоединиться с миром»⁶.

«Политика выполнения», - писал Л.И. Гинцберг, - могла рассчитывать на успех лишь в случае мобилизации необычайно крупных средств, учитывая то обстоятельство, что для выплаты репараций никаких налогов было недостаточно. Поэтому был предложен план «вторжения в основные ценности немецкой экономики». Предполагалось конфисковать в пользу репарационного фонда равномерно по всем категориям – земельные собственники, домовладельцы, владельцы промышленных и торговых заведений, включая банки – 20% стоимости их имущества. В правительственной программе предлагалось обложить корпорации особым налогом на оборот¹.

Предлагаемые меры были необходимы, но, естественно, не стали популярными и встретили сильное сопротивление, прежде всего, открытых сторонников «катастроф». Они решительно, даже резко осуждали это предложение, клеветали на авторов, посылали проклятия и угрозы. В народных массах также распространялось негативное отношение к такой политике.

Встретив сопротивление в стране, Вирт и Ратенау стали искать выход за рубежом, пытаясь ослабить гнет ежегодных репарационных платежей. Тем более, в европейских столицах одобрили вхождение Ратенау в правительство, поскольку в качестве министра восстановления он решал и внешнеполитические задачи.

В качестве ближайшей задачи Ратенау ставил замену выплаты части репараций золотом натуральными поставками (в экономическом смысле более выгодный вид оплаты для Германии). По поручению Вирта Ратенау поехал во Францию вести переговоры о смягчении условий выплаты репараций. Они длились долго с 12 июня по 6 октября 1921г. Ратенау твердо следовал своему принципу «выиграть возможность переговоров – выиграть все». «В ходе переговоров, - говорил Ратенау, - можно со временем всю ситуацию переиграть, и не только вопросы угля и репараций, а все проблемы, которые мир ставит перед Германией»¹. В октябре 1921 г. он вступил в контакт с французским министром восстановления, крупным промышленником Л. Лушером, и «выторговал» «Висбаденское соглашение». Ратенау добился того, чтобы большую часть репараций Германия выплачивала натурой (уголь, сахар, спирт, суда, красители и т.д.) на миллиард золотых марок ежегодно. Противники Ратенау расценили Висбаденское соглашение как колоссальную уступку Антанте. Стиннес в личном письме Ратенау угрожал: «Соглашение и его инициатор будут критиковаться», - это не было пустой угрозой. Под науськивание ярых националистов в казармах и на улицах Берлина кричали: «Убейте Ратенау, проклятого еврея»². Немецкая демократическая партия, в которой он практически состоял, требовала его отставки.

Политика выполнения правительства Вирта – Ратенау была бы более успешной, если бы она встретила поддержку английского кабинета во главе с Д. Ллойд- Джорджем. Но он стремился к сохранению Антанты и потому уступал Франции, которая не понимала новую политику Вирта и Ратенау и продолжала старую линию строгого и даже грубого нажима на Германию, что подрывало внутриполитическую стабилизацию в этой стране и ослабляло политику и вообще позицию ее правительства. Европа в целом плохо представляла себе положение в Берлине, а между тем только поддержка ведущих держав Европы была бы гарантией улучшения внутреннего положения в стране³.

Объективно оценивая «Висбаденское соглашение», правительственные круги считали его первой дипломатической победой над Антантой. Соглашение послужило стимулом для германского производства. Ссылаясь на позицию профсоюзов, Ратенау даже добился от Лушера права германских профсоюзов контролировать цены на эти поставки¹. С другой стороны «Висбаденское соглашение» поощряло германских монополистов к саботажу репарационных платежей. Политика примирения с прежними врагами приводила в ярость крайних националистов. 26 августа 1921 года убили М. Эрцбергера, убежденного пацифиста, подписавшего Компьенское перемирие. Убийцы были членами террористической организации «Консул».

Правительство Вирта внесло 31 августа 1921 г. 1 млрд. марок золотом в фонд репараций и запросило мораторий, что вызвало осложнение франко-германских отношений. В течение сентября правительство Вирта организовало серию встреч с представителями немецкой индустрии, в ходе которых канцлер добивался вовлечения собственности в выплату репараций². Предприниматели соглашались внести 1,5 млрд. марок в репарационный фонд, но требовали расширения правительственной коалиции за счет националистических представителей, т.е. представителей политики катастроф и снижения налогового бремени. В переговорах согласия не было достигнуто, что вело к назреванию правительственного кризиса³.

С другой стороны события вполне логично шли к определенному международному кризису, который разразился 19 октября 1921 г. Лига наций под давлением Антанты приняла решение о судьбе Верней Силезии, о ее разделе между Германией и Польшей. Вопреки тому, что в ходе плебисцита 700 тыс. жителей голосовало за присоединение к Германии, а меньшинство 434 тыс. – к Польше, вся Верхняя Силезия с большинством угольных шахт была отдана полякам⁴. Ратенау, горячий патриот Германии, возмущенный этим несправедливым решением, ушел в отставку. А вскоре подал в отставку и весь кабинет Й. Вирта. 25 октября 1921 г. президент Эберт снова поручил Вирту сформировать правительство. Его состав мало отличался от прежнего, но в него не вошел министр иностранных дел Розен. Не было там по известной причине и Ратенау. Однако он не остался не у дел, ибо Вирт поручил ему решение (в качестве личного советника главы правительства) важной экономической и дипломатической проблемы¹.

Ратенау поручалось вести сложные переговоры с Францией, чтобы объяснить необходимость включения Германии в европейский экономический процесс, разумеется, не нарушая обязательств по Версальскому договору и получить для Германии равноправие, не лишая ее свободы рук. Ратенау хотел использовать связи и влияние Ллойд-Джорджа на тогдашнего французского премьер-министра А. Бриана². Ратенау с удовольствием принял предложение, о чем сообщил в письме близкой подруге Лоре: «У меня много работы. Я уезжаю на несколько дней в Англию»³.

В течение ноября и декабря 1921 г. Ратенау неоднократно побывал в Лондоне и Париже. Там он объяснял причины экономических трудностей Германии, в частности, невозможность для нее платить репарации. В Европе этого не понимали, указывая на большую занятость населения при малом экспорте, в то время как самая вывозящая страна – Англия страдала от безработицы. Объясняя ситуацию, Ратенау напоминал Ллойд-Джорджу, что Германия спасла мир от большевизма, а теперь нуждается в предоставлении ей международных кредитов. Ллойд-Джордж, в свою очередь, рекомендовал немцам открывать Россию: «Можно говорить с Красиным. Он не большевик». Ратенау соглашался с Ллойд-Джорджем: «Красин пригоден к переговорам. Я постоянно выступаю за открытие России»⁴. Красин, действительно, сыграет огромную роль в установлении дипломатических отношений Советской России и Германии. Но пока Ратенау был целиком поглощен идеей введения Германии в «западную цивилизацию», в западное сообщество и речь шла не только о репарациях, а о признании республики как цивилизованного, суверенного государства, уважающего международные договоренности и международные юридические каноны.

В Лондоне Ратенау вел переговоры о создании международного консорциума, идеи, близкой британским деловым и политическим кругам. В отечественной исторической литературе до сих пор существует некоторая путаница в вопросе идеи консорциума. Это происходит по той причине, что с идеей создания международного синдиката (консорциума) в разное время выступали В. Ратенау, Г. Стиннес и английский предприниматель Лесли Уркварт, директор русско-азиатской горной компании. Немец – Стиннес считал, что всякое восстановление России должно осуществляться в согласии с английским правительством. Находясь в Лондоне одновременно с Ратенау, он вел переговоры с английскими фирмами в соответствии со своими идеями. Соперничая с ним, Ратенау развил бурную деятельность, встречался с премьер-министром Ллойд-Джорджем, советниками министерства иностранных дел Англии, предпринимателями и банкирами. Он также усиленно пропагандировал идею международного консорциума по восстановлению России, поскольку министр иностранных дел Англии лорд Керзон в начале декабря 1921 г. подробно обсуждал план создания синдиката с французскими политиками, в частности, с премьер-министром А. Брианом¹.

В свою очередь Лесли Уркварт и У. Черчилль требовали созыва всеобщей европейской экономической конференции и развивали программу экономического восстановления Восточной Европы, особенно России. Правительство РСФСР с подозрением относилось к контактам политического и экономического характера Германии и Англии, хотя само еще в марте 1921 г. заключило торговое соглашение с Лондоном и это привело к ухудшению советско-германских отношений. Со своей стороны, германская дипломатия не была склонна вести политику сближения с новой Россией, и здесь важную роль играл министр иностранных дел Ф. Розен, сторонник сближения с Великобританией.

Ратенау считал, что необходимо создать международный консорциум по восстановлению России, в который помимо Германии должны были войти Англия, Франция, Италия, Бельгия. Для Германии он требовал 50% участия, чтобы выплатить репарационные платежи. Английские представители (в частности, министр торговли сэр Р. Хорн) дали предварительное согласие на создание консорциума. Последовали строго конфиденциальные переговоры премьера Англии с германскими представителями Г. Стиннесом и В. Ратенау с участием министра торговли Р. Хорна. Ллойд-Джордж 2 декабря три часа беседовал с Ратенау в особняке одного из лондонских богачей. «Германия, -говорил Ратенау, спасла мир от большевизма», но ей грозит полный крах: радикалы справа и слева». Угрозу можно предупредить, объединив промышленников и финансистов Англии и Германии, Европы и Америки, а также эксплуатацией ресурсов России. Обе стороны пришли к единому мнению: надо немедленно «открыть Россию».

Существует мнение, что идею консорциума выдвинул друг и партнер Ратенау по АЭГ Юлиус Дейч. С этим вполне можно согласиться, ибо Ратенау после ухода из АЭГ значительно меньше занимался непосредственно хозяйственными проблемами, абсолютно доверяя Дейчу. Кроме того дом Ф. Дейча в годы становления молодой республики, как пишет превосходный знаток жизни Берлина Карл Шлёгель, стал центром общения всех политических сил Веймара: «Прекрасный дом, который построил себе за год до начала войны на Раухштрассе, 16, у канала, на пересечении Корнелиус, -Драке- и Раухштрассе властелин АЭГ,…Дейч, также напоминал дворец… До самой смерти Вальтера Ратенау здесь был духовный центр республиканских кругов во главе с Феликсом Дейчем и его женой Лили»¹. В этом доме бывали президент Ф. Эберт, его товарищи по партии Гильфердинг, Лебе и др., а также знаменитости из Советской России.

Ратенау в Лондоне удалось убедить британское правительство поддержать идею консорциума на англо-германской основе после обсуждения проекта синдиката с британскими и французскими экспертами. Было спланировано, что в синдикат войдут Англия, Франция, Бельгия, Италия, США и Германия. Основной капитал синдиката составит 20 млн. ф.ст. Немецкое участие в синдикате должно быть разделено между немецким правительством и частными интересами. Немцы же долны были свою продукцию направлять на российский рынок, добывая, таким образом, средства для репараций¹. Ратенау был против такого регулирования деятельности синдиката, но считал консорциум единственным средством получения иностранных займов. Франция была решительно против самой идеи консорциума. Один французский журнал писал: «Это их великая идея. В этом вопросе в Германии сходятся все – военные и штатские, люди правых взглядов и левые, Людендорфа объединяет со Стиннесом и Ратенау. Эта идея о России, предназначенной для колонизации»².

Отрицательную позицию по отношению к консорциуму заняла Советская Россия, рассматривая его как враждебную акцию. Именно по поводу этой идеи международного консорциума, считал немецкий историк Г. Линке, разошлись впоследствии Ратенау, с одной стороны, Вирт и А. Мальцан – с другой. Последние не считали возможной ее реализацию и по экономическим, и по политическим соображениям, имея в виду отрицательную реакцию Советской республики³. Нам такое утверждение представляется неверным. Оно преувеличивает роль России в то время. Ее реакция имела значение, но куда более весомым оказалось негативное отношение Франции и США. Франция опасалась быстрого подъема Германии и возрождения России. США возражали против проекта, в котором не было места американскому капиталу. Получив одобрение в Лондоне, идея консорциума не получила дальнейшего развития.

Зато по вопросу о репарациях Ратенау добился в Лондоне большого успеха. Тогда в германских деловых кругах широко обсуждался такой план: англичане облегчат условия репараций, дадут немцам кредиты, а те станут покупать (вместо русских) британские товары. Это обозначило бы брешь в Версальском договоре и сблизило Англию и Германию. Но в конце 1921 г. англичане неожиданно взяли курс на Россию. Английская пресса усиленно заговорила об экономическом и военном значении Советской страны, о необходимости ее привлечения к оздоровлению мирового хозяйства.

Такая позиция вызвала тревогу в руководстве Германии. Там боялись английской конкуренции в России и хотели, чтобы Англия дала кредиты немцам и облегчила условия репараций, тогда Германия смогла бы стать более выгодным рынком для английских товаров, чем русский.

Ратенау начал вести переговоры с Английским банком. Он опирался на связи с видными английскоми деятелями. Немцы соглашались на высокие проценты, если сумма кредитов будет достаточна велика. После трехдневных переговоров Английский банк сформулировал свой отчет в письме, составленном сообща с немцами. В нем развивалась мысль о том, что Германии нельзя предоставлять кредиты, пока она придавлена репарациями. Письмо можно было вручить самому Ратенау, но для конспирации англичане выждали, пока Ратенау уехал в Берлин, вслед за ним отправили письмо германскому канцлеру, который немедленно предал его гласности за исключением одного секретного пункта: Английский банк рекомендовал председателю Рейхсбанка ни при каких условиях не выдавать остатка своего золотого запаса, если этого потребует Франция¹. Позже Ллойд-Джордж писал: «Я помню, как усердно старался бедный Ратенау провести этот займ, и как он радовался при мысли, что это ему удается»².

В националистических кругах поездки Ратенау и вся его деятельность встречала злобную критику, обвинения в измене, предательстве германских интересов и т. п. «Я даже благодарен этой прессе за то, что она сообщала подобные вещи», - признавался Ратенау, отчитываясь позже на секретном совещании в Берлине¹.

Переговоры с Германией велись в «обнадеживающем тоне», как в своих мемуарах писал Ллойд-Джордж. Речь шла о значительном облегчении репарационных платежей. Ратенау говорил, что Англия и Франция обещали совершенно определенно, что вскоре будет аннулирована обязательная уплата каждые 10 дней по 31 млн. марок репараций. «Я прошу вас, - уговаривал Ратенау своих слушателей на секретном совещании в Берлине, - не говорить о Версальском договоре, от которого отпадает кусочек за кусочком. Если мы будем иметь такой вид, что достигли успехов, то самые яростные из наших противников станут цепляться за букву договора… Тогда когда в договоре будут пробиты большие бреши… мы сможем сказать: «теперь это постыдное деяние также превращено в клочок бумаги»².

По возвращению в Берлин Ратенау встретил уже новую обстановку. Имея английскую поддержку, германское правительство сообщило репарационной комиссии, что уплата репараций в январе-феврале следующего 1922 года остается под вопросом. Это сейчас же вызвало гневный протест Франции, сопровождавшийся угрозами. Ратенау снова связался с Лондоном, где ему дали понять, что можно не уступать: французов не поддержат³. Репарационный вопрос продолжал обостряться, усиливая франко-германские противоречия. Тревогу во Франции вызвали подписание германо-советского торгового соглашения, учреждение торговой миссии в Москве, торговые сделки на русском рынке, заключенные такими крупными фирмами, как Крупп и Хенкель⁴. Правительство РСФСР 28 октября 1921 г. опубликовало ноту, в которой предложило обсудить проблемы экономического возрождения Европы¹. Оно выбрало для своей ноты очень удачный момент. Европа находилась в неком тупике, созданном обострением экономического кризиса, осложнениями в политике затруднениями в репарационном вопросе.

В повестке дня международных отношений возник новый вопрос, сразу занявший центральное место на международной конференции. Ллойд –Джордж, подхвативший идею советского правительства, предложил (уже от себя) созыв большой международной конференции с участием Германии и Советской России.

Идею конференции британский премьер-министр вынес на заседание Верховного Совета Антанты, которое состоялось во французском городе Канны 6-13 января 1922 г. Здесь в Каннах, «в значительной мере рассеялась, по мнению Ллойд-Джорджа, «атмосфера враждебности», существовавшая прежде, и мучительный вопрос репараций обсуждался без попреков и взаимных обвинений. Если бы каннские заседания продолжались, - считал британский премьер, - то с немцами могли быть достигнуты соглашения, которые облегчили бы переговоры в Генуе². Главным вопросом на заседании Англия сделала созыв финансово-экономической конференции всех европейских держав, включая Германию, и с приглашением Советской России. В первый же день заседания было принято решение созвать такую конференцию в итальянском городе Генуя. Генуя оказалась местом конференции в известной мере случайно. Ллойд-Джордж дал согласие на нее, полагая, что речь идет о Женеве (он недостаточно владел французским языком и ошибся в названии города)³. Был предложен порядок дня конференции, который включал шесть групп вопросов, обозначивших своеобразные условия для участия в ней. Целью оставалось «предупредить катастрофу европейской цивилизации». На заседании велись переговоры и о международном консорциуме для восстановления Европы с использованием для этого русского рынка.

Обсуждался в Каннах и репарационный вопрос, но без участия немцев, которые ждали в Париже своего вызова. По настоянию канцлера Вирта немецкую делегацию в Канны возглавил В. Ратенау (напомним, что он не занимал никакого официального поста, во многих публикациях совершают ошибку, награждая его титулом министра иностранных дел). 11 января комиссия по репарациям при Совете Антанты обсуждала сообщения о германских предложениях, которые представил В. Ратенау. Затем комиссия сделала доклад Совету о своих переговорах с немцами. Лишь после этого, как было условлено, в зал заседаний Совета пригласили германскую делегацию.

Тем временем в Германии националистическая пресса развернула разнузданную травлю Ратенау, на что правительство смотрело сквозь пальцы. Там писали, что в Каннах Германию ждет новый ультиматум. Ратенау в длинной речи – она продолжалась и на послеобеденном заседании – доказывал, что Германия не в состоянии выполнить обязательства, возлагаемые на нее репарационной комиссией, если победители не согласятся на послабление и на отсрочку платежей. На конференции Ратенау объяснял сущность «политики выполнения» и возможности германской платежеспособности для уплаты репараций: это были продажа земли, большие внешние займы и продажа валюты. Он объяснял вредные последствия продажи валюты: с одной стороны, Германия станет объектом международной спекуляции, а с другой – падение курса марки сделает немецкие товары еще более конкурентноспособными (что, очевидно, невыгодно ее международным партнерам)¹. Если же мировые державы действительно хотят восстановления Европы, то без нормальных взаимоотношений с Германией не обойтись. На Каннской конференции Ратенау просил отсрочки платежей по репарациям, которые предстояли 15 января и 15 февраля 1922 г. По его мнению, не были отрегулированы в соответствии с реальным положением дел в Германии ни объем платежей – ежегодно 2 млрд. марок золотом, ни трудности трансферта. Он снова доказывал, что достать деньги можно только двумя путями: либо повышением налогов, либо взяв займы у немецких банков – в принципе они исключают друг друга. Высокие налоги и высокая инфляция без внешних займов и поддержки могли привести к коллапсу экономики¹. В итоге Германии был предоставлен мораторий, очевидно, доводы Ратенау возымели действие. Ратенау надеялся на большие уступки Германии, но премьер-министр Франции Бриан, с которым он имел договоренности, неожиданно получил отставку. Из-за этого Каннская конференция преждевременно прервала работу, а премьер-министром Франции стал отчаянный противник немцев, непреклонный Р. Пуанкаре.

По поводу неуступчивости Антанты в вопросах репараций Ллойд-Джордж позднее писал: «Союзники думали, что экономические законы могут изменяться как парламентские акты, поднятием рук и большинством»². Сам же Ллойд-Джордж оказывал Ратенау всякие знаки внимания, одобрил его взгляды на торговый баланс, рабочее время, налоги и т. д. На Каннской конференции Ллойд-Джордж добился признания своего проекта консорциума, представляя его как часть среднеевропейской стратегии умиротворения. Путем совместных действий в России с его помощью должны были произойти нормализация европейских отношений и возвращение России в европейское сообщество.

Ратенау признал этот шанс и согласился с планом консорциума английского премьера и даже объявил о готовности Германии вступить в него. Ратенау вернулся в Берлин, очарованный Ллойд-Джорджем и уверенный в том, что приобрел в его лице искреннего друга, в то время как до поездки в Канн он придерживался континентальной ориентации, так считал английский посол в Берлине лорд Д’ Абернон¹. Но самое главное было в том, что Англия согласилась (за счет Франции) смягчить требования к Германии о выплате репараций. Хотя и ненадолго немцы получили передышку.

В Германии писали: «Канны стали поворотным пунктом мировой политики не потому, что Ратенау должен был вести там беседы, а потому, что Ллойд-Джордж пригласил Ленина в Геную»².

Весть о созыве экономической конференции с участием Германии и России (с возможным приездом самой легендарной личности того времени – В. И. Ленина) взволновала весь мир. Английская газета «Обсервер» писала, что участие России и Германии в конференции настоятельно необходимо, а «с нездоровой финансовой политикой Версаля надлежит вообще покончить»³. США не хотели, чтобы на конференции кто-нибудь помимо американцев «пролез на русский рынок». Тем не менее США отказались от участия в конференции, чтобы не попасть в Генуе в «положение богатого дядющки среди толпы племянников без пенса в кармане»⁴. Франция согласилась на конференцию, но опасалась хитрых маневров Германии, ее реванша в Генуе и тем более – успеха России. Но и не идти на конференцию Париж не мог, хотя как и во всем мире там понимали, что Россия – как писала «Нью-Йорк Геральд», явится ключевым фактором на конференции⁵.
Вокруг конференции возник огромный ажиотаж. Правые реакционные круги заранее клеймили будущую конференцию как успех большевиков и националистов. В Германии ее ждали с большой надеждой.