Германия: от кайзеровской империи к

Вид материала

Исследование

Подобный материал:

• -, 93.01kb.
• Тивной Республики Германия состоялось награждение Людмилы Михайловны Алексеевой Командорским, 932.17kb.
• Исторический обзор греческой национально-освободительной революции, 390.55kb.
• Германия построит в Удмуртии комплекс по уничтожению химического оружия, 350.14kb.
• Швейцария Германия, 169.08kb.
• Института Психиатрии Макс Планка (Мюнхен, Германия) и Университета города Регенсбурга, 29.63kb.
• Швейцария Германия Чехия, 224.37kb.
• Швейцария Германия Чехия, 269.17kb.
• Лекция2 проводимость полупроводников виды проводимости, 502.09kb.
• Программа III международного фестиваля современной музыки: 26. 11. 2009 Органный зал, 10.63kb.

Глава 1. Бетман Гольвег - автор «политики диагонали» и «неоориентации»


Оценка деятельности Тебальда фон Бетман Гольвега, германского канцлера в годы первой мировой войны - одна из самых острых и дискуссионных проблем политической истории Германии. В центре споров находится внутренняя политика канцлера и это не случайно. Долгие годы Бетман Гольвег рассматривался только как руководитель внешней политики кайзеровской Германии и был известен читающей публике как человек, назвавший межгосударственный договор «клочком бумаги». Писали о Бетмане Гольвеге мало. Его личный архив сгорел, что сделало невозможным создание полных и объективных исследований. До второй мировой войны не было издано ни одной солидной научной его биографии. В публиковавшихся работах общая характеристика Бетмана Гольвега всегда была негативной, много и горячо писали о его двойном поражении: поражение потерпела в войне Германия, канцлером которой он был, потерпел личное поражение сам канцлер, уйдя в июле 1917 г. в вынужденную отставку. Критике, временами даже грубой, подвергали Гольвега его современники.

Современники нарекли канцлера неудачником, проводником милитаристского курса, реакционером. «Из Бетмановской философии повсюду выглядывали реакционные тенденции», - писал Михаэлис, публицист времен первой мировой войны. «Спекулянт, трус, рок Германии», - утверждал другой современник – кронпринц Вильгельм.¹ Бетман не скрывал своего враждебного отношения к России, считая, что проблемы взаимоотношения Германии и России разрешимы только в войне. Такая позиция надолго предопределила негативное отношение к нему отечественных историков. Чаще всего в нашей научной и популярной литературе в адрес Бетмана Гольвега употреблялись такие эпитеты, как «крайний рутинёр», «бесхарактерный типичный прусский бюрократ», «поклонник монарха», «реакционер», «консерватор», «трус» и т.д.¹ После второй мировой войны отношение германских учёных к Бетману полярно изменилось. Известный историк Ф. Фишер по-новому представил читателю образ канцлера как мудрого государственного деятеля. Если он и несет ответственность за поражение Германии, писал Фишер, то не один, а вместе со всей политической системой. Бетман Гольвег, по мнению историка, был самым значительным канцлером кайзеровской империи из семи преемников Бисмарка, даже если у него отсутствовала «демония власти».² Ф. Фишер подчёркивал, что канцлер был достаточно дальновиден и добивался интеграции рабочего класса в государство.³ Главной заслугой Гольвега Э. Витч считал политику «диагонали». Он расценивал её как единственно правильную, ибо включение социал-демократии в государственные структуры и успокоение всё более радикализирующихся рабочих масс было тем необходимее, чем неопределеннее становились виды на военные успехи Германии.⁴ В последние десятилетия появились работы, в которых канцлер удостоился очень высоких «отметок»: «По политическому кругозору, государственному разуму, глубине интеллекта Бетман Гольвег превосходил многих политиков своего времени», - пишет Фишер.¹ Некоторые авторы солидаризируются с положительной оценкой деятельности Бетмана Гольвега, которую в годы первой мировой войны дал ему известный историк Трёльч: «Со всей гениальностью Бисмарка в таком положении нельзя было сделать большего».² В литературе был поставлен вопрос и о том, пошла бы германская история по другому пути, если бы во главе политики стоял не Бетман Гольвег. Э. Витч отметил, что «хотя Бетман Гольвег не дал европейскому или немецкому поколению своего имени, однако надо признать, что его провал едва ли менее важен исторически, чем наследство князя Меттерниха или даже Бисмарка».³

Мы считаем, что анализ взглядов и деятельности Бетмана Гольвега необходим, чтобы ответить на вопрос, почему буржуазии развитых капиталистических стран удалось в обстановке тяжелейших кризисов не только удержаться у власти, но и распространить своё влияние на широкие слои населения, включая рабочий класс. Речь идёт в конечном итоге об анализе истоков процесса адаптации рабочего класса к капиталистической системе. Бетман Гольвег пытался выиграть войну не только на полях сражений, но, прежде всего, в тылу путём создания прочной коалиции всех социальных и политических сил – «диагональ Бетмана Гольвега». Он был фактически первым среди германских политиков, кто понял, что свой статус великой державы Германия поддержит не столько увеличением армии и флота, сколько внутренним сплочением всей нации, независимо от политических и классовых различий. Поэтому канцлера заботили не комбинации и блоки внутри рейхстага, чем были заняты его предшественники, а поиск прочного союза канцлера и парламента с опорой на центристские силы и социал-демократов. Политическая мысль Гольвега шла в русле идей буржуазного реформизма, которые он пытался воплотить в жизнь в годы войны с размахом не меньшим, чем Ллойд Джордж в Англии или Вильсон в США. Таким образом, содержание политической деятельности Бетмана Гольвега значительно шире традиционных представлений о ней, и, с этой точки зрения, требует специального рассмотрения.

Бесспорно, личность Бетмана Гольвега, как и всякого большого государственного деятеля, сложна и противоречива. Теобальд фон Бетман Гольвег (1856 – 1921 гг.) родился в семье помещика. Его дед являлся видным историком права, получившим дворянство за заслуги перед государством. Теобальд изучал юриспруденцию в университетах Страсбурга, Лейпцига, Берлина. В 1907 году он занял пост имперского статс-секретаря внутренних дел и одновременно – прусского министра внутренних дел. С 1909 по июль 1917 г. Бетман Гольвег возглавлял имперское правительство, неся личную ответственность перед кайзером за внутреннюю и внешнюю политику Германии. Его нельзя считать государственным гением, но изучение его политического наследства диктуется не столько его личными интеллектуальными качествами, а тем, что его деятельность падает на переломную эпоху в истории капитализма Европы – эпоху перехода к новой экономике («организованному капитализму»), к политике и идеологии буржуазного реформизма, к новому демократическому движению, научно-техническому прогрессу, новому миропониманию человека, словом, перехода от XIX к XX веку. Пришло время подвергнуть пересмотру традиционные взгляды на Бетман Гольвега и его политику «диагонали», не выдержавшие испытания временем, часто без особого осмысления заимствованные из старой немецкой историографии.

Долгое время считалось, что определяющей внутриполитической особенностью довоенной кайзеровской империи был классовый компромисс между крупной буржуазией и юнкерством, который в период объединения Германии стал мощной преградой на пути демократических сил и законсервировал полуфеодальные пережитки в виде монархии и политических привилегий дворянства. По мере подготовки и приближения к войне этот компромисс будто бы укреплялся. Между тем, и это необходимо подчеркнуть¹, расстановка классовых и политических сил в империи была значительно сложнее, и линия их противостояния не совпадала с классовым размежеванием.

В начале ХХ века в борьбе за выживание крупные аграрии-юнкеры гораздо больше конфликтовали, чем мирно сосуществовали с буржуазией. В свою очередь, последняя не представляла единого целого. Внутри крупной буржуазии складывалось два направления: одно было представлено предпринимателями так называемых новых отраслей (химической, электротехнической, т.е. больше работавших на экспорт), а другое – предпринимателями традиционных отраслей (горнодобывающей, металлургической), между ними сохранялись очень острые противоречия². Это влияло на различие подходов монополистических групп и буржуазных партий к проблемам внутренней и внешней политики. В вопросах внутренней политики буржуазные партии разделяло отношение к рабочему классу, к демократии, их противоречия были зафиксированы в программных положениях партий, и примирить или хотя бы сгладить разногласия между партиями и различными социальными слоями было чрезвычайно трудно. Для решения своих проблем эти силы апеллировали к государственной власти (кайзеру, канцлеру, правительству).

На парламентских выборах до войны наибольшее число голосов неизменно набирали две партии – партия Центра, за нее голосовали помимо католиков преимущественно мелкобуржуазные слои города и деревни, и социал-демократы (СДПГ), которые на выборах 1912 года получили 4 миллиона голосов и располагали в рейхстаге 110 мандатами из 397³. Далее по числу поданных голосов шли имперская партия консерваторов, выражавшая интересы крупной буржуазии и юнкеров; национал-либералы – партия крупной буржуазии и прогрессивная партия, за которую голосовали интеллигенты и мелкобуржуазные слои города. Предшественник Бетман Гольвега – Б. Фон Бюлов – пытался установить контроль над парламентом, опираясь на либерально-консервативный блок. Бетман Гольвег, имея в виду ту же цель, начал с опоры на черно-голубой блок – партия центра и консерваторы. Однако, то, что они игнорировали СДПГ, предопределило непрочность этих блоков и частые кризисы в рейхстаге.

Естественный ход развития политической ситуации в Германии привел Бетман Гольвега к мысли о необходимости усиления собственной власти. Бисмарк был силён благодаря своей железной воле и авторитету, добытому во время объединения Германии. Бетман Гольвег решил усилить позиции канцлера путём расширения прав парламента и демократизации прусского избирательного права. Это было возможно только через привлечение к государственной политике социал-демократической партии. В этом и была суть нарождавшейся политики «диагонали», т.е. политики сотрудничества всех парламентских партий.¹ Бетман писал позднее в своих воспоминаниях: «Разница в политических убеждениях делала для меня невозможным приноровление моей общей политики к тем партиям, которые, наконец, провели налоговую реформу (чёрно-голубой блок – Г.С.). Так же как в то же время была невозможна политика в духе социал-демократии и прогрессивной партии. Образование большинства для каждого отдельного случая - вот единственный выход, который оставался».² Бетман Гольвег старался разрушить предвзятое мнение о социалистах у депутатов, представляющих имущие слои. «Для тех, кто способен подняться над предрассудками, - писал он, - совершенно бесспорно и ясно, что социал-демократия, несмотря на её ожесточённую борьбу против всего исторически традиционного, наряду с многочисленными экономически и политически неосуществимыми утопиями, преследовала также и великие, проникнутые идеальными началами, цели, соответствующие тенденциям политического экономического развития современного мира».¹

Разумеется, такая позиция канцлера не сразу и далеко не всеми была признана. Министр внутренних дел Пруссии Ф.Вильгельм фон Лобель в докладе о внутриполитических задачах правительства во время войны отмечал: «путь правительства кончается там, где демократия желает начать свой путь в вопросах конституции и разделения власти между правительством и народными представителями». С этой точки зрения правительство должно обратиться к политике, консервативной в основе, оно нуждается в консерваторах всех оттенков.² Ведь политика социального партнёрства в государственной практике в виде левоцентристских и правоцентристских блоков в ту пору была в сущности неизвестна. Большинство современников Бетмана Гольвега, а позднее и историков определяло политику «диагонали» слишком просто как политику беспринципных (кстати и некстати) компромиссов и лавирования между правыми и левыми, как отсутствие собственной программы действий. Один автор ещё в 20-е годы писал: «Он (Бетман Гольвег – Г.С.) плелся в хвосте событий, не руководя политической жизнью, ориентируясь одновременно на придворную клику, военную ставку и парламентское большинство».³ Как государственный деятель Бетман Гольвег лучше своих предшественников видел связь внутренней и внешней политики. Он считал, что больших успехов на международной арене Германия добьётся, используя свою внутреннюю мощь – экономическую и политическую. Именно поэтому он полагал необходимым приобрести поддержку рабочего класса, профсоюзов и социал-демократии. Отдавая дань антивоенным настроениям социал-демократии (по мнению некоторых авторов, пацифизм был близок позиции самого канцлера), Бетман занял иную по сравнению с предыдущими канцлерами линию во внешней политике.¹ Он выступал противником наращивания военно-морского флота и старался оттянуть начало войны, хотя считал её неизбежной.² Это принесло ему доверие социал-демократии и поддержку ею военных бюджетов.³ Позже Вильгельм II писал: «Несостоятельность Бетмана в качестве канцлера вполне выявилась, но канцлер не получил отставки, потому что все знали – за него стоят рабочие»⁴. В начале войны политика «диагонали» позволила канцлеру быстро установить гражданский мир, создание которого было дальновидным решением. Необходимость его была очевидна и самым ярым противникам Бетмана Гольвега, включая кайзера, военную верхушку и пангерманистов.⁵ Тем более, что, в сущности, гражданский мир как особая тактика не был абсолютным новшеством. Как пишет И. Шеленберг, он был «известен в Германии со времён средних веков, когда налагался запрет на всякие внутренние распри в интересах обороны от внешнего врага».⁶

Бетман Гольвег не только играл на патриотических чуствах немцев. Своей умелой предыдущей политикой он уже завоевал доверие широких масс населения. Политика гражданского мира была самой крупной победой канцлера. Не в последнюю очередь она объяснялась и тем, что канцлер в своих начинаниях опирался на идеи видных экономистов (П. Брентано, А. Вагнера, Г. Шмоллера), лидеров школы катедер-социалистов, а также популярного публициста и видного либерала Ф. Наумана, влиятельного предпринимателя и оригинального мыслителя В. Ратенау, социолога М. Вебера. Эти учёные были выразителями интересов тех слоёв буржуазии, которые в годы первой мировой войны образовали так называемое либерально- империалистическое направление, выступившее против агрессивных пангерманистов и консерваторов и выдвинувшее идеи интеграции рабочего класса в капиталистическую систему.

Бетман Гольвег стремился использовать новейшие достижения либеральной общественной мысли, но достаточно открыто и недвусмысленно заявлял о своей политической поддержке либералов, чем вызвал яростную критику консерваторов и правых. Канцлер лелеял надежды осуществить в Германии средний путь между «византивизмом» и демократией.¹ Он хотел модернизировать политическую систему Германии не в духе западноевропейских демократий, а в тесной связи с германской традицией, надеясь сохранить монархию и одновременно сделать её союзником рабочий класс.² Поэтому гражданский мир и политику «диагонали» нельзя рассматривать только как политический манёвр, направленный исключительно в интересах ведения войны. Это было признание новой расстановки классовых и политических сил в стране в переходное время и признание особого характера отношений между трудом и капиталом.

Направление «диагонали» - межпартийное согласие, компромисс, превращение социал-демократии в государственную партию – Бетман Гольвег указал чётко, но реализовать её не смог. Для этого требовались союзники и более твёрдый характер канцлера, так как правые партии, пангерманисты оказывали жёсткое сопротивление такой тактике, считая

более верным шагом раздробление и подавление социал-демократии.¹ Условия, которые ставили в порядок дня политику «диагонали», не позволяли в то же время её осуществить, так как объективная социально- политическая обстановка не созрела для таких преобразований.² Политика компромиссов Бетмана Гольвега вызывала недовольство кайзера, которого, как он признавался, раздражала профессиональная педантичность канцлера, его склонность углублять задачи и его желание проводить только то, что он в своей «мелочной мнительности» считал совершенно необходимым.³

Бетман Гольвег настойчиво искал пути естественного продолжения политики «диагонали» в политике «неоориентации», которая, по мнению большинства историков, стала осуществляться после битвы на Марне. Правда, ряд авторов, например, З.К. Эггерт, У. Вейлер считают её очередным манёвром канцлера,⁴ другие - В. Гутше, Э. Витч - величайшей находкой, ибо она позволила сохранить гражданский мир и согласие в Германии.⁵

В качестве главной цели войны Бетман Гольвег ставил достижение идеи «Срединной Европы», сформулированной в так называемой сентябрьской программе. Под сентябрьской программой историки понимают изложение военных целей Германии (она стала известна узкому кругу политиков и государственных деятелей после битвы на Марне, первого поражения Германии и фактического провала плана молниеносной войны). Необходимо обратить внимание на такую деталь: большинство историков не противопоставляют чётко идею таможенного союза, предложенную Ратенау в ходе войны, и концепцию «Срединной Европы», которая возникла в Германии ещё в конце ХIХ в. Одним из авторов её был Фр. Фон Бернгарди, военный теоретик, расист и шовинист. Эту концепцию пропагандировал Пангерманский союз. Отсюда может создаться впечатление, что обе концепции идентичны. В основе концепции «Срединной Европы» Пангерманского союза, поддерживавшейся хозяевами тяжелой промышленности и аграриями, лежала мысль об объединении путём войны вокруг одного ядра – Германии и поглощенной ею Австро-Венгрии - всей Европы против славянских народов, главным образом России. Пангерманисты, включая канцлера Бетман Гольвега и кайзера Вильгельма II, считали главным врагом Россию, и «Срединная Европа» трактовалась как путь к «Великой Германии».

Ратенау же под «Срединной Европой» понимал не просто механическое объединение ряда государств, т.е. их прямую аннексию, но, прежде всего, их экономическое сотрудничество с целью облегчить поиски рынков сбыта для германской промышленности. Позднее речь могла пойти об экономической интеграции развитых капиталистических государств. Главным врагом Германии Ратенау считал Англию с её экономическим и морским могуществом. Поэтому он искал возможность обезвредить Англию, действуя в союзе с Австро-Вегрией и по обстоятельствам с Францией. За Ратенау шли промышленники экспортирующих отраслей индустрии (строительной, электротехнической, химической) и связанные с ними банки. Эту группу часто называли либеральными империалистами или скрытыми аннексионистами.

Представляется, что в связи с этим и выработалось два подхода немецких историков к оценке сентябрьской программы Бетмана Гольвега. Разница их проистекает из того, что одни (Ф. Фишер, В. Моммзен) считают, что в основе сентябрьской программы Бетман Гольвега заложена идея «Срединной Европы» Ратенау, а другие (например, Хекер) – пангерманская идея. В. Моммзен пишет, что «сентябрьская программа» отразила поразительное совпадение формулировок «Срединной Европы» с предложением Ратенау от 7 сентября 1914 г. Хекер, напротив, утверждает, что «в сентябрьской записке больше отражена идея «Срединной Европы» старого образца (конца ХIХ в. – нач. ХХ в.) в соответствии с планом Шлиффена и указывает, что меморандум Ратенау попал к Гольвегу только 11 сентября ввиду отрицательной позиции советника канцлера, статс-секретаря К. Дельбрюка.¹

Гутше В. называет программу Гольвега «программой диагонали», то есть отражением интересов открытых и скрытых аннексионистов.² Фишер и Гутше сходятся в том, что Гольвег являл собою тип «либерального империалиста», не хотевшего прослыть открытым аннексионостом, и он мог отдать предпочтение косвенным способам господства – плану «Срединной Европы». Фишер считает, что идея общеевропейского союза государств и создания общеевропейского рынка исходила от магнатов химической, электротехнической и других экспортирующих отраслей промышленности и могла быть решена только через преодоление интересов аграриев и тяжелой индустрии. С этим нельзя не согласиться, как и с тем, что в концепции Ратенау присутствовала идея экономической интеграции мира, противостоящая традиции свободной торговли.³ Но утверждение Фишера, что план «Срединной Европы», обсуждавшийся на переговорах Германии с Австро-Венгрией вплоть до осени 1918 г., питался в основном соображениями Ратенау, вряд ли верно и вызывает сомнение, поскольку он не имел решающего влияния на формирование внешнеполитической линии Германии.

На наш взгляд, в программе Бетман Гольвега и других правительственных меморандумах военного времени была выражена идея «Срединной Европы» пангерманистов – прямых аннексионистов. Ф. Фишер приводит следующие выдержки из меморандумов противника Ратенау – К. Дельбрюка: «Надо создать большую срединно-европейскую экономическую общность, которая должна утвердить место Германии в экономической борьбе за выживание и оградить нас от сплочённых и мощных в экономическом отношении империй: Великобритании с колониями, США и России, Японии с Китаем… Россия станет не опасной, когда её западные рынки и народы будут у неё изъяты. Россия стала великой европейской державой, включив в свой состав балтийские провинции, а с их потерей (Финляндии, Литвы, Польши), а также Украины, Бессарабии, берегов Чёрного моря она станет тем, чем была до Петра Великого».¹ Как видно, это и есть пангерманистская концепция в её, так сказать, чистом виде.

Кайзер и правительство ставили задачу достижения европейского, а затем и мирового лидерства, видя в создании «Срединной Европы» необходимый первый шаг на пути к мировому господству. Ратенау и стоящая за ним группа промышленников рассматривали организацию европейского экономического сообщества как главную цель войны. «Они добивались этого союза, - пишет Гутше, - чтобы решить большую экономическую проблему и видели в ней достойное завершение войны».²

Необходимо подчеркнуть ещё одно важное отличие сентябрьской программы Бетман Гольвега и концепции Ратенау. Бетман надеялся на молниеносную войну и быстрый разгром Франции, которой можно было бы продиктовать тяжёлые условия мира. Ратенау в своём меморандуме исходил, из того, что война может затянуться, экономические ресурсы скоро иссякнут и для отдельных государств объединение с Германией будет нежелательным, поэтому он настаивал на создании таможенного союза, ядром которого стали бы Германия и Австро-Венгрия, а для Франции он предлагал выработать особую линию поведения. «Занятие Парижа, - писал Ратенау, - психологически было бы неверным, ибо осложнит в будущем связи

Германии и Франции».¹ Хекер справедливо подчёркивал, что Ратенау проявил себя как искусный государственный деятель, подобно Бисмарку, когда он удержал прусскую армию от вступления в Вену (1866 г.), и победитель благодаря этому быстро получил необходимые ему условия мира.² Ратенау советовал канцлеру повести себя подобным образом. Он писал, что немецкое общественное мнение недооценивает экономическую силу Англии, её способность и желание бороться до победы. Он подсчитал, что Америка и Англия при затягивании войны получат от торговли с воюющими странами сотни миллионов прибыли. Продиктовать же унизительный мир Франции будет очень трудно, а главное - невыгодно: контрибуцию вряд ли выплатят немедленно, колониальные захваты «хлопотны» и более обременительны, чем полезны. Исходя из всего этого, Ратенау предлагал принудить Францию к «добровольному миру», который коренным образом изменил бы положение главного врага Германии - Англии. Тогда был бы открыт путь к политическому и экономическому объединению европейских стран под флагом «Срединной Европы» и под германским руководством, направленному против Америки и Англии, с одной стороны, и против России – с другой.³

Ратенау рассудил, что гораздо разумнее заключить с Францией мир не на традиционных условиях прошлого (контрибуция, экспроприация колоний и т.д.), а на основе «всего лишь» признания экономического превосходства Германии в таможенном союзе. Такая политика, - уверял Ратенау, - была бы не проявлением слабости, а актом «импозантной дальновидности».⁴ В случае успеха этого предложения Россия, как он считал, потеряла бы союзника и кредитора в лице Франции. Англия же ввиду противоречий с Россией в Азии, не могла бы рассчитывать на неё как на верного союзника. «Для укрощения» Англии Ратенау предлагал систематически «влиять на нервы» жителей городов атаками с воздуха, использовать захваченные французские гавани для прорыва морской блокады, угрожать английским позициям в Египте, Суэце, Гибралтаре и т.д. Ратенау был вице-президентом кайзеровского аэроклуба и хорошо знал возможности воздушной войны.¹

Как видим, точки зрения на военные цели и завершение войны Ратенау и правительства Германии расходились. Бетман Гольвег считал главным врагом Россию и хотел скорее разбить Францию, чтобы организовать мощную компанию на Востоке, надеясь на молниеносную войну. Ратенау с самого начала предполагал возможность длительной войны. Отсюда разный подход к решению проблем. Ратенау видел возможность сокращения сроков войны в ловких дипломатических и экономических маневрах с использованием Австро-Венгрии. Бетман Гольвег не принял идею таких маневров, о чём Ратенау писал с обидой в своих политических дневниках.²

План «Срединной Европы» Ратенау нельзя рассматривать как обычную агрессию и отождествлять с пангерманскими концепциями. Не случайно его идеи не поддержали крупные аграрии и магнаты тяжёлой промышленности, которые весьма успешно влияли на Бетман Гольвега. Подтверждением тому является заседание министров 30 октября 1914 г., отклонившее идею таможенного союза Ратенау. Адмирал Тирпиц также полностью отклонил план таможенного союза: «Идея Ратенау об экономическом союзе призрачна».³ В. Моммзен, один из самых авторитетных исследователей германской истории периода первой мировой войны, рассматривает четыре аспекта плана «Срединной Европы» Ратенау: он должен был стать противовесом против безбрежных планов аннексионистов; предупредить неугодное Германии решение польского вопроса в пользу Австро-Венгрии; лишить Англию надежды на победу и, наконец, сорвать намечавшийся Антантой бойкот Германии после заключения мира.⁴

После битвы на Марне, когда война приняла позиционный характер, Ратенау ещё более утвердился в своей правоте. Он направил письма Бетман Гольвегу и генералу Людендорфу, в которых отстаивал свою точку зрения. Ратенау отвергал как военную цель достижение сепаратного мира с Россией: пока царь у власти – сепаратный мир с ней невозможен. Кроме того, - писал он, - русский народ находится на высшей точке ненависти против Германии, и если придётся оккупировать обширные территории России, возникнут большие осложнения.¹ Ратенау настаивал на сепаратном мире с Францией: «Я не верю в сепаратный мир с Россией, даже если Вы принудите к этому Петербург… Мир с Францией – самый ощутимый и приведёт к миру с Россией».²

Политика «неоориентации», по мнению вице-канцлера К. Дельбрюка, сформировавшаяся в самых общих чертах в 1914 году, выражала желание правительства дать законные гарантии всем партиям не только в военное время, но и в послевоенное время. Обсуждение этой политики в деталях откладывалось до середины 1915 г., когда Дельбрюк напомнил канцлеру о необходимости предупредить выступления и консерваторов и социалистов. Дельбрюк считал, что для этого должны быть проведены такие неотложные меры, как реформа прусского избирательного права, и расширительное толкование закона о защите государства: отмена ограничений для вступления молодёжи в профсоюзы и более лояльное отношение к профсоюзам, находящимся под влиянием социал-демократов.³ Бетман Гольвег был полностью согласен с необходимостью реформы прусского избирательного права, демократизации парламента и общественной жизни, но сомневался в возможности их реализации во время войны, считая делом слишком трудным. Он откровенно писал в своих мемуарах, что по поводу осуществления «неоориентации» в правящих кругах были две полярные точки зрения – одни считали, что он слишком медлит, другие - что слишком спешит. Одни боялись, что если не проводить реформы, произойдёт революция, другие пугали революцией в случае проведения реформ.¹ Бетман счёл благоразумнее отложить вопрос о реформе избирательного права до лучших времен, одновременно подчёркивая свою лояльность по отношению к социал-демократии. Так в известной речи 5 – 6 июня 1916 г., он говорил: «…У меня есть надежда, что после войны мы придём к состоянию, когда эпитеты национальные и антинациональные партии исчезнут…». Он призывал консерваторов «отказаться от старых реминисценций в отношении социал-демократии».² В своих воспоминаниях Бетман Гольвег писал: «Мнение, что эту силу (социал-демократию – Г.С.) можно подавить репрессивными насильственными методами, коренилось в ошибочном представлении о пределах возможного для государства, а господствовавшее в некоторых буржуазных кругах желание оставить социал-демократию в положении партии, явно враждебной империи и государству, могло даже ещё глубже загнать её в этот тупик и было фактически неосуществимо и несовместимо с задачами, отвечающими моему пониманию мирной политики, направленной на сохранение государства».³

Неоднократно предлагавшийся Гольвегом закон об избирательной реформе отклонялся консерваторами, союзом сельских хозяев и прусским министром внутренних дел. На стороне Бетмана выступили вице-канцлер К. Дельбрук, банки, часть промышленников из новых отраслей, профсоюзы, социал-демократия.⁴ В начале войны, когда положение на фронтах было удовлетворительно и сохранялись надежды на победу, Бетман Гольвегу удавалось более или менее удачно лавировать между аннексионистами и либерально настроенными кругами. В 1916 г., когда стало ясно, что закончить войну на условиях, выгодных Германии, будет трудно, аннексионисты подняли крик об отставке канцлера. Консерваторы, представители тяжёлой промышленности надеялись на его замену А. фон Тирпицем, который, как им казалось, гарантировал бы бескомпромиссную и успешную политику как внутреннюю, так и внешнюю.¹ Но Бетман Гольвегу удалось нанести своим противникам превентивный удар: он категорически потребовал в августе 1916 г. от кайзера отставки начальника генерального штаба Э. Фон Фалькенгейна и назначения на этот пост П. Гинденбурга фон Бенкендорфа, за которым стояли монополистические круги обоих соперничающих направлений германской буржуазии. Кайзер неохотно пошёл на такой поворот, зная популярность Гинденбурга не только в военных кругах, но и в народе, и понимая, что наносит удар по собственному престижу.² Когда Вильгельму II сообщили, что армия больше не доверяет Фальгенгейну, он расплакался.³ Современный популярный историк Хаген Шульце пишет: «Ни один генерал и уж тем более ни один политик не был и близко так популярен, как эти стратегические близнецы, которые после победы над русскими армиями в Восточной Пруссии в 1914 г. казались подобными св. Георгию после умерщвления дракона. Именем Гинденбурга назывались улицы и площади, его портрет можно было увидеть в любой мелочной лавочке патриотически настроенного хозяина, он был невероятно популярен в народе и куда более любим, нежели кайзер».⁴

Канцлер надеялся, удовлетворив консерваторов активизацией действий на фронтах, одновременно продолжать оказывать «знаки внимания» социал-демократии и профсоюзам. Его попытки сплотить нацию, предотвратить крупные выступления масс, недовольных войной, и осуществить тотальную мобилизацию всех ресурсов нашли выражение в принятии закона «О вспомогательной службе отечеству» 1916 г. Закон был непопулярен во всех слоях общества, хотя был принят с помощью социал-демократов. Он не принёс желаемого результата, а Бетман Гольвегу стоил поста канцлера.

Логика событий войны привела к тому, что в июле 1917 г. в Германии фактически устанавливалась диктатура военных, призванных канцлером.

Начало июльскому кризису положила попытка военных возложить всю ответственность за неудобное положение Германии на политическое руководство. Начальник генерального штаба Гинденбург заявил ещё 5 апреля о необходимости постановки чётких военных целей, чтобы закончить войну в 1917 г. В мае 1917 он говорил, что победный мир близится и к августу война закончится¹, что было зафиксировано в послании Австрийскому министру иностранных дел и сообщено кайзеру. Однако в июне 1917 г. генералы дистанцировались от этих заявлений.

10 июня 1917 г. представитель ОХЛ в Берлине полковник Бауэр в беседе с Эрцбергером открыл, что положение Германиии особенно в материальной части проигрывает противникам и военное положение требует четвёртого года войны, поскольку подводная война не принесла ожидаемых результатов. В письме 19 июня 1917 г. Людендорф ответственность за исход войны переложил на тыл с постулатом «Время за нас скажет», по существу Людендорф подготовил основу для возникновения «Дольхштослегенды» о военной катастрофе Германии в 1918 г. Военные предлагали компенсировать отсутствие материальных средств усилением пропаганды за войну. Канцлер ответил согласием, но одновременно подверг критике действия военных. Он заявил о продолжении политики гражданского мира и неоориентации и предостерег от далеко идущих колониальных претензий к Великобритании.

Военным удалось перетянуть на свою сторону кайзера, уговорить его отправить в отставку «слабого» Бетмана и заменить более лояльным преемником. Политика «диагонали» - «неоориентации» потерпела полное поражение. Канцлеру отказали в поддержке все партии – консерваторы, либералы, прогрессисты, центр, социал-демократы. В июле 1917 г. все они были единодушны в требовании его отставки. Это признал и сам канцлер.¹

Многие историки считают, что провал Бетмана Гольвега был запрограммирован с самого начала. Главную причину этого провала они видят в политике «диагонали», в компромиссах в то время, когда необходимо было выбрать ту или иную сторону и от начала до конца последовательно осуществлять цели либо правых, либо левых. Некоторые отмечают, что канцлер выиграл бы бой со своими врагами, если бы он твёрдо встал на сторону социал-демократии. «Если бы он был сильнее, - писал Витч, - он сам бы встал во главе социал-демократии и вопреки консерваторам ввёл избирательное право…».²

Трагедия Бетмана Гольвега как политика заключалась в том, что он не мог перешагнуть через самого себя. Человек, рождённый в ХIХ в., он искренне верил в монархию. Но как политик ХХ в., он также искренне верил в возможности демократии. Трагедия Бетман Гольвега как политика коренилась и в его человеческих качествах: человек долга, он не мог изменить кайзеру и полностью встать на сторону либералов и демократов. Бетман Гольвег понимал, что мировая война, которая требовала напряжения всех сил нации, могла вестись только в прочной связи с низшими слоями народа. Он писал: «В необходимости внутренних реформ мог сомневаться только тот, кто не рассматривал войну как мировое событие и без связи с общим развитием человечества и его духом».³

Теперь мы назвали бы политику Бетман Гольвега политикой национального согласия. Пока есть партии - необходима «диагональ», писал позднее Бетман Гольвег, «или надпартийная политика, это не простое механическое сложение интересов, целей, программ, а взаимный отказ о каких-то частных принципов, чтобы в периоды особых трудностей решать общие задачи».¹ Политика «диагонали» критиковалась со всех сторон, но противопоставить ей так ничего и не смогли. Германию ожидала катастрофа в войне и революции.

Политика «диагонали» внешне казалась непредсказуемой. Бетман Гольвег настаивал на реформе прусского избирательного права и сам же откладывал её на послевоенный период. Выступая против Гинденбурга и Людендорфа, он сам призвал их к руководству; настаивая на сохранении монархии, он практически вёл к парламентаризации страны, к подрыву той же монархии. Но во всём была своя логика. Заключалась она в том, что Бетман Гольвег хотел добиться решения внутренних задач путём гибких маневров. Канцлер уступал аннексионистам, чтобы обезопасить путь к сближению с социал-демократией, одновременно стремился завоевать доверие либералов и умеренных. Необходимо заметить, что канцлер больше допускал колебаний в вопросах внешней политики, а причиной его отставки оказалась внутренняя политика.

Бетман Гольвег добился подписания кайзером указа (11 июля) о введении в Пруссии всеобщего избирательного права, хотя реализация его откладывалась до конца войны, поскольку выборы могли состояться только в мирное время. Но для канцлера это была «пиррова победа». 12 июля добровольная отставка канцлера была принята кайзером. На наш взгляд, политика «диагонали» отражала объективный процесс возвышения государственной власти и приобретения большей независимости.

Государство как институт всегда стремится к обособлению, самостоятельности, ибо с усложнением общества, его социальной и политической дифференциации, расширением экономических противоречий, роль государства как стабилизирующего фактора растёт. Считая монархию символом нравственного единства нации, Бетман Гольвег не выступал против неё, но одновременно ориентировался на создание новых общественных структур, которые могли бы укрепить государственную власть в Германии. Выражаясь современным языком, политика Бетман Гольвега была прообразом центристской политики с креном в сторону середины и социал-демократии – прагматичной политики, которая в условиях Германии 1914 – 1917 гг. неизбежно должна была потерпеть поражение.

Отставка Гольвега не улучшила положения Германии, а наоборот обострила как внутриполитическую ситуацию, так и международное положение. Дальнейшие события покажут, что канцлер действительно был интеграционной силой, по крайней мере, ему удавалось улаживать конфликты между военными и предпринимателями, не позволяя одним диктовать свою волю другим. После отставки Гольвега началась острейшая борьба между верховным главнокомандованием и экономической элитой за «достойное окончание войны». Ф. Фишер в своей монографии «Рывок к мировому господству» категорично утверждает, отказавшись от Бетмановской концепции военных целей Германии - создания «Срединной Европы», нация быстро скатилась к катастрофе. Сразу стал распадаться альянс Австро-Венгрии и Германии, поскольку Германия заняла непримиримую позицию в польском вопросе, считая его решение своей прерогативой. Во внутренней политике все последовавшие канцлеры не имели никакого влияния ни на кайзера, ни на генштаб, ни на предпринимательскую элиту. Отставка Гольвега способствовала усилению борьбы между предпринимательской элитой и политическими партиями (парламентом) с одной стороны, и верховным главнокомандованием с другой стороны. В результате работодатели всё чаще искали взаимопонимания с рабочими организациями в борьбе с планами генералитета (по вопросам заработной платы, условий труда и призыва в армию). Мы можем смело утверждать, что канцлер Бетман Гольвег был, безусловно, реформатором и одним из идеологов интеграции рабочего класса и его партии в капиталистическую систему.