Германия: от кайзеровской империи к

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 14

Глава 2. Фридрих Науман – либерал и националист, республиканец и демократ.

В подготовке немецкого народа к войне наряду с военными и государственными деятелями немалую роль сыграли крупные ученые, историки, философы, публицисты: Г. фон Белов, Г. Дельбрюк, Д. Шефер, Г. Шмоллер, П. Рорбах и др. В своих трудах они обосновали «право» Германии на войну, захваты, на мировое господство. Особое место в идеологической обработке населения принадлежало Ф. Науману. В свое время он был очень популярен, его можно поставить в один ряд с такими крупными буржуазными деятелями, как Д. Ллойд-Джордж, А. Бриан, П.Н. Милюков.

После Второй мировой войны имя Ф. Наумана, а также М. Вебера и В. Ратенау стали связывать с развитием и победой фашизма в Германии. Их называли предтечами национал-социализма. В марксистской историографии сложился определенный стереотип в оценках этих буржуазных идеологов. Они трактовались в основном как проводники реакционного милитаристского курса. Упрощенно и однозначно рассматривались их социально-экономические, политические взгляды, воздействие на общественную жизнь страны.

Духовное наследие Наумана в ФРГ стало популярно в «золотые» 60-е годы, когда в Западной Германии после эры Аденауэра широкие слои пробуждались к активной политической жизни. В период начавшейся демократизации, с приходом к власти социал-демократов стали возрождаться либеральные идеи. Вспомнили идеи Наумана о социальной справедливости, народном представительстве, патриотизме, роли масс в политической жизни и т.д. Ф. Науман был провозглашен родоначальником левого либерализма в Германии, хотя общепризнанным долгое время был тезис, что в Германии с ее специфическим историческим развитием либерализм не пустил глубоких корней. Много усилий для возвеличивания Ф. Наумана приложили немецкие историки В. Хапп и П. Тайнер. По их мнению, Науман дал рецепт взаимоотношений граждан и власти и привития чувства патриотизма, требуя «увеличения политического влияния народного представительства».^¹ В сложный для ФРГ период становления на международной арене оказались актуальными слова Наумана о том, что «следует усилить чувство ответственности населения в целом, прежде всего, через его представительство с правом на участие в решении исторических задач нации».^²

Смыслом жизни Ф. Наумана, по словам Тейнера, было «создание общества наибольшей справедливости», всю жизнь он искал ответы на запросы времени, и «его либеральная политика могла привести к такому состоянию общества, когда индивидуум и общество связывались в совершенно равном политическом союзе».^³

Такую же высокую оценку Науману, как политику, популярному в массах, который «рассматривал все с точки зрения голодных», дает и В. Хапп.^⁴ «Он (Науман) хотел преобразовать общество путем любви, братства, справедливости, свободы – пишет Хапп, - похвальная позиция для молодого пастора, ежедневно наблюдавшего нищету своих братьев».^⁵

Не приводя всех хвалебных эпитетов немецких авторов в адрес Наумана, мы должны заметить, что их оценка Наумана как «выдающегося представителя современного социал-либерализма, политической системы своего времени»^⁶ повлияла в свое время и на марксистских историков. Это сказалось в том, что в исторической литературе ГДР и СССР Наумана стали называть левым либералом, «социальным империалистом», ссылаясь на соответствующие оценки западногерманских ученых. Например, А.Б. Цафсман считал: «Его (Наумана) национально-социальная концепция была общелиберальной, пролетарско-буржуазной, левой; без сомнения, она была серьезной альтернативой не только для внутренне расколотого буржуазного либерализма, но и для окрашенных взаимным недоверием отношений между политическим либерализмом и социал-демократией».^¹

Характеристика позиции Наумана как социального либерала, занявшегося вопросами рабочего движения и социальной политики, свидетельствовала о новом подходе советских историков к его оценке, ибо в исторической и справочной литературе упор делался на его националистических, расистских взглядах, которые питали фашизм. С этой точки зрения оценивалась и его концепция «Срединной Европы».^² Попробуем вместе с Б.М. Туполевым и Е.Д. Максаковской иначе взглянуть на внутри- и внешнеполитические позиции самого популярного публициста и политического деятеля первых двух десятилетий ХХ века.

По существу, Науман по-своему создавал концепцию германского регулируемого капитализма.^³ В этой главе ставится задача рассмотреть место и значение Наумана в идеологической жизни Германии накануне, и, особенно, в годы первой мировой войны, создании им концепции «Срединной Европы».

Ф. Науман (1860-1919) родился в семье евангелического священника, получил университетское образование, изучал теологию. Свою деятельность он начал в качестве пастора протестантской общины в местечке Лангенберг, населенном в основном ткачами. В 1890 году Науман вступил в «Евангелистско-социальный конгресс», который проповедовал союз монархии, рабочего класса, интеллигенции и мелкой буржуазии. Вскоре он разочаровался в деятельности этой организации и в профессии пастора (после путешествия по Палестине он стал в сомневаться в христианском учении).

В 1894 г. Науман основал еженедельный журнал «Помощь». В 1896 г. он создал национально-социальный союз, где пропагандировал свои взгляды на общество, пути его переустройства, человеческие ценности и идеалы. Уже в 90-ые годы 19 века Науман завоевал большую популярность в разных социальных слоях как политический писатель. В 1919 году он создал демократическую партию, стал ее председателем, участвовал в выработке Веймарской конституции. На вершине политической карьеры он умер в 1919 году.^¹

В 1900 г. Ф. Науман издал книгу «Демократия и императорская власть», которую можно считать программной, ибо в ней он изложил идеи, которые надолго войдут в арсенал нового политического либерализма, и неожиданно воскреснут после второй мировой войны. Считаем нужным обратить внимание на следующие аспекты книги. Прежде всего, Ф. Науман, вслед за М. Вебером, с которым был дружен, выступил как апологет буржуазии. Заметим, что в то время это было некоторым вызовом правящим кругам, ведь политические позиции германской буржуазии были тогда недостаточно сильны.

Науман, ставший влиятельным публицистом, занялся решением деликатной задачи «приподнять» роль буржуазии, усилить ее экономические позиции политическим престижем. В своей работе он провозгласил: «демократия – есть промышленная политика… Промышленная политика в высоком масштабе немыслима без рабочих, но она одинаково немыслима и без предпринимателей… Первым признаком демократической промышленной политики является радостное сочувствие всякого рода техническому прогрессу… Прогресс и личность – в этих двух словах заключается все идейное содержание старой и новой демократии».^¹ Науман подчеркивал решающую роль промышленности, а значит – буржуазии в жизни цивилизованного общества: «Преобладающее большинство немецкого народа, если оно не желает умереть с голоду, будет жить промышленностью».^² Он ратовал за исключительное внимание к социальным нуждам народа: «Демократия стоит за отделение школьного управления от церкви, за создание не переполненных классов даже в народной школе, за свободу приемов преподавания, за свободу в выборе учебных средств и за возможность дополнительного, технического образования во всех областях…».^³ Эти высказывания, безусловно, нашли поддержку в кругах технократов, «новых буржуа», т.е. монополистов, ибо только им было под силу осуществлять тот мощный технический прогресс, который совершался в Европе в тот период. Науман советовал разумно разрабатывать государственную политику: «Государство надо строить на совместной работе всех входящих в него лиц, на принципе народного представительства, избирательного права, конституции, республики, референдума и т.д.»^⁴, т.е. на демократических началах.

Одновременно Науман ставил другую, не менее важную задачу - убедить германское общество (верхи, конечно) в том, что сила и могущество государства покоятся на единстве составляющих его частей – императора, государственного аппарата, буржуазии и рабочего класса. В своем журнале «Помощь» он писал: «В народном государстве сила покоится не на пушках и батальонах, а на преданности государству свободного народа…Свобода в государстве становится главным содержанием понятия нации. Народное государство и национальное государство – синонимы».^¹ Он виртуозно сочетал тезисы об исключительности немецкого народа, «народа недюжинных людей», с положением о необходимости создания в Германии «свободного государства», потому что «человечество только тогда покажет свою мощь, когда отдельные люди получат возможность развернуться». Науман подводил читателя к мысли о том, что «революция не может одержать победу в современной Германии… Революции могут иметь успех лишь там, где государство сделалось слабым».^²

Наумана заботил вопрос о том, как привлечь рабочий класс на сторону буржуазного государства, буржуазии, отвратить его от социалистов. По существу, он высказал в начале века те мысли о социальном партнёрстве, которые будут популярными позднее в 20 – 30-ые годы ХХ века (идеи корпоративизма, мондизма, компанейских союзов и т.д.). Науман утверждал: «Рабочий класс должен стать компаньоном предпринимательского класса… Рабочий класс, составляющий большинство населения, состоит либо из рабов, либо из сограждан. Если они рабы, их труд – труд рабов».^³

Либерал поучал господствующую элиту, что необходимо рарешить рабочим профессиональные союзы и потребительские товарищества, в которых рабочие должны быть свободными, так как «меньшей ценой его ни за что не привлечь к ревизионизму».^⁴

Рассуждения Наумана свидетельствуют о том, что он понимал основные социальные проблемы наступавшего ХХ века. Науман противопоставлял растущей силе социализма свой проект завоевания рабочего класса: увлечь его в состязание за повышение заработной платы, признать право на стачку. «Рабочий должен быть уверен в том, что всякий либерал без исключения, в том числе и либеральный предприниматель, не желает лишать его полнейшей свободы в деле возможно лучшей подготовки к борьбе за своё существование».^¹ В «Демократии и императорской власти» Науман в полный голос заявил о необходимости перехода к новому политическому либерализму: «Старый либерализм мечтал о либерализме без рабочих, на такой либерализм не стоит затрачивать никаких политических усилий».^²

Науман осознал, что в наступившую эпоху мало повышать заработную плату для усмирения рабочего, надо допустить его в определенных границах к соучастию в государственной политике. Он ставит рядом понятия «демократия» и «императорская власть». Государство в лице императора должно усвоить истину, что в ХХ веке решающей силой является растущее промышленное население, буржуазия и пролетариат. Без правильной связующей линии между ними и гибкого приводного ремня к государству не может быть великой, сильной Германии: «Демократия есть политическое господство принципа большинства, императорская власть есть национальное господство одного. Между обоими этими политическими началами не существует окончательного формального примирения. Но на протяжении истории бывают периоды, когда сила отношений, логика существующих вещей делают необходимым совместное действие обоих факторов».^³ В том, что рабочих необходимо привлекать не только к хозяйственной, но и государственной политике, Наумана поддерживали представители катедер-социалистов.^⁴ Например, Г. Шмоллер писал: «Конечно, Науман прав, что в наших сегодняшних культурных государствах должны развиться сильные демократические тенденции».^⁵ Столетия, - писал Шмоллер, устранили старую политическую слепоту средних и нижних слоёв, они пробудились и требуют права и участия в государственной жизни…Нельзя больше опираться только на силу… Речь идёт о том, чтобы выявить предварительные условия и границы, внутри которых демократизация должна быть, чтобы политическое образование масс не принесло вреда».^¹

Политическим идеалом Наумана, как справедливо заметил О. Грамм, стало «обновление либерализма, объединение всех либералов, объединение всех левых от Бебеля до Бассермана»,^² т.е. от левого социалиста да правого либерала. По Науману, “основная идея либерализма есть распределение власти на всех граждан».^³ В Германии такое положение не достигнуто, поэтому он призывал к совершенствованию «социальной монархии», которая должна сломить силу и влияние трёх германских аристократий: аграриев, финансовую олигархию и католическую церковь.^⁴

Все симпатии Наумана на стороне промышленной буржуазии. Итак, вся история предвоенного либерализма связана с именем Наумана, в ней выделяют христианско-социальную фазу, когда он стремился свой социальный опыт связать с теологической прагматикой. Вторая фаза эволюции либерала Наумана связана с требованием сильного национального государства и обновлением либерализма в направлении социальной справедливости.

До войны Науман больше занимался внутренней политикой, активно участвовал в парламентских кампаниях, в 1907 – 1917 гг. был почти бессменным депутатом рейхстага. Хотя уже тогда его рассуждения о повышении роли народных масс в политической жизни общества перемежались с откровенно расистскими, националистическими высказываниями такого, например, рода: «Если Германия рассчитывает на столкновение со славянством (только ради этого нам нужна такая громадная сухопутная армия), то наше превосходство должно состоять не в простой численности, а лишь в том, что в нашем распоряжении будет находиться масса, лучше образованная в техническом отношении».^¹

В самом начале войны активная публицистическая деятельность Наумана пошла на спад ввиду введения чрезвычайного положения. Кроме того, Науман, лично, по-человечески уважая канцлера, не принимал его политики «диагонали» считая, что именно она привела к стагнации социально-законодательной политики. Тейнер в своей биографии Наумана утверждает, что начало войны для него было абсолютно неожиданным, поскольку ещё в июле он предпринял длительное путешествие по Бельгии.

Науман принял официальную версию войны, вынужденной со стороны Кайзеровской империи, совершенно искренне он писал: «Германия имеет чистые руки в этом насильственном деянии».^² Война не завоевательная политика, а долг по отношению к партнёру по союзу – Австро-Венгрии. Науман исходил из предпосылки, по мнению Тейнера, что «историческое развитие всё равно движется к системе групп государств под руководством конкурирующих больших государств на более или менее национальной основе».^³ Он даже пытался заполучить себе в союзники чешского парламентария Богумила Шмераля, предоставив ему страницы своего журнала, проповедуя единство немецкого народа с западными славянами.

На протяжении всей войны в Германии бурно дебатировались её военные цели. В зависимости от удач или поражений в войне требования к врагам то возрастали, то умерялись, на авансцену политической борьбы выходили то скрытые, то открытые аннексионисты. Сложной была позиция имперского канцлера Бетман Гольвега, который вынужден был лавировать, с одной стороны, в условиях переменчивого хода войны, а с другой стороны – под давлением двух сформировавшихся течений буржуазии. Науман, свободный от экономических и партийных обязательств, пытался по-своему определить цели Германии в войне и добиться принятия их господствующими кругами. Шумную славу и популярность на многие годы принесла Ф. Науману его концепция «Срединной Европы». Несмотря на то, что советские учёные неоднократно обращались к вопросам понятия «Срединная Европа»^¹, все-таки сохранялась некоторая неясность в определении географических границ и стран, включаемых в «Срединную Европу». А самое главное – не вносилась принципиальная ясность относительно характера объединения (экономическое, политическое или военное), нечётко заявлялись функции государств, включённых в «Срединную Европу». Это происходило оттого, что существовавшие в Германии точки зрения на «Срединную Европу» обычно объединяли без какой-либо дифференциации, в то время как в действительности они имели существенные различия. В 1998 году вышла содержательная статья Б.М. Туполева, посвященная проблеме «Срединной Европе», в которой содержатся выводы, подтверждающие наши рассуждения.^² Особое внимание в ней привлекают факты, касающиеся довоенных проектов создания «Срединной Европы».

Накануне войны в Германии широкое хождение имела идея «Срединной Европы» пангерманистов, по которой Германия должна была расширить свои границы, прежде всего за счёт славянских народов; «Неизбежная война между Германией и Россией завершит дело объединения…».^³ Самым существенным в этой интерпретации было то, что Германская империя должна приумножить свои пространства путём прямой вооруженной агрессии в славянские земли, хотя не отрицались и завоевания на Западе. Уже в первые месяцы мировой войны, когда гипотетические планы мирового господства рухнули вместе с планом молниеносной войны в результате упорства русской армии на восточном фронте, пангерманистская идея «Срединной Европы» потеряла свою популярность.

После битвы на Марне Бетман Гольвег должен был внятно объяснить, что же хочет Германия от войны. Началась острая борьба по вопросам военных целей. «Главным объектом этой борьбы стала идея «Срединной Европы», - пишет гамбургский историк Ф. Фишер. Он считает, что уже в начале войны, в знаменитой сентябрьской записке германского канцлера был принят другой проект «Срединной Европы», а именно Вальтера Ратенау (предпринимателя и влиятельного человека не только в Германии). Этот проект Бетман Гольвег отстаивал на протяжении всей войны в переговорах с Австро-Венгрией, указывая, что создание «Срединной Европы» является главной целью войны.^¹ Соглашаясь с Фишером в том, что пангерманистская идея «Срединной Европы» в войне потерпела поражение, мы сомневаемся в том, что канцлер Бетман Гольвег полностью встал на сторону В. Ратенау в этом вопросе.

Ратенау и стоящие за ним монополисты, занятые экспортом немецкой продукции, не могли полностью захватить влияние в стране. Дело в том, что Бетман Гольвег, очень опытный политик, не хотел в силу своего положения ориентироваться только на какую-то одну сторону. Не случайно он стал автором политики «диагонали». На наш взгляд, в годы войны самой популярной стала концепция «Срединной Европы» Ф. Наумана, основные положения и содержание которой сложились в 1915 году. В апреле 1916 года книга была опубликована, и к октябрю 1916 года разошёлся весь первый тираж, за годы войны книга переиздавалась несколько раз.^² «Срединная Европа» имела самый большой успех в книжной политической литературе. Можно с уверенностью сказать, что именно книга Наумана фактически идейно похоронила пангерманистский план «Срединной Европы», отбросила многие шовинистические, откровенно циничные замыслы открытых аннексионистов, заставив государственных деятелей империи считаться с новыми реалиями как внутри страны, так и за её пределами (например, в Австро-Венгрии). Крайне нетрадиционно Науман подошёл к освещению эпохи до XIX в. (как он называл её «преднациональной исторической эпохой»), чтобы подвести читателя к дружественной или лояльной позиции по отношению к мадьярам и западным славянам. Науман писал, что Европа разделена на три изолированных блока: западный, восточный и срединный. Науман желал экономического, политического преобразования Срединной Европы, чтобы в дальнейшем предотвратить войну, подобной нынешней. Тейнер считает, что Науман в принципе был противником войны, но принял официальную версию о долге Германии защитить Австро-Венгрию. До 1915 г. он надеялся на заключение мира. Потеряв надежду, он стал настаивать на создании союза государств как «экономической и политической необходимости».^¹

«Почему нужна «Срединная Европа», - ставил вопрос Науман, – потому что опять священная Римская империя немецкой нации хочет воскреснуть в нынешнюю войну после долгого сна»…Война вселяет в нас желание объединиться в один неразделимый народ братьев. Это является основной мыслью на будущее…Теперь или никогда должно быть создано одно целое между Востоком и Западом, должна образоваться Срединная Европа между Россией и западными державами».^² Науман считал, что сначала надо проверить союз Германии и Австро-Венгрии – двух центральных держав, здесь должна возникнуть основа нового договора. Не удастся эта попытка, тогда и другие государства не согласятся.^³ Науман не возражал против включения в «Срединную Европу» Голландии, скандинавских стран, Румынии, Болгарии, Греции, Турции, Швейцарии, Франции, Испании, Италии. Он видел главного врага в Англии: из-за неё Германия и Австро-Венгрия отрезаны от общения с заграницей и «сидят в одной экономической тюрьме».^¹

Далее Науман обосновывал необходимость строительства «Срединной Европы» тем, что «Новые цели требуют новых глаз… Старая кабинетная политика могла ещё с грехом пополам вестись без исторических идей, наёмниками на простых счётах при посредстве несложной техники и хитрости, но с тех пор, как народные массы стали действующими участниками в устройстве своей судьбы, они нуждаются в мыслях, целях и указаниях на то, что должно быть достигнуто».^² «Всякий исторический партикуляризм должен быть настолько сглажен мировой войной, чтобы могла воцариться идея единства. Это является настоятельным требованием настоящего времени».^³

Науман заботился о том, чтобы объединение произошло «вокруг немечества», чтобы «Срединная Европа» пользовалась для мировых сношений немецким языком, - но с первого дня своего существования она должна будет считаться с национальными особенностями входящих в неё народностей».^⁴

Науман доказывал главенство Германии экономическим и военным могуществом: «Если я думаю о «Срединной Европе», то в первую очередь я думаю не о королях, графах и главных директорах, а о широкой массе, всём нашем общем народе, во всех его слоях и задаю себе вопрос, как помочь ей, ибо только на здоровой, воспитанной, сытой массе может быть создана военная, финансовая и культурная Срединная Европа, о которой мы мечтаем».^⁵ Экономическая мощь Германии, по мнению Наумана, заключалась в том, что во время войны был сделан шаг по пути государственного социализма: «То, что мы наблюдаем в Германии, не сходится с тем, что Маркс называл «диктатурой пролетариата», но до известной степени оно напоминает это понятие, - шаг к социализму под руководством правительства».^¹ «Прежние условия вряд ли когда-нибудь вернутся, так как все ощутили пользу государственного социализма… В течение войны Германия втянулась в этот государственный социализм, и по её окончании у нас будут преобладать уже другие экономические взгляды, чем раньше…».^²

Анализируя наумановскую концепцию «Срединной Европы», мы должны видеть в ней не только внешнеполитические аспекты, формы, методы и направления германской экспансии (это уже сделано историками^³), а прежде всего концепцию регулируемого капитализма или государственного социализма шпенглеровского типа в масштабах всей Европы. Война вселяет в нас желание объединиться в один нераздельный народ братьев, писал Науман.^⁴ «Мы пережили великие события мировой политики и вынесли несказанные испытания мы потеряли больше детей и сыновей, чем какое бы то ни было другое поколение, но мы и познали в большей степени божью и человеческую помощь, чем кто- либо из борцов прежних времен. В течение войны отшлифовалось многое суровое в нашей сознательной жизни, классовая борьба сменилась соглашением сословных интересов, сошлись бывшие противники как союзные соратники протянули друг другу нации, косившиеся до того друг на друга. Мы имели редкое счастье видеть то, что будет казаться сагой будущим поколением. Вынеся эту войну, мы будем в состоянии передвигать горы. Теперь или никогда должно создаться одно целое между востоком и западом, должна образоваться «Срединная Европа» между Россией и Западными державами. Немецкая экономическая система должна быть воспринята в будущем всей Европой. Военный оборонительный союз послужит внутренней связью и объединит отдельные союзные государства в одно целое в преследовании общих экономических целей».^¹ В течение войны Германия втянулась в государственный социализм и по её окончании у нас будут преобладать уже другие экономические взгляды чем раньше. «Должно получиться известное примирение между национально - буржуазной и социальной теориями хозяйства.^² По мнению Тейнера, «наумановская концепция «Срединной Европы» не удовлетворила ни империалистов рубежа веков ни национально - государственную сущность без далеко идущих амбиций».^³ В беседе с Людендорфом в октябре 1917 г. Науман должен был доказывать значимость своей концепции с поучительным указанием: «надо поставить на первое место мысль экономического сближения, чтобы оттеснить дебаты о возможных аннексиях», от этого слияния (интеграции - Г.C.) можно качественно выиграть значительно больше даже всё, чем может быть достигнуто на пути аннексий.^⁴ К. Рицлер, политический советник Гольвега, фактически поддерживал Наумана и его концепцию объединения под «покрывалом «Срединной Европы» маленьких государств, так как это не влекло за собой каких-либо потерь для германской власти.

Пропаганда «Срединной Европы» не мешала Науману одновременно активно выступать за демократизацию Германии: «только через демократизацию внутри Германия получит право на законность руководящей роли во внешней политике».^⁵ До лета 1917 г. Науман никогда не выступал против канцлера, но и его отставку пережил спокойно. После Февральской и особенно Октябрьской революций в России Науман стал склоняться к необходимости достойного выхода из войны. Он почувствовал непрочность политической системы Кайзеровской Германии и стал активней работать в парламентской оппозиции.

Как пишет Максаковская Е.Д., Науман тяжело пережил крушение монархии, катастрофу в войне, но нашел в себе силы для дальнейшей политической и государственной работы.^¹ В Германской революции 1918-1919 гг. он без колебаний встал на сторону молодой республики, не щадя сил для ее укрепления. От Немецкой демократической партии он выставил свою кандидатуру в Веймарской Национальное собрание и стал его депутатом. Демократическая партия получила на выборах 1919 г. 18,6% всех избирателей и 75 мандатов (третья партия после СДПГ и Центра). Выступая 13 февраля 1919 г. в Национальном собрании он заявил: «Социализм актуален сейчас не как партийная догма, а как моральное обязательство перед народом по созданию общности интересов его отдельных групп».^² В первой речи, произнесенной в парламенте, он заявил: «Сделать из старого германства республиканский немецкий народ – вот задача, во имя которой мы посланы сюда».^³ Активное участие принял Науман в разработке конституции нового государства, способствуя выработке ее демократических и социальных статей.^⁴ Науман по сравнению с другими политическими и государственными мужами более приемлемо выразил интеграционистские идеи, которые сейчас стали так тривиальны и популярны в Европе. В первой четверти ХХ в. они воспринимались с трудом. Ф. Науман приложил немало усилий, чтобы его вариант «Срединной Европы» был признан правительством; в этом он превзошёл открытых и скрытых аннексионистов. Науман весьма ко времени выпустил свою книгу, ловко эксплуатируя патриотические настроения различных слоев общества. В годы революции естественно занял свое место в республиканском лагере, не вызывая негативных эмоций.

Blog

Германия: от кайзеровской империи к