Российский государственный университет им. И

Вид материала

Документы

Содержание От Аустерлица до Тильзита: военная и литературная деятельность Антуана-Анри Жомини в 1805-1807 гг. Международные отношения в XX вв.

Подобный материал:

• Российский Государственный Гуманитарный Университет Институт филологии и истории Историко-филологический, 66.87kb.
• «Российский государственный медицинский университет», 309.92kb.
• «Российский государственный гуманитарный университет», 653.16kb.
• «Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена», 656.78kb.
• «Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена», 586.79kb.
• «Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена», 374.58kb.
• «Российский государственный педагогический университет им. А. И герцена», 581.63kb.
• «российский государственный гуманитарный университет», 362.62kb.
• Нестационарные процессы деградации в щелочных аккумуляторах, закономерности и технологические, 585.56kb.
• «Российский государственный медицинский университет Федерального агентства по здравоохранению, 568.86kb.

От Аустерлица до Тильзита: военная и литературная деятельность Антуана-Анри Жомини в 1805-1807 гг.


Предпринята попытка по-новому взглянуть на основные военные и литературные аспекты деятельности одного из ведущих специалистов военной истории и теории XIX в. Антуана-Анри Жомини. Несмотря на то, что биография Жомини достаточно хорошо изучена по обе стороны Атлантики, приведенный материал, построенный на основе архивных источников и документов, внесет некоторые дополнения и позволит беспристрастно оценить его карьеру в 1805-1807 гг., в период, когда наполеоновская Франция находилась в зените своего могущества.


Антуан Анри барон де Жомини (в православии Генрих Вениаминович, 1779-1869), бесспорно является одним из наиболее значимых военных теоретиков современности. Из под его пера вышли знаменитые «принципы военного искусства», которые заложили основу профессионального военного образования в России, а так же в странах Европы и Северной Америки XIX – XX вв. Как боевой офицер, он участвовал во многих кампаниях Наполеона, и мог воочию наблюдать изменения в военной теории и практике.

Швейцарец французского происхождения, Жомини родился 6 марта 1779 г. в городке Пайерна (кантон Ваад) в семье состоятельного буржуа. Его отец заседал в местном «Совете пятидесяти» и так же предводительствовал местной милицией, что в дальнейшем определило судьбу Антуана⁴⁹⁸. В семье присутствовали и почитались военные традиции, однако первые попытки Жомини поступить на военную службу в 1792-1793 гг., не увенчались успехом. Впрочем, скоро в его судьбе произошел перелом, который был связан с первыми успехами генерала Бонапарта в Италии в 1796-1797 гг., затронувшими косвенно и швейцарские кантоны⁴⁹⁹.

Следуя политическим пертурбациям революционного времени и при поддержке французских войск под командованием генерала Брюнна, в апреле 1798 г. кантоны провозгласили Гельветическую республику, пришедшую на смену консервативной Швейцарской конфедерации. Радостно восприняв перемены (установление швейцарского гражданства и всеобщего избирательного права для мужского населения), Жомини бросился в водоворот новых событий. Он оставил банковскую фирму Моссельмана в Париже, и с помощью влиятельных связей отца, добился зачисления на должность адъютанта к военному министру Огюстену Келлеру. В ноябре 1798 г. Жомини присвоено звание лейтенанта милиции Гельветической республики.⁵⁰⁰

Начиная с января 1799 г., Жомини вместе с другими членами штаба Келлера энергично взялся за превращение милиционных формирований республики в профессиональную армию. В марте-апреле того же года, Жомини выполнял различные поручения в Аарау, Бадене и Цюрихе, где хорошо зарекомендовал себя при организации магазинов, арсеналов и госпиталей, явившихся частью вновь создаваемой военной администрации⁵⁰¹. Эти мероприятия оказались своевременными: весной 1799 г., Швейцария стала новым театром войны со Второй коалицией.

Находясь вместе с Келлером в Берне, Жомини участвовал в формировании войск для защиты Гельветической республики, которая была спасена осенью 1799 г. победой генерала Массена над объединенными австро-русскими войсками при Цюрихе. За свои старания 26 апреля 1800 г. Жомини произведен в ранг батальонного командира (chef de bataillon)⁵⁰². Тогда же появилась и его первая скромная публикация «Peut-on espérer la paix?», напечатанная в «Гельветическом бюллетене» № 17. В ней автор выказал свой неподдельный интерес к политике⁵⁰³.

Однако, политическая дестабилизация кантонов, связанная с установлением власти Исполнительного комитета вместо Директории (как веяния брюмерианского переворота Бонапарта в 1799 г.), заставила Жомини временно оставить военную службу и поступить на мануфактуру Дельпона в Париже, специализирующуюся на изготовлении различного военного снаряжения. Жомини часто навещал родную Пайерну; он сохранил воинское звание командира батальона с правом ношения швейцарской униформы⁵⁰⁴. В его судьбе наступал новый поворот.

С 1802 г. Жомини начал систематическое изучение работ ведущих военных теоретиков эпохи Просвещения, таких как Пюисегюра и де Гибера⁵⁰⁵. В это же время он составил проект дидактического труда, в котором собирался осветить «фундаментальные принципы, на которых базируются основные решения, относящиеся до операционных линий и движений армии»⁵⁰⁶ Однако, после ознакомления с работой немецкого военного теоретика Генриха фон Бюлова «Geist des neueren Kriegssystems» (издана 1799), освещавшей военную науку через математический формализм, Жомини решил, что «догматические расчеты не в силах убедить кого бы то ни было», и бросил свой труд в огонь⁵⁰⁷. Постепенно он принял решение переработать свой труд посредством изложения кампаний Фридриха Великого в Семилетнюю войну (1756-1762), сравнив их с войнами эпохи революционной Франции.

Ранние военно-теоретические труды Жомини могут быть подразделены на две группы: исторические и аналитические сочинения. В томах, посвященных Фридриху, швейцарец намеревался провести параллель со всеми известными ему в то время авторами, а так же, в отдельной главе, изложить свое собственное понимание теории военного искусства⁵⁰⁸. Жомини так же планировал включить в свой труд разбор Итальянских походов Наполеона в 1796-1797 и 1800 гг.

В 1803 г., в возрасте 24-х лет, Жомини оставил фирму Дельпона, чтобы всецело предаться изучению военно-теоретических и исторических вопросов, затрагивающих деяния великих полководцев. Он задумал многотомное сочинение, которое должно было осветить основные военные кампании Фридриха Великого и, тем самым, заложить основу для развития военно-теоретической мысли. Проект сразу же выявил массу трудностей, даже для такого амбициозного молодого человека, каким в то время был Жомини. Впрочем, как утверждают современные исследователи, хоть он и базировался на трудах английского теоретика по Семилетней войне Генри Ллойда (в частности, его «History of the Late War in Germany», изданной в 1766 г.), Жомини продвинулся вперед в своих изысканиях, пытаясь представить новую интерпретацию механики военных действий⁵⁰⁹. Объединив историю и теорию в серию отдельно взятых постулатов, он надеялся доказать, что военная теория базируется исключительно на фактическом материале и что сентенции, военные правила (maxims) подвержены особому порядку, который может быть универсально применим.

Жомини закончил два первых тома своих исследований к концу 1804 г., и стал изыскивать финансовые возможности для публикации. В те дни глаза всей Европы были прикованы к Булонскому лагерю, где сосредоточились войска, предназначенные для «прыжка через море» против Англии и руководимые лучшими военачальниками Наполеона. Правильно рассудив, что военно-теоретические труды будут интересны исключительно военным, Жомини отправился туда. Так судьба свела его с маршалом Мишелем Неем, который руководил подготовкой 6-го армейского корпуса и располагался лагерем близ городка Монтрейе на побережье Ла-Манша⁵¹⁰.

Исследователи биографии маршала отмечают что, возможно, Ней и Жомини встречались ранее. Так, известно, что с октября 1802 по январь 1804 г., Ней исполнял обязанности полномочного министра Швейцарии от имени Первого консула Бонапарта⁵¹¹. В это время и особенно после подписания Акта Медитации между Францией и Швейцарией (19 февраля 1803 г.), распустившего Гельветическую республику, все швейцарские военные собирались для организации новых воинских формирований и, таким образом, не исключено, что Ней, или кто-либо из его штаба, имел беседу с Жомини.

Как бы то ни было, маршал Ней (сам живо интересовавшийся последними новинками, касающимися военного дела), после краткого ознакомления с военно-теоретическими наработками молодого швейцарца, оказал ему свое покровительство и выделил необходимые средства. Первые два тома были напечатаны в начале 1805 г. в Париже под общим заглавием «Traité de grande tactique ou relation de la guerre de Sept ans, extraite de Templlhoff commentée et comparée aux principles et opérations de la dernières guerres; avec un recueil des maximes les plus importantes de l’art militaire»⁵¹², однако, три последующих тома, дополнившие первое издание, увидели свет лишь в 1809 г. В письме, адресованном на имя Военного министра маршала Александра Бертье, Ней просил о назначении Жомини адъютантом в штаб своего корпуса. В приложенном к письму послужном списке швейцарец был охарактеризован как «отличный офицер, не лишенный военных способностей, и годящийся к употреблению для различных штабных поручений»⁵¹³

В начале марта 1805 г., надев старую униформу командира батальона Гельветической республики (официально значившись, как швейцарец-волонтер на французской службе), Антуан-Анри Жомини присоединился к Нею в Монтрейе. Лето прошло в подготовке к предстоящим операциям, и наконец, 3 сентября Жомини был официально назначен адъютантом маршала Нея, поступив под начало начальника штаба 6-го армейского корпуса бригадного генерала Дютайи.

С началом войны против Третьей коалиции Великая армия двинулась в поход. По замыслу Наполеона, выступив из лагерей в Этапле и Монтрейе, войска маршала Нея совместно с другими корпусами должны были совершить широкий обходной маневр и, перейдя реку Рейн, устремиться к крепости Ульм.

Жомини хорошо зарекомендовал себя на начальном этапе кампании. Так, 26 сентября, он принял участие в рекогносцировке у Донауверта, предоставив своему начальнику содержательный рапорт о позиции, занимаемой неприятелем⁵¹⁴. Он отличился 12 октября в сражении при Эльхингене, за что был отмечен в рапорте Нея императору Наполеону, как «усердный офицер, достойный быть в армии Вашего Величества». Затем последовали стычки у Михельсберга (15 октября), Жомини было поручено направить 50-й линейный полк 3-й дивизии корпуса для захвата предмостных укреплений.

Согласно изменениям, внесенным в общий план операции, Наполеон переместил 6-й корпус маршала Нея для захвата Иннсбрука, куда тот и прибыл вместе со своим штабом 7 ноября. Таким образом, к своему разочарованию, Жомини не принял участие в знаменитой битве при Аустерлице 2 декабря.

Здесь необходимо отметить, что историографическая основа описания последующей карьеры Жомнии породила ряд стереотипов и легенд благодаря тому, что единственным источником, проливающий свет на многие спорные моменты явилась... биография самого Жомини, вышедшая в 1860 г. из под пера его почитателя, швейцарского офицера Фердинанда Леконта⁵¹⁵. В частности, биография указывает, что адъютант Жомини, будучи посланным в штаб-квартиру Наполеона с депешами от маршала Нея, намеревался, пользуясь случаем, вручить императору экземпляр своего «Traité de grande tactique...». Получив его, император, якобы, не преминул указать, что «вот молодой командир батальона, швейцарец, пишет такие вещи, что только немногие из генералов и в состоянии понять...»⁵¹⁶ Здесь Жомини столкнулся с Генеральным штабным начальником Великой армии маршалом Бертье который, приняв бумаги, указал молодому офицеру на его место, что в дальнейшем дало пищу для необоснованных ссылок на притеснения и унижения Жомини со стороны высшего начальства на протяжении всей его карьеры в рядах французской армии, длившейся с небольшими перерывами до середины августа 1813 г.

Однако, многие историки не обратили внимания на то, что вместе с пакетом документов маршал Ней передал весьма положительную характеристику Жомини, указав на его исполнительность и профессиональные качества, и рекомендовал Бертье «в дальнейшем использовать его в деле штабной службы, в то время, когда Франция переживает критические моменты»⁵¹⁷

Как бы то ни было император, проявив благодушие по поводу успешного окончания войны и заключения мира, подписал 27 декабря 1805 г. в Шёнбруннском дворце Габсбургов в Вене декрет о производстве батальонного командира Антуана-Анри Жомини в звание и должность штабного полковника (adjudant-commandant)⁵¹⁸. Ему было всего 26 лет, он был одним из четырнадцати офицеров (из общего числа 246), кто достиг этого повышения в эпоху Первой Империи, до того, как ему исполнилось 30 лет⁵¹⁹. Несомненно, близость Жомини к штабу маршала Нея, а так же и трактат о военном искусстве, так или иначе попавший в руки Наполеона, сыграли здесь немаловажную роль.

В начале 1806 г., Жомини вернулся в Париж, и продолжил работу над последующими томами «Traité de grande tactique…» вплоть до конца лета. Однако, назначенный старшим адъютантом (premier aide de camp) маршала Нея, он 31 августа вернулся к своим непосредственным обязанностям⁵²⁰.

Широко известен эпизод, также отраженный в его первой биографии, что 15 сентября 1806 г., т.е., накануне войны с Пруссией, Жомини предоставил Наполеону план, в котором изложил основные моменты предстоящей кампании, в последствии так успешно осуществленной войсками Великой армии⁵²¹. В приведенном далее диалоге, якобы состоявшимся между Наполеоном и Жомини, последний, испрашивая об отлучке, заверил императора, что через четыре дня он нагонит главную квартиру в Бамберге. На недоуменный вопрос Наполеона, кто известил Жомини о стратегическом намерении относительно этого пункта сбора войск, тот ответил: «карта Германии, Сир, и Ваши маневры у Донауверта против правого крыла Макка и ранее за Сен-Бернаром, против правого крыла Меласса»⁵²² Несомненно, находясь при штабе 6-го корпуса маршала Нея, штабной полковник Жомини знал о предстоящих операциях, однако само наличие такого диалога Императора с одним из многих адъютантов его корпусных командиров крайне сомнительно. Современные исследователи, изучавшие этот вопрос, справедливо полагают что Жомини, имея на руках общие исходные данные о предстоящем движении войск и, к тому же, обладавший недюжинными дидактическими способностями, смог бы в целом, без труда, теоретически вычислить направление главного маневра⁵²³.

В начале октября Жомини был причислен к Главному Императорскому штабу, будучи связующим офицером со своим прежним 6-м корпусом под командованием маршала Нея⁵²⁴. Выйдя из Тюрингского леса, корпуса Великой армии устремились навстречу пруссакам, концентрировавшимся по западному берегу реки Заале. После скоротечных боев у Заальфельда, Шлейца и Хоффа, 14 октября 1806 г., произошло решающее сражение у Йены. В этом бою Жомини вместе с Неем находился в рядах 25-го линейного полка, атаковавшего прусские позиции у Изерштадта, за что был отмечен в рапорте командира корпуса⁵²⁵. После победоносного сражения, практически не встречая сопротивления, французские войска 27 октября триумфально вступили в Берлин.

Находясь в прусской столице, Жомини познакомился с бароном фон Застров, посланником короля Фридриха-Вильгельма III в Париже. Будучи горячим сторонником альянса с Францией, барон быстро нашел общий язык с Жомини, склонного так же видеть в империи Наполеона покровителя его родной Швейцарии. В один из вечеров, фон Застров представил Жомини свою дочь, Доротею (1790 - ?), и вскоре молодые объявили о помолвке⁵²⁶.

Пользуясь мирной передышкой, Жомини продолжал занятия военной наукой. Дальнейшее изучение кампаний Фридриха Великого и Бонапарта открыло, как ему казалось, основы фундаментальных принципов стратегии, над которыми тщетно бились ученые-теоретики эпохи Просвещения. Свои идеи Жомини изложил в 35-страничном памфлете, изданном в декабре 1806 г. в Познани. Главную задачу военного искусства он видел в том, «чтобы самым бóльшим количеством войск произвести совокупное усилие на пункт решительный»⁵²⁷ В этом, как он считал, и состоит основа успеха, что лучше всего проявилось в системе ведения войны Наполеоном. Частично, этот памфлет вошел в третий том «Traité de grande tactique…»

Вкоре обязанности штабного офицера вновь заставили его сменить перо на шпагу. Проведя несколько дней в Варшаве, Жомини присоединился к корпусу Нея у Альтенштейна, 21 января 1807 г. Великая армия воевала в Восточной Пруссии, преследуя русские войска, изматывавшие французов тяжелыми оборонительными боями. Наконец, решительное столкновение противников произошло 8 февраля у городка Прейсиш-Эйлау. Штабной полковник Жомини, вновь прикрепленный к Главному штабу Великой армии, находился в день боя на знаменитом городском кладбище рядом с императором Наполеоном, куда, в полдень, прорвался батальон русской пехоты. Здесь, Жомини стал свидетелем яростной схватки, когда подоспевшие гвардейские гренадеры генерала Дорсенна пошли в штыковую атаку. Так Жомини впервые познакомился с силой русского оружия, ее армии и страны, которая менее через семь лет станет его приемным отечеством.

После того, как войска временно отошли на зимние квартиры, Жомини было дано «четыре месяца отпуска, исходя из рекомендаций Императора и по состоянию его здоровья», которые он провел в родной Швейцарии⁵²⁸. После подписания Тильзитского мира 9 июля Жомини, вернувшись из отпуска, нагнал Главную императорскую квартиру в Берлине; оттуда в конце июля отправился в Париж. Там же он узнал о своем награждении степенью «легионера» (légionnaire) ордена Почетного Легиона⁵²⁹. В середине октября 1807 г., по просьбе маршала Нея, Жомини назначен в его корпус исполняющим обязанности начальника штаба⁵³⁰. Ему было всего 27 лет.

Период с 1805 по 1807 гг. явился во всех отношениях весьма плодотворным в карьере Антуана-Анри Жомини. Как офицер и штабной работник он познал весь военный потенциал наполеоновской стратегии, вышедшей из недр Французской революции и ставшей сокрушительной мощью в руках умелого полководца. Как военный писатель и теоретик, он заложил основы понимания военного искусства таким, как оно воспринималось современными ему передовыми деятелями, систематизировав взгляды эпохи Просвещения и выявив рационализм в подготовке и проведении военных операций. Теоретические аспекты, выработанные Жомини, в дальнейшем послужили предметом всестороннего изучения, анализа и критики во многих военных академиях по обе стороны Атлантики на всем протяжении XIX в.


Международные отношения в XX вв.

А.Ю. Павлов


Русско-германский фронт и русско-французский стратегический союз в 1914 г.


Россия и Франция вступили в войну, имея долгую и уже достаточно богатую историю взаимоотношений в военной сфере. История эта неплохо изучена и описана в литературе, поэтому в статье содержится краткий обзор стратегических обязательств, которые связывали двух союзниц, а особое внимание уделяется эволюции этих обязательств в годы, непосредственно предшествовавшие войне.


Как известно, франко-русская военная конвенция, заключенная в 1892 г. и утвержденная в 1893 г., определяла взаимные обязательства лишь в общих чертах. Согласно этому документу, Россия обязалась оказать Франции помощь в случае нападения на нее Германии или Италии, поддержанной Германией, а Франция, в свою очередь, приняла аналогичные обязательства в случае нападения на Россию Германии или Австро-Венгрии, поддержанной Германией. При начале мобилизации в странах Тройственного союза Россия и Франция также немедленно должны были начать мобилизацию, поставив под ружье 1 млн. 300 тыс. (Франция) и 700-800 тыс. (Россия) человек⁵³¹. Конкретные сроки и планы действий еще предстояло согласовать, для чего конвенция предусматривала проведение регулярных консультаций Генеральных штабов армий двух государств.

Однако наибольшее значение для Франции имели, конечно же, совещания начальников Генеральных штабов сухопутных сил, что особо подчеркнул Президент Франции Р. Пуанкаре в личном послании по поводу назначения Т. Делькассе новым послом в России⁵³². Консультации военных представителей союзных держав проводились регулярно, всего же начальники Генеральных штабов встречались друг с другом девять раз. Обычно инициатором встреч выступала французская сторона и, как отмечали российские исследователи, французы занимали на подобных совещаниях лидирующее положение. Генерал Ю.Н. Данилов, бывший в начале войны генерал-квартирмейстером штаба Верховного Главнокомандующего, уже после войны высказался по этому поводу достаточно категорично: «В сущности на совещаниях дело сводилось почти к тому, что Франция предъявляла свои пожелания, Россия же выясняла степень возможности и способы их удовлетворения»⁵³³. Действительно, инициатором встреч обычно была французская сторона и обсуждались на них, прежде всего, вопросы, связанные с планами развертывания и действий русской армии. Что же касается Франции, то французская сторона, конечно, сообщала русским коллегам о своих планах, но совместному обсуждению они не подвергались. Согласно конвенции 1892 г. Россия обязалась помочь Франции в случае нападения Германии, но события русско-японской войны показали, что в определенных условиях Россия не сможет эти обязательства выполнить и на возобновившихся с 1906 г. встречах начальников Генеральных штабов французские представители стремились получить от российских коллег конкретные обещания.

Французскому Генеральному штабу на предвоенных совещаниях с русскими коллегами требовалось убедить их в необходимости в случае начала войны как можно быстрее направить наибольшее количество войск против Германии. России приходилось учитывать пожелания союзников, поражение в войне с Японией продемонстрировало, что без Франции Россия вряд ли справится в одиночку с державами Тройственного союза. Были и другие причины – ведь именно Франция являлась основным внешним кредитором Российской империи. Помимо прочих средств, перед войной французское правительство выделяло значительные суммы на развитие российских железных дорог для ускорения мобилизации и переброски войск к границам в случае войны.

Особое значение для формирования стратегических планов первого этапа войны имели последние три предвоенных совещания, проходившие в Красном Селе (1911 и 1913 гг.) и Париже (1912 г.) Рассмотрим некоторые наиболее важные аспекты этих планов, зафиксированные в протоколах совещаний. Они имеют идентичные части, в которых зафиксированы общие взгляды обеих сторон на то, как будут развиваться действия в случае начала войны. В первой статье говорится о том, что при любых обстоятельствах главная задача армий обеих держав состоит в нанесении поражения именно германской армии, причем, как гласит введение к каждому протоколу, поражение это должно быть нанесено посредством скорейшего перехода союзных армий в наступление⁵³⁴. Обе стороны строили планы на основе убеждение в том, что Германия направит свои основные силы против Франции, оставив против России лишь 5-6 корпусов для прикрытия границы.

Первостепенное значение для французской стороны имел срок начала наступления русской армии. Согласно протоколу совещания 1911 г., начальник Генерального Штаба России генерал Я.Г. Жилинский обещал, что русские армии начнут наступление на 18-й день с начала мобилизации, то есть не дожидаясь ее окончания⁵³⁵. Маршал Ж. Жоффр в воспоминаниях пишет, что генерал Жилинский в 1911 г. обещал начальнику французского Генерального Штаба генералу Дюбайлю начать наступление уже на 16-й день⁵³⁶. Впрочем сам Жоффр в этом совещании участия не принимал, а впоследствии русское командование сделало все возможное для того, чтобы этот срок сократить. На последнем перед войной совещании в Париже в 1913 г. генерал Жилинский уже сообщал самому генералу Жоффру о планах начать наступление на 15-й день, обещая сократить и этот срок на два дня к концу 1914 г. И, если изначально в военной конвенции численность русских сил определялась в 700-800 тыс. человек, то в 1913 г. начальник русского Генерального Штаба говорил о том, что Россия готова выставить не менее 800 тыс.⁵³⁷

Был и еще один вопрос, не менее важный, чем сроки наступления, а именно направление главного удара русских войск в начале будущей войны. Французское командование очень беспокоила возможность направления основных русских сил не против Германии, а против Австро-Венгрии и, как будет сказано далее, причины для беспокойства действительно существовали. Французская сторона имела свое представление о том, как должны действовать русские армии. Согласно воспоминаниям Жоффра, французское командование ожидало, что в начале войны Россия выставит против Германии 8-9, а против Австро-Венгрии направит лишь 7 корпусов. Рассматривались два альтернативных направления наступления выставленных против Германии сил: Восточная Пруссия и Берлин⁵³⁸. Что же касается юго-западного направления, то генерал Жоффр оценивал его как второстепенное. Понимая, что Россия должна сразу же начать наступление и против Австро-Венгрии, он объяснял это неприспособленностью местности на юго-западном направлении к обороне, а целью этого наступления считал лишь нейтрализацию готовившегося в Галиции австрийского наступления⁵³⁹.

До 1912 г. на русско-французских совещаниях речь шла лишь о том, что русские армии, развернутые против Германии, с началом войны должны наносить удар по германским силам в Восточной Пруссии с целью связать их, не позволяя немецкому командованию перебросить силы с востока на запад. Но в протоколах совещаний 1912 и 1913 гг., то есть после того, как начальником Генерального Штаба Франции стал генерал Жоффр, уже говорится о необходимости сконцентрировать русские силы так, чтобы иметь возможность развивать не только операции в Восточной Пруссии, но и наступать прямо на запад, в сторону Берлина, если силы Германии будут сконцентрированы на этом направлении⁵⁴⁰. На таком варианте настаивал Жоффр и после начала войны.

Российское командование имело свое мнение о направлении действий русских войск в случае войны, и оно не полностью совпадало с идеями французских генералов. В мае 1912 г. в России был утвержден тот общий план действий в случае начала войны, который и стал впоследствии основным руководством к действию. Стоит поподробнее остановиться на частях плана, относящихся к действиям против Германии⁵⁴¹. Если говорить точнее, то планов было два. План «А» («Австро-Венгрия») вступал в силу в случае, если Германия направит свои основные силы против Франции, оставив на востоке лишь несколько корпусов для прикрытия границы с Россией. В этом случае главным противником становилась Австро-Венгрия и против нее направлялось больше войск, а именно 3-я, 4-я и 5-я армии, против Германии же оставлялись 1-я и 2-я армии. Если же германский Генеральный Штаб направил бы основные силы против России, то в силу вступал план «Г» («Германия»), согласно которому на германский фронт кроме 1-й и 2-й направлялась и 4-я армия. Интересно, что задачи армий германского фронта в обоих планах сформулированы практически одинаково. Приведу обе формулировки. Итак, план «А»: «Поражение германских войск, оставленных в Восточной Пруссии и овладение последней с целью создания выгодного исходного положения для дальнейших действий»⁵⁴². План «Г»: «Поражение германских войск, угрожающих нам со стороны Восточной Пруссии и овладение последней с целью создания выгодного исходного положения для дальнейших действий»⁵⁴³. Серьезно изменялись лишь задачи армий австрийского фронта, в первой случае они должны были нанести решающее поражение армиям Австро-Венгрии, а во втором – лишь не допустить их выхода в тыл русских войск, действующих на германском фронте. Как видно, ни в одном плане нет упоминания о возможности наступления в направлении Берлина, можно только предположить, что предусмотренные планами «дальнейшие действия» после занятия «выгодного исходного положения» в Восточной Пруссии и есть возможный удар на Берлин.

Вышеупомянутые планы практически не менялись до начала войны, утвержденное в 1913 г. «Мобилизационное расписание № 20» всерьез ничего не поменяло, и именно этими планами руководствовались в начале мировой войны. Точнее, российские штабы готовились к исполнению плана «А», всерьез не принимая в расчет возможность отправки на русский фронт основных сил немцев, а значит, собирались основные силы России использовать против Австро-Венгрии.

Итак, русские военачальники, обсуждая планы своих действий с французскими коллегами, соглашались рассматривать вариант наступления на Берлин, но реально не готовились к его воплощению в жизнь. Более того, если французы считали юго-западное направление наступления русских войск второстепенным, то русский Генеральный штаб видел в нем направление главного удара, по крайней мере, одного из двух главных наступлений. Очевидно, здесь стратегические интересы России и Франции не совсем совпадали.

Первая проблема, с которой столкнулись военные командования России и Франции сразу после начала войны, состояла в недостаточной координации действий на восточном и западном фронтах. С началом немецкого наступления на западе французское правительство и Главная квартира регулярно по всем каналам обращались к России с настоятельными просьбами начать наступление против Германии как можно скорее. Вскоре окончательно развеялись последние сомнения относительно немецких планов, стало абсолютно очевидно, что, как и предполагало российское командование, основные силы Германия бросила против Франции, надеясь вывести ее из войны в кратчайшие сроки. В этих условиях в силу должен был вступить план «А» и поначалу русские штабы и приступили к его выполнению. В соответствии с планом, войска Северо-Западного и Юго-Западного фронтов начали ускоренную подготовку к наступлению. Но уже 2 августа начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Н.Н. Янушкевич сообщил главнокомандующему войсками Северо-Западного фронта генералу Жилинскому о возможности впоследствии наступления против Германии на левом берегу Вислы в случае, если количество немецких корпусов на востоке окажется меньшим, чем предполагалось⁵⁴⁴.

Успехи германских войск на западе заставили русское командование ускорить подготовку наступления в Восточной Пруссии. Согласно воспоминаниям посла Франции в России М. Палеолога, вопрос о сроках начала русского наступления против Германии был для него наиболее важным и он задал его Верховному главнокомандующему русскими армиями великому князю Николаю Николаевичу уже 4 августа⁵⁴⁵. По словам М. Палеолога, Николай Николаевич пообещал вскоре начать наступление, предположив, что датой начала может стать 14 августа. Однако в телеграмме, отправленной в Париж 5 августа, М. Палеолог сообщил только о стремлении русского командования начать наступление как можно скорее, не дожидаясь окончания концентрации войск⁵⁴⁶. Только на следующий день, 6 августа, во французскую Главную квартиру поступила секретная телеграмма от французского посла, содержащая дату начала русского наступления⁵⁴⁷. Полагаю, что полученные сведения принесли большое облегчение генералу Жоффру. Ведь, несмотря на предвоенные обещания русских военачальников, французы, похоже, так и не были уверены в способности России выполнить их. Согласно анализу Генерального штаба Франции, проведенному в июле 1913 г., ожидалось, что на 15-й день после начала мобилизации произойдет лишь первое столкновение русских войск с немецкими, а генеральное наступление начнется лишь на 23-й день⁵⁴⁸.

На тот момент главным объектом удара на русско-германском фронте Ставка все еще считала Восточную Пруссию, но 6 августа генерал Янушкевич сообщил генералу Жилинскому о решении начать концентрацию войск на левом берегу Вислы, что первоначальным планом предусмотрено не было. Объяснялось такое решение необходимостью помощи Франции: «Великий князь находит, что нам необходимо готовиться к энергичному натиску при первой возможности, дабы облегчить положение французов, но, конечно, обеспечить себе сначала достаточный численный состав»⁵⁴⁹. Интересы союзника вынуждали русскую Ставку отступать от первоначальных планов.

Ставка 10 августа сообщила командованию Северо-Западного фронта о своем решении начать в ближайшее время силами этого фронта наступление против Германии и обосновала это именно союзническими обязательствами и необходимостью поддержать Францию⁵⁵⁰. Как известно, в первые недели войны события на западе развивались для Франции крайне неудачно. Довольно скоро стало понятно, что надежды французского командования на молниеносное наступление, которое, как планировалось, должно было нанести решающее поражения германским армиям, провалились. Обстановка на Западном фронте быстро становилась угрожающей. В этих условиях особые надежды французская Главная квартира возлагала на Россию. Уже 10 августа русский военный агент в Париже полковник А.А. Игнатьев передал в Ставку русской армии слова Главнокомандующего французскими армиями генерала Жоффра о том, что положение на французском фронте очень тяжелое и не улучшится «пока немцы не почувствуют натиска с востока в Пруссии и Познани»⁵⁵¹

Наступление в сторону Познани (по-немецки Позен) русским планом «А» не предусматривалось, но именно для действий в этом направлении на левый берег Вислы, к западу от Варшавы, направлялись войска. Наступление на Познань (Позен) означало удар строго на запад, в сторону Берлина. Такие действия действительно могли бы создать серьезнейшую угрозу Германии, поставив под удар ее столицу, на что и надеялись французы. Однако согласно плану «А» войска 1-й и 2-й армий Северо-Западного фронта готовились к вторжению в Восточную Пруссию и Ставке пришлось буквально на ходу перераспределить имеющиеся силы. Штаб Северо-Западного фронта 7 августа получил приказ о направлении 1-го армейского корпуса в район Варшавы, куда также направлялись части других армий и некоторые части, прибывавшие с Кавказа и из Туркестана⁵⁵².

В августе 1914 г. все участники войны еще верили в возможность ее быстрого завершения. Практически все стратегические планы предполагали проведение стремительных операций, разгром противника и принуждение его к миру в течение нескольких месяцев. И после провала французского плана войны надежды союзников России на скорую победу связаны были с русским «паровым катком», который должен был двинуться на Берлин. Французы надеялись на вызванное энергичными действиями русских армий ослабление немецкого натиска. Полковник Игнатьев 12 августа через русское посольство во Франции передал в ставку очередную сводку сведений о тяжелом положении на французском фронте, добавив от себя весьма характерную мысль: «Вся эта картина дает мне основание предполагать, что французские армии перейти в наступление в ближайшем будущем уже едва ли смогут. Я ожидаю в лучшем случае медленного отступления. На мой взгляд, выясняется, что весь успех войны зависит всецело от наших действий в ближайшие недели и от переброски на наш фронт германских корпусов»⁵⁵³

Несколько иных взглядов придерживались во французской Главной квартире. Более, чем на переброску немецких войск на восток французы надеялись на наступление русских войск непосредственно на столицу Германии. Действительно, казалось, что прямой удар русских армий из Польши в сторону Берлина через Познань, учитывая, что, по сведениям французского штаба, на востоке немцы оставили лишь шестую часть своих войск, может иметь решающее значение для хода всей войны. О желательности нанесения русскими войсками удара по направлению Варшава – Познань сказал полковнику Игнатьеву военный министр Франции А. Мессими уже на первой встрече, сразу после совещания французского правительства, на котором оно отвергло ультиматум Германии⁵⁵⁴. Игнатьев немедленно сообщил об этом в Россию. Даже сведения о первоначальных успехах 2-й армии генерала А.В. Самсонова в Восточной Пруссии не были восприняты во Франции как реальная помощь, способная облегчить положение на французском фронте. Наоборот, концентрация русских сил на направлении, которое французы считали второстепенным, по их мнению, могла замедлить начало основного наступления⁵⁵⁵. Переписка между французской Главной квартирой и русской Ставкой свидетельствует о том, что даже в начале сентября французы еще надеялись на начало в самое ближайшее время русского наступления на Берлин, рассматривая операции в Восточной Пруссии и Галиции лишь как способ прикрытия флангов наступающих армий⁵⁵⁶. Более того, французы были уверены, что русское верховное командование думает так же. Президент Франции Р. Пуанкаре писал 16 августа: «Император, Великий Князь Николай Николаевич, генерал Янушкевич наперебой заявляют, что они с наивозможной быстротой проложат себе дорогу на Берлин, что операции против Австро-Венгерских сил имеют менее важное стратегическое значение и что прежде всего необходимо добиться уничтожения германской армии. Итак, они определенно становятся на точку зрения французского командования»⁵⁵⁷. По всей видимости, обе стороны не совсем одинаково понимали что такое «наивозможная быстрота» и «менее важное стратегическое значение».

Как уже говорилось, русскому командованию пришлось импровизировать, создавая в районе Варшаву новую (9-ю) армию, поскольку ни план «А», ни план «Г» не предусматривали наступление в сторону Познани. Изначально основные силы, предназначавшиеся для главного наступления, распределялись между Северо-Западным и Юго-Западным фронтами для нанесения ударов, соответственно, в Восточной Пруссии и Галиции, а наступление на Берлин являлось лишь перспективной целью⁵⁵⁸. Познанское направление упоминалось как альтернативное лишь во время двух последних предвоенных совещаний начальников Генеральных штабов России и Франции⁵⁵⁹. Перед войной никаких приготовлений к такому варианту действий не велось, но французы ожидали удара на Берлин в самое ближайшее время. На это различие в восприятии положения на востоке русский посол в Париже А.П. Извольский обратил внимание уже 25 августа, когда Восточно-Прусская операция еще развивалась вполне успешно. В телеграмме в Петроград он сообщил: «Известие о нашей победе при Гумбинене и о нашем наступлении вглубь Восточной Пруссии встречено с восторгом и производит ободряющее впечатление, но я опасаюсь, что французы будут преувеличивать наши успехи и ожидать от нас невозможного (курсив мой – А.П.) в смысле стремительного и быстрого движения на Берлин. Весьма важно, поэтому возможно подробнее осведомить здешнюю публику об истинном характере и трудностях наших военных операций»⁵⁶⁰.

В связи с подобным расхождением во взглядах, русское и французское командования по-разному смотрели и на переброску немецких войск с запада на восток. Начиная операцию в Восточной Пруссии, русская Ставка надеялась оттянуть часть германских сил с запада, облегчив положение французских войск. Французы же, рассчитывая на решающее наступление русских войск на Берлин, всячески подчеркивали, что постараются удержать как можно большее количество германских сил на своем фронте. Через полковника Игнатьева генерал Жоффр 10 августа передал в русскую Ставку обещание сделать для этого все возможное, даже если придется идти на серьезные жертвы⁵⁶¹. Такие же сведения содержатся и в сообщении Игнатьева от 17 августа. Вновь речь идет о том, что победа зависит от русского наступления на Берлин. Сам русский военный агент добавил буквально следующее: «Декларации нового кабинета, тон прессы, мнение военных кругов, все подтверждает решимость Франции нести жертвы до разрешения нами (курсив мой – А.П.) судьбы Германии, но конечно нам приходится считаться с тяжелым положением страны, предаваемой немцами огню и разорению»⁵⁶². Аналогичную телеграмму Игнатьев отправил в Петроград и два дня спустя, в ней, в частности, говорилось: «Как я уже доносил, Франция намерена драться до конца и если надо жертвовать территорией с тем чтобы дать нам возможность победы. Благодаря этому как страна, так и армия живут исключительно нами и нашими военными операциями»⁵⁶³.

Несмотря на отсутствие заранее разработанных планов наступления на Берлин, русское командование учло мнение главного союзника. Генерал-квартирмейстер штаба Верховного Главнокомандующего генерал Ю.Н. Данилов 3 сентября сообщил полковнику Игнатьеву для передачи генералу Жоффру о намерении русского командования перебросить войска и с Юго-Западного фронта для наступления на левом берегу Вислы, как только прояснится ситуация в Галиции⁵⁶⁴. Ставка, действительно, рассматривала возможность такого развития событий, но только после достижения основных целей наступления против Австро-Венгрии, тем более что подобные планы имелись и у командования самого Юго-Западного фронта. Согласно очередному донесению Игнатьева, сообщение о таком решении русского командования было встречено во Франции с большой радостью⁵⁶⁵.

К началу сентября 1914 г. обстановка на русском и французском фронтах изменилась. Французские армии готовились к наступлению с целью ликвидировать угрозу захвата немцами Парижа. На русском фронте дела обстояли не самым лучшим образом. После разгрома 2-й армии генерала Самсонова и отступления 1-й армии генерала П.К. Ренненкампфа окончательно определился провал Восточно-Прусской операции. Вскоре приостановилось и русское наступление в Галиции, несмотря на серьезные успехи, разгромить основные силы австро-венгерской армии пока не удавалось. В это же время русская Ставка получила сведения о концентрации немецких войск на Средней Висле, как раз там, где формировалась 9-я армия и где французы хотели бы видеть русское наступление. Российское Верховное командование справедливо предположило, что здесь немцы совместно с австрийцами готовятся нанести удар по правому флангу сил Юго-Западного фронта.

В этих условиях в отношениях между русским и французским верховными командованиями вновь возникает дискуссия по поводу решающего наступления. Французское командование, осознавая, что продолжающееся наступление на французском фронте не сможет привести к решительному поражению Германии, все так же рассматривало как основной путь к скорейшей победе наступление на русском фронте. В то же время, русская Ставка, после поражения в Восточной Пруссии и возникновения угрозы австро-германского наступления на Варшаву, считала наиболее перспективным удар французских войск. В связи с этим между русским и французским штабами развернулся спор относительно количества немецких войск на западе и востоке. Генерал Данилов 6 сентября сообщил через полковника Игнатьева генералу Жоффру: «Мы можем с удовольствием констатировать факт переброски части сил немцев против нас, чем облегчается положение французов и что, вероятно, позволит им перейти к проявлению соответствующей активности»⁵⁶⁶. Упоминание о проявлении активности явно было не слишком своевременным, поскольку в то время как раз разворачивалось сражение на Марне. По всей видимости, в России действительно верили в то, что немцы перебрасывают из Франции более значительные силы.

Поначалу французы не признавали факта переброски войск Германии из Франции на восток, считая, что прибывающие на русский фронт новые немецкие части взяты из резерва или являются ландверными частями, сформированными в Германии. Однако уже в сентябре и французское командование открыто согласилось с тем, что некоторые немецкие части не фиксируются более на французском фронте и, возможно, переброшены на восток⁵⁶⁷. В действительности сведения о переброске с запада на восток значительных сил немцев поступили во французскую Главную квартиру уже 30 августа, причем из различных источников. В сводке французского Генерального Штаба от 30 августа сообщалось о том, что по территории Бельгии на восток проследовали 160 немецких воинских поездов, что, по оценкам штаба, составляло один пехотный корпус, то есть две дивизии, со всем обозом⁵⁶⁸. В тот же день аналогичные сведения поступили и по дипломатическим каналам, а на следующий день русский военный агент Игнатьев, ссылаясь на сведения русского военного агента в Гааге, говорил уже о 170 поездах, упоминая отправку немцами с запада и кавалерийских частей⁵⁶⁹. Однако русские и французские сведения о количестве переброшенных войск кардинально расходились. Русская Ставка считала, что переброшено от 6 до 10 корпусов, французы говорят лишь об отдельных дивизиях. Русские сведения были явно преувеличены, французские тоже не соответствовали действительности, ведь, как известно, на самом деле к началу сентября, перед началом наступления против русской 1-й армии генерала Ренненкампфа, немецкий Генеральный штаб решил перебросить из Франции три корпуса, но затем, пересмотрев решение, отправил в Восточную Пруссию гвардейский резервный и XI армейский корпуса и 8-ю кавалерийскую дивизию⁵⁷⁰.

Основываясь на собственных сведениях, французское правительство и Главное командование продолжали, хотя и в достаточно деликатной форме, настаивать на необходимости начала нового наступления русских войск против Германии даже после получения информации о катастрофическом поражении в Восточной Пруссии 2-й русской армии. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что российская сторона сама постаралась принизить значимость поражения в Восточной Пруссии. О произошедшем в районе Танненберга 27-29 августа сражении французы узнали из перехваченной 30 августа немецкой радиограммы, в которой сообщалось о полном разгроме 2-й русской армии⁵⁷¹. Полковник Игнатьев, от которого французское командование ожидало точных сведений, смог дать информацию только 3 сентября, причем никаких деталей произошедшего он сообщить не смог, видимо так и не получив подробных сведений из России. Русский военный агент лишь передал пожелание русского командования не придавать слишком большого значения «отдельным неудачам», которые не смогут остановить общего наступления⁵⁷².

Французское командование ожидало начала русского наступления в сторону Берлина в конце августа. М. Палеолог еще 22 августа телеграфировал в Париж, сообщая ответ русского Главнокомандующего на свое требование начать наступление в сторону Берлина, заключавшийся в обещании начать как только русские армии сокрушат немцев в Восточной Пруссии⁵⁷³. В очередной телеграмме 27 августа он сообщил о том, что наступление на Берлин, по всей видимости, начнется через несколько дней⁵⁷⁴. По-видимому, французское командование последовало совету русского командования не придавать поражению в Восточной Пруссии большого значения и продолжило настаивать на начале наступления русских армий на запад как можно скорее. В начале сентября, в период подготовки и проведения важнейшей стратегической операции, известной как сражение на Марне, это было для французов крайне важно. Промедление со стороны России уже вызывало во Франции разочарование и недовольство, о чем доносил в Петроград русский посол А.П. Извольский: «…как в публике, так и в военных кругах убеждены, что Россия достаточно могущественна, чтобы справиться с 1/6 германских сил независимо от операций против Австрии. Для этого требуется полное напряжение наших сил против Германии именно в настоящий первый период войны, между тем как будто выясняется, что мы не выставили против Германии всех тех сил, которыми можем располагать при сложившихся благоприятных обстоятельствах – нейтралитет Румынии и Турции и союз с Японией»⁵⁷⁵

Как уже говорилось, русское командование и раньше рассматривало возможность направления новых сил против Германии и начала наступления. Поражение 2-й армии действительно не привело к полной отмене наступления на левом берегу Вислы, несмотря на то, что изначально победа в Восточной Пруссии рассматривалась как условие его начала. Неудачи лишь вынудили отсрочить начало наступления. С середины сентября Ставка начала стягивать все возможные силы. В наступлении должны были участвовать специально выделенные для этого 2-я армия Северо-Западного фронта и 4-я, 5-я и 9-я армии Юго-Западного фронта. Однако теперь задачи перед армиями ставились несколько иначе, с учетом сложившейся ситуации. Зная о готовящемся в этом районе наступлении немецких и австро-венгерских войск, командование российских войск поставило в качестве первоочередной задачу нанести поражение наступающим силам противника, вторжение же в Германию оставалось общей, то есть перспективной целью⁵⁷⁶. Вышеперечисленные армии усиливались и другими частями, в частности, из других регионов Российской Империи перебрасывались два кавказских, один туркестанский и два сибирских корпуса, о чем начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Н.Н. Янушкевич, дабы как-то успокоить французов, написал генералу Жоффру⁵⁷⁷. Янушкевич также сообщил о концентрации немецких сил как о важнейшем препятствии, но добавил, что главная цель остается прежней – вторжение в Германию.

На данном этапе планы российского командования и желания французской Главной квартиры совпали практически полностью. Единственной проблемой оставалось время исполнения этих планов. В середине сентября на французском фронте развернулось сражение на Марне. Французские армии перешли в наступление и с тяжелейшими боями заставили немцев начать отступление. В этих условиях французское командование опасалось, что из-за недостаточной активности русских войск немцы смогут перебросить войска с востока на запад. Немецкая армия уже продемонстрировала свою способность по внутренним коммуникациям быстро перемещать большие силы на значительные расстояния и концентрировать их там, где возникала необходимость. Опять от России требовалось проявить активность, а успешно возобновленное наступление войск Юго-Западного фронта против австрийцев не могло помочь в данной ситуации. Министр иностранных дел Франции Т. Делькассе 14 сентября поручил М. Палеологу настаивать на начале нового русского наступления на германском фронте, дабы не допустить переброски сил немцев на запад. «Желание нашего Генерального Штаба состоит в том, чтобы это наступление началось как можно ранее», писал Т. Делькассе⁵⁷⁸. Но русские армии еще не были готовы.

Австро-германское наступление на востоке началось 28 сентября. Немцы торопились, поскольку знали о продолжающемся сосредоточении русских войск и стремились опередить русские армии. Основная часть русских резервов должна была сосредоточиться на фронте только к 12 октября и поначалу немецким войскам удалось потеснить русские части. Следом пришли в движение и силы Австро-Венгрии, сосредоточенные в районе между Ивангородом и Сандомиром⁵⁷⁹. Это сражение известно в российской военной истории как Варшавско-Ивангородская операция. Началось оно как встречное сражение противоборствующих сторон, поскольку российское командование все так же планировало начать масштабное наступление, предварительно разгромив наступающие силы противника и перехватив у них инициативу. Даже в день начала вражеского наступления генерал Янушкевич сообщал командующим фронтами: «Общей задачей обоих фронтов Верховный главнокомандующий ставит деятельно готовиться к переходу в наступление возможно большими силами от Средней Вислы в направлении к Верхнему Одеру для глубокого вторжения в Германию»⁵⁸⁰. Ближайшей же задачей оставалось нанесение поражения наступающим немецким силам. В октябре русским армиям действительно удалось не только остановить продвижение противника, но и начать контрнаступление, практически не сделав никакой паузы. Руководивший немецкими войсками генерал Э. Людендорф в воспоминаниях вынужден был признать: «Благодаря октябрьской операции мы выиграли время, но сама она не удалась. Теперь, казалось, должно произойти то, чему помешало в конце сентября наше развертывание в Верхней Силезии и последовавшее за ним наступление: вторжение превосходящих сил русских в Познань, Силезию и Моравию»⁵⁸¹

Выполнив первоначальные задачи, Ставка планировала после небольшой вынужденной паузы продолжить наступление, бросив основные силы против Германии. Согласно директиве Ставки от 2 ноября 1914 г. главной целью действий русских войск оставалось вторжение в Германию в западном направлении⁵⁸². Очевидно русское верховное командование принимало в расчет точку зрения своего главного союзника, планы русского командования и интересы Франции все еще совпадали практически полностью.

Необходимо, однако, отметить, что относительно направления главного удара существовало и другое мнение. Генерал М.В. Алексеев, занимавший в тот момент пост начальника штаба армий Юго-Западного фронта, выступал за развитие наступления прежде всего против Австро-Венгрии. В записке 3 ноября (21 октября) 1914 г. он утверждал, что только победа над австро-венгерскими армиями позволит начать решительное наступление против Германии и предлагал бросить основные силы на юго-западное направление⁵⁸³. Подобные идеи генерал Алексеев высказывал еще задолго до войны, еще в 1908 г. в своей записке Военному министру. С того времени прошло шесть лет, но его записка 1914 г отражает те же взгляды. Алексеев и впоследствии в целом сохранил свои убеждения. Примерно через год, уже занимая пост начальника штаба Верховного главнокомандующего, он попытается превратить южное направление не только в главное направление наступления русских войск, но и сконцентрировать на юге основные усилия всех союзных армий.

Главнокомандующий войсками Юго-Западного фронта генерал Н.И. Иванов поддержал план своего начальника штаба, но Ставка стояла на своем, ей пришлось принимать в расчет не только стратегическую обстановку на востоке, но и ситуацию, сложившуюся на западе.

Во Франции, по всей видимости, точно не знали о спорах внутри русского высшего командования, поскольку обмен информацией между штаб-квартирами союзников тогда еще оставлял желать лучшего. Однако французское командование наверняка предполагало, что возможен такой вариант развития событий, и серьезно этого опасалось. Действительно, именно на юго-западном направлении русское наступление в первые месяцы войны развивалось наиболее успешно, и именно в этом направлении распространялись основные территориальные устремления России.

Германские армии 29 октября в 5.30 утра начали мощное наступление на западе на всем протяжении участка фронта, который занимала британская армия⁵⁸⁴. Началось первое сражение у Ипра, в котором целью германских сил был решительный разгром британской армии и выход к морю. Уже на следующий день британские линии оказались прорванными в нескольких местах, измотанные в непрерывных боях и поредевшие британские батальоны с трудом отражали атаки немцев. Сражение достигло высшей точки 11 ноября, когда полки Прусской гвардии, после самой мощной за все предыдущие месяцы войны артиллерийской подготовки, пошли на штурм самого Ипра⁵⁸⁵. Французскому командованию пришлось срочно отправлять войска на помощь союзникам, что ослабляло и французские позиции. В этой ситуации решение русской Ставки о начале наступления на германском фронте имело принципиальное значение и, по всей видимости, русское командование приняло в расчет интересы союзников и на этот раз.

Германское командование предполагало, что русские армии готовятся к наступлению и планировало на востоке вновь нанести удар первым, но относительно масштабов будущего наступления и его цели возникли серьезные разногласия, и уже не в первый раз. Действительно, еще в сентябре 1914 г., окрыленный успехом, достигнутым в Восточной Пруссии, генерал П. Гинденбург настаивал на переброске существенных сил на запад для нанесения решающего удара по русским армиям. Это требование соответствовало и желанию Верховного командования австро-венгерской армии, которое, как пишет генерал Э. фон Фалькенгайн, в октябре предлагало перевезти с запада на восток до 30 дивизий⁵⁸⁶. Генерал фон Фалькенгайн с момента своего назначения 4 сентября 1914 г на пост начальника Полевого Генерального штаба германской армии, последовательно выступал против такого решения, резко критикуя даже переброску с запада двух корпусов во время сентябрьских боев в Восточной Пруссии. Он считал главным направлением действий французский фронт и ожидал именно там решающих успехов.

В конце октября, во время подготовки нового наступления на востоке, генерал Э. фон Фалькенгайн пригласил генерала Э. Людендорфа, занимавшего тогда должность начальника штаба Главнокомандующего немецкими силами на востоке, в Берлин для обсуждения очередного предложения о переброски значительных сил с западного фронта на восточный⁵⁸⁷. Предложение исходило как от австрийцев, так и от командования германских сил на востоке, требовавшего серьезных подкреплений в надежде на нанесение русским армиям решающего поражения. Но тогда, по словам генерала Людендорфа, Фалькенгайн возлагал большие надежды на наступление под Ипром и к началу наступления с запада на восточный фронт прибыл лишь один кавалерийский корпус в составе двух дивизий. Генерал фон Фалькенгайн это подтверждает, добавляя, что он не был согласен с мнением генерала Гинденбурга о возможности решающего успеха на востоке⁵⁸⁸.

Сражение, названное Лодзинской операцией, началось наступлением немецких сил 11 ноября⁵⁸⁹. В ходе сражений русским армиям удалось не только отразить поначалу успешные атаки немцев, но и в некоторых местах перехватить инициативу. Тем не менее, вскоре стало понятно, что планировать решительное вторжение в Германию уже невозможно. Вскоре на русском фронте начали появляться новые части германской армии, что не могли не заметить в русской Ставке. Вновь Верховный главнокомандующий русскими армиями сообщил во Францию сведения о переброске немецких сил с запада на восток и предупредил о возможности прекращения из-за этого русского наступления⁵⁹⁰. В ответ на полученное из России сообщение, генерал Жоффр передал, что, по его сведениям, на русский фронт могли быть перевезены лишь незначительные силы: две кавалерийские (уже упоминавшиеся), одна пехотная, три резервные дивизии и ландвер⁵⁹¹. На самом же деле примерно в это время как раз началась переброска на русский фронт с запада трех армейских и одного резервного корпусов в составе восьми дивизий⁵⁹². Стоит заметить, что даже в начале декабря, по словам Р. Пуанкаре, «Жоффр убежден, что, за исключением кавалерии, никакие немецкие войска из тех, что стояли против нас на Марне, не были отозваны из Франции и отправлены в Россию»⁵⁹³.

В это же время немцы вынуждены были приостановить наступление на западе. Когда неудача наступления под Ипром стала очевидной, германское командование попыталось интенсифицировать наступление на востоке. Генерал Ж. Жоффр в уже упоминавшемся ответе на сообщения из русской Ставки пообещал предпринять усилия для приостановки переброски немецких войск с запада на восток. Главнокомандующий французскими войсками 30 ноября отдал приказ о подготовке к наступлению. В конце ноября британские и французские войска, не успев отдохнуть после отражения германского наступления, начали производить регулярные атаки вражеских позиций, явно не пытаясь достичь серьезных стратегических результатов. Вскоре началось наступление, основная цель которого состояла в связывании боями немецких частей на западном фронте и предотвращении их перевозки на восток⁵⁹⁴. Французы и англичане еще надеялись на успех русского вторжения в Германию, хотя М. Палеолог и предупреждал свое правительство: «Я наталкиваюсь на препятствия в своем стремлении получить точные сведения о сражении под Лодзью. Это заставляет меня опасаться, что победа русских не носит того решающего характера, как полагал сначала начальник генерального штаба»⁵⁹⁵. М. Палеолог опасался не зря, силы России были на исходе.

На совещании Верховного командования русской армии и командующих фронтами 29 ноября 1914 г. было принято решение о приостановке наступления и даже о начале отхода армий обоих фронтов для перегруппировки, хотя общей целью, как и прежде, оставалась подготовка к вторжение в Германию⁵⁹⁶. Позже, правда, оценив обстановку, командование Юго-Западного фронте решило не отводить войска, но истощенные силы Северо-Западного фронта вынуждены были отойти.

Немецкое командование постепенно вводило в бой прибывающие с запада части, но и они не смогли добиться крупных успехов. Генерал Людендорф пишет в воспоминаниях о том, что перебрасывавшиеся части находились не в лучшем состоянии и, кроме того, начали прибывать слишком поздно⁵⁹⁷. Тем не менее, немецкое наступление продолжалось и отражение его стало главной задачей русских войск. Впрочем, и немцы уже не надеялись на крупный успех, стремясь лишь оттеснить русские армии подальше от границы с Германией и облегчить положение австро-венгерских армий.

Французские и английские части до 23 декабря еще атаковали немцев на Западном фронте практически без какого-либо серьезного успеха. Генерал (впоследствии маршал) Ф. Фош, в то время координировавший действия французской и британской армий, так объясняет задачу атак тех дней: «… мы не могли забывать о наших союзниках на Восточном фронте, о русской армии, которая своим активным вмешательством отвлекла на себя значительную часть сил противника и тем позволила нам одержать победу на Марне. Мы должны были всемерно прийти ей на помощь. Этим и объясняется необходимость предпринятых операций, несмотря на их кажущуюся бесплодность, и обязанность для нас предпринимать подобные же операции в будущем»⁵⁹⁸. К концу декабря 1914 г. активные действия приостановились как на западе, так и на востоке.

Итак, к концу 1914 г. все воюющие стороны вынуждены были признать, что первоначальные планы войны в жизнь воплотить не удалось. Западный фронт окончательно стабилизировался, закончился маневренный период, началась позиционная война. Пора было подводить итоги первых месяцев стратегического взаимодействия русской и французской армий. Пожалуй, главным вопросом этих месяцев стал вопрос о том, какую роль сыграла русская армия в борьбе с Германией. С одной стороны, «паровой каток», на который так надеялись западные союзники России, так и не заработал, и немцам удалось не допустить вторжение на свою территорию с востока. С другой стороны, даже после огромного разочарования, вызванного выходом России в 1917 г. из войны, французские стратеги подтверждали значимость действий русской армии в начальный период войны для положения Франции.

Большое значение русского наступления в августе 1914 г. признавали как французские, так и немецкие генералы. Вскоре после окончания войны во Франции вышла книга генерала (носившего во время войны звание полковника) Дюпона, бывшего во время войны начальником 2-го бюро Генерального штаба, отвечавшего за разведку и контрразведку, в которой тот рассматривал решения германского командования во время войны. Предисловие к ней написал сам Ж. Жоффр, считавший полковника Дюпона одним из полезнейших и дальновидных помощников, а российский военный агент во Франции А.А. Игнатьев называл полковника Дюпона одним из лучших работников Генерального штаба. В этой книге автор подробно анализирует значение решения германского командования о переброске перед битвой на Марне в 1914 г. двух корпусов и кавалерийской дивизии с Западного на Восточный фронт. Он считал это решение одной из важнейших ошибок немцев и благом для французов: «Возможно, что это и было нашим спасением. Предположите, что гвардейский резервный корпус был бы 7 сентября на своем месте, между армиями фон Бюлова и фон Клука, XI корпус и саксонская кавалерийская дивизия 9 сентября были бы в армии Гаузена у Ля-Фер-Шампенуаза, какие могли бы быть последствия!»⁵⁹⁹. Действительно, 2 корпуса в масштабах западного фронта, возможно, и не слишком большие силы, но тот факт, что сняты они были именно с тех участков фронта, где французские армии начали наступление, серьезно повышает значение этого шага. С подобным выводом согласен и генерал Фалькенгайн. Резко критикуя решение своего предшественника на посту начальника Полевого Генерального штаба, он пишет: «Они (корпуса – А.П.) были взяты с западной половины фронта, значит, с его ударного крыла. Поэтому их отсутствие было особенно чувствительно при решительном сражении на Марне, да и после него»⁶⁰⁰. Затем, обсуждая вопрос о направлении главного удара, генерал Фалькенгайн вновь возвращается к этому вопросу: «Об этом (о решении перебросить силы на восток – А.П.) приходится сказать вторично, так как едва ли возможно достаточно подчеркнуть гибельное влияние этого факта на ход этого периода войны»⁶⁰¹.

Принимая в достаточно непростых условиях решение о нанесении удара в западном направлении для вторжения в Германию, русское командование отказывалось от наступления против Австро-Венгрии, которое сулило неплохие перспективы. Французское командование, в свою очередь, приняло во внимание интересы русских союзников, решив начать наступательные операции в декабре 1914 г., несмотря на истощение войск и отсутствие надежд на серьезный успех. «…Надо считаться с русскими; ясно, что мы не можем иметь в виду только наш фронт, так как если произойдет катастрофа на восточном фронте, то немцы затем обратят все свои силы против нас», писал Президент Франции Р. Пуанкаре 12 декабря 1914 г.⁶⁰²

Были ли оправданы решения русского Верховного Главнокомандующего, отвечали ли его действия интересам России? Со времени Первой мировой войны многие исследователи высказывали различные, часто полярные точки зрения на этот вопрос. Спор развернулся сразу после окончания войны. Вели его генералы, сами участвовавшие в войне, и после окончания анализировавшие ее результаты. Весьма категорически высказался генерал М.Д. Бонч-Бруевич, занимавший во время войны ряд важных постов. По его мнению, в русском Верховном командовании «выработалась покорность западным союзникам, ради выдержки каких-то сентиментальных, сверхсоюзнических обязательств, не вытекающих из каких-либо конвенций, а вслед за этим, как следствие, явился ряд кровавых боевых операций, начатых и развиваемых ради удовлетворения чрезмерных требований союзников, и притом с недопустимой степенью пожертвования интересами России и русской армии»⁶⁰³. Ему вторил А.М. Зайончковский, тоже генерал, командовавший во время войны дивизией и корпусом. Он называл требования французов «узкой и эгоистичной политикой», считая, что переброска в 1914 г. немецких войск была победой русской Ставки, «но, к сожалению, победой во французском, а не в русском масштабе»⁶⁰⁴. Противоположное мнение высказал выдающийся военачальник мировой войны генерал А.А. Брусилов, некогда непосредственный начальник А.М. Зайончковского: «В начале войны, чтобы спасти Францию, Николай Николаевич совершенно правильно решил нарушить выработанный ранее план войны и быстро перейти в наступление, не ожидая окончания сосредоточения и развертывания армий. Потом это ставилось ему в вину, но в действительности это было единственно верное решение»⁶⁰⁵

С позиций современного исследователя кажется правильной скорее точка зрения А.А. Брусилова. События 1870 и 1940 гг. продемонстрировали, что «блицкриг» не является стратегической утопией. В двух случаях из трех идея быстрого разгрома Франции сработала прекрасно, но тогда некому было начать наступление с востока и заставить германскую армию ослабить натиск на западном направлении. Ну а чем закончилась бы война в случае быстрого разгрома Франции предположить не трудно.

Таким образом завершилась кампания 1914 г, первая кампания войны, названной Великой уже вскоре после ее начала. Практически ни одна из воевавших в Европе сторон не смогла воплотить в жизнь предвоенные стратегические планы. Тем не менее, русско-французский военный союз в целом успешно прошел первую проверку на прочность. Союзники выполнили принятые перед войной на себя обязательства и учитывали интересы друг друга при принятии стратегических решений, понимая, что победить в одиночку им вряд ли удастся.


П.И. Гришанин