Российский государственный университет им. И

Вид материала

Документы

Содержание Роль культурного и идеологического аспекта в германо-финляндском сотрудничестве в 20-30 гг. ХХ века

Подобный материал:

• Российский Государственный Гуманитарный Университет Институт филологии и истории Историко-филологический, 66.87kb.
• «Российский государственный медицинский университет», 309.92kb.
• «Российский государственный гуманитарный университет», 653.16kb.
• «Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена», 656.78kb.
• «Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена», 586.79kb.
• «Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена», 374.58kb.
• «Российский государственный педагогический университет им. А. И герцена», 581.63kb.
• «российский государственный гуманитарный университет», 362.62kb.
• Нестационарные процессы деградации в щелочных аккумуляторах, закономерности и технологические, 585.56kb.
• «Российский государственный медицинский университет Федерального агентства по здравоохранению, 568.86kb.

Южнорусское правительство П.Н. Врангеля и США:

союз по любви или брак по расчёту?


Традиционно отечественная и зарубежная историография рассматривала внешнеполитическую концепцию Белого движения на Юге России как нечто статическое и не претерпевающее изменений: всемерная поддержка войск стран Антанты, желание во что бы то ни стало покончить с большевизмом и возврат старых имперских порядков. Приемлема ли такая оценка? Так ли было всё просто?


Поражение Белого Юга в официальной советской историографии постоянно сопоставлялось с событиями победного для Советов периода гражданской войны, поражением «третьего похода Антанты», «героическим» штурмом Перекопа и т.д. Никакой иной характеристики кроме как «реакционные силы международного империализма», «захватничество и угнетение народов», «врангелевский режим» под пером «комиссаров от истории» не заслуживал.

Безусловно, восстановление исторической правды требует не только ломки прежних стереотипов. За последнее десятилетие появилось значительное количество работ, посвящённых белому движению в России. И по-прежнему значительная часть исследователей ставит узкие рамки в своих изысканиях: «то, что было и безвозвратно ушло». А эти границы не отвечают запросам нового времени. Ведь исходя из уроков истории мы должны строить нашу жизнь. Современная ситуация на мировой арене во многом напоминает ситуацию, сложившуюся во время Гражданской войны. Это - организация новых органов управления, построение твёрдой вертикали власти и поиск новых друзей и партнёров в международном сообществе. Точно такие же задачи стояли и перед лидерами Белого движения. Но в своей статье мы обратимся лишь к политике Главнокомандующего Русской Армией генерал-лейтенанта барона Петра Николаевича Врангеля. И в частности к отношениям с Соединёнными Штатами Америки.

Внешнеполитическая позиция правительства США в «русском вопросе» основывалась, во-первых, на непризнании Советской России и, во-вторых, на оказании помощи в явной или скрытой форме всем антибольшевистским силам. Отчасти это нашло свое отражение в поддержке генерала П.Н. Врангеля, «военные способности и качества характера которого могли обеспечить победу над Красной Армией»⁶⁰⁶ В апреле 1920 г. Глава военно-морской и дипломатической миссии адмирал Н.А. Мак-Колли, отвечавший за координацию и сотрудничество военного и политического характера, докладывал из Феодосии: «Врангель - весьма одаренный руководитель - полон энергии и решимости, он способен организовать длительную оборону Крыма». При этом Мак- Колли обратил внимание на готовность крымского генерала «принять совет, особенно исходящий от Соединенных Штатов»⁶⁰⁷ При русской армии находилось представительство американского Красного Креста, занимавшегося снабжением войск⁶⁰⁸. В американском обществе отношение к правительственной «русской» проблеме было сложным. Широко развернули свою деятельность целый ряд движений, выступавших в поддержку Советской России: движение «Руки прочь от России!», «Лига друзей Советской России», «Комитет медицинской помощи Советской России», «Общество технической помощи Советской России» и т.д. В обстановке приближавшихся президентских выборов приходилось считаться с растущим общественным мнением в пользу прекращения интервенции в Советской России. Однако, в начале августа 1920 г., на фоне решительного наступления Красной Армии на западном фронте и успешных операций против врангелевских войск, правительство США всё же решилось выступить с открытой и действенной поддержкой П.Н Врангеля⁶⁰⁹.

Представитель П.Н. Врангеля в Вашингтоне Б.А. Бахметев 6 августа 1920 г. известил своего коллегу в Париже М.Н. Гирса, о том, что в американской газете «The New York Times» появилась полуофициальная статья об отношении госдепартамента к «русскому вопросу». В статье подчёркивалось, что американская администрация «будет ждать появления в России законного правительства, признанного всем русским народом, и в переходный период будет неизменно осуждать всякий захват русской территории, под каким бы предлогом он ни проводился»⁶¹⁰ Несколько дней спустя, 10 августа, государственный секретарь США Б. Кольби в официальной ноте на имя итальянского посла в США декларировал непримиримое отношение Белого дома к Советской власти и солидаризировался с интервенционистской политикой Франции, открыто помогавшей Польше и П.Н. Врангелю⁶¹¹.

В обстановке серьезных противоречий между странами Антанты нота Б. Кольби по-разному была воспринята европейскими союзниками США. Во Франции она была принята восторженно, получив отклик в виде официального признания П.Н. Врангеля законным правителем Юга России⁶¹². Что касается самого Главнокомандующего и Правительства Вооружённых силы Юга России (ВСЮР), то вполне понятно, что нота США расценивалась ими как поворотный пункт в общем ходе борьбы с большевиками⁶¹³.

Министр иностранных дел врангелевского правительства П.Б. Струве писал Б.А. Бахметеву в Вашингтон: «Главнокомандующий и правительство Южной России с большим удовлетворением узнали о взглядах правительства Соединенных Штатов на события в России… Главный принцип этой декларации, а именно непризнание большевистского режима… отвечает чаяниям русских националистических кругов»⁶¹⁴

США усиленно интересовались отношением европейских держав к П.Н. Врангелю, стремясь, по-видимому, компенсировать ослабление антисоветской активности Великобритании вовлечением в антисоветский блок ряда второстепенных держав. Несомненно, что представители Главнокомандующего в США были информированы о подобных переговорах и со своей стороны всячески их поддерживали. Понимая, как важна в сложившейся ситуации любая форма поддержки, Б.А. Бахметев 21 августа 1920 г. писал из Вашингтона послу во Франции М.Н. Гирсу: «Крайне желательно, чтобы малые европейские державы поддержали американскую точку зрения в русском вопросе. Не найдете ли возможным инструктировать наших представителей в Бельгии, Голландии, скандинавских и других странах добиваться от местных правительств подобного выступления».⁶¹⁵ Всё это ясно показывает, что летом 1920 года Правительству ВСЮР была крайне важна политическая поддержка от европейских держав.

Американское правительство внимательно изучало деятельность правительства ВСЮР через своих официальных и неофициальных представителей: министру иностранных дел правительства Юга России были вручены вопросы, касающиеся позиции П.Н. Врангеля в области народного представительства, аграрных преобразований, воссоздания национального государства на демократических основах. Получив ответы на поставленные вопросы, правительственные круги Соединённых Штатов могли бы более действенно организовывать поддержку южнорусского правительства. Понимая, что от содержания ответов зависит будущее российско-американских контактов, Главнокомандующий незамедлительно ответил и уже 24 августа адмирал Мак-Колли читал в полученном сообщении, о том, что форму правления в новой России нужно установить при помощи Национального собрания. При этом, вплоть до созыва этого законодательного форума Правительство ВСЮР брало на себя обязательство способствовать мирному развитию государства, воздерживаться от расширения территории, а также не распоряжаться национальным достоянием⁶¹⁶. И все это подчеркивалось возможностью свободного волеизъявления народа. Одновременно отделом Управления Земледелием и Землеустройства были подготовлены конкретные предложения по реализации аграрных преобразований⁶¹⁷.

Очевидно, оценив подход Правительства ВСЮР в решении актуальных проблем Юга России, Белый Дом принял окончательное решение. Так, 10 августа 1920 г. была опубликована нота американского правительства, где резюмировались заявления США об отрицательном отношении ко всем переговорам с Советской властью. Конечно же, не без влияния США, аналогичную позицию заняло правительство Франции. Единство внешнеполитических подходов двух государств, вне всякого сомнения, способствовало укреплению внешнеполитических позиций Правительства ВСЮР. Через посла в Вашингтоне П.Б. Струве выразил признательность американскому правительству за поддержку⁶¹⁸.

Впрочем, правительство США не ограничивалось одними декларативными заявлениями. Военно-экономическая поддержка войск ВСЮР началась задолго до постановки вопроса об официальном его признании⁶¹⁹. Несмотря на неполноту комплектов крымских газет за 1920 г., а также отсутствие рассекреченных официальных американских документов, есть основание говорить о том, что США не только дипломатическими средствами, но и материально поддерживали П.Н. Врангеля с первого до последнего дня деятельности, а в ряде случаев осуществляли и политическое руководство. Уже через несколько дней после вступления в должность Главнокомандующего ВСЮР П.Н. Врангель в подробном письме генералу А.С. Лукомскому писал: «Чрезвычайно благоприятно, по-видимому, отношение к нам американцев, их помощь могла бы быть существенной как в смысле дипломатической… так и в смысле финансовой поддержки»⁶²⁰ Это сообщение сделано под свежим впечатлением от разговоров с официальными представителями США. Как раз в это время в Севастополь на американском дредноуте прибыла Чрезвычайная американская миссия. Она вела переговоры с Главнокомандующим ВСЮР в течение двух дней. Приезду миссии придавалось большое политическое значение. Сотрудники Миссии посетили Симферополь, Ялту, куда доставили несколько вагонов медикаментов и медицинского оборудования предметов и других материалов⁶²¹.

Военные представители США регулярно инспектировали войска ВСЮР. Почти во всех сообщениях крымских газет о выездах П.Н. Врангеля в действующую армию упоминается, что в числе сопровождавших лиц находились американские офицеры⁶²².

Но американские представители в своих непосредственных контактах с Правительством ВСЮР не ограничивались только инспектированием военных объектов или политическими переговорами. Зачастую они считали нужным вмешиваться в любое дело, в котором так или иначе прослеживались американские интересы. В мемуарах П.Н. Врангель не раз подчёркивает, что Мак-Колли и другие «знатные» американцы политически руководили его действиями. Так, Мак-Колли указывал Главнокомандующему на необходимость через средства массовой информации создать положительный образ патриота-демократа. П.Н. Врангель прислушался к рекомендациям и вскоре в Америке и Европе в общественно-политических кругах заговорили о его либерально-демократическом кредо и стремлении к «законности и правопорядку». Когда в газете монархического направления «Русская правда», издававшейся в Севастополе, появился ряд статей открыто погромного характера, а в номере от 12 июля под названием газеты появился лозунг: «Наш девиз – за веру, царя и отечество», Мак-Колли вместе с французским представителем майором Этьеван пришли на приём к П.Н. Врангелю и сделали ему замечание, предупредив о неблагоприятном впечатлении, которое произведут помещенные в газете статьи и лозунг на общественное мнение их стран. «Я тогда же издал приказ, объявив выговор цензору, и закрыл газету», - признает П.Н.Врангель. Успокоенный Мак-Колли докладывал начальству: «Генерал Врангель, кажется, сделал все возможное, чтобы устранить какое бы то ни было впечатление, что он лично представляет монархическое движение»⁶²³ Из этого можно сделать вывод, что американские представители зорко следили за каждым шагом Главнокомандующего.

Представители Соединенных Штатов при Главнокомандующем ВСЮР неоднократно поднимали вопрос о начале похода на Москву. На парадном обеде 1 октября 1920 г. в присутствии ближайшего помощника П.Н. Врангеля А. Кривошеина начальник американской миссии Красного Креста майор Райден в публичной речи заявил: «Я искренне желаю вместе с войсками Врангеля войти в Москву, Петроград и оказать там помощь русскому населению»⁶²⁴ Таким образом, заявления американской стороны ясно давали понять, чего добиваются заокеанские партнёры от Правительства ВСЮР и П.Н. Врангеля. И всё это не смотря на декларативные заявления самого Главнокомандующего, что «не триумфальным шествием из Крыма к Москве можно освободить Россию…».⁶²⁵ Всё выше перечисленное, по нашему субъективному мнению, в дальнейшем могло бы привести к серьёзным дипломатическим конфликтам.

Кроме контактов дипломатических, Правительство США осуществляло поддержку южнорусской власти и по линии Красного Креста. Помощь миссии П.Н. Врангелю выражалась в разгрузке Крыма от обременявших врангелевский тыл беженцев как в первый период обороны Крыма, так и в последние ее дни, когда главной заботой белогвардейского командования стала проблема эвакуации. В письме П.Н. Врангеля А.С. Лукомскому от 15 апреля 1920 г. говорится, что наряду с решающе важными вопросами снабжения стоит вопрос, от которого также зависит судьба Крыма, — открытие Сербией и другими государствами границ для приема беженцев, «без чего, —подчеркнул он, — мне не разгрузить Крым от всего лишнего и не восстановить порядка и спокойной работы в тылу». И США, наравне с Великобританией и Францией, участвовали в эвакуации всего лишнего. А.С. Лукомский свидетельствует, что беженцы были размещены на Принцевых островах, где их взяли на полное иждивение: на Принкипо — британцы, на Халке — французы, на Антигоне — итальянцы, на Протии — американцы.⁶²⁶

Красная армия 6—7 ноября 1920 г., преодолев сильные укрепления Перекопа, ворвалась в Крым. Началась поспешная эвакуация войск, материальных ценностей и пр. И тут на помощь пришли Соединённые Штаты. «Американский Красный Крест, — свидетельствует один из бывших защитников Крыма, — принимал живейшее участие в эвакуации Крыма. Миноноски беспрерывно курсировали между Севастополем и Константинополем, успевая вывозить тысячи людей, томившихся на берегу в ожидании посадки на суда. На о-ве Проти американцы развернули лазареты на 200 раненых и общежитие на 800 чел.»⁶²⁷ Первые 100—120 беженцев из Крыма доставил в Константинополь американский миноносец уже 13 ноября 1920 г. К этому времени в Константинополе был подготовлен к приему раненых и беженцев американский госпиталь. Красный Крест США перевел 1 млн. франков в Константинополь и затребовал от своего главного управления в Вашингтоне еще 3 млн. для помощи беженцам из Крыма, обещав свое покровительство при размещении их во французских колониях⁶²⁸.

Врангелевские суда уходили в Черное море перегруженные до отказа людьми, оружием и чемоданами. Представители США оказывали максимально возможное содействие покидавшим Крым. Но так как США не располагали у берегов Крыма тоннажем, достаточным для неожиданной и поспешной эвакуации большого количества людей и груза, адмирал Мак-Колли обратился к своему правительству с просьбой срочно усилить флот на Черном море. Военное министерство отдало приказ 22 судам, находившимся в европейских водах, на всех парах идти в Севастополь. Французское телеграфное агентство «Гавас» сообщало 14 ноября 1920 г., что правительство США уполномочило своего военного представителя адмирала Бристоля принять все необходимые меры помощи П.Н. Врангелю. Для эвакуации предполагалось использовать не только военные, но и коммерческие суда. Бристоль развил большую энергию. На пути в Севастополь 16 ноября находились уже 2 американских крейсера, 2 угольщика и 18 других судов⁶²⁹. Несмотря на оперативность, проявленную американцами, большая часть спешно высланных в Севастополь миноносцев и транспортов не успела прийти вовремя, чтобы помочь эвакуации. Путь отступавших войск на переполненных судах в Константинополь был нелегким. Некоторые корабли оказались в открытом море без достаточного запаса угля. Даже большегрузный пароход «Рион», на котором держал флаг комендант главного штаба П.Н. Врангеля генерал Петров, не мог дойти своим ходом до турецких берегов. Выручили повстречавшиеся американские суда, шедшие курсом на Севастополь. «Если бы не американский крейсер «Сен-Луи», который взял нас в 80 милях от Босфора на буксир, — свидетельствует Г.В. Немирович-Данченко, — мы бы, наверное, погибли»⁶³⁰ Сам американский Красный Крест погрузил свое имущество на зафрахтованный пароход и, нимало не беспокоясь о нуждах остающегося в Крыму населения, отчалил под американским флагом в Константинополь.

Из этого можно сделать вывод, что до начала предвыборной кампании в США снабжение ВСЮР осуществлялось достаточно регулярно, но из-за изменения внутриполитической ситуации в условиях предвыборной кампании американское правительство старалось, с одной стороны, сохранить политические связи с Югом России, а с другой не давать повода волнениям внутри своей страны. В сентябре Б.А. Бахметев информировал, что доставка в Крым угля из США затруднена ввиду забастовки шахтеров⁶³¹, но главное затруднение всё же «в общем политическом положении»⁶³²

Кроме материальной и финансовой поддержки, правительство США использовало и военный флот, который на протяжении всего периода обороны Крыма крейсировал в Черном и Азовском морях. Только в период с февраля по декабрь 1920 г. США направили в Черное море 3 крейсера и 11 эсминцев⁶³³. Американские военные корабли вместе с английскими и французскими оказывали боевую поддержку артиллерийским огнем войскам Врангеля в решающих боях за Перекопский перешеек⁶³⁴.

Обобщая всё вышесказанное, можно с уверенностью заявить, что военно-политическое сотрудничество Правительства ВСЮР и США имело определённый успех благодаря изменению внутриполитического курса правительства П.Н. Врангеля и выделения новых приоритетных направлений, предложенных дипломатическим ведомством, возглавляемым П.Б. Струве. Пожалуй, ни одно государство не оказало столь широкой и разносторонней поддержки Правительству ВСЮР как США.


В.Н. Барышников


Роль культурного и идеологического аспекта в германо-финляндском сотрудничестве в 20-30 гг. ХХ века


Культурный и идеологический аспект в германо-финляндских контактах в 20-30 гг. ХХ в. играли важную роль. Выделяются два этапа этого сотрудничества – до и после прихода в Германии к власти нацистов. С середины 1930-х гг. идеологический аспект в отношениях между двумя странами приобрел центральное значение в политики Германии в области культурного сотрудничества с Финляндией.


Финско-германские контакты 1920-1930-х гг. в области культурного сотрудничества, а также их идеологическая составляющая, несомненно, представляют определенный научный интерес. Очевидно, что в этот период они были достаточно тесными, что не могло не играть тогда весьма важную роль в сотрудничестве двух стран. Однако к концу 30-х гг. в Финляндии фашистская идеология все же не стала определяющей, как это произошло в Германии. Этот аспект, бесспорно, требует соответствующего рассмотрения. Также как и то, насколько соотносилось финско-германское сотрудничество в области культуры с идеологией.

Действительно, отношения в сфере культуры между двумя государствами в 20-30-е гг. имели хорошую основу. Они, несомненно, могли базироваться, как считалось, на некоторой общности двух народов в духовно-религиозном плане. Более того полагалось, что существует даже определенная близость Финляндии в области культуры именно к Германии, поскольку, как отмечалось финскими исследователями, в общественной жизни финнов получила проявление присущая немцам «экспансивность культурно-эмоциональных задатков»⁶³⁵ Причем очевидно, что созданные еще до начала XX в. традиции в финско-германском культурном и научном сотрудничестве явно имели тенденцию к своему развитию уже после обретения Финляндией независимости.

В целом Германия являлась в определенных сферах науки и культуры для представителей финского общества своеобразным эталоном. Как отмечал известный финский исследователь, профессор Ю. Паасивирта, «немецкая наука, которая традиционно занимала важное место в Финляндии, продолжила играть определяющую роль в формировании наибольшего влияния в стране» в 20-е гг.⁶³⁶ На Финляндию также оказывали значительное воздействие новые направления в развитии немецкой архитектуры, литературы, музыки и театра. Кроме того немецкий язык оказался чуть ли не «главным, и часто единственным иностранным языком, который широко использовала» научная и техническая интеллигенция.⁶³⁷ Более того с 1918 г. этот язык вообще занял господствующее место в системе финского школьного образования⁶³⁸.

Однако эти благоприятные условия, при которых явно существовали перспективы в развитии контактов в области культуры между двумя странами, уже к началу 20-х гг. приобрели своеобразную новую тенденцию, которая явно стала сказываться на дальнейшем формировании культурного сотрудничества двух государств. Дело в том, что Германия в военном и политическом отношении серьезно повлияла на становление государственной независимости Финляндии, вмешавшись в начавшуюся там в 1918 г. гражданскую войну и оказав, таким образом помощь финскому «белому движению», которое собственно и пришло в итоге к власти. В результате именно Германию в руководстве страны начали рассматривать как главного партнера Финляндии и сотрудничество с ней выходило на первый уровень по всем направлениям, включая, естественно, и развитие контактов в области культуры.

Не случайно, поэтому уже осенью 1918 г. в Хельсинки образовалось финско-германское общество, призванное укреплять дружественные связи между двумя странами. Это общество стало тогда во многом проправительственной организацией, поскольку дружбу с Германией начали уже возводить в ранг государственной политики, вплоть до того, что принялись даже проектировать на финский престол представителя немецкой императорской династии. И хотя монархии в Финляндии так и не сложилось, тем не менее достаточно большое количество влиятельных финских государственных, политических и военных деятелей оставались горячими сторонниками расширения и укрепления дружественных отношений между двумя странами. Таким образом, контакты в области культуры явно начали переплетаться с политикой, что, разумеется, несколько отличало эти связи от предшествовавшего исторического периода.

Как по этому поводу отметила финская исследовательница Б. Хиеданниеми, «знание немецкой культуры, языковые способности и личные контакты, несомненно, развивали политическую германоманию, основательно расширяя чувство пронемецкой дружбы» в Финляндии⁶³⁹. При этом, что было очень важно, финские устойчивые симпатии к Германии наиболее заметно проявлялись среди весьма влиятельных кругов руководства страны. Так, в частности, будущий президент Финляндии Э. Свинхувуд явно и неизменно выражал достаточно сильную благосклонность к Германии. Он, по мнению исследователей, даже мог стать своеобразным гарантом «финляндских симпатий к Германии»⁶⁴⁰

В политическом плане воздействие на возможности сотрудничества двух государств в области культуры имело и то обстоятельство, что значительная часть руководства финской армии также сохранила крайне почтительное отношение к Германии, поскольку состояла из прошедших в прошлом прусскую школу военного обучения. В вооруженных силах Финляндии находилось почти 90 процентов таких офицером и генералов⁶⁴¹. Данное обстоятельство не могли не замечать в Германии. Как отмечалось в немецкой дипломатической переписке, «пока существуют хорошие и дружественные отношения между финским офицерским корпусом и германской армией, правительству (Финляндии. - В. Б.) придется учитывать это в момент обсуждения принимаемых решений»⁶⁴²

Не менее значимым явлением того времени стало еще и то, что прогерманская направленность в финской культуре сама превратилась тогда в предмет пропаганды. С момента обретения Финляндией государственной независимости в стране начали уже активно внедряться идеи о том, что финский народ, получив в 1918 г. немецкую помощь, обрел, таким образом, для себя еще и абсолютный ориентир западной культуры, олицетворяемый Германией с ее достижениями в сравнении с «враждебными культуре революционными проявлениями красных». Финляндия же, в пропаганде этого периода, вместе с Германией «защитили культуру Запада от восточных варваров» и в результате «спасли европейскую культуру от угрозы с Востока»⁶⁴³

Иными словами в этом противопоставлении культурного влияния России и Германии явно можно было наблюдать политические мотивы, которые во многом еще основывались на том, что в финских правительственных кругах видели в немцах еще и определенный военно-политический противовес Советскому Союзу⁶⁴⁴.

Естественно, особые проявления дружественных чувств в Финляндии к Германии, в Берлине всячески продолжали стимулировать. Причем и здесь существовали определенные политические аргументы, которые подталкивали к развитию такого сотрудничества, поскольку в немецком руководстве не могли не считать крайне нежелательным ослабление своего влияния в финляндско-балтийском регионе. Особенно если в этом регионе одновременно могла начать возрастать роль СССР. Как сообщал в 1927 г. финский посланник из Берлина, там проявилась озабоченность по поводу возможно излишнего крена политики Финляндии в восточном направлении. По его мнению, в Германии считали, что финнов «больше занимает отношение России, чем германская политика»⁶⁴⁵ В целом, в Берлине полагали целесообразнее действовать так, чтобы советско-финляндские отношения не прогрессировали и тем самым для Германии существовали бы благоприятные перспективы в зоне ее интересов в балтийском регионе.

Что же касается стремления поддержать немецкое культурное влияние на финское общество, то оно также проявлялось, но в большей степени это выражалось скорее в научно-технических формах развития контактов⁶⁴⁶. Кроме того значительную роль играла германская колония в Хельсинки. Ее представители стремились стимулировать пропаганду в Финляндии германской культуры. Большое значение в этом плане отводилось созданной в финской столице немецкой библиотеки⁶⁴⁷.

Германия продолжала «не забывать» и о той помощи, которую она оказала финскому «белому движению», направляя в Хельсинки свои делегации на ежегодные торжества, посвященные победе «белых». Так, в 1928 г. по случаю десятилетней годовщины окончания гражданской войны в столицу Финляндии прибыла весьма представительная делегация, причем с финской стороны особо подчеркивалось: «Многое изменилось в нашей стране, но в одном отношении мы не претерпели изменения. Мы не забыли о проделанной немцами работе и их помощи»⁶⁴⁸

Таким образом, в финско-германском сотрудничестве в области культуры существовала хорошая основа, которая в комплексе создавала очевидную перспективу к дальнейшему развитию.

Естественно, что общая тенденция в складывавшихся финско-германских отношениях не могла быть скрыта от наблюдения в других странах. В том числе и от советского руководства. По мнению разведывательных органов СССР, у Хельсинки в 20-е гг. явно сохранялось проявление к Берлину «горячих чувств»⁶⁴⁹, включая и сотрудничество в области идеологии и культуры. В частности, обращалось внимание на начало издания в Финляндии с 1924 г. газеты на немецком языке⁶⁵⁰.

В итоге, оценивая ситуацию в области культурного сотрудничества двух государств в 20-е гг., можно отметить, что характер их развития имел благожелательную базу, но при этом обладал разнозначимой ценностью. Для Финляндии сотрудничество с Германией в области культуры являлось весьма важной составляющей ее культурной жизни. В Хельсинки проявлялось стремление к сохранению прежних исторических связей, которые к тому же еще явно переплетались с крайне позитивным отношением влиятельных политических, военных и государственных деятелей к Германии и ее культуре. Что же касается Берлина, то здесь, хотя и наблюдались определенные тенденции со стороны государства поддерживать научно-технические и культурные контакты с Финляндией, но, тем не менее, особо эти отношения не выделялись. Также в 20-е г. трудно было говорить о проявлении со стороны Германии каких-либо ярко выраженных стремлений оказывать идеологическое воздействие на Финляндию.

Однако сложившиеся к этому времени традиции в области культуры начали приобретать несколько иные оттенки, когда в 1933 г. в Германии к власти пришли нацисты. С этого момента идеологические аспекты сотрудничества стали уже важной составляющей этих отношений. Как в данной связи отметил Ю. Паасивирта, «новая немецкая администрация после 1933 г. показала некоторый интерес в развитии более близких отношений в области культуры с Финляндией с тем, чтобы добавлять и расширять уже существующие связи, определив их скорее в формальную, институциализированную плоскость»⁶⁵¹ При этом в рейхе явно старались начать активную пропаганду «новой Германии». Поэтому, как заметил финский историк Е. Калленаутио, общим являлось то, что теперь «по “культурной линии” Германия стремилась наращивать свое воздействие в Финляндии и направлять взгляды в благоприятном для себя направлении...»⁶⁵²

Действительно, в Германии уже весьма серьезно стали относиться к тому, как фашистский порядок воспринимался за рубежом, пытаясь оказывать соответствующее воздействие на другие страны. Финский посланник в Германии А. Вуоримаа докладывал в Хельсинки, что при вручении им в августе 1933 г. верительной грамоты президенту П. Гинденбургу, тот прямо сказал, что «финская печать содержит массу тенденциозно составленных сообщений и публикаций в отношении Германии» и «вызывает неприятную реакцию» в стране. Вуоримаа, сообщая об этом в Хельсинки, предлагал не публиковать в печати критических материалов в отношении Германии⁶⁵³.

Неслучайно, что затем осенью 1933 г. в Берлин была организована поездка представительной делегации финских журналистов. Этот визит должен был, по мнению германского руководства, способствовать «улучшению» освещения немецких проблем финской печатью. Принимавший финских журналистов И. Геббельс объяснял приглашение тем, как важно строить германо-финляндские отношения доверительно, на базе политического сотрудничества⁶⁵⁴.

При этом немецкое дипломатическое представительство в Хельсинки явно наращивало свою работу, опираясь в данном случае на продолжающуюся деятельность финско-германского общества, а также на представителей немецкой эмигрантской колонии и немецких школ в Финляндии. В этом направлении для «новой Германии» пропаганда нацизма становилась весьма важным направлением в развертывании работы в области культуры. К тому же для нацистов оказалось существенным то, что уже с 1932 г. среди немецкого населения, проживавшего в Финляндии, было образовано отделение национал-социалистской партии, причем председатель этого отделения являлся еще и членом правления финско-германского общества. Естественно, это облегчало начало соответствующей работы. Как и то, что, по мнению Б. Хиеданниеми, идеологическое влияние на учащихся немецких школ в Финляндии было таким же как и в самой Германии⁶⁵⁵.

Но в начале важно было активизировать организацию различных мероприятий в области культуры, которые проходили бы при участии представителей Германии, прибывших в страну, а также направить свои усилия на проведение всевозможных концертных программ для финской общественности. Кроме того в рейхе, как заметил А. Вуоримаа, стали пропагандировать и стремиться развивать в целом связи в области культуры, туризма и спорта⁶⁵⁶.

В этом отношении со стороны Германии решили весьма торжественно отметить очередную годовщину окончания в Финляндии гражданской войны и высадки немецких войск на финской территории. На празднование этого события весной 1933 г. в Хельсинки прибыла достаточно представительная делегация, задачей которой во многом должна была стать демонстрация определенной преемственности прежней немецкой политики партнерства с финским руководством. И это дало соответствующий результат. Газета «Ууси Суоми», являвшаяся одним из основных органов влиятельной правой коалиционной партии, выпустила целую серию материалов, в которых выражалось положительное отношение к национал-социализму. Причем в статьях ясно чувствовалось влияние германской пропаганды⁶⁵⁷.

Изменившиеся условия указывали на то, что Финляндии необходимо корректировать контакты в области культуры с Германией, учитывая неоднозначно складывающуюся вокруг идеологии рейха ситуацию. В финской исторической литературе существует точка зрения, что отношения между фашистской Германией и Финляндией до начала Второй мировой войны можно разделить на два этапа. Первый этап, до 1937 г., характеризуется как время довольно дружественного сотрудничества, а второй, как проявление определенных проблем в этих связях или даже их «сильное ухудшение»⁶⁵⁸ С данной точкой зрения, очевидно, следует согласиться, отметив, что во многом это скорее связывалось с изменением общей международной обстановки в Европе, а также вследствие усиливавшейся агрессивности фашистской Германии, что ставило под сомнение перспективы развития культурных контактов двух стран.

В чем же проявлялись особенности указанных этапов в развитии финско-германского сотрудничества?

Отвечая на данный вопрос, следует, очевидно, учитывать, что действительно, на первом этапе в 1933-1936 гг. в связях между Германией и Финляндией явно просматривалась немецкое стремление к расширению различных форм сотрудничества в области культуры. Причем сразу же возникали вопросы, каковы были в этом отношении их идеологические перспективы, почему в нацистском руководстве Германии увидели для себя важнейшим в их развитии именно этот аспект?

Поскольку идеологические установки становились в Берлине центральными, то изначально в Германии через развитие контактов в области культуры стремились к усилению влияния национал-социалистской идеологии.

Примечательно, что данная вещь тогда весьма хорошо просматривалась, ее даже не пытался скрывать, например, финляндский посланник в Москве А.С. Ирье-Коскинен. В беседе с ответственным сотрудником Наркомата иностранных дел Б.С. Стомоняковым 9 декабря 1933 г. он признал, что в Финляндии явно прослеживается развитие непосредственных связей с Германией. По его словам, «национал-социалисты ведут большую работу в Финляндии и пользуются большим влиянием в финляндских фашистских группировках», а «видные финляндские фашисты ездят в Германию для контакта и получения идеологических указаний». При этом Ирье-Коскинен констатировал, что «Германия проявляет вообще большую энергию в балтийских государствах»⁶⁵⁹ Эту же мысль подтверждал в своих воспоминаниях и финляндский посланник в Берлине А. Вуоримаа. Он отмечал, что, по его мнению, район Балтийского моря занял едва ли не «первое место в интересах Германии»⁶⁶⁰

Обращало на себя внимание усилившееся немецкое желание показать в целом стремление идти к некому «духовному сближению» двух государств. Причем важную роль стала играть т.н. «Северная идея», предполагающая активное развитие отношений со странами Северной Европы в духе идеологии нацистской партии. Более того НСДАП начинает непосредственно координировать деятельность «Нордического общества», существовавшего в Германии с начала 20-х гг. Эта организация, находившаяся в непосредственном подчинении идеолога национал-социалистов А. Розенберга, оказалась в качестве единственного немецкого общества, которое имело право вступать в контакты в области культуры и торговли с различными организациями стран Северной Европы. Оно начинает проводить ежегодные скандинавские фестивали культуры в Любеке; на них регулярно приглашаются представители из Финляндии⁶⁶¹. Как заметил в этой связи А. Вуоримаа, деятельность этого общества стала очень активной, содержа «сильную дозу немецкой пропаганды».⁶⁶²

Действительно, «Нордическое общество» с целью организации в Финляндии деятельной пропаганды в духе нацизма стремилось, в частности, налаживать свою работу, используя финских правых политических деятелей, а также сочувствовавших Германии представителей общественности⁶⁶³. Так, в частности, оно в 1934 г. выступило инициатором открытия на севере Германии в городе Травемюнде немецко-североевропейского «Дома книги». Сама эта затея носила больше идеологический характер, поскольку проходила под эгидой нацистов, но финны откликнулись на приглашение принять участие в торжествах по этому случаю, направив в Германию одного из представителей финского Союза писателей⁶⁶⁴. По мнению посланника Финляндии в Берлине, «немцы организовывали приглашения, а также свободный или облегченно дешевый проезд для финских актеров и художников». Результатом этих действий, как заметил А. Вуоримаа, было то, что «одни возвращались домой вдохновленные, другие же разочарованные»⁶⁶⁵

В целом, в рейхе объективно завязалась череда различных мероприятий связанных с сотрудничеством в области культуры с Финляндией. На первый взгляд сами по себе факты проведения на немецкой территории финских художественных выставок, концертов в связи с 70-летием Яна Сибелиуса или отдание должного народному эпосу «Калевала» в связи со 100-летием составления его сводного текста являлись вполне нормальным явлением в развитии культурного межгосударственного общения. Но бросалось в глаза другое: нарочитое стремление изобразить возрастающее единение Германии и Финляндии в области культуры и придававшаяся всему этому нацистская идеологическая окраска. Показательной в «данном случае была расистская по своей направленности речь» Розенберга, произнесенная в 1935 г. при открытии финляндской художественной выставки. Характерно, что он объявил финнов принадлежащими, как и немцы к региону с «нордическим образом мысли»⁶⁶⁶

И эти сугубо идеологического характера идеи все более отчетливо звучали на всех мероприятиях, которые организовывались по линии сотрудничества в области культуры между двумя странами. Так весьма торжественно в 1936 г. была открыта уже в Финляндии большая художественная выставка немецких живописцев «новой нацистской школы». Главным стержнем этой выставки стала демонстрация достижений, которых немецкий народ сумел добиться с 1933 г.⁶⁶⁷

Весьма активно размещались в финских органах массовой информации материалы идеологического характера, подготовленные Министерством пропаганды Германии. На 1935-1936 гг. приходится пик публикаций в финских газетах статей, излагавших национал-социалистические идеи⁶⁶⁸. Развивая «Северную идею», в Третьем рейхе решили торжественно отметить 75-летие президента Финляндии Э. Свинхувуда. «Нордическим обществом» ему были организованы в королевском дворце Берлина роскошные чествования. Сам же президент не стесняясь своих взглядов впоследствии выражал убеждение, что «финский народ по своему существу (выделено мою – В.Б.) является другом Германии»⁶⁶⁹

В целом, обстановка, складывающаяся во взаимодействии двух стран в сфере культуры, явно указывала на то, что обозначаются тенденции к более тесному сближению двух стран, причем Германия явно занимала активную позицию, проявляя к тому же склонность к идеологизации этих отношений. Более того можно считать, что 1935-1936 гг. стали временем явного роста германо-финляндского сотрудничества в области культуры.

При этом, несомненно, важной становилась проблема возможности учитывать в целом, как воспринималась в Финляндии начатая немцами работа. Любопытный анализ в данном случае сделал профессор Ю. Паасивирта. Он постарался обратить внимание на новые тенденции у представителей т.н. «творческой интеллигенции», учитывая национальную принадлежность тех, кто благосклонно или наоборот критически оценивал происходившее. Исследователь, в частности, заметил, что «в то время как большинство финско-говорящей интеллигенции и артистического сообщества первоначально отнеслись в значительной степени благосклонно к новой Германии, то мнение большинства их шведско-говорящих коллег оказалось намного менее восторженным»⁶⁷⁰ Далее он подчеркнул, что «среди большой части финско-говорящего литературного и артистического сообщества вообще наблюдался лишь небольшой признак критического или открыто отрицательного отношения к Германии после 1933 г.»⁶⁷¹

Естественно, не представители финской культуры в данном случае могли стать определяющими в отражении оценок происходящего в развитии контактов с Германией, а соответственно все финское общество и в особенности важным являлась позиция руководства страны. Нельзя сказать, что все, что Германия предлагала с точки зрения культурного сотрудничества, очень нравилось в государственных структурах Финляндии. В дипломатических кругах, например, проявлялась озабоченность в связи со стремлением немецких пропагандистских органов внедрить в политическую и культурную жизнь финского общества фашистскую идеологию. По оценке ответственного сотрудника Министерства иностранных дел А. Пакаслахти, настораживало то, что «в основе национал-социалистских взглядов лежит расовое учение», которое и получало распространение в североевропейском регионе⁶⁷².

Для финского общества крайне сложно было понять связь расового арийского учения со своей страной и со своим населением. Весьма благосклонно настроенный к Германии, заместитель министра иностранных дел Р. Виттинг прямо говорил в 1935 г. немецкому посланнику В. Блюхеру, что «финны не германцы и не арийцы и не могут принимать расовую теорию “Северного мышления”». Более того он подчеркнул, что в в Финляндии «отвергали как расизм, так и географическое истолкование “Северной идеи”, поскольку это лишь сеет подозрение, почему центрально-европейское государство пытается таким образом сблизиться с северными странами»⁶⁷³

Тем не менее, в целом, политические аспекты финско-германского культурного сотрудничества стали играть весьма важную роль. При этом необходимо, прежде всего, учитывать то, что начало 30-х гг. в Финляндии прошло под знаком антикоммунистического и по своей сути антирусского лапуаского движения, которое явно напоминало фашистское. Понятно, что сторонники этого движения, а также крайне правые круги с самого начала не скрывали своей приверженности и симпатий к тем силам, которые пришли к власти в Германии.

Однако, уже к 1933 г. право-радикальное движение в Финляндии было сильно ограничено. Оно к тому же было преобразовано в политическую партию (ИКЛ), которая не имела достаточно широкой опоры в финском обществе. Тем не менее, нацисты стремились наладить пропагандистскую деятельность, опираясь именно на ИКЛ, которая активно декларировала ценности национал-социалистический идеологии и готова была в любой момент стать в оппозицию к руководству страны⁶⁷⁴. Для Берлина, сторонники этой партии были важными партнерами, но Германии было крайне важно иметь идеологическое влияние на как можно более широкие слои финского общества. В этом смысле потенциал воздействия через партию ИКЛ на население не мог удовлетворить нацистов.

В результате, германские дипломаты пытались сильно не «идентифицировать линию ИКЛ с немецкой политикой», поскольку считалось, что это могло лишь ослабить их идеологическое влияние на население Финляндии⁶⁷⁵. Германия стремилась использовать самые широкие формы сотрудничества в области культуры, которые уже сложились в отношениях между двумя странами до этого, делая где-то больше ставку на ветеранов «белого движения» и «егерей», а также на студенческую молодежь⁶⁷⁶.

В целом для немецкого руководства пока было достаточно очевидно, что усиление воздействия арийской расовой идеологии у финнов не наблюдалось и вообще «едва ли в Финляндии находили оклик специфические фашистские идеи». Сомнений не вызывало только то, что сохранились прежние перспективы сотрудничества, поскольку в определенных слоях финского общества существовали намерения установления с Германией «тесного идеологического родства на платформе антикоммунизма»⁶⁷⁷ Именно эту основу в рейхе и могли активно использовать, не забывая, естественно, о необходимости продолжения пропаганды нацистской идеологии и в целом политики «новой Германии».

Так, уже через месяц после прихода нацистов к власти, 25 марта 1933 г., на приеме устроенном в Берлине для иностранных журналистов один из лидеров рейха Г. Геринг принялся осуждать определенные финские круги, которые распространяют «страхи» о Германии. «Если бы при каких-то обстоятельствах коммунизм добился бы победы в Германии», объяснял он, то «после этого Скандинавия стала бы коммунистической уже через 12 месяцев». Затем же он откровенно добавил: «Мы всегда видим Финляндию в качестве форпоста Скандинавии против Советского Союза»⁶⁷⁸ Именно такой подход, связанный с решительным противостоянием коммунизму, как раз и устраивал финское руководство. В частности, К.Г. Маннергейм в 1936 г. в разговоре с английским королем прямо отметил заслугу нацистов в борьбе против немецкого коммунистического движения. Он подчеркнул, что «когда-нибудь нацистское правительство сменят, но, тем не менее, реальный результат сохранится, поскольку влияние коммунистов в Германии уже сломлено»⁶⁷⁹

В целом в Хельсинки политика рейха рассматривалась весьма благосклонно именно с точки зрения противовеса СССР. Как отметил профессор О. Вехвиляйнен, «усиление Германии вызывало в Финляндии чувство заметного облегчения, поскольку отвечало желанию иметь противовес опасной мощи России»⁶⁸⁰

Тем не менее финские исследователи настойчиво подчеркивают, что в руководстве страны позитивное отношение к оценке внешнеполитических перемен, связанных с Третьем рейхом, нельзя смешивать со взглядом на гитлеровскую идеологию, объясняя, что большинство населения критически относилось к «господствовавшей системе в Германии» и не воспринимало идеи национал-социализма⁶⁸¹. Как заметил в этом отношении Р. О. Пелтовуори, «удар по коммунистам, нанесенный Гитлером с приходом к власти был воспринят повсеместно в буржуазных кругах Финляндии с удовлетворением, но национал-социалистская система быстро вызвала у значительной части финского народа отрицательное отношение к Германии»⁶⁸²

Таким образом, начало нового проявления прогерманских настроений явно продолжало переплетаться с сохранением ярко выраженной враждебности по отношению к СССР, что являлось в принципе, прежней тенденцией, но проявляющейся уже в новой международной обстановке.

Однако, в развитии сотрудничества в области культуры между двумя странами начали уже ко второй половине 30-х гг. возникать определенные проблемы. Прежде всего, конечно, нельзя считать, что в самой Германии тогда наблюдался какой-то очевидный прогресс с точки зрения достижений в культуре. Причем, очевидно, что влияние германской культуры на финское общество несколько начало ослабевать и даже где-то вытесняться англо-американским.

Особенно заметно данные процессы наблюдались в киноискусстве и литературе. В конце 30-х гг. в Финляндии в 3,5 раза больше показывалось кинофильмов из США и Англии, чем из Германии, и англо-американская массовая культура в целом стала иметь большее распространенное⁶⁸³. Усиления деятельности финско-германского общества не наблюдалось. Причем его численность составляла всего 300 человек, что было в два раза меньше численности аналогичного финско-британского общества⁶⁸⁴.

Мало результативной оказались работа активистов германской колонии в Финляндии. Общая численность граждан Германии вместе с родившимися в Финляндии немцами составляла около четырех с половиной тысяч человек, но, по данным германского посланника в Хельсинки, численность немецкой колонии за 1928 - 1936 гг. сократилась более чем в два раза⁶⁸⁵. К тому же на проводившихся ими мероприятиях массового притока финского населения не наблюдалось⁶⁸⁶.

Оценивая эволюцию финско-германских контактов в области культуры на протяжении первой половины 30-х гг., можно заключить, что с приходом Гитлера к власти в Германии для них возникла новая ситуация. В Хельсинки пришлось учитывать ее. Финляндия явно склонялась к определенному сближению на политической основе с Третьим рейхом, но при этом нельзя утверждать, что нацисты добились доминирующего германского культурного влияния на финское население.

Более того демонстративное желание Берлина показать всему миру тесные дружественные отношения Германии и Финляндии⁶⁸⁷ настораживало финское руководство, поскольку осложняло международное положение Финляндии и, прежде всего, финско-советские отношения. В результате к началу 1937 г., после прошедших парламентских выборов, в политической обстановке в Финляндии произошли перемены, отражавшие укрепление позиций либерально настроенных кругов и социал-демократии. Это давало возможность прихода к руководству в правительстве таких политических деятелей, которые действительно исходили из необходимости более осмотрительного осуществления политики по отношению к нацистской Германии⁶⁸⁸.

Данная линия нашла отражение на сформированном после парламентских выборов правительстве, которое возглавил умеренный по своим политическим взглядам лидер Аграрного союза К. Каллио. Министром же иностранных дел стал Р. Холсти. При этом не являлось секретом, что к Германии новый министр относился весьма сдержанно, а к нацизму – враждебно⁶⁸⁹.

Мысли, с которыми Холсти вступал на ответственный пост, он воспроизвел в воспоминаниях. «Я заметил, - писал он, - как повсюду за рубежом Финляндия рассматривается в качестве как бы некоего союзника Германии и, если такое мнение окончательно утвердилось бы, то, пожалуй, могло принести непомерно большой ущерб, причем уже скоро, после того, как возник бы серьезный европейский конфликт»⁶⁹⁰ Поэтому, неслучайно, новый министр иностранных дел начал ограничивать в Финляндии чисто пропагандистскую деятельность в прогерманском плане, отклонив, даже возможность выступления с лекциями двух нацистов, которые собирались для этого посетить страну⁶⁹¹. О менявшихся настроениях в финском руководстве страны докладывалось из Хельсинки и в Москву. Так, 9 января 1937 г. советский военный атташе П. Иванов писал, что с приходом нового правительства в Финляндии «уменьшилось афиширование дружбы с Германией»⁶⁹²

Более того с 8 по 10 февраля 1937 г. состоялся визит Р. Холсти в Советский Союз, а за ним еще и президентские выборы в Финляндии на которых сторонники Э. Свинхувуда потерпели поражение. Новый президент К. Каллио, а также новый состав правительства представляли для Германии другую расстановку политических сил. Теперь в руководстве страны оказались главным образом представители социал-демократической партии и Аграрного союза. В оппозицию перешли ориентировавшаяся на Германию партия ИКЛ и консервативная коалиционная партия.

В официальных кругах Берлина нарастало откровенное беспокойство. Причем, рейх особо настораживало оживление советско-финляндского культурного сотрудничества. Поэтому, не случайно, Г. Геринг, считавшийся в нацистском руководстве своеобразным «куратором» скандинавских проблем, поспешил лично встретиться с финским посланником в Берлине. Он даже предложил А. Вуоримаа дать объяснение: «Не подписал ли Холсти в Москве соглашение о культурном сближении»⁶⁹³

В целом, Германия стала явно демонстрировать неудовлетворение новыми акцентами финской внешней политики. Причем показательным в данном случае стало то, что в обстановке немецкого давления на политику Холсти в Финляндии вновь проявились некоторые подвижки к сближению с Германией в области культуры. В 1937 г. Берлин взял курс на новое «оживление» связей в культурной сфере⁶⁹⁴. Это выразилось в череде поездок финских граждан по приглашениям «Нордического общества» в рейх на отдых, ознакомительные и учебные турне, а также для выступления с докладами перед научной общественностью Германии. Кроме того была осуществлена целая программа гастролей финских оперных певцов по немецким городам⁶⁹⁵. Все это свидетельствовало о явном стремлении к возможному новому расширению связей между двумя странами в области культуры.

Больше всего в рейхе пытались сохранять и стимулировать развитие политических основ немецко-финляндской дружбы. Поэтому поддерживались прежние контакты ветеранов «войны за независимость» с германскими коллегами. Летом 1937 г. три группы таких лиц отправлялись в Германию, где их весьма радушно встречали⁶⁹⁶.

В духе «братства по оружию» с Германией торжественно отметили в Финляндии 70-летие Маннергейма, а затем 6 декабря 1937 г., как вспоминает финский посланник в Берлине, «тожественнее, чем прежде» в Германии прошли празднования Дня независимости Финляндии. В переполненном концертном зале был показан финский кинофильм, исполнялись произведения Я. Сибелиуса⁶⁹⁷. Череда тожеств подобного плана перешла и на следующий год, когда в апреле 1938 г. отмечалось 20-летие окончания «освободительной войны». В этих празднованиях участвовали многочисленные немецкие делегации, преимущественно из военных, а на самих торжествах присутствовало до 20 тысяч ветеранов «освободительной войны»⁶⁹⁸. О праздничных мероприятиях проведенных 12 апреля 1938 г., финский историк Ю. Суоми рассказывает так: «Из Берлина прибыла делегация в составе почти сорока человек, среди которых были, в частности, персонально приглашенные почетные гости: граф Рюдигер фон дер Гольц, вице-адмирал Хуго Маурер и барон Август фон Брюк. В течение всего времени пребывания в Финляндии немцы находились в центре внимания... В Хельсинки их приветствовали тысячи собравшихся горожан. Праздничный парад принимал Маннергейм, а рядом с ним стоял фон дер Гольц... Президент Каллио дал в честь, гостей завтрак»⁶⁹⁹

Подчеркнутое радушие к представителям Германии было, очевидно, связано не только с празднованием юбилейных дат. Оно имело и идеологический смысл. О том, что идеология в развитии финско-германских отношений продолжала играть не последнюю роль, свидетельствует тот факт, что тогда же из Финляндии на нацистский съезд в Нюрнберг была приглашена официальная финская делегация⁷⁰⁰.

Тем не менее для Берлина, по мнению финской исследовательницы Б. Хиеданниеми, все более отчетливо «становилось ясно, что нацистская идеология вызывала сомнения и отторжение», поэтому в рейхе стремились всячески использовать для сотрудничества международно-значимых представителей культуры, в частности, писателей, художников, известных ученых и деятелей спорта⁷⁰¹. В этом смысле, в Германии наблюдался настоящий подъем в издании на немецком языке финских книг, авторы которых пригашались «погостить» в рейхе⁷⁰². Немецкие живописцы в свою очередь опять устремились на выставочные площадки финской столицы. Так в очередной раз в Хельсинки была организована «Нордическим обществом» художественная выставка⁷⁰³. Продолжало деятельность финско-германское общество. Оно в декабре 1937 г. организовало посещение Финляндии группой немецких спортсменов во главе с руководителем спорта Третьего рейха⁷⁰⁴. Это со всей очевидностью указывало на явное усиление внимания в Германии к финской молодежи.

Об этом свидетельствует и тот факт, что летом 1937 г. по приглашению в Германию отправилась целая делегация финских учителей. Наращивался и студенческий обмен, который сопровождался усилением немецко-финского студенческого культурного сотрудничества. В это время стали проводиться германо-финские дни студентов. Начало им было положено летом 1937 г. в Кёнигсбергском университете. Тогда же в Кёнигсберге издали специальный номер сорокастраничной журнал-газеты, посвященной Финляндии⁷⁰⁵. Все это имело явно пропагандистскую направленность. Эти действия отчасти давали положительный результат для нацистов. Так в финских студенческих газетах появлялись целые номера, посвященные Германии, а национал-социализм в них представлялся в положительном свете⁷⁰⁶.

Кроме того, улавливая специфические особенности политического развития Финляндии, в Берлине стремились учитывать и то, что в этой стране, как и в других государствах Северной Европы, большим влиянием пользовались социал-демократические партии. Поэтому неслучайно Розенберг в Любеке в июне 1937 г. на традиционных «днях», посвященных северным странам, назвал социал-демократию северных стран исключением в сравнении с германским социал-демократическим движением, которое нацисты считали злейшим врагом⁷⁰⁷. Таким образом, руководство рейха проявило стремление в некоторой степени отойти от своих идеологических установок для того, чтобы добиться более тесного взаимопонимания с Финляндией и другими странами Северной Европы. Причем в Германии такие «праздничные дни» проводили очень тщательно и, как заметил финский посланник в Берлине А. Вуоримаа, постоянно «в них сквозила пропаганда», рассчитанная на иностранных гостей, которых «в обилии приглашали» на подобные мероприятия⁷⁰⁸. «Реверанс» в сторону социал-демократов, следует рассматривать как очередной тактический жест, имевший сугубо демонстративный характер.

Иными словами, для дальнейшего «идеологического завоевания» Финляндии с помощью расширения сотрудничества в области культуры требовалось еще определенное время, поскольку абсолютного успеха нацисты здесь пока добиться не могли, хотя предпринятая ими атака дала положительный результат в том смысле, что финско-советские отношения вновь оказались на стадии охлаждения. Что же касается Р. Холсти, то он в конечном итоге осенью 1938 г. вообще вынужден был подать в отставку. Определенный успех, достигнутый в это время Германией может быть объяснен и развернутой нацистами пропагандой, подчеркивавшей, что внешнеполитическая цель Третьего рейха состоит в обеспечении условий для миролюбивой атмосферы⁷⁰⁹.

Этот тезис, однако, не находил подтверждения в реальной политике Германии, и немецко-финское культурное взаимодействие усложнялось с обострением международной обстановки в Европе. Агрессивность внешней политики Третьего рейха отрицательно влияла на финские общественные настроения. Как мрачно констатировал В. Блюхер в мае 1938 г., «для немецкого общества очень трудно было получить точку опоры в стране, где было более чем 40 процентов социалистов и свыше 90 процентов демократов»⁷¹⁰ Приходилось по-прежнему уповать на финские военные круги и прогермански настроенную часть консерваторов.

Особенно обстановка в области культурного сотрудничества Германии и Финляндии обострилась с осени 1938 г., когда последовал немецкий захват части Чехословакии. Это не было благожелательно воспринято финляндским обществом. В анализе МИДа Германии, сделанном в ноябре 1938 г., указывалось, что финская пресса «за исключением небольшого правого крыла, не проявляла дружелюбия к Германии, не прервала в течение кризиса свои атаки на Германию»⁷¹¹

Подавляющее большинство населения Финляндии сдержанно выражало отношение к агрессивным действиям Германии, хотя в ряде случаев наблюдалось и открытое, в резкой форме осуждение фашистской экспансии. Советское полпредство сообщало из финской столицы, что в общественных местах «публика собирается группами и высказывает угрозы по адресу Гитлера как зачинщика новой империалистической войны»⁷¹². Показательным при этом стало также и то, что именно в это время из финско-германского общества стали выходить его члены и «работа его осложнилась»⁷¹³ Посланник Германии в Финляндии Блюхер 6 октября признал, что в сколько-нибудь значительных кругах финской общественности вряд ли можно было найти таких людей, которые защищали бы политику Германии после Мюнхена⁷¹⁴.

Такая оценка не относилась, конечно, к профашистской партии ИКЛ и крайне консервативной части коалиционеров. Среди них был и вице-председатель коалиционной партии профессор Э. Линкомиес. Он не только выступил в поддержку действий Германии, но и предлагал, чтобы Финляндия вышла из Лиги наций⁷¹⁵. Кроме того, по словам шведского посланника в Хельсинки, рост агрессивности усиливал наиболее заметно симпатии к Германии у студенчества и офицерства⁷¹⁶.

Официальная позиция финляндского правительства в отношении профашистских проявлений в стране была отрицательной. Министерство внутренних дел Финляндии, возглавлявшееся У. К. Кекконеном, 22 ноября пошло даже на принятие решения о запрещении деятельности партии ИКЛ. На заседании парламентской фракции Аграрного союза он прямо заявил, что «с фашистским бредом надо покончить»⁷¹⁷. Дело стало рассматриваться в судебном порядке.

Таким образом, в целом на втором отрезке развития финско-нацистских отношений в области культуры Германия не сумела их эффективно использовать для усиления своего идеологического влияния на финское население. Это очевидно было связано с не совсем адекватной немецкой пропагандой, которая не учитывала определенные особенности общественных взглядов и настроений – единственной серьезной базой наблюдавшегося культурного взаимодействия в идеологическом плане оставался антикоммунизм и антисоветизм.

Конечно, только сближение именно на этой идеологической основе, в принципе, могло удовлетворить рейх, что собственно и проявилось в отношениях между Германией и Финляндией накануне Великой Отечественной войны. К тому же, не смотря на возникавшие в конце 30-х гг. проблемы в финско-немецких отношениях, германская культура продолжала прочно удерживать одну из наиболее влиятельных позиций в финском обществе. Все это, несомненно, способствовало дальнейшему усилению идеологического давления со стороны нацистов на Финляндию и ее население в последующие годы.