Лекция №1 Предмет и методы политологии

Вид материала

Лекция

Содержание X. арендт Полиархия, плюрализм и пространство

Подобный материал:

• Тема Предмет, методы и функции политологии Политика как общественное явление и объект, 54.07kb.
• Тема Введение. Политология как система знаний о политике (2 ч.), 41.33kb.
• Конспект лекций Содержание Политология междисциплинарная наука, ее законы и категории., 1824.74kb.
• Тематический план изучения политологии, 153.42kb.
• Вопросы к экзаменационному зачету по дисциплине, 28.67kb.
• «Согласовано» «Утверждаю» Председатель цмк зам директора по учебной работе, 193.87kb.
• Содержание курса разделы курса Методологические и исторические аспекты политической, 142.3kb.
• Лекции для студентов тема политология как наука и учебная дисциплина 4 > Предмет политологии., 7653.73kb.
• Словарь по политологии, 5079.22kb.
• Контрольная работа. Зачет. Перечень семинарских занятий по политологии политология, 301.02kb.

нигде и никогда не существовал на нашей прекрасной планете Земля — он реален не более, чем дантовский Ад. Но если тех, кто серьезно утверждал или верил, что Ад можно найти где-то на нашей планете, очень мало, то миллионам марксистов внушили, — и они поверили в это, — что Марксов капитализм существует в странах Запада. А кое-где (и не только в Китае и Северной Корее!) этому учат до сих пор.

Дело в том, что Марксово понятие «капитализм» представ­ляет собой просто одно из понятий сто теории исторического процесса («исторического материализма»). Определение Мар­кса утверждает, в частности, что «капитализм» является исто­рической фазой развития человеческого общества. Действитель­но, ведь при «капитализме» действует железный закон истори­ческого развития — закон абсолютного и относительного обни­щания рабочего класса. Историческая роль этого закона — про­будить в рабочем такой уровень классового сознания, чтобы он превратился в идейного коммунистического борца против «ка­питализма».

Я не буду критиковать здесь книгу Маркса «Капитал» и его теоретическое обоснование веры в то, что закон обнищания яв­ляется существенной чертой «капитализма». Не будет преуве­личением сказать, что Маркс неразрывно связал с этим законом свою надежду на социальную революцию и крах «капитализ­ма». Со времен Маркса всякий раз, когда рабочие, профсоюзы или марксистские партии терпели неудачу, марксисты расце­нивали это как шаг в правильном направлении — к революции. И иногда даже были этому рады — «Чем хуже обстановка, тем лучше для революции». (Примером может служить фашизм, ко­торый получил историческое объяснение и был определен — осо­бенно немецкими марксистами в период между 1925 и 1933 года­ми — как «последняя стадия капитализма», а потому нередко даже приветствовался).

Однако история и реально существующие общества пошли иным путем. Общество, которое Маркс именовал «капитализ­мом», неуклонно совершенствовалось. Благодаря прогрессу тех­ники труд рабочих становился все более производительным, а их реальные заработки постоянно росли, даже спустя значитель­ное время после того, как империализм либо сгинул, либо отка­зался от своей роли эксплуататора других народов.

Суммируя сказанное, отмечу, что самая важная и, конечно, самая существенная черта того общества, которое Маркс назы­вал «капитализмом», никогда не существовала. «Капитализм» в Марксовом понимании представляет собой неудачную теоре­тическую конструкцию. Это всего лишь химера, умственный мираж. Подобно Аду, он никогда не существовал где-либо на Земле.

В то время как капитализм марксистов был всего лишь ми­ражом, в действительности существовало и по сей день существует стремительно изменяющееся общество, ошибочно назван­ное «капиталистическим», с внутренним механизмом самореформирования и самосовершенствования.

Тем не менее, советские правящие круги долгое время возла­гали надежду на то, что будут в состоянии «покончить» с «капи­тализмом». уничтожить этот мираж — столь же реальный, сколь и Ад, — с помощью военной силы и ядерного оружия. Эта надеж­да доминировала в теории и практике коммунизма даже при Н.С.Хрущеве, выдающемся антисталинском реформаторе.

Такова трагическая история глубоко ошибочной идеологии, претендовавшей, по замыслу её основателя, на звание науки — науки об историческом развитии. Она снискала симпатии и даже полную поддержку ряда блестящих ученых. Такова история не­измеримой опасности, которую может нести ошибочная идеоло­гия, а по сути религия, наставляющая на ложный путь, когда она достигает власти в какой-либо стране. Мы должны извлечь урок из этой ошибки и не позволить ей повториться вновь.

И мы должны возрадоваться, что открытые общества Запада так разительно отличаются от того, как они изображаются в коммунистической иллюзорной идеологии. Я повторяю, эти об­щества далеки от совершенства. Они, признаюсь, далеки от обществ, основанных в первую очередь на любви и братстве. Такие общества несколько раз создавались, но всегда быстро вы­рождались. Меня, однако, не оставляет надежда, что наши потомки, возможно, спустя несколько столетий нравственно намного пре­взойдут нас. Считая все это вполне вероятным, я, тем не менее, еще раз повторяю: открытые общества, в которых мы живем се­годня, — самые лучшие, свободные и справедливые, наиболее самокритичные и восприимчивые к реформам из всех, когда-либо существовавших.

(Поппер К. Открытое общество и его враги. В 2 т. -Т.1.-М.,1992.-Т.1.)


X. АРЕНДТ

Истоки тоталитаризма


Тоталитарные движения возможны везде, где имеются мас­сы, по той или иной причине приобретшие вкус к политической организации. Массы держит вместе не сознание общих интере­сов, и у них нет той отчетливой классовой структурированнос­ти, которая выражается в определенных, ограниченных и дос­тижимых целях. Термин «массы» применим только там, где мы имеем дело с людьми, которых в силу либо просто их количе­ства, либо равнодушия, либо сочетания обоих факторов нельзя объединить ни в какую организацию, основанную на общем ин­тересе, — в политические партии, или органы местного самоуп­равления, или различные профессиональные организации и тред-юнионы. Потенциально «массы» существуют в каждой стране, образуя большинство из тех огромных количеств нейт­ральных, политически равнодушных людей, которые никогда не присоединяются ни к какой партии и едва ли вообще ходят голосовать.

Для подъема нацистского движения в Германии и коммунис­тических движений в Европе после 1930 г. показательно, что они набирали своих членов из этой массы явно безразличных лю­дей, от которых отказывались все другие партии как от слиш­ком вялых или слишком глупых и потому недостойных их вни­мания. В результате большинство движений состояло из людей, которые до того никогда не появлялись на политической сцене. Это позволило ввести в политическую пропаганду совершенно новые методы и безразличие к аргументам политических про­тивников. Движения не только поставили себя вне и против партийной системы как целого, они нашли свой действенный состав, который никогда не был ни в чьих членах, никогда не был «испорчен» партийной системой. Поэтому они не нужда­лись в опровержении аргументации противников и последова­тельно предпочитали методы, которые кончались смертью, а не обращением в новую веру, сулили террор, а не переубеждение. Они неизменно изображали разногласия происходящими из глубинных процессов, социальных или психологических источ­ников, пребывающих вне возможностей индивидуального конт­роля и, следовательно, вне власти разума.

Успех тоталитарных движений в массах означал конец двух иллюзий демократически управляемых стран вообще и европей­ских национальных государств и их партийной системы в част­ности. Первая уверяла, что народ в его большинстве принимал активное участие в управлении и что каждый индивид сочув­ствовал своей или какой-либо другой партии. Напротив, дви­жения показали, что политически нейтральные и равнодушные массы легко могут стать большинством в демократически уп­равляемых странах и, следовательно, что демократия может функционировать по правилам, активно признаваемым лишь меньшинством. Вторая демократическая иллюзия, взорванная тоталитарными движениями, заключалась в том, что эти поли­тически равнодушные массы будто бы не имеют значения, что они истинно нейтральны и составляют не более чем бесформен­ное, отсталое, декоративное окружение для политической жиз­ни нации. Теперь движения сделали очевидным то, что никогда не был способен показать никакой другой орган выражения об­щественного мнения, а именно, что демократическое правление в такой же мере держалось на молчаливом одобрении и терпи­мости безразличных и бесформенных частей народа, как и на четко оформленных, дифференцированных, видных всем инсти­тутах и организациях данной страны. В практическом смысле будет почти безразлично, примут ли тоталитарные движения образец нацизма или большевизма, организуют они массы во имя расы или класса, собираются следовать законам жизни и природы или диалектики и экономики.

Выдающиеся европейские ученые и государственные деятели с первых лет XIX в. и позже предсказывали приход массового человека и эпохи масс. Вся литература по массовому поведению и массовой психологии доказывала и популяризировала мудрость, хорошо знакомую древним, о близости между демократией и дик­татурой, между правлением толпы и тиранией. И все же, хотя эти предсказания в известном смысле исполнились, они много поте­ряли в своей значимости ввиду таких неожиданных и непредска­зуемых явлений, как радикальное забвение личного интереса, циничное равнодушие перед лицом смерти или иных личных катастроф, страстная привязанность к наиболее отвлеченным понятиям как путеводителям по жизни и общее презрение даже к самым очевидным правилам здравого смысла.

Вопреки предсказаниям массы не были результатом расту­щего равенства условий для всех, распространения всеобщего образования и неизбежного понижения стандартов и популяри­зации содержания культуры. Истина в том, что массы выросли из осколков чрезвычайно атомизированного общества, конку­рентная структура которого и сопутствующее ей одиночество индивида сдерживались лишь его включенностью в класс. Глав­ная черта человека массы не жестокость и отсталость, а его изо­ляция и нехватка нормальных социальных взаимоотношений. При переходе от классово разделенного общества национально­го государства, где трещины заделывались националистичес­кими чувствами, было только естественным, что эти массы в пер­вой растерянности своего нового опыта тяготели к особенно не­истовому национализму, которому вожди масс поддались из чи­сто демагогических соображений, вопреки собственным инстин­ктам и целям. Ни племенной национализм, ни мятежный ниги­лизм не характерны или идеологически не свойственны мас­сам так, как они были присущи толпе. Но наиболее даровитые вожди масс в наше время вырастали еще из толпы, а не из масс. В этом отношении биография Гитлера читается как учебный пример, и о Сталине известно, что он вышел из заговорщическо­го аппарата партии большевиков с его специфической смесью отверженных и революционеров.

Что тоталитарные движения зависели от простой бесструк­турности массового общества меньше, чем от особых условий атомизированного и индивидуализированного состояния мас­сы, лучше всего увидеть в сравнении нацизма и большевизма, которые начинали в своих странах при очень разных обстоя­тельствах. Чтобы превратить революционную диктатуру Ле­нина в полностью тоталитарное правление, Сталину сперва надо было искусственно создать то атомизированное общество, которое для нацистов в Германии приготовили исторические события.

Тоталитарные движения — это массовые организации атомизированных, изолированных индивидов. В сравнении со всеми другими партиями и движениями их наиболее выпуклая внешняя черта есть требование тотальной, неограниченной, безусловной и неизменной преданности от своих индивидуальных членов. Оно обыкновенно предшествует тотальной организации страны под их всамделишным правлением и вытекает из притяза­ния их идеологий на то, что новая организация охватит в долж­ное время весь род человеческий. Однако там, где тоталитарное правление не было подготовлено тоталитарным движением (а это, в отличие от нацистской Германии, как раз случай России), движение должно быть организовано после начала правления, и условия для его роста надо было создать искусственно, чтобы сделать тотальную верность и преданность — психологическую основу для тотального господства — совершенно возможной. Такой преданности можно ждать лишь от полностью изолиро­ванной человеческой особи, которая при отсутствии всяких дру­гих социальных привязанностей — к семье, друзьям, сослужив­цам или даже к просто знакомым — черпает чувство прочности своего места в мире единственно из своей принадлежности к дви­жению, из своего членства в партии.

Тотальная преданность возможна только тогда, когда идей­ная верность пуста, лишена всякого конкретного содержания, из которого могли бы естественно возникнуть перемены в умо­настроении. Тоталитарные движения, каждое своим путем, сде­лали все возможное, чтобы избавиться от партийных программ с точно определенным, конкретным содержанием, программ, унаследованных от более ранних, еще нетоталитарных стадий развития. Независимо от радикальных фраз каждая определен­ная политическая цель, которая не просто предъявляет или ог­раничивается заявкой на мировое руководство, каждая полити­ческая программа, которая ставит задачи более определенные, чем «идеологические вопросы исторической важности на века», становится помехой тоталитаризму.

Отсутствие или игнорирование партийной программы само по себе не обязательно является знаком тоталитаризма. Пер­вым в трактовке программ и платформ как бесполезных клоч­ков бумаги и стеснительных обещаний, несовместимых со сти­лем и порывом движения, был Муссолини с его фашистской философией активизма и вдохновения самим неповторимым историческим моментом. Простая жажда власти, соединенная с презрением к «болтовне», к ясному словесному выражению того, что именно намерены они делать с этой властью, характеризует всех вожаков толпы, но не дотягивает до стандартов тоталитариз­ма. Истинная цель фашизма (итальянского) сводилась только к захвату власти и установлению в стране прочного правления фашистской «элиты». Тоталитаризм же никогда не довольству­ется правлением с помощью внешних средств, а именно госу­дарства и машины насилия. Благодаря своей необыкновенной идеологии и роли, назначенной ей в этом аппарате принужде­ния, тоталитаризм открыл способ господства над людьми и уст­рашения их изнутри. В этом смысле он уничтожает расстояние между управляющими и управляемыми и достигает состояния, в котором власть и воля к власти, как мы их понимаем, не игра­ют никакой роли или в лучшем случае второстепенную роль. По сути тоталитарный вождь есть ни больше ни меньше как чинов-пик от масс, которые он ведет; он вовсе не снедаемая жаждой власти личность, во что бы то ни стало навязывающая свою ти­раническую и произвольную волю подчиненным. Будучи в сущ­ности обыкновенным функционером, он может быть заменен в любое время, и он точно так же сильно зависит от «воли» масс, которую его персона воплощает, как массы зависят от него. Без него массам не хватало бы внешнего, наглядного представления и выражения себя, и они оставались бы бесформенной, рыхлой ордой. Вождь без масс — ничто, фикция. Гитлер полностью со­знавал эту взаимозависимость и выразил ее однажды в речи, обращенной к штурмовым отрядам: «Все, что вы есть, вы есть со мною. Все, что я есмь, я есмь только с вами».

Ни национал-социализм, ни большевизм никогда не провоз­глашали новой формы правления и не утверждали, будто с зах­ватом власти и контролем над государственной машиной их цели достигнуты. Их идея господства была чем-то таким, чего ни го­сударство, ни обычный аппарат насилия никогда не могут до­биться, но может только движение, поддерживаемое в непрерыв­ном движении, и именно поддержание постоянного господства над каждым отдельным индивидуумом во всех до одной облас­тях жизни. Насильственный захват власти не цель в себе, но лишь средство для цели, и захват власти в любой данной стране — это только благоприятная переходная стадия, но никогда не конечная цель движения. Практическая цель движения — втя­нуть в свою орбиту и организовать как можно больше людей и не давать им успокоиться. Политической цели, что стала бы ко­нечной целью движения, просто не существует.

(Арендт X. Массы и тоталитаризм // Вопросы социологии. — 1992. — Т. 1. — № 2)


Р.ДАЛЬ

Полиархия, плюрализм и пространство


Сдвиг в местоположении демократии от небольших городов-государств к крупным и даже гигантским, нациям-государствам привел к важным последствиям как практического, так и теоре­тического характера, хотя это отнюдь не означает, что теория находилась в ладах с практикой. К концу восемнадцатого столе­тия изучение города-государства, который более двух тысячеле­тий рассматривался как естественное и даже исключительно благоприятное устройство для демократического порядка — взгляд, все еще отстаивавшийся Руссо в «Общественном дого­воре» (1762), — оказалось почти повсеместно вытесненным изу­чением наций-государств, а демократические усилия, идеи и идеология должны были сместить свой центр тяжести в сторо­ну проблемы демократизации управления нацией-государ­ством. Последствия этого сдвига, однако, не были учтены в пол­ной мере. Я бы хотел обозначить семь таких важных послед­ствий.

1. Представительство. В силу практической неосуществимо­сти сбора всех граждан или хотя бы их значительной части пред­ставительство, которое Руссо предал анафеме в «Общественном договоре», сделалось неизбежным следствием расширения про­странства политической системы.

2. Расширение пространства. Как только решение о предста­вительстве было принято, барьеры относительно демократи­ческого союза, установленные собранием города-государства, были уничтожены и представительная демократия могла рас­ширять пространство своего функционирования без каких-либо пределов.

3. Пределы участия. Как прямое следствие выросшего разме­ра некоторые формы политического участия с необходимостью оказались более ограниченными. Также как существенная часть граждан в нациях-государствах не могла обсуждать политичес­кие дела прямо друг с другом, так и в дискуссии со своими пред­ставителями мог быть вовлечен лишь сравнительно небольшой процент граждан.

1 Разнообразие. Хотя взаимосвязи пространства и разнооб­разия трудноуловимы, несомненно, что по мере того, как поли­тический союз увеличивается в размерах, его обитатели будут демонстрировать все большее разнообразие в том, что касается политической жизни: местное и региональное, этническое, расо­вое, религиозное, идеологическое, профессиональное и т.д. От­носительно гомогенное население граждан, объединенных общ­ностью города, языка, расы, истории, мифа и религии, которое было столь типичной частью классического, полисного взгляда на демократию, сейчас сделалось невозможным по всем практи­ческим параметрам.

5. Конфликт. Следовательно, политические расслоения ста­новятся неизбежными, а политический конфликт превращается в неотъемлемый аспект политической жизни. И политическая мысль, и практика склоняются к восприятию конфликта как нормальной, а не отклоняющейся характеристики политики. По сравнению с классическим взглядом, согласно которому от­носительно гомогенный орган в основном разделяет одни и те же установки и действует в соответствии с ними, значительно труднее достигнуть общих установок в том случае, если требует­ся объединить гетерогенные ценности, возникшие в сообществе различных граждан с разнообразными расслоениями и конф­ликтами.

Шестым и седьмым последствиями сдвигов, связанных с из­менениями в пространстве и местоположении демократии от города-государства к нации-государству, от демократии малого пространства к крупномасштабной демократии, были полиархия и организационный плюрализм, к рассмотрению которых я

теперь обращаюсь.

Поскольку термин «полиархия» не имеет изначально опре­деленного значения и я сам имею некоторые сомнения, введя его в оборот, позвольте мне сказать несколько слов о его происхождении. 11асколько мне известно, этот термин был впервые вве­ден 15 современную политическую науку Линдбломом и мною в книге «Политика, экономика и благосостояние» в 1953 г., где мы рассмотрели его как процесс. Нас интересовало различие между двумя иногда смешивающимися употреблениями термина «де­мократия»: один — для описания цели или идеала, возможно даже недостижимого в реальности, другой — для описания отличи­тельных характеристик действующих политических систем, называемых в современном мире демократическими или демок­ратиями. Согласно авторитетному английскому оксфордскому словарю, в котором раздел по букве «II» был написан в 1909 г., полиархия есть «управление государством или городом многи­ми в противоположность монархии». Слово вышло из употреб­ления, но нам оно показалось вполне отвечающим нашим по­требностям.

Мы также установили шесть критериев, которые пригодны для выявления «операциональной значимости» выражения «вы­сокая степень контроля». Первый, например, звучал следующим образом: подавляющее большинство взрослых имеют возмож­ность отдать свои голоса на выборах вне зависимости от их дос­тоинств и недостатков, способных повлиять либо на акт голосо­вания, либо на выбор среди различных кандидатов. Хотя шесть критериев в том виде, как мы их здесь сформулировали, в чем-то изменились в дальнейших статьях (например, их стало семь), все же в целом они сохранили свое значение. Позднее, однако, я пришел к убеждению, что рассматривать полиархию как про­цесс менее плодотворно, чем направленность институтов.

Подобно демократии, полиархия может быть рассмотрена с нескольких различающихся точек зрения.

Как тип режима. Прежде всего полиархия может быть рас­смотрена как специфический вид режима для управления со­временным государством — режима с характеристиками, кото­рые определенно отличают его от всех других режимов, суще­ствовавших до XIX в., а также от большинства современных ре­жимов, установившихся в нациях-государствах.

Это отличие возникает в результате совмещения двух характе­ристик: относительно высокой терпимости к оппозиции — к тем, кто противостоит действиям правительства, и относительно ши­роких возможностей участвовать во влиянии на поведение пра­вительства и даже в смещении мирным путем различных офици­альных лиц. Более определенно полиархию можно отличать от других режимов благодаря наличию и реальному функциониро­ванию семи институтов. К этим институтам я отношу следующие: широко распространившееся сегодня близкое к универсальному избирательное право; право участвовать в общественных делах; справедливо организованные выборы, в которых исключено всякое насилие или принуждение; надежная защита свободы вы­ражать свое мнение, включая критику правительства, режима, общества, господствующей идеологами т.д.; существование аль­тернативных и часто конкурирующих между собой источни­ков информации и убеждений, выведенных из-под правитель­ственного контроля; высокая степень свободы в создании отно­сительно автономных и самых разнообразных организаций, включая, что особенно важно, оппозиционные политические партии; и относительно высокая зависимость правительства от избирателей и результатов выборов.

Как продукт демократизации наций-государств. Полиархия также может быть осмыслена исторически, или в развитии, как ряд определенных институтов, претерпевших значительную эволюцию, в том числе под влиянием усилий демократизиро­вать и либерализировать политические институты наций-госу­дарств. С этой точки зрения полиархия есть уникальный исто­рически обусловленный комплекс только что перечисленных мною институтов, возникших в первую очередь в результате предпринимавшихся в XVIII в. попыток адаптировать демок­ратические идеи и имевшийся опыт к большим масштабам со­временных наций-государств.

Как необходимость демократического процесса. Полиархия может быть понята как направленность политических институ­тов, необходимая для того, чтобы удовлетворительно обеспечить соответствие демократическому процессу, когда цель реализу­ется в большом территориальном пространстве, в масштабе нации-государства. Рассмотренные с этой точки зрения, наши де­мократические предшественники были не столь уж глупы — они знали, что делали, стремясь к реализации всеобщего избиратель­ного права, прав на участие в делах общественности, свободных и справедливых выборах, прав на создание политических партий, ответственности исполнителей перед парламентом или электоратом и т.д.

Как система проверки компетенции. Далее, полиархия мо­жет быть понята как система политического контроля, в кото­рой в соответствии с обозначенной нами направленностью ин­ститутов высшие официальные лица в управлении государством сталкиваются с перспективой быть смещенными в результате народных выборов. С этой точки зрения наиболее явная харак­теристика полиархии — открытое соревнование между полити­ческими элитами за должность.

Как система прав. Наконец, полиархия может быть интер­претирована как система прав, в которой обычные права га­рантированы и защищены институционально. Каждый из семи институтов обеспечивает соблюдение определенных прав, что оправдывает его существование и функционирование. Так, на­пример, обстоит дело с всеобщим избирательным правом или свободой волеизъявления. Для институционализации свободы слова граждане должны владеть закрепленным в законодатель­ном порядке правом свободно высказываться по политическим вопросам, а в обязательства официальных лиц государства дол­жна входить поддержка этого требования вплоть до наказания нарушителей, если таковое потребуется.

Нет сомнений, полиархия может быть интерпретирована еще и многими другими способами. Марксист, например, может объяснить ее просто как «буржуазную демократию». Но мысль, которую я хотел бы здесь подчеркнуть, состоит в том, что опи­санные пять способов интерпретации не исключают один дру­гого. Напротив, они взаимно дополняют друг друга. Они лишь подчеркивают различные аспекты или последствия функцио­нирования тех институтов, которые отличают полиархические режимы от неполиархических.

Для того чтобы лучше осмыслить связи, имеющиеся между полиархией и плюрализмом, возможно, следует предложить и шестую интерпретацию полиархии вдобавок к пяти уже име­ющимся. Полиархию можно рассматривать и как вид режима, приспособленного для управления нациями-государствами, в которых власть и авторитет над общественными делами рас­пределены среди плюралистического множества организаций и ассоциаций, которые достаточно автономны не только в от­ношении друг к другу, но и во многих случаях в отношении к управленческой деятельности государства. Эти относительно автономные союзы включают в себя не только организации, ко­торые являются легально, иногда конституционно объектами управления государства, но и те организации, которые легаль­но являются, используя термин, который может показаться здесь совершенно неуместным, «частными». Это означает, что легально и в значительной степени реально они независимы от государства во всем или по крайней мере в главном.

(Даль Р. Полиархия, плюрализм и пространство// Вопросы философии. - 1994. -№3)


Лекция № 6 Институт политической системы – государство

1. Природа и сущность государства;
   
2. Признаки и функции государства;
   
3. Устройство современного государства, формы правления и формы территориального устройства.
   

Структуру политической системы составляет целый ряд эле­ментов, среди которых важнейшее место занимают так назы­ваемые политические институт» (лат. institutum - установле­ние) — организации, учреждения, объединения граждан, выпол­няющие специальные функции в политической жизни общества. К политическим институтам относят государство, политичес­кие партии, общественно-политические организации, движения и пр. Что же такое государство? Какой смысл вкладывается в это широко употребляемое многими науками понятие в полито­логии? Какими бывают современные государства?

«Хотите стать владельцем земель­ного участка на Марсе или Луне?» — с таким предложением с 1983 г. впервые обратился к жителям Земли амери-канский гражданин Д. Хоуп, который, воспользовавшись пробелами в меж­дународном законодательстве, зареги­стрировал право собственности на Луну, Марс, Венеру и многие другие астрономические тема 15 Солнечной системе. По сообщениям многих средств массовой информации

к 2006 г. «собственностью» на Луне обладают уже более 2 млн человек, среди которых президенты США Рональд Рей­ган и Джимми Картер, губернатор Калифорнии Арнольд Шварценнегер, рок-музыкант Мик Джаггер, актёры Том Круз и Николь Кидман (в Украине — Ирина Билык, Ани Лорак, « Вопли Видоплясова» и др.). Каждый покупатель, помимо Свидетель­ства о праве собственности, получает также карту Луны и «Кон­ституцию Луны» Лунного посольства, в дальнейших планах которого — создание Лунной республики и получение места в ООН.

«Лунное посольство» - яркий пример так называемого вир­туального государства, существующего только на бумаге или в Интернете. Такими же виртуальными государствами являются Доминион Мельхиседека, территорией которого его создатели объявляют необитаемые атоллы, находящиеся под водой или появляющиеся на поверхности только во время отлива, не име­ющий суверенитета рыцарский Мальтийский Орден, государ­ство Христиания, возникшее в 1971 г., когда община хиппи неза­конно вселилась в заброшенные военные казармы В Копенгагене, и др. Можно ли эти образования всерьёз называть государства­ми? Конечно же нет. Безусловно, в современном мире, в котором насчитывается уже более 200 государств, существуют и крошеч­ные (карликовые) государства (как. например, Княжество Мо­нако с площадью 1.95 км и населением менее 32 тыс. человек, или же Ватикан, расположенный в столице Италии, с площадью 0,44 км² и населением около тысяч и человек), и огромные по тер­ритории и количеству жителей страны (как. например. Россия — наибольшее по территории государе твое площадью 17 075,4 тыс. км² и седьмое в мире по количеству населения - 144,2 млн. чело­век, или же Китай, с наибольшим количеством жителей - свы­ше 1 млрд. 286,97 млн. человек, и третье в мире по территории 9,6 млн. км²). Но, независимо от размеров и количества жителей, месторасположения и истории, все они имею т ряд свойств, отли­чающих их от других обществе и них образовании и организаций. Это — универсальность (способность управлять социально нео­днородным обществом с помощью специальных органов), суве­ренность (верховенство, полнота и независимость политической власти), а также монополия на издание законов и норм, обя­зательных для всего населения, сбор налогов и применение насилия (как способа защиты установленных норм поведения). Такие свойства имеет только государство. Таким образом, в самом общем виде государство можно опре­делить как универсальную форму организации общества, обладающую суверенитетом. Государство это центральный элемент политической системы общества. Если функции по реализации политической власти в обществе могут выполнять различные организации, партии, общественные объединения, союзы в своей совокупности и составляющие политическую систему общества, то высшей властью, решения которой обязательны для всех граждан, организаций и учреждений, обладает лишь государ­ство. Оно выступает официальным представителем всего обще­ства, координируя и упорядочивая его жизнь с помощью ресур­сов власти, поступающих в политическую систему.

Первые государства возникают в конце IV — начале 111 тысячелетий до н. э., а появление первых научных представле­ний о государстве связывается с историей античной Греции и Рима — в это время начинается изучение проблем организации государственной власти, поиск идеальных форм государствен­ного устройства и пр.

При этом необходимо отметить, что сам термин «государ­ство», несмотря на его широкое использование, В своем совре­менном понимании сравнительно молод. Дело в том, что вплоть до XVI в. государство и гражданское общество не отделялись друг от друга, для их обозначения использовались такие поня­тия, как княжество, королевство, республика и др. Специальный термин «stato» (от лат. status — статус, положение) для обозначе­ния государства как особой формы политической организации общества был введен в научный оборот итальянским учёным и государственным деятелем Никколо Макиавелли, первым отметив­шим различие между управлением небольшими городами-госу­дарствами (полисами) с помощью непосредственною участия всех его граждан, и большими национальными сообществами, где управление осуществляется политической элитой с помощью го­сударственной власти.

Возникновение государственности на разных .лапах разви­тия политической мысли связывалось с влиянием различных факторов (схема 11). Так, происхождение государства объяс­нялось божественной волей (теологическая теория), историческим развитием — объединением родов и племён (патриархаль­ная теория), рациональным соглашением людей (договорная теория), военно-политическими факторами — как аппарат уп­равления захваченными народами и территориями