Лекция №1 Предмет и методы политологии

Вид материала

Лекция

Содержание Структурный подход Г. Алмонду Медиатизация политики Главное в разделе Г. алмонд Патриархальная политическая культура. Подданническая политическая культура. Культура участия Гражданская культура — Э. кассирер К. маннгейм Ф. фукуяма С. хантингтон Огюст Копт Политический процесс Режим функционирования

Подобный материал:

• Тема Предмет, методы и функции политологии Политика как общественное явление и объект, 54.07kb.
• Тема Введение. Политология как система знаний о политике (2 ч.), 41.33kb.
• Конспект лекций Содержание Политология междисциплинарная наука, ее законы и категории., 1824.74kb.
• Тематический план изучения политологии, 153.42kb.
• Вопросы к экзаменационному зачету по дисциплине, 28.67kb.
• «Согласовано» «Утверждаю» Председатель цмк зам директора по учебной работе, 193.87kb.
• Содержание курса разделы курса Методологические и исторические аспекты политической, 142.3kb.
• Лекции для студентов тема политология как наука и учебная дисциплина 4 > Предмет политологии., 7653.73kb.
• Словарь по политологии, 5079.22kb.
• Контрольная работа. Зачет. Перечень семинарских занятий по политологии политология, 301.02kb.

«Субъект такой системы осознает существование правительственной власти н чувственно ориентирован на нее, возможно, гордясь ею. возможно, не любя ее и оценивая се как за­конную или нет. Но отношение к системе вообще и к тому, что она дает «на выходе», это отношение в основе своей пассивное, это ог­раниченная форма знания и участия.

(Алмонд Г., Верба С. «Гражданская культура и стабильность демократии»)

__________________________________________________________________

Участники реально или потенциально включены в политичес­кий процесс. Они информированы о политической жизни, предъяв­ляют требования к политической системе и в зависимости от ис­полнения этих требований поддерживают определённых политических лидеров. Соответственно, активистскому типу политичес­кой культуры (культуре участия) свойственна ориентация граждан на активное взаимодействие с политической системой.

_______________________________________________________________

«Культура участия – такая культура, в которой члены общества определенно ориентированы на систему вообще, как на политические, так и на административные структуры и процессы. Индивидуальные члены такой политической системы склоняются к тому, чтобы ориентироваться на «активную» собственную роль в политике, хотя их чувства и оценки таких ролей могут варьиро­ваться от принятия до отрицания».

(Алмонд Г., Верба С. «Гражданская культура и стабильность демократии»)

__________________________________________________________________


Безусловно, идеальные типы политических ориентации в реальной жизни не встречаются. Основываясь на результатах сравнительного исследования политических культур ряда со­временных стран, Г. Алмонд и С. Верба выделили смешанный тип политической культуры — «гражданскую культуру», харак­терную для большинства демократических систем. В её грани­цах большинство граждан могут быть активными в политике, тогда как другие имеют более пассивную роль — роль подданных.

Политическая деятельность представляет собой лишь часть ин­тересов граждан, причем, как правило, не самую важную. При этом, ориентации прихожан и подданных не только сосуществу­ют с ориентациями участника, но и активно влияют на них.

_______________________________________________________________

«Гражданская культура — это прежде всего культура лояльного участия. Другими словами, гражданская культура — это поли­тическая культура участия, в которой политическая культура и по­литическая структура находятся в согласии и соответствуют друг другу. Важно, что в гражданской культуре политические ориента­ции участия сочетаются с патриархальными и подданническими политическими ориентациями, но при этом не отрицают их. Более того, эти более ранние политические ориентации не только поддер­живаются ориентациями участия, но они также и соответствуют ориентациям участия. Поддержка таких более традиционных уста­новок и их слияние с ориентациями участия ведут к сбалансиро­ванной политической культуре, в которой политическая активность, вовлеченность и рациональность существуют, но при этом уравно­вешиваются покорностью, соблюдением традиции и приверженно­стью общинным ценностям».

(Алмонд Г., Верба С. «Гражданская культура и стабильность демократии»)

__________________________________________________________________

Другой принцип классификации предлагает представитель функционального подхода Е. Вятр, выделяющий в зависимости от типа политического режима тоталитарную, авторитарную и демократическую политические культуры.

Для тоталитарной политической культуры характерны иде­ологизация политического сознания; преданность лидеру, культ власти; наличие большого количества стереотипов и мифов; принудительное (мобилизационное) политическое участие. Ав­торитарной политической культуре, в отличие от тоталитар­ной, присущи следующие признаки: отсутствие обожествления власти, любви к политическим лидерам; отсутствие единой об­щеобязательной идеологии; отчужденность ЛИЧНОСТИ от власти, аполитичность. Для демократического типа политической куль­туры характерно соблюдение принципов законности и откры­тости в деятельности органов государственной власти; актив-нос участие граждан в политической жизни; ориентация на зна­ния и профессионализм.

Представитель коммуникативного подхода к изучению по­литической культуры английский социолог К. Поппер различает открытый и закрытый типы политической культуры. Закрытый тип по­литической культуры характеризуется ориентацией на собственные ценности и нормы, традиционализмом, неспособ­ностью к коммуникации и инновациям. Для открытого типа политической культуры характерны способность к развитию, модернизации, обмену ценно­стями, восприятию политического опы­та других культурных систем, идеологи­ческим плюрализмом.

Особое место в классификации политических культур зани­мает сравнительный цивилизационный подход, предполагающий выделение различных типов политических культур, существу­ющих в рамках различных цивилизаций.

В самом общем виде выделяют западные и восточные поли­тические культуры. К характеристикам западной политической культуры относят политическую активность, свободу личности, либерально-демократические ценности, инновационный харак­тер. Особенностями восточной политической культуры являются её закрытый характер, традиционность, харизматический тип лидерства, приоритет духовно-религиозных норм в регулиро­вании социальных отношений.

Исходя из классического цивилизационного принципа, вы­деляют следующие основные типы политических культур: индо-буддийскую, конфуцианско-буддийскую, исламскую, западную и православную.

Структурный подход к изучению политической культуры предполагает выделение типов культур по степени согласия граждан относительно базовых политических ценностей и форм политического устройства. Так, поданному критерию амери­канский учёный В. Розенбаум выделял интегрированные и фрагментированные типы культур, Г. Алмонд нДж. Пауэлл - консенсусные и конфликтные.

Интегрированный (консенсусный) тип политической культу­ры характеризуется наличием доминирующей культуры - сово­купности политических ценностей, ориентации и моделей пове­дения, присущей большинству населения, выступающих базой для социального консенсуса, стабильных политических отноше­ний. Фрагментированный {конфликтный) тип политической культуры характеризуется отсутствием консенсуса в отношении к главным политическим ценностям, в представлениях об эф­фективности функционирования политических институтов, в признании приемлемости различных форм политического уча­стия. Отсутствие доминирующей культуры отражается на ха­рактере политической жизни, порождает конфликтность в об­ществе.

_________________________________________________________________

«С точки зрения позиций но вопросам государственной поли­тики или, глубже, представлений о легитимных правительствен­ных порядках, политические культуры могут быть консенсусными либо конфликтными. В консенсусных политических культурах обычно существует согласие между гражданами по поводу соответ­ствующих механизмов принятия политических решении, а также но поводу важнейших проблем, стоящих перед обществом, и путей их разрешения. В конфликтных политических культурах представ­ления граждан резко расходятся, причём такие расхождения часто касаются как легитимности режима, так и путей разрешения важ­нейших проблем».

(Аямонд Г., Пауэлл Дж„ Стром К., Далтон Р. «Сравнительная политология сегодня»)

_________________________________________________________________

Учёт историко-культурных различий, традиций в развитии национальных культур позволил Г. Алмонду и С. Вербе выде­лить в зависимости от доминирующей в обществе культуры сле­дующие типы:

— англо-американскую культуру, для которой характерна гомогенность, наличие единой системы политических цен­ностей, придающих культуре стабильность;

— континенталъно-европейскую культуру, отличающуюся фрагментарностью, присутствием в составе националь­ной (доминирующей) культуры субкультурных полити­ческих образований при наличии базовых для всего обще­ства культурных ценностей;

— доиндустриальную (авторитарно-патриархальную) куль­туру, которая характеризуется традиционностью и диф­ференциацией;

— тоталитарную культуру, для которой характерна ин­теграция на основе единой общеобязательной идеологии.

Таким образом, политическая культура не может быть абсо­лютно однородной. Разнообразие интересов различных соци­альных групп порождает различные модели политической куль­туры — субкультуры, существующие в каждой политической системе. Наличие субкультурных образований, прежде всего, ха­рактерно для федеративных, многоконфессиональных и полиэт­нических государств. Политическая субкультура определяется как сово­купность политических ориентации и моделей поведения, значи­тельно отличающихся от доминирующих в обществе.

Национальные, этнические, языковые, религиозные особен­ности могут по-разному проявляться в различных политичес­ких культурах. Субкультурные различия, которые системати­чески влияют на характер политических отношений, получили название культурных разломов. Согласно теории Г. Алмонда и Дж. Пауэлла, существуют поперечные и кумулятивные культур­ные разломы. Разлом ы кумулятивного характера характеризу­ют столкновение индивидов или социальных групп одновремен­но по целому ряду вопросов, тогда как поперечные разломы определяют противостояние групп со сходными культурными показателями только по одному вопросу. Если линии разломов в стране имеют кумулятивный характер (объединяя, например, язык, этническую принадлежность, религию и историю), они резко усиливают, особенно в условиях экономического неравен­ства, политическое напряжение, создавая предпосылки для се­рьёзных политических конфронтации.

В годы «холодной войны», глобального противостояния двух экономических и политических систем казалось, что политиче­ские конфликты, основанные на языке, этничности или рели­гии, должны уйти на второй план или же вообще исчезнуть на фот более современных конфликтов между классами и идеоло­гиями. Но, тем не менее, в мире после «холодной войны» (особен­но там, где политические субкультуры усиливаются нацио­нальными и религиозными расхождениями) данные конфликты носят угрожающий характер.

Возрождение, особенно во многих посттоталитарных государ­ствах, этничности (этнической идентичности), развитие местных, региональных культур, безусловно, обогащает всё мировое сооб­щество в целом, способствует формированию толерантного отношения к представителям других культур, к другим ценнос­тям и культурным нормам. Однако, с другой стороны, сопри­косновение с другими культурами (и субкультурами) может стать причиной возникновения политических конфликтов и кризисов, вести к усилению обратных тенденций — росту фун­даментализма и экстремизма.

_________________________________________________________________

«Фрагментация Советской империи, распад Югославии, стрем­ление к независимости и сецессии в особых в этническом пла­не регионах (например, сепаратистские движения в Шотландии или в Африке) — все это отражает неослабную способность языка, куль­туры и исторической памяти создавать и поддерживать чувство этнической и национальной идентичности среди частей современ­ных государств».

(Алмонд Г., Пауэлл Дж., Стром К., Далтон Р.

«Сравнительная политология сегодня»)

«В мире после «холодной войны» культура является силой од­новременно и объединяющей, и вызывающей рознь. Люди, раз­делённые идеологией, но объединённые культурой, объединяются, как это сделали две Германии, и начинают делать две Кореи и не­сколько Китаев. Общества, объединённые идеологией, но в силу исторических обстоятельств разделённые культурами, распадают­ся, как это случилось с Советским Союзом, Югославией и Босни­ей, или входят в состояние напряжённости, как в случае с Украи­ной. Нигерией, Суданом, Индией, Шри-Ланкой и многими други­ми странами. Страны, сходные в культурном плане, сотрудничают и экономически, и политически».

(С. Хантингтон. «Столкновение цивилизаций»)


Средства массовой информации (СМИ) — это система учреждений, созданных в обществе для открытой публичной передачи информации с помощью специальных технических средств. К СМИ относят в первую очередь телевидение, радио и прессу; кроме того, средствами массовой информации считают кино, видеоза­пись, звукозапись, массовые справочники. Отличительными чертами СМИ являются:

♦ периодичность, т. е. регулярный характер распространения информации;

♦ публичность, т. е. массовый, практически неограниченный круг потребителей информации;

♦ наличие специальных технических средств, обеспечивающих передачу и тира-жирование информации;

♦ наличие специалистов, готовящих и осуществляющих выпуски информации (журналисты, редакторы, издатели и др.);

♦ непрямое, разделенное во времени и пространстве взаимодействие коммуни кационных партнеров;

♦ однонаправленность информационного воздействия;

♦ непостоянный характер аудитории, которая образуется от случая к случаю в результате внимания, проявленного к той или иной передаче, статье или изданию.

Современные СМИ являются мощнейшим инструментом политической и пред­выборной борьбы. Исторически СМИ проникали на политический рынок как ор­ганы государственной и партийной печати. Налаживая связи с населением, СМИ 'завоевывали должный общественный авторитет, приучали рядового граждани­на чувствовать себя участником политических и общественных процессов, осо­знавать свою принадлежность к государству и миру политики. Именно поэтому они стали более важным институтом политической социализации, чем семья, цер­ковь, система образования, а обозреватели популярных изданий, телекомментато­ры, ведущие репортеры и специалисты по рекламе стали видными выразителями общественного мнения, войдя в круг интеллектуальной и политической элиты об­щества.

Основной причиной завоевания СМИ столь важного места в политической жизни современного общества стало то, что с их помощью государство и другие по­литические институты могут не только информировать население о целях и цен­ностях своей политики, но и моделировать отношения с общественностью, каса­ющиеся формирования представительных органов власти и правящих элит, поддержания их авторитета. Иначе говоря, СМИ стали эффективным инструментом целенаправленного конструирования политических порядков, средством выстраи­вания необходимых власти и партиям связей и отношений с общественностью.

Политическая роль, которую играют СМИ в современном обществе, нашла свое выражение в термине «медиакратия», означающем информационную власть или власть средств массовой информации. Информационная власть обладает по сравнению с другими общественными властями целым рядом особенностей поли­тического воздействия:

 незаметность влияния и как следствие меньшее сопротивление ему (или даже

отсутствие такового);

♦ глобальность, быстрота и почти полная безграничность распространения;

♦ способность делать объектом рассмотрения любое общественное или личное явление (делают достоянием общественности не только собственно политиче­ские явления и процессы, но и личную жизнь политиков и общественных дея­телей);

♦ опосредование политического поведения людей — современный человек полу­чает политическую информацию чаще всего через СМИ и на ее основе форми­рует собственные суждения, делает выводы, мотивирующие его действия. Это создает возможность массового политического манипулирования.

Вместе с тем СМИ — важный механизм политического участия и для рядовых граждан. По сути, они превратились в посредника в отношениях населения и вла­сти, инструмент в системе социального представительства интересов граждан, влияющий на правила политической игры и формирующий отношения между об­ществом и государством.

Характеризуя место СМИ в системе политических отношений, ряд современ­ных исследователей отмечают новый феномен «медиа­тизации политики».

Медиатизация политики — это такой процесс, при котором политическая жизнь перемещается в символическое пространство средств массовой информации (ста­новится такой, какой ее представляют СМИ).


ГЛАВНОЕ В РАЗДЕЛЕ

1. Политическая культура — это обусловленная существу­ющим политическим опытом система устойчивых ценно­стей, установок и убеждений, определяющих политиче­ское поведение субъектов политических отношений.

2. К функциям политической культуры относят: интегративную, коммуникативную, а также функции ориента­ции, идентификации, социализации и адаптации.

3. В структуре политической культуры можно выделить нормативный элемент (накопленный политический опыт), ценностный элемент (политическое сознание) и поведенческий элемент (модели политического поведе­ния).

4. Политический опыт фиксируется в политических тра­дициях, идеологиях, символах, стереотипах и мифах, а также в форме существующей политической системы — её институтах, нормах, системе связей и моделях пове­дения.

5. Политический стереотип — это упрощенное, схемати­ческое представление о политическом объекте. Поли­тический миф — устойчивый ложный, некритический, эмоционально окрашенный образ, представление о по­литических событиях, явлениях и процессах. Полити­ческий символ представляет собой знак, выполняющий коммуникативную функцию между субъектами поли­тических отношений.

6. Политическое сознание определяется как система по­литических чувств, психологических состояний, знаний, ценностей и убеждений людей, на основе которых вы­рабатываются устойчивые ориентации и установки лю­дей по отношению к политической системе и их месту в данной системе, формируются определённые модели политического поведения. В структуре политического сознания можно выделить статичные элементы (поли­тические ценности, политические убеждения, полити­ческие ориентации) и динамические элементы (обще­ственное мнение, массовые настроения и пр.).

7. Политическое поведение — взаимодействие социальных субъектов (индивидов, социальных групп) и политичес­кой системы. К основным формам политического пове­дения относят политическое участие и политическое не­участие (абсентеизм).

8. Политическое участие - это воздействие индивидов и социальных групп на политическую систему, её элемен­ты, процесс принятия политических решений. Наибо­лее распространённой формой политического участия является электоральное участие.

9. Политический протест - это проявление отрицательно­го отношения к политической системе в целом или к её отдельным элементам, нормам, ценностям в открытой, демонстративной форме. К формам политического про­теста относят митинги, забастовки, демонстрации, тер­роризм, политический хэппенинг и пр.

10. Абсентеизм — это уклонение от участия в политической жизни, потеря интереса к политической жизни. Абсентеистский тип поведения существует в любом обществе, но его рост свидетельствует о серьёзном кризисе леги­тимности политической системы.

11. К наиболее распространенным классификациям поли­тической культуры относят разделение политической культуры на: подданническую, патриархальную и акти­вистскую; демократическую, авторитарную и тоталитар­ную; открытую и закрытую; консенсусную (интегриро­ванную) и конфликтную (фрагментарную). Исходя из классического цивилизационного принципа, выделя­ют индо-буддийскую, конфуцианско-буддийскую, исламскую, западную и православную культуры, а по доминирующей культуре — англо-американскую, континенталыю-европейскую, доиндустриальную (автори­тарно-патриархальную) и тоталитарную культуры.

12. Политическая субкультура — это совокупность поли­тических ориентации и моделей поведения, значитель­но отличающихся от доминирующих в обществе.

13. Субкультурные расхождения, систематически влияю­щие на политические преимущества и политические кур­сы, называют культурными разломами. В современном мире именно культура все больше определяет модели по­литической сплоченности, дезинтеграции и конфликта.


Приложения к лекции № 8.


Г. АЛМОНД

Гражданская культура.

Политические установки и демократии пяти наций


Термин «политическая культура» относится именно к поли­тическим ориентация»! — взглядам и позициям относительно политической системы и ее разных частей и позициям относи­тельно собственной роли в этой системе. Мы говорим о полити­ческой культуре так же, как могли бы говорить об экономичес­кой культуре или религиозной культуре. Это совокупность ори­ентации относительно социальных объектов и процессов.

Патриархальная политическая культура. В этих обществах нет специализированных политических ролей. Лидеры, вожди, шаманы — это смешанные политико-экономико-религиозные роли. Для членов таких обществ политические ориентации относительно этих ролей неотделимы от религиозных или со­циальных ориентации. Патриархальные ориентации также включают в себя относительное отсутствие ожиданий перемен, инициируемых политической системой. Члены патриархальных культур ничего не ожидают от политической системы. Даже круп­номасштабные и более дифференцированные политические си­стемы могут иметь в основе патриархальную культуру. Но от­носительно чистый патриархализм более вероятен в простых традиционалистических системах.

Подданническая политическая культура. Субъект такой сис­темы (подданный) осознает существование правительственной власти и чувственно ориентирован на нее, возможно, гордясь ею, возможно, не любя ее и оценивая ее как законную или нет. Но отношение к системе вообще и к тому, что она дает «на выхо­де», это отношение в основе своей пассивное, это ограниченная форма знания и участия. Мы говорим о чистых подданнических ориентациях, которые наиболее вероятны в обществах, где нет дифференцированных от других элементов системы структур

«на входе».

Культура участия — это такая культура, в которой члены общества определенно ориентированы на систему вообще, как на политические, так и на административные структуры и про­цессы; другими словами, как на «входной», так и на «выходной» аспекты системы. Индивидуальные члены такой политической системы могут быть благоприятно или неблагоприятно ориен­тированы на различные классы политических объектов. Они склоняются к тому, чтобы ориентироваться на «активную» соб­ственную роль в политике, хотя их чувства и оценки таких ро­лей могут варьироваться от принятия до отрицания.

Гражданская культура — это прежде всего культура лояль­ного участия. Индивиды не только ориентированы «на вход» политики, на участие в ней, но они также позитивно ориентиро­ваны на «входные» структуры и «входные» процессы. Другими словами, гражданская культура — это политическая культура участия, в которой политическая культура и политическая струк­тура находятся в согласии и соответствуют друг другу. Важно, что в гражданской культуре политические ориентации участия сочетаются с патриархальными и подданническими политичес­кими ориентациями, но при этом не отрицают их. Более того, эти более ранние политические ориентации не только поддер­живаются ориентациями участия, но они также и соответству­ют ориентациям участия. Поддержка таких более традицион­ных установок и их слияние с ориентациями участия ведут к сбалансированной политической культуре, в которой полити­ческая активность, вовлеченность и рациональность существу­ют, но при этом уравновешиваются покорностью, соблюдением традиций и приверженностью общинным ценностям.

Гражданская культура — это смешанная политическая куль­тура. В ее рамках многие граждане могут быть активными в по­литике, однако многие другие играют более пассивную роль подданных. Еще более важным является тот факт, что даже у тех, кто активно исполняет гражданскую роль, качества поддан­ных и прихожан не полностью вытеснены. Роль участника про­сто добавляется к таким двум ролям. Это означает, что активный гражданин сохраняет свои традиционалистские, неполити­ческие связи, равно как и свою более пассивную роль поддан­ного. Конечно, рационально-активистская модель отнюдь не предполагает, что ориентации участника заменяют собой ориентации подданного и прихожанина, однако поскольку наличие двух последних типов ориентации четко не оговаривается, по­лучается, что они не имеют отношения к демократической политической культуре.

На самом же деле эти два типа ориентации не только сохраняются, но и составляют важную часть гражданской куль­туры. Во-первых, ориентации прихожанина и подданного ме­няют интенсивность политической включенности и активности индивида. Политическая деятельность представляет собой лишь часть интересов гражданина, причем, как правило, не очень важ­ную их часть. Сохранение других ориентации ограничивает сте­пень его включенности в политическую деятельность и удержи­вает политику в надлежащих рамках. Более того, ориентации прихожанина и подданного не просто сосуществуют с ориента­циями участника, они пронизывают и видоизменяют их. Так, например, первичные связи важны в становлении типов граж­данского влияния. Кроме того, взаимопроникающие структуры общественных и межличностных связей имеют тенденцию воздействовать и на характер политических ориентации — де­лать их менее острыми и разделяющими. Будучи пронизаны первичными групповыми, а также общесоциальными и межлич­ностными ориентациями, политические ориентации отнюдь не являются производными от четко выраженных принципов и рационального расчета...

Но хотя полностью активистская политическая культура скорее всего является лишь утопическим идеалом, должны быть и другие, более значимые причины того, почему в наиболее про­цветающих демократиях существует сложно переплетённая, смешанная гражданская культура. Такая культура, которая иногда включает в себя явно несовместимые политические ори­ентации, кажется наиболее соответствующей потребностям де­мократических политических систем, поскольку они также представляют собой переплетение Противоречий.

Гражданская культура - это политическая культура умерен­ности. Она предполагает знакомство с вопросами политики, однако подобные вопросы не являются предметом наибольшего внимания со стороны обычного человека; она подразумевает включённость в политику, однако уровень этой включенности не очень высок. Можно утверждать," что подобные политические позиции могут появиться лишь в условиях относительно спо­койного политического развития, там, где политические ставки достаточно высоки, чтобы всё больше и больше людей втягива­лось в политический процесс, но не настолько высоки, чтобы заставлять их включаться в политику как в битву в защиту соб­ственных интересов против опасных противников.

Чтобы могла возникнуть гражданская культура, развитие политической демократии, сопровождающееся расширением возможностей политического участия обычного человека в по­литическом процессе принятия решений) не должно полностью разрушать подданнические ориентации. 11овый путь принятия политических решений — не столько подменяет старый способ осуществления процесса управления, сколько дополняет его. Таким образом может быть создана та смесь активности и пас­сивности, которая характеризует гражданскую культуру.

(Алмонд Г., Верба С. «Гражданская культура

и стабильная демократия»//Политические

исследования. — 1992. — М4)


Э. КАССИРЕР

Техника современных политических мифов

Если мы попытаемся разложить наши современные полити­ческие мифы на их составные части, но обнаружим, что они не содержат ни одной новой черты. Все они были уже достаточно хорошо известны. Вновь и вновь обсуждались и культ героев Карлейля, и теории Гобино о фундаментальном моральном и интеллектуальном различии рас. Но эти обсуждения оставались чисто академическими. Чтобы превратить старые идеи в мощ­ное политическое оружие, требовалось нечто большее. Идеи должны быть адаптированы для совсем другой аудитории. Для достижения подобных целей требовались совсем другие инст­рументы — инструменты не только мысли, но и действия. Необ­ходимо было разработать совершенно новую технику. Это был последний и решающий фактор. Говоря научным языком, эта техника производила каталитический эффект. Она убыстряла

всё реакции и придавала их действию максимальную эффек­тивность. Хотя почва для мифа XX в. была подготовлена давно, он не мог родиться без умелого использования новых техничес­ких средств.

Общие условия, подготовившие появление мифа XX в. и обес­печившие ему победу, сложились после Первой мировой войны. В этот период все нации, вовлеченные в войну, испытывали оди­наковые трудности. Они начинали осознавать, что даже для на­ций-победительниц война не принесла каких-либо осязаемых благ. Со всех сторон возникали новые проблемы. Интеллекту­альные, социальные и просто жизненные конфликты станови­лись все более острыми, и они ощущались повсеместно. Но в Англии, Франции, Северной Америке всегда оставались перс­пективы разрешения этих конфликтов нормальными, стандарт­ными средствами. В Германии же ситуация была совсем иной. День ото дня проблемы усложнялись и обострялись. Во времена инфляции и безработицы социальная и экономическая жизнь Германии оказалась под угрозой краха. Казалось, что все реаль­ные средства исчерпаны. Это была как раз та питательная по­чва, откуда могли возникнуть и черпать свои силы политичес­кие мифы.

Даже в примитивных сообществах, где миф господствует над всей совокупностью социальной жизни и социальных чувств человека, он, тем не менее, не всегда действует одинаково и даже не всегда проявляется с одинаковой силой. Миф достигает апо­гея, когда человек лицом к лицу сталкивается с неожиданной и опасной ситуацией. Во всех задачах, которые не требуют ника­ких сверхординарных средств, мы не найдем ни магии, ни мифо­логии. Однако высокоразвитая магия и связанная с ней мифо­логия всегда воспроизводятся, если путь полон опасностей, а его конец неясен.

В критических ситуациях человек всегда обращается к отча­янным средствам. Наши сегодняшние политические мифы как раз и являются такими отчаянными средствами. Когда разум не оправдывает наших ожиданий, то всегда остается в качестве ultima ratio власть сверхъестественного и мистического. Жизнь примитивных обществ никогда не регулируется письменными законами, юридическими статусами, конституциями, биллями о правах или политическими хартиями. Тем не менее, даже самые примитивные формы социальной жизни обнаруживают нали­чие ясной и жестокой организации. Позднее появляются другие политические и социальные структуры. Мифологическая орга­низация общества заменяется, вроде бы, рациональными струк­турами. В спокойные, мирные времена, в периоды относитель­ной стабильности и безопасности эта рациональная организа­ция общества устанавливается естественным путем. Кажется, что она способна выдержать все атаки, но в политике никогда не бывает полного спокойствия. Здесь всегда присутствует скорее динамическое, нежели статическое равновесие. Во все критичес­кие моменты социальной жизни человека рациональные силы, до этого успешно противостоящие воспроизводству древних ми­фологических представлений, уже не могут чувствовать себя столь же уверенно. Миф всегда рядом с нами и лишь прячется во мраке, ожидая своего часа. Этот час наступает тогда, когда все другие силы, цементирующие социальную жизнь, по тем или иным причинам теряют свою мощь и больше не могут сдержи­вать демонические, мифологические стихии.

Миф всегда трактовался как результат бессознательной деятельности и как продукт свободной игры воображения. Но здесь миф создается в соответствии с планом. Новые политические мифы не возникают спонтанно, они не являются диким плодом необузданного воображения. Напротив, они представляют со­бой искусственные творения, созданные умелыми и ловкими «мастерами». Нашему XX веку — великой эпохе технической цивилизации — суждено было создать и новую технику мифа. поскольку мифы могут создаваться точно так же и в соответ­ствии с теми же правилами, как и любое другое современное ору­жие, будь то пулеметы или самолеты. Это новый момент, имею­щий принципиальное значение.

Первый шаг, который был сделан, заключался в изменении функций языка. Магическая функция слова явно доминирует над семантической функцией. Изобретены новые слова и даже старые используются в непривычном смысле, ибо их значения претерпели глубокую трансформацию. Но умелое использова­ние магической функции слов — еще далеко не все. Если слово должно произвести максимальный эффект, оно должно подкреп­ляться введением новых ритуалов. В этом направлении поли­тические лидеры действуют столь же оперативно, методично и успешно. Каждый политический акт имеет свой специфический ритуал. И так как в тоталитарном государстве нет места част­ной жизни, независимой от жизни политической, то все бытие индивида внезапно оказывается наполненным большим числом новых ритуалов. Эффект этих новых ритуалов очевиден. Ничто не может так усыплять наши активные действия, способность суждения и критическую принципиальность, ничто не может в такой степени лишить нас чувства «я» и индивидуальной ответ­ственности, как постоянное и однообразное «разыгрывание» одних и тех же ритуалов.

Методы подавления и принуждения всегда использовались в политической жизни. Но в большинстве случаев эти методы ориентировались на «материальные» результаты. Даже наибо­лее суровые деспотические режимы удовлетворялись лишь на­вязыванием человеку определенных правил действия. Они не интересовались чувствами и мыслями людей. Современные по­литические мифы действуют совсем по-другому. Они не начина-ют с того, что санкционируют или запрещают какие-то действия. Они сначала изменяют людей, чтобы потом иметь возможность регулировать и контролировать их деяния. Люди становятся жертвами мифов без серьезного сопротивления. Они побежде­ны и покорены еще до того, как оказываются способными осо­знать, что же на самом деле произошло.

Обычные методы политического насилия не способны дать подобный эффект. Даже под самым мощным политическим прес­сом люди не перестают жить частной жизнью. Всегда остается сфера личной свободы, противостоящей такому давлению. Со­временные политические мифы разрушают подобные ценности. Миф сам но себе неуязвим. Он нечувствителен к рациональ­ным аргументам, его нельзя отрицать с помощью силлогизмов. Чтобы победить врага, мы должны знать его. В этом заключает­ся один из принципов правильной стратегии. Понять миф — означает понять не только его слабости и уязвимые места, но и осознать сто силу.

(Кассирер Э. «Техника современных политических мифов» // Вестн. МГУ. Сер. 7, Философия. 1990. — №2)


К. МАННГЕЙМ

Идеология и утопия


Слово «идеология» не имело вначале онтологического оттен­ка, ибо первоначально означало лишь учение об идеях. Идеоло­гами называли, как известно, сторонников одной философской школы во Франции, которые вслед за Кондильяком отвергли метафизику и пытались обосновать науку о духе с астрологи­ческих и психологических позиций. Понятие идеологии в совре­менном его значении зародилось в тот момент, когда Наполеон пренебрежительно назвал этих философов (выступавших про­тив его цезаристских притязаний) «идеологами». Слово «идео­логия» утвердилось в этом понимании в течение XIX в. А это означает, что мироощущение политического деятеля и его пред­ставление о действительности все более вытесняют схоласти­чески-созерцательное восприятие и мышление; и с этого момен­та звучащий в слове «идеология» вопрос: что же действительно есть действительное? — более не исчезает.

Если первоначально исследователи ложного сознания обра­щались в своих поисках истинного и действительного к Богу или к идеям, постигаемым посредством чистого созерцания, то теперь одним из критериев действительного все более становят­ся законы бытия, постигнутые впервые в политической практи­ке. Эту специфическую черту понятие идеологии сохранило, не­смотря на все изменения содержания, которое оно претерпело на протяжении всей своей истории от Наполеона до марксизма. Одно время казалось, что выявление идеологического аспекта в мышлении противника является исключительно привилегией борющегося пролетариата. Общество быстро забыло о намечен­ных нами выше исторических корнях этого слова и не без осно­вания, ибо только в марксистском учении этот тип мышления получил последовательно методическую разработку. Поэтому нет ничего удивительного в том, что понятие идеологии связы­вали прежде всего с марксистско-пролетарской системой мыш­ления, более того, даже отождествляли с ней. Однако в ходе раз­вития истории идей и социальной истории эта стадия была пре­одолена. Оценка «буржуазного мышления» с точки зрения его идеологичности не является более исключительной привилегией социалистических мыслителей; теперь этим методом пользу­ются повсеместно, и тем самым мы оказываемся на новой стадии развития.

Мы ставим перед собой цель показать на конкретном приме­ре, как структура политического и исторического мышления ме­няется в зависимости оттого или иного политического течения. Чтобы не искать слишком далеких примеров, остановимся на упо­мянутой нами проблеме отношения между теорией и практикой. Мы покажем, что уже эта самая общая фундаментальная пробле­ма политической науки решается представителями различных политических и исторических направлений по-разному.

Для того чтобы это стало очевидным, достаточно вспомнить о различных социальных и политических течениях XIX и XX вв. В качестве важнейших идеально типических представителей этих течений мы назовем следующие:

1. Бюрократический консерватизм.

2. Консервативный историзм.

3. Либерально-демократическое буржуазное мышление.

4. Социалистическо-коммунистическая концепция.

5. Фашизм.

Как ни различна была складывающаяся картина у консерва­торов, либералов и социалистов, все они держались мнения, что в истории существуют доступные пониманию связи. Сначала в ней искали план божественного провидения, затем высокую це­лесообразность духа в динамическом и пантеистическом пони­мании. Однако это были лишь метафизические подступы к чрез­вычайно плодотворной исследовательской гипотезе, которая видит в историческом процессе не последовательность разно­родных событий, а связанные совместные действия важнейших факторов. Попытка понять внутреннюю структуру историчес­кого процесса предпринималась для того, чтобы тем самым об­рести масштаб для собственных действии.

Если либералы и социалисты твердо держались мнения, что эта связь, эта структура может быть полностью рационализи­рована, и различие заключалось главным образом в том, что первые» ориентировались по преимуществу на прямолинейный прогресс, а вторые - на диалектическое движение, то консервато­ры стремились к тому, чтобы познать становящуюся структуру исторической целостности созерцательно и морфологически.

Сколь ни различны эти точки зрения по своим методам и своему содержанию, все они исходили из того, что политическое дей­ствие происходит в рамках истории и что в наше время для совершения политического действия необходимо умение ориен­тироваться в той находящейся в становлении общей совокуп­ности связей, внутри которой находится субъект этой деятель­ности. Иррациональность же фашистского действия устраняет эту в той или иной степени познаваемую историчность.

С фашистской точки зрения и марксистское понимание, рас­сматривающее историю как основанную на экономических и социальных факторах структурную взаимосвязь, есть в конеч­ном счете только миф, и совершенно так же, как с течением вре­мени исчезает уверенность в структурированности историчес­кого процесса, складывается и отрицательное отношение к уче­нию о классах.

Для подобного типа мышления и переживания характерно представление, что история распадается на мгновенно сменяю­щиеся ситуации, причем решающими здесь являются два обсто­ятельства: во-первых, вдохновенный порыв выдающегося вож­дя передовых групп (элит); во-вторых, обладание единственно возможным знанием — знанием массовой психологии и техни­кой манипулирования ею.

Следовательно, политика как наука возможна только в опре­деленном смысле: ее функция — продолжить путь к действию. Она совершает это двумя способами: во-первых, посредством уничтожения всех тех идолов, которые способствуют понима­нию истории как определенного процесса; во-вторых, посред­ством внимательного изучения массовой психики, особенно при­сущего ей инстинкта власти и сто функционирования. Эта душа массы в самом деле в значительной степени послушна вневре­менным законам, поскольку она больше, чем что-либо иное, на­ходится вне истории, тогда как историчность социальной пси­хики может быть обнаружена только там, где речь идет о челове­ке в определенных социально-исторических условиях.

Буржуазия в своей теории также часто уделяла место этому учению о политической технике и помещала его, как правильно указывал Шталь, вне всякой связи рядом с идеями естественно­го права, служившими ей нормативами. По мере того как в ходе своего утверждения буржуазные идеалы и связанные с ними исторические представления частично реализовались, частично же, превращаясь в иллюзию, теряли свое значение, эти трезвые, вневременные представления все более выступали как един­ственное политическое знание. На современном этапе развития эта специфическая технология чисто политической деятельно­сти все более связывается с активизмом и интуитивизмом, от­рицающим всякую конкретную познаваемость истории, и пре­вращается в идеологию тех групп, которые непосредственное взрывающее вторжение в историю предпочитают постепенной подготовке ее преобразования. Подобная направленность в раз­личных вариантах свойственна как анархизму Прудона и Баку­нина, так и синдикализму Сореля, откуда она перешла в фашизм Муссолини.

(Манхейм К. * Идеология и утопия» //Диагноз наше/о

времени. — М.,1994)


Ф. ФУКУЯМА

Конец истории и последний человек


Успех демократии в самых разных местах и среди многих разных народов заставляет предположить, что принципы сво­боды и равенства, на которых демократия строится, неслучай­ность и не результат этнических предрассудков, но фактические открытия относительно природы человека как человека, истин­ность которых не убывает, но становится тем очевиднее, чем космополитичнее точка зрения наблюла теля.

Вопрос о том, существует ли Универсальная История чело­вечества, учитывающая опыт всех времен и народов, не нов. На самом деле это очень старый вопрос, который недавние события наставляют поставить снова. С самого начала в самых серьезных и систематических попытках написать Универсальную Историю центральным вопросом истории считалось развитие Свободы. История — не слепая цепь событии, а осмысленное це­лое, в котором развиваются и разыгрывают свою роль гуман­ные идеи человека о природе или справедливом политическом и общественном порядке. 11 если сейчас мы переживаем такой мо­мент, когда нам трудно представить себе мир, существенно от­личный от нашего, где нет очевидного или естественного пути, на котором будущее даст фундаментальное улучшение существу­ющего сейчас порядка, то мы должны допустить возможность, что сама по себе История могла подойти к концу.

В конце истории у либеральной демократии не осталось серь­езных конкурентов. В прошлом люди отвергали либеральную демократию, считая ее ниже монархии, аристократии, теокра­тии, фашистского или коммунистического тоталитаризма или любой другой идеологии, в которую им случалось верить. Но теперь, если не считать исламского мира, установился, по всей видимости, общий консенсус, согласный с претензиями либе­ральной демократии на звание наиболее рациональной формы правления, то есть государства, которое наиболее полно пони­мает рациональные желания и рациональное признание.

Обычаи демократического состязания и компромисса, когда права меньшинства тщательно защищаются, были сперва усво­ены небольшими элитными группами людей с одинаковым общественным происхождением и стремлениями и только по­том — широкими и неоднородными массами общества, напол­ненного, скажем, давней племенной или расовой ненавистью.

Все эти факторы — чувство национальной идентичности, ре­лигия, социальное равенство, склонность к образованию граж­данского общества и исторический опыт наличия либеральных институтов — вместе и составляют культуру народа. Тот факт, что народы могут в этих отношениях так сильно отличаться, объясняет, почему у одних народов строительство либеральной демократии проходит гладко, а у других нет или почему одни и те же народы в одном веке отвергают демократию, а в другом принимают без колебаний. Любой государственный деятель, стремящийся расширить сферу свободы и консолидировать ее продвижение, должен быть чувствителен к дополитическим ог­раничениям подобного рода на возможность государств успеш­но достичь конца истории.

Тем не менее, существуют некоторые заблуждения относи­тельно культуры и демократии, в которые не следует впадать. Первое — это мнение, что культуральные факторы составляют достаточные условия для установления демократии. Так, один известный советолог убедил сам себя, что в Советском Союзе в брежневские годы существовала действенная форма плюрализ­ма — просто потому, что Советский Союз достиг определенного

уровня урбанизации, образования, душевого дохода, секуляри­зации и так далее. Но мы не должны забывать, что нацистская Германия отвечала практически всем предварительным усло­виям, которые обычно называются как необходимые для либе­ральной демократии: она была объединена национально, эко­номически развита, в основном протестантская, имела здоровое гражданское общество и не выделялась особым общественным неравенством среди других западноевропейских стран. И все же невероятный выброс тимотического самоутверждения и гнева, составлявших немецкий национал-социализм, смог полностью пересилить желание рационального и взаимного признания.

Демократия никогда не может войти с черного хода: в опреде­ленный момент она должна возникнуть из сознательного поли­тического решения — установить демократию. Царство полити­ки остается автономным по отношению к царству культуры и имеет собственное особое достоинство в точке пересечения же­лания, тимоса и рассудка. Стабильная либеральная демократия не может возникнуть без существования мудрых и умелых государственных деятелей, которые знают искусство политики и умеют преобразовать невысказанные склонности народов в устойчивые политические институты. Изучение успешных пе­реходов к демократии подчеркивает важность таких чисто по­литических факторов, как способность нового демократическо­го руководства нейтрализовать вооруженные силы, одновремен­но стараясь устранить прежние несправедливости, его умение поддержать символическую преемственность (флаг, гимн и тому подобное), природа установленной системы партий, и такой фактор, как президентская или парламентская установилась демократия. И наоборот, изучение краха демократий постоянно показывает, что такие события никоим образом не являются не­избежным результатом культурной или экономической среды, Но чаще всего вызваны конкретными неверными решениями отдельных политиков. Государства Латинской Америки никто не вынуждал принимать политику протекционизма и замеще­ния импорта во время всемирной депрессии тридцатых годов, но именно эта политика лишила их перспектив стабильной де­мократии на будущие годы.

Вторая и, наверное, более важная ошибка — это считать куль­турные факторы необходимыми условиями для установления


демократии. Макс Вебер приводит пространное исследование об исторических корнях современной демократии, которую он считает возникшей из определенных и очень специфических ус­ловий, существовавших в западном городе. Рассуждения Вебера о демократии, как всегда, исторически богаты и проницательны. Но он рисует демократию как нечто, моющее возникнуть лишь в специфической культурной и социальной питательной среде маленького уголка западной цивилизации. Тот же факт, что де­мократия возникла как наиболее рациональная из возможных политических систем и «подходящая» для более широкой чело­веческой личности, общей для разных культур, всерьез не рассматривается.

Есть многочисленные примеры стран, которые не отвечают многим так называемым культурным «предусловиям» для де­мократии и которые, тем не менее, достигли высокого уровня демократической стабильности. Пример такой страны — Ин­дия, не богатая и не отличающаяся высокой индустриализацией (хотя некоторые секторы ее экономики выделяются очень раз­витой технологией), не объединенная национально, не проте­стантская, и все же она с момента получения независимости в 1947 году поддерживает эффективно работающую демократию. В прошлом целые народы сбрасывали со счетов как культурально недостаточные для демократии: говорили, что немцы и япон­цы подавлены своими авторитарными традициями, католицизм считался неодолимым препятствием для демократии в Испа­нии, Португалии и многих странах Латинской Америки, равно как и православие в Греции и в России. Многие из народов Восточной Европы считались либо неспособными перенять либерально-демократические традиции Европы Западной, либо незаинтересованными в этом. Когда горбачевская пере­стройка тянулась и тянулась, не порождая никаких реформ, многие наблюдатели в СССР и вне его стали утверждать, что русские культурально неспособны к демократии: ни демократи­ческих традиций, ни гражданского общества; все это задавлено столетиями тирании. И все же во всех этих странах демократи­ческие институты возникли. В Советском Союзе под управле­нием Бориса Ельцина заработал российский парламент как законодательный орган с большим стажем, и широко и спонтан­но в 1 990-1991 гг. стало возникать граждане кое общество. Д о ка­кой степени демократические идеи укоренились среди широких 320

масс, показало всенародное сопротивление попытке реакцион­ного переворота в августе 1991 года.

Слишком часто приходится слышать аргумент, что та или иная страна не может демократизироваться, потому что не име­ет демократических традиций. Будь такие традиции необходи­мы, то вообще пи одна страна не могла бы стать демократичес­кой, поскольку нет ни одного народа или культуры (включая и западноевропейские), которые не начинали бы с полностью ав­торитарных традиций — собственных или заимствованных.

Дальнейшее рассуждение предполагает, что разделительная линия между культурой и политикой, между народами и госу­дарствами совсем не так четко проводится. Государства могут играть очень важную роль в формировании народов, то есть вы­работке их «языка добра и зла» и создании новых привычек, обы­чаев и культур dе novo. Американцы не просто «рождались свободными», они были также «сделаны свободными» еще до об­разования Соединенных Штатов путем участия в само­управлении на уровне штата, города и деревни задолго до того, как колонии получили независимость от Великобритании. От­крыто демократическая природа процесса основания США — вот что лежит в основе создания демократической Америки сле­дующих поколений, человеческого типа (так блестяще описан­ного Токвилем), который в прежней истории не существовал. Культуры — не статические явления, подобные законам природы; они — создание людей и находятся в процессе постоянной эво­люции. На них могут влиять экономическое развитие, войны и другие национальные потрясения, иммиграция — или сознатель­ные действия. Следовательно, к культурным «предусловиям» для демократии, хоть они определенно важны, надлежит относиться с некоторым скептицизмом.

С другой стороны, важность народов и их культур подчер­кивает границы либерального рационализма. Рациональное либеральное государство не может возникнуть в результате единственных выборов, не может оно и выжить без определен­ной степени иррациональной любви страны к себе или без инстинктивной приверженности к таким ценностям, как толе­рантность. Если здоровье современной либеральной демократии основано на здоровье гражданского общества, а последнее зави­сит от спонтанной способности людей объединяться, то ясно, что либерализм для своего успеха должен выйти за рамки собственных принципов. Гражданские объединения или общины, отмечен­ные Токвилем, часто были основаны не на либеральных прин­ципах, но на базе религии, этнической принадлежности или какой-нибудь другой столь же иррациональной, Значит, успеш­ная политическая модернизация требует сохранения чего-то досовременного в рамках своих правовых и конституциональ­ных учреждений; выживания народов и неполной победы го­сударств.

Точно так же, как культура влияет на способность страны установить и поддерживать политический либерализм, она вли­яет и на её способность сделать экономический либерализм эф­фективным. Как и в случае политической демократии, успех ка­питализма в определенной мере зависит от выживания прежних культурных традиций в современную эпоху. Широкое приня­тие либерализма, политического или экономического, большим числом стран не устраняет различий между ними, основанных на культуре, — различий, которые очевидным образом стано­вятся более выраженными по мере стирания различий идеоло­гических.

Идеологические конфликты холодной войны можно было урегулировать полностью, когда стороны шли на компромисс по конкретным политическим вопросам, вроде Берлинской сте­ны, или вообще отказывались от идеологии в целом. Но посто­янные культурные различия между явно либеральными, демократическими, капиталистическими государствами искоре­нить оказалось гораздо сложнее.

Для многих стран вся трудность в том, чтобы усвоить рыночно ориентированную политику. Но на самом деле политика — это лишь необходимое предусловие для высоких темпов роста. Религия, национализм, способность ремесел и профессий под­держивать стандарты работы и гордость трудом — все это про­должает сказываться на экономическом поведении бесчислен­ными способами, дающими свой вклад в богатство или нищету нации, И устойчивость этих различий может означать, что меж­дународная жизнь будет все больше рассматриваться как кон­куренция не между соперничающими идеологиями — поскольку почти вес экономически преуспевающие государства будут орга­низованы примерно по одним чертежам, — но между различаю­щимися культурами.

(Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. — М., 2003) 322


С. ХАНТИНГТОН

Многополюсный, многоцивилизационный мир


Одна широко озвученная парадигма была основана на пред­посылке, что конец «холодной войны» означал конец широ­комасштабного конфликта в глобальной политике и воз­никновение единого относительно гармоничного мира. Наиболее широко обсуждаемая формулировка этой модели — тезис о «кон­це истории», выдвинутый Фрэнсисом Фукуямой. «Видимо, мы становимся свидетелями, — утверждал Фукуяма, — конца исто­рии как таковой: это означает конечную точку идеологической эволюции человечества и универсализацию западной либераль­ной демократии как конечной формы человеческого правления. Конечно же, кое-где в третьем мире могут иметь место конфлик­ты, но глобальный конфликт позади, и не только в Европе. Имен­но в неевропейском мире произошли огромные изменения, в пер­вую очередь в Китае и Советском Союзе. Война идей подошла к концу. Поборники марксизма-ленинизма могут по-прежнему встречаться в местах типа Манагуа, Пхеньяна и Кембриджа с Массачусетсом, но победу с триумфом одержала всемирная Ли­беральная демократия. Будущее посвящено не великим битвам за идеи, но скорее решению приземленных экономических и тех­нических проблем. И все это будет достаточно скучно».

Это предвкушение эйфории было широко распространено. Политики и выдающиеся представители интеллигенции разви­вали подобные взгляды. Берлинская стена была разрушена, ком­мунистические режимы рухнули, ООН суждено было приобре­сти новую важность, и бывшие соперники времен «холодной войны» стали вовлекаться в «партнерство» и «великую сделку», и актуальными стали миролюбие и миротворчество. Президент ведущей держаны мира заявил о «новом мировом порядке»; президент ведущего, пожалуй, университета в мире наложил вето на назначение профессора по курсу обеспечения безопасности, потому что нужда в этом отпала: «Аллилуйя! Мы больше не про­ходим войну, потому что войны больше нет».

Момент эйфории по окончании «холодной войны» породил иллюзию гармонии, и вскоре оказалось, что это была именно иллюзия. Мир стал другим по сравнению с началом 90-х годов, но не обязательно более мирным. Изменения были неизбежны­ми; прогресс — нет. Подобные иллюзии гармонии ненадолго расцветали в конце каждого крупного конфликта в двадцатом веке. Первая мировая война была «войной, которая положит конец войнам» и установит демократию в мире. Вторая Миро­вая война должна была, как выразился Франклин Рузвельт, «покончить с системой односторонних действий, взаимоисключа­ющих альянсов и других средств для достижения цели, которые применялись в течение столетий — и никогда не давали резуль­татов». Вместо этого нам нужно создать «всеобщую организа­цию миролюбивых наций» и заложить базу «долговременной структуры мира». Первая мировая война, однако, породила ком­мунизм, фашизм и повернула вспять длившееся столетие дви­жение к демократии. Вторая мировая война породила «холод­ную войну», ставшую по-настоящему глобальной.

Иллюзия гармонии времен окончания «холодной войны» вскоре развеялась — этому способствовали многочисленные эт­нические конфликты и «этнические чистки», нарушения закона и порядка, возникновение новых принципов альянса и конф­ликта между государствами, возрождение неокоммунистических и неофашистских движений, интенсификация религиозного фундаментализма, окончание «дипломатии улыбок» и «поли­тики «да» в отношениях России с Западом, неспособность ООН и США подавить кровавые локальные конфликты и всевозрас­тающая уверенность в себе Китая. За пять лет после падения Берлинской стены слово «геноцид» слышалось гораздо чаще, чем за любые пять лет «холодной войны». Парадигма гармо­ничного мира слишком оторвана от реальности, чтобы быть по­лезным ориентиром в мире после «холодной войны».

В мире после «холодной войны» государства все больше оп­ределяют свои интересы с учетом цивилизаций. Они сотрудни­чают и заключают союзы с государствами, имеющими схожую или общую культуру, а конфликтуют намного чаще со странами с другой культурой. Страны определяют угрозу в зависимо­сти от намерений других государств, и эти намерения — а также способы их реализации — в сильнейшей степени обуслав­ливаются культурными соображениями. Общественные и по­литические деятели в меньшей мере склонны видеть угрозу в людях, которых, как им кажется, они понимают. Они склонны доверять им из-за родства языка, религии, системы ценностей, законов и культуры. И те же политики куда более предрасполо­жены видеть угрозу в странах с чуждой культурой и, таким об­разом, они не доверяют им и не понимают их. Сегодня, когда марксистско-ленинский Советский Союз уже не угрожает Сво­бодному миру, а Соединенные Штаты больше не представляют ответной угрозы для коммунистического мира, страны в обоих мирах все чаще видят угрозу в обществах с другой культурой.

Почему же культурная общность облегчает сотрудничество и единство среди людей, а культурные различия ведут к расколу и конфликтам?

Во-первых, у каждого есть несколько идентичностей, кото­рые могут конкурировать друг с другом или дополнять друг дру­га: родственные, профессиональные, культурные, институцио­нальные, территориальные, образовательные, религиозные, идеологические и другие. Идентификации на одном уровне могут сталкиваться с теми, что находятся на другом уровне. Классиче­ский случай: в 1914 году немецким рабочим пришлось выбирать между своей классовой идентификацией с международным про­летариатом и своей национальной идентификацией с немецким народом и империей. В современном мире культурная иденти­фикация приобретает всё большее значение по сравнению с дру­гими направлениями идентичности.

Всё увеличивающаяся степень разделения людей во всем мире но культурному признаку означает, что все большую важность Приобретают конфликты между культурными группами; циви­лизации — это культурные целостности самого широкого уров­ня: поэтому центральное место в глобальной политике занима­ют конфликты между различными цивилизациями.

(Хантингтон С. Столкновение цивилизации. - М., 2003)


Лекция № 9 политический процесс. Политические конфликты и кризисы.

1. политическое развитие и модернизация;
   
2. политические конфликты и кризисы.
   

Мир политики чрезвычайно многообразен, он отличается изменчивостью и динамичностью. Политические системы, су -шествующие в современном мире, не изолированы друг от дру­га, они находятся 15 постоянном взаимодействии, при котором неизбежно столкновение различных противоборствующих сил. Поэтому неудивительно, что политическая жизнь начала XXI в. наполнена разного рода политическими противостояниями и конфликтами, кризисами и войнами. Важнейшей задачей ста­новится осмысление причин и прогнозирование последствий таких столкновений, а для этого необходимо дать ответ на це­лый ряд вопросов. В чём отличие современных политических систем от тех, которые существовали в былые эпохи? Как осуще­ствляется трансформация политических институтов, как изме­няются политические ценности, политические идеалы и поли­тическое поведение? Понять сущность политических изменений, происходящих в современном мире, дают возможность понятия «политический процесс», «политическое развитие», «политиче­ская трансформация», «политическая модернизация», «демок­ратизация» и др.. рассматриваемые 15 данном модуле.

Основатель социологии французский учёный Огюст Копт выделял 15 пачке об обществе (которую он первоначально на­звал социальной физикой) два основных уровня социальную статику и социальную динамику. Если социальная статика при­звана раскрывать взаимосвязь между социальными институтами в общей системе, представленной как единый организм, то соци­альная динамика была направлена на изучение процессов соци­альных изменений, «происходящих в результате распада или пе­реустройства социальных структур». Вслед за социологией представим себе таким же образом и политическую науку, где теория политических систем - это раздел «политической ста­тики», раскрывающий структуру политики, условия существо­вания и основные закономерности функционирования полити­ческих институтов, в то время как «политической динамикой» перед нами предстают политические процессы, отражающие основные изменения в политической жизни.

Таким образом, если понятие «политическая система» выра­жает целостность политики, взаимосвязь элементов, обеспечива­ющих её стабильность и «равновесие», то понятие «политический процесс» раскрывает характер взаимодействия различных субъектов в политической системе общества, отражает политику В её изменчивости и непрерывном развитии.

Политический процесс (лат. processus — продвижение) - это совокупность видов деятельности участников политиче­ских отношений, отражающих стадии изменения политиче­ской системы.

В современной политической жизни любого общества можно выделить целый ряд политических процессов.

№	Основание для классификации	Виды политических процессов и их краткая характеристика
1	Среда протекания политического процесса	Внутриполитические (взаимоотношения между элементами политической системы, связанные с реализацией политической власти)	Внешнеполитические (отношения между государствами, связанные с достижением политических компромиссов)
2	Устойчивость вза­имосвязей полити­ческих структур	Стабильные (устойчивые модели поведения и механизмы принятия поли­тических решении)	Нестабильные (возникающие, как правило, в условиях кризиса как проявле­ние изменения поли­тической обстановки)
3	Природа полити­ческого процесса	Эволюционные (постепенные, изме­нения определённых видов взаимодействия субъектов политики, элементов политичес­кой системы)	Революционные (резкое изменение характера отношений, приводящее к полити­ческим конфликтам и кризисам)
4	Ориентирован­ность субъектов политики	Конфронтационные (обусловленные борьбой между уча­стниками полити­ческого процесса)	Консенсуальные (обусловленные сотрудничеством между участниками полити­ческого процесса)
5	Время протекания политического про­цесса	Длительные (измеряющиеся оп­ределёнными исто­рическими перио­дами)	Кратковременные (происходящие в условиях реаль­ного времени)
6	Уровень распрост­ранения полити­ческого процесса	Глобальные (происходящие в мировом сооб­ществе, а также на уровне националь­ного государства)	Региональные и локальные (происходящие на уровне определён­ного региона)
7	Характер протека­ния политического процесса	Открытые (харак­теризующиеся от­крытым характе­ром, внешними проявлениями)	Скрытые (латентные) (происходящие без ви­димых внешних прояв­лений)

Итак, политический процесс определяется характером по­литических изменений, под которыми могут пониматься пере­ход политической системы из одного состояния в другое; преоб­разования, происходящие в политической структуре общества, политической культурен политическом поведении; трансфор­мация политических институтов; усложнение форм политичес­кого взаимодействия и др.

В зависимости от качественных и количественных характе­ристик изменений выделяют две основные формы протекания политических процессов: режим функционирования и режим раз­вития.

Режим функционирования политического процессе характе­ризуется простым воспроизводством сложившейся модели от­ношений, использованием устоявшихся в данной политической системе механизмов реализации политической власти. Приори­тет традиций над инновациями предохраняет политическую систему от качественных изменений, придавая всей системе по­литических отношений достаточную стабильность и устойчи­вость. Режим функционирования имеет ярко выраженный цик­лический характер, проявляющийся в последовательной смене определенных фаз осуществления основных политических дей­ствий, реализации политической системой чётко установленных функций.

________________________________________________________________

«Функции процесса это...различные формы активности, не­обходимые для. выработки и осуществления политического курса в политической системе любого типа: артикуляция интере­сов, агрегация интересов, выработка и осуществление политичес­кого курса, вынесение судебных решений. Мы называем эти формы активности функциями процесса, поскольку они играют прямую и необходимую роль при формулировании политического курса. Со­циализация, рекрутирование и коммуникация, прямо несвязанные с формулированием и осуществлением политики, крайне важны для политической системы. Мы говорим о них, как о системных функциях, поскольку они определяют, сохранится ли система либо изменится».