Лекция №1 Предмет и методы политологии

Вид материала

Лекция

Содержание Политический консенсус Главное в разделе Д.а. растоу А. пшеворский С. хантингтон Первая волна демократизации. Первый откат. Вторая волна демократизации. Второй откат. Третья волна демократизации. С. хантингтон Л. даймонд

Подобный материал:

• Тема Предмет, методы и функции политологии Политика как общественное явление и объект, 54.07kb.
• Тема Введение. Политология как система знаний о политике (2 ч.), 41.33kb.
• Конспект лекций Содержание Политология междисциплинарная наука, ее законы и категории., 1824.74kb.
• Тематический план изучения политологии, 153.42kb.
• Вопросы к экзаменационному зачету по дисциплине, 28.67kb.
• «Согласовано» «Утверждаю» Председатель цмк зам директора по учебной работе, 193.87kb.
• Содержание курса разделы курса Методологические и исторические аспекты политической, 142.3kb.
• Лекции для студентов тема политология как наука и учебная дисциплина 4 > Предмет политологии., 7653.73kb.
• Словарь по политологии, 5079.22kb.
• Контрольная работа. Зачет. Перечень семинарских занятий по политологии политология, 301.02kb.

«В действительности компромисс, которым многим рядовым участникам борьбы видится как «предательство вождей», обус­ловлен иной структурной позицией лидера но сравнению с ведо­мыми позицией, которая позволяет воспринимать ситуацию во всей ее целостности, недоступной массам. Более того, роль лидера требует постоянной манипуляции внутри групповыми точками на­пряжения для того, чтобы сохранить единство в неблагоприятных обстоятельствах. Эти манипуляции лидера будут оправданы даже в том случае, если достижение общей цели потребует жертвы. Ис­пользуя терминологию Парсонса, можно сказать, что «поддержка системы» может иногда осуществляться путём снижения качества исполнения задачи».

(Козер Л. «Завершение конфликта»)

_________________________________________________________________

Политический консенсус — это та­кой способ разрешения политического конфликта, который ос­нован на достижении принципиального согласия между основ­ными общественно-политическими силами относительно прин­ципов политической организации, распределения политической власти и политических ресурсов в обществе. Основанный на принципе учёта мнения как большинства, так и меньшинства, консенсус в современном мире считается универсальным сред­ством предупреждения и разрешения конфликтов, снятия соци­ально-политической напряжённости в обществе.


ГЛАВНОЕ В РАЗДЕЛЕ

1. Политический процесс — это совокупность видов дея­тельности участников политических отношений, отра­жающих стадии изменения политической системы.

2. Политические процессы можно подразделить на внут­риполитические и внешнеполитические, стабильные и нестабильные, эволюционные и революционные, конфронтационные и консенсуальные, длительные и крат­ковременные, глобальные и региональные, открытые и латентные.

3. В зависимости от качественных и количественных ха­рактеристик изменений выделяют две основные формы протекания политических процессов: режим функцио­нирования и режим развития.

4. Под политической модернизацией понимается процесс, связанный с формированием или обновлением институтов политической системы, а также характера полити­ческих отношений. Термин «политическая модерниза­ция» употребляется применительно к странам, осуще­ствляющим переход от традиционного к современному обществу. Выделяют два основных типа политической модернизации: первичную (оригинальную) и вторич­ную (отражённую) модернизацию.

5. Демократизация определяется как процесс изменения политической системы, характеризующийся расшире­нием политических прав и свобод граждан, возникновением политического и идеологического плюрализма, увеличением форм участия населения в политической жизни, децентрализацией государственной власти, ре­ализацией принципа разделения властей, построением гражданского общества.

6. Политический конфликт — это форма политического процесса, характеризующаяся столкновением разно­направленных политических сил с целью реализации их интересов в условиях противодействия. В политичес­кой науке принято выделять конфликт интересов, кон­фликт ценностей и конфликт идентичности.

7. Основными стадиями развития политического конф­ликта выступают: предконфликтная стадия, стадия не­посредственного противоборства и стадия разрешения конфликта.

8. Политический кризис — это крайняя форма проявле­ния политического конфликта, которая проявляется в глубокой дестабилизации политической системы. Вы­деляют внешнеполитические (международные) и внут­риполитические (парламентские, правительственные, конституционные) кризисы. К основным кризисным моделям развития конфликтов относят войну и рево­люцию.

9. Война определяется как форма разрешения политичес­кого конфликта путём применения насилия. Выделяют внешние (между государствами), в том числе мировые, и внутренние (гражданские) войны.

10. Революция — это вид политического процесса, характе­ризующийся радикальными политическими изменени­ями, полной сменой политической системы или же вы­теснением из её структуры отдельных элементов.

11. Альтернативой революции как формы развития полити­ческого кризиса выступает реформирование — преоб­разование, изменение, переустройство политической системы или отдельных её элементов.

12. К основным успешным способам разрешения полити­ческого конфликта традиционно относят локализацию конфликта, его деэскалацию, достижение компромис­са или консенсуса.

13. Политический компромисс представляет собой способ

разрешения (урегулирования) политического конфлик­та, достигаемый путем взаимных уступок. Выделяют доб­ровольный и вынужденный виды компромисса.

14. Политический консенсус — это способ разрешения политического конфликта, основанный на достижении принципиального согласия между основными обще­ственно-политическими силами относительно принци­пов политической организации, распределения полити­ческой власти и политических ресурсов в обществе.


Приложения к лекции № 9


Д.А. РАСТОУ

Переходы к демократии: попытка динамической модели


А. Предварительное условие. Отправной точкой модели слу­жит единственное предварительное условие — наличие нацио­нального единства. Понятие «национальное единство» не содер­жит в себе ничего мистического типа плоти и крови и ежедневных обетов верности им, или личной тожде­ственности в психоаналитическом смысле, или же некой вели­кой политической миссии всех граждан в целом. Оно означает лишь то, что значительное большинство граждан потенциаль­ной демократ I и не должно иметь сом нений ИЛИ делать мыслен­ных оговорок относительно того, к какому политическому сооб­ществу они принадлежат. Демократия — это система правления временного большинства. Чтобы состав правителей и характер политического курса могли свободно сменяться, границы госу­дарства должны быть устойчивыми, а состав граждан — посто­янным. Национальное единство названо предварительным ус­ловием демократизации в том смысле, что оно должно предше­ствовать всем другим стадиям процесса — в остальном время его образования не имеет значения.

Б. Подготовительная фаза. Согласно моей гипотезе, динами­ческий процесс демократизации в собственном смысле слова — при наличии указанного выше предварительного условия — за­пускается посредством длительной и безрезультатной полити­ческой борьбы. Чтобы политическая борьба обрела названные черты, ее основные участники должны представлять прочно уко­ренившиеся в обществе силы (как правило, социальные клас­сы), а спорные вопросы, вокруг которых она ведется, должны иметь для сторон первостепенное значение. Подобная борьба чаще все­го начинается вследствие появления новой элиты, поднимающей угнетенные и лишенные ранее руководства социальные группы на согласованное действие. При этом конкретный социальный состав противоборствующих сторон - и лидеров, и рядовых чле­нов, - равно как и реальное содержание спорных вопросов -

будут разниться от страны к стране, а также от периода к пери­оду в жизни каждой отдельно взятой страны.

Серьезный и продолжительный характер борьбы, как прави­ло, побуждает соперников сплотиться вокруг двух противополож­ных знамен. Поэтому отличительной чертой подготовительной фазы перехода к демократии является поляризация, а отнюдь не плюрализм. Тем не менее, степень раскола общества имеет свои пределы, обусловленные требованием национального единства, которое, конечно же, должно не только предшествовать началу процесса демократизации, но и присутствовать на всех его стади­ях. Если линия раскола точно совпадает с региональными гра­ницами, результатом скорее всего будет не демократия, а сецес-сия. У противоборствующих сторон, даже если их интересы име­ют четко выраженную географическую направленность, должно сохраняться некое ощущение сообщности или же существовать некое региональное равновесие сил, которое исключит возмож­ность массового изгнания соперников и геноцида.

В. Фаза принятия решения. Р. Даль писал, что «узаконенная партийная оппозиция — недавнее и случайное изобретение». Все это, однако, не исключает сознательного выдвижения в ходе под­готовительной фазы таких целей, как избирательное право или свобода оппозиции. Не означает это и того, что страна может стать демократией лишь по недоразумению. Напротив, подго­товительная фаза завершается лишь тогда, когда часть полити­ческих лидеров страны признаёт наличие многообразия в един­стве и институционализирует с этой целью некоторые осново­полагающие механизмы демократии.

Решение предполагает выбор, и хотя выбор в пользу демо­кратии не может быть сделан, если отсутствуют предваритель­ное и подготовительное условия, это — реальный выбор, кото­рый не вытекает автоматически из наличия названных предпо­сылок.

Решение в пользу демократии проистекает из взаимодей­ствия нескольких сил. Поскольку условия сделки должны быть четко оговорены и кто-то должен взять на себя риск относитель­но ее возможных будущих последствий, непропорционально большую роль здесь играет узкий круг политических лидеров. Среди групп, задействованных в переговорах, и их лидеров мо­гут быть представлены бывшие соперники по подготовитель-

ной борьбе. К числу других потенциальных участников перего­воров относятся группы, отколовшиеся от основных противо­борствующих сторон или только что вышедшие на политичес­кую сцену. Принятие демократического решения в каком-то смысле может рассматриваться как акт сознательного, открыто выраженного консенсуса.

Г. Фаза привыкания. Неприятное решение, будучи приня­тым, со временем, как правило, начинает представляться все более и более приемлемым, раз уж приходится сообразовывать с ним свою жизнь. Повседневный опыт каждого из нас дает тому нема­ло примеров. Кроме того, демократия, но определению, есть кон­курентный процесс, а в ходе демократической конкуренции пре­имущества получают те, кто может рационализировать свою приверженность новой системе, и еще большие — те, кто искрен­не верит в нее. Короче говоря, в ходе самого функционирования демократии идет дарвинистский отбор убежденных демократов, причем по двум направлениям — во-первых, среди партий, уча­ствующих во всеобщих выборах, и во-вторых, среди политиков, борющихся за лидерство в этих партиях.

Выше уже говорилось, что при переходе к демократии может потребоваться, чтобы позиции политиков в чем-то совпадали, но в чем-то и отличались от позиций рядовых граждан. Разница между политиками и рядовыми гражданами заметна уже на стадии принятия решения, когда лидеры заняты поиском компро­мисса, тогда как их сторонники продолжают устало нести зна­мена прежней борьбы. Еще более очевидной она становится в фазе привыкания, во время которой происходят процессы троя­кого рода.

Во-первых, опыт успешного разрешения проблем учит и но­ли гиком, н граждан безоглядно верить в новые механизмы и ис­пользовать их при решении возникающих проблем. Доверие к демократии будет расти особенно быстро, если в первые же деся­тилетия существования нового режима в управлении государ­ственными делами сможет принять участие широкий спектр политических течений - либо путем объединения в различного рода коалиции, либо поочередно сменяясь в роли правитель­ства и оппозиции.

Во-вторых, как мы только что видели, опыт использования меха­низмов демократии и конкурентных принципов рекрутирования

руководства будет укреплять политиков в их демократических привычках и убеждениях.

В-третьих, с появлением эффективных партийных органи­заций, которые на деле свяжут столичных политиков с электо­ральными массами по всей стране, в новую систему полностью вольется и население.

Основа демократии — не максимальный консенсус, но тон­кая грань между навязанным единообразием (ведущим к како­го-то рода тирании) и непримиримой враждой (разрушающей сообщество посредством гражданской войны или сецессии). То1 элемент, который можно назвать консенсусом, является составляющей по крайней мере трех этапов генезиса демократии.

Суть демократии — в привычке к постоянным спорам и при­мирениям по постоянно меняющемуся кругу вопросов и при по­стоянно меняющейся расстановке сил. Это тоталитарные пра­вители должны навязать единодушие по вопросам принципов, процедур, прежде чем браться за другие дела. Демократия же — та форма организации власти, которая черпает своп силы из несогласия до половины управляемых.

(Растоу Д. Переходы к демократии: попытка динамической модели //Полис. — 1996. — №5)


А. ПШЕВОРСКИЙ

Переходы к демократии


Стратегическая проблема переходного периода — прийти к демократии, не допустив, чтобы тебя убили те, у кого в руках оружие, или уморили голодом те, кто контролирует производ­ственные ресурсы. Уже из самой этой формулировки следует, что путь, ведущий к демократии, тернист. А конечный резуль­тат зависит от пути. В большинстве стран, где была установле­на демократия, она оказалась непрочной. В некоторых из них переход вообще заклинило.

Для всякого перехода центральным является вопрос о проч­ной демократии, т.е. о создании такой системы правления, при которой политические силы ставят свои ценности и интересы в зависимость от не определенного заранее взаимодействия демократических институтов и подчиняются результатам демо­кратического процесса.

Заметим, что процесс распада авторитарного режима можно повернуть вспять, как это случилось в 1968 г. в Чехословакии, в 1974 г. в Бразилии и в 1981 г. в Польше. Он может привести и к новой диктатуре, как это произошло в Иране и Румынии. И даже если не будет установлена старая или какая-нибудь новая дик­татура, переход может остановиться на полдороги и вылиться в такую форму правления, которая ограничивает конкуренцию или оказывается под угрозой военного вмешательства.

Но и в том случае, когда все же удается прийти к демократии, она не обязательно оказывается прочной. При определенных условиях деятельность демократических институтов может при­вести к тому, что, в конце концов, отдельные политические силы сделают выбор в пользу авторитаризма. Следовательно, проч­ная демократия — это всего лишь один из возможных исходов процесса распада авторитарных режимов.

Независимо от того, что проявит себя первым - раскол в ру­ководстве или массовое движение, — либерализация следует од­ной и той же логике. Различны лишь темпы. Массовое движение диктует темп преобразований, вынуждая режим решать: приме­нить ли репрессии, или — кооптацию, или — передать власть. Либерализации присуща нестабильность. Либерализация или заканчивается, приводя к мрачным периодам, которые лицемер­но называют нормализацией, или продолжается и переходит в демократизацию.

После краха диктатуры центральной оказывается следую­щая проблема: согласятся ли политические силы на существо­вание институтов, допускающих открытую, пусть даже ограни­ченную, конкуренцию? И способны ли такие институты обеспе­чить спонтанное подчинение?

Заметим, что конфликты, имеющие место в периоды перехо­дов к демократии, часто происходят на двух фронтах: между про­тивниками и сторонниками авторитарного режима и между са­мими протодемократическими деятелями за лучшие шансы в условиях будущей демократии.

Образ демократии как борьбы общества против государства — полезный вымысел, лозунг, объединяющий противостоящие ав­торитарному режиму силы. Но общество разделено по многим основаниям, и самая суть демократии заключается в конкурен­ции политических сил, имеющих противоположные интересы. Эта ситуация создает дилемму: чтобы прийти к демократии, ан­тиавторитарные силы должны объединиться в борьбе против авторитаризма, но чтобы победить в условиях демократии, они должны соперничать друг с другом.

Хотя два разных аспекта демократизации — высвобождение из-под авторитарного режима и конституирование демократи­ческого правления — иногда на время сливаются воедино, для целей нашего исследования полезно рассмотреть их по отдель­ности.

Относительная значимость высвобождения и конституирования определяется тем местом, которое занимают в рамках ав­торитарного режима политические силы, контролирующие реп­рессивный аппарат и, прежде всего, вооруженные силы. Там, где армия остается верной режиму, элементы высвобождения доми­нируют над процессом перехода. Парадигмальными примера­ми служат Чили и Польша, однако высвобождение доминирова­ло над переходом также в Испании, Бразилии, Уругвае, Южной Кореей Болгарии.

С другой стороны, если среди военных нет единства, напри­мер из-за каких-то военных поражений, как это было в Греции, Португалии и Аргентине, а также, если военные находятся под действенным гражданским контролем, как обстояло дело во всех остальных восточноевропейских странах, элементы высвобож­дения влияли на процесс конституирования нового режима в меньшей степени.

Все переходы к демократии осуществляются путем перегово­ров: в одних случаях с представителями прежнего режима, в дру­гих — между самими продемократическими силами, создающими новую систему. Переговоры необязательны при высвобожде­нии, но они необходимы для конституирования демократических институтов.

Демократию невозможно предписать: она возникает в резуль­тате сделок. Каждая политическая сила выбирает ту институ­циональную структуру, которая способствует продвижению ее ценностей, проектов или интересов. В зависимости от соотно­шения сил, включая способность некоторых деятелей навязы­вать недемократические решения, происходит следующее: либо

устанавливается демократическая институциональная структу­ра, либо начинается борьба за диктатуру.

Демократия — это царство неопределенности; она не занимается предначертанием будущего. Конфликты ценностей и инте­ресов присущи всем обществам. Демократия нужна именно по­тому, что мы не можем договориться. Демократия — всего лишь система урегулирования конфликтов, обходящаяся без убийств; это система, в которой есть расхождения, конфликты, победите­ли и побежденные. Только в авторитарных системах не бывает конфликтов. Ни одна страна, где какая-нибудь партия дважды подряд получает 60% голосов избирателей, не может считаться демократией.

(Пшеворский А. Переходы к демократии//Путь. — 1993. — №3)


С. ХАНТИНГТОН

Волны демократизации


Волна демократизации — это группа переходов от недемо­кратических режимов к демократическим, происходящих в оп­ределённый период времени, количество которых значительно превышает количество переходов в противоположном направ­лении в данный период. К этой волне обычно относится также либерализация или частичная демократизация в тех полити­ческих системах, которые не становятся полностью демократи­ческими. В современном мире имели место три волны демокра­тизации. Каждая из них затрагивала сравнительно небольшое число стран, и во время каждой совершались переходы и в неде­мократическом направлении. Вдобавок не все переходы к демо­кратии происходили в рамках этих волн. История не отличается упорядоченностью, и политические изменения невозможно раз­ложить по удобным историческим полочкам. История также не является однонаправленной. За каждой из первых двух волн демократизации следовал откат, во время которого некоторые, хотя и не все, страны, совершившие прежде переход к демократии, возвращаясь к недемократическому правлению. Чаще всего опреде­лить момент перехода от одного режима к другому можно лишь условно. Условно определяются и даты волн демократизации и откатов. Тем не менее доля условности нередко бывает полез­на, так что даты волн смен режима выглядят примерно следую­щим образом:

— первая, длинная волна демократизации 1828—1926; пер­вый откат 1922-1942;

— вторая, короткая волна демократизации 1943—1962; вто­рой откат 1958-1975;

— третья волна демократизации 1974 —...

Первая волна демократизации. Корни первой волны — в американской и французской революциях. Однако действи­тельное возникновение национальных демократических институ­тов — это феномен XIX в. В большинстве стран демократические институты постепенно развивались в течение всего столетия, поэтому определить конкретную дату, после которой некая по­литическая система может считаться демократической, весьма трудно и возможно лишь с долей условности. В общем и целом за сто лет свыше тридцати стран ввели у себя, но крайней мере, минимальные общенациональные демократические институты.

Первый откат. Доминантой политического развития 1920— 1930-х гг. были уход от демократии и либо возврат к традицион­ным формам авторитарного правления, либо установление но­вых, массовых, гораздо более жестоких и всеобъемлющих форм тоталитаризма. Такое движение вспять происходило главным образом в тех странах, которые восприняли демократические формы буквально накануне Первой мировой войны или сразу после неё, для которых не только демократия, но и нация были чем-то новым.

Вторая волна демократизации. Вторая мировая война поло­жила начало второй, короткой волны демократизации. Кроме того, начало конца колониальной системы породило на свет ряд новых государств.

Второй откат. К началу 1960-х гг. вторая волна демократиза­ции исчерпала себя. Политическое развитие и транзит режимов приняли отчётливо авторитарный характер. Наиболее крутые перемены произошли в Латинской Америке. В 1960-х — начале 1970-х гг. глобальный поворот прочь от демократии приобрёл впечатляющие размеры. Треть из 32 действующих демократий, существовавших в мире в 1958 г., превратилась в авторитарные режимы к середине 1970-х.

Третья волна демократизации. В течение пятнадцати лет пос­ле падения португальской диктатуры в 1974 г. демократические режимы пришли на смену авторитарным почти в тридцати стра­нах Европы, Азии и Латинской Америки. Сначала этот демок­ратический прилив проявит себя в Южной Европе. В конце 1970-х гг. демократическая волна докатывается до Латинской Америки, а затем заявляет о себе и в Азии. А в конце 1980-х гг. демократиче­ская волна захлёстывает коммунистический мир. 1970-е и начало 1980-х гг. стали также финальной фазой европейской деколони­зации.

В целом движение к демократии носило глобальный харак­тер. За пятнадцать лет демократическая волна прокатилась по Южной Европе, затопила Латинскую Америку, дошла да Азии и уничтожила диктатуру в Советском блоке. В 1974 г. восемь из десяти южноамериканских стран управлялись недемократичес­кими правительствами, в 1990 г. в девяти правительства были демократически избраны. В 1973 г., поданным Фридом-хауса, 32% мирового населения проживало в свободных странах; в 1976 г., из-за введения чрезвычайного положения в Индии, — менее 20%. В 1990-м, однако, в свободных обществах жило почти 39% чело­вечества. В каком-то смысле волны демократизации и откаты укладываются в схему «два шага вперед — шаг назад». До насто­ящего времени каждый откат аннулировал некоторые, но не все переходы к демократии, совершившиеся в предыдущую волну демократизации. В низших точках двух откатов 19,7% и 24,6% стран в мире были демократическими. На пиках двух волн де­мократизации — 45,3% и 32,4%. В 1990 г. демократические систе­мы были примерно в 45,4% независимых государств мира — прак­тически как в 1922 г.

Совершенно очевидно, что вопрос о наличии демократии в Гренаде менее важен, чем вопрос о наличии ее в Китае, и не все соотношения общего числа стран и числа демократических го­сударств в равной степени значимы. Кроме того, в 1973-1990 гг. абсолютное количество авторитарных государств впервые сни­зилось, хотя к 1990 г. третья волна демократизации еще не при­вела к увеличению процентной доли демократических государств в мире по сравнению с предыдущим пиком, достигнутым шесть­десят восемь лет назад.

(Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце XX века. - М., 2003)


С. ХАНТИНГТОН

Будущее демократического процесса: от экспансии к консолидации

Широкое распространение демократии в мире, — несомнен­но, наиболее важный политический феномен последних трех десятилетий XX в. Расширение демократии после 1974 г. вызвало к жизни представление о том, что мы переживаем всеохваты­вающую глобальную демократическую революцию. Демокра­тия наступает, полагали многие, и скоро она победит повсюду в мире. Этот взгляд особенно укоренился после краха коммуниз­ма в Восточной Европе. «Демократия победила», — провозгла­сили одни наблюдатели. Другие объявили ее «волной будуще­го» и праздновали «глобализацию демократии». В часто цити­руемой статье Фрэнк Фукуяма возвестил о конце истории и об «универсализации западной либеральной демократии в каче­стве конечной формы политического устройства человечества». Падение же под напором всепобеждающей волны демократиза­ции последних оплотов деспотизма, будь то на Кубе, в Бирме, Северной Корее или любой другой стране, — это только вопрос времени.

Однако имеется много оснований полагать, что нынешняя волна демократизации теряет силу и что скоро она или достиг­нет своего апогея, или даже произойдет ее некоторый откат. Пос­ледняя волна демократизации, которая зародилась в середине 70-х и захватила почти 40 стран, переходит теперь из фазы экс­пансии в фазу консолидации.

Почему события развиваются так, а не иначе? Во-первых, нужно отметить, что демократизации благоприятствуют опре­деленные экономические и культурные условия. В их числе срав­нительно высокий уровень экономического развития и преоб­ладание того, что можно назвать западной культурой с ее цен­ностями, включая западное христианство. В настоящее время практически все страны с высоким уровнем дохода (но класси­фикации МБРР), за исключением Сингапура, являются демо­кратиями. Точно так же все западные государства или испытав­шие на себе сильное влияние Запада, кроме Кубы и немногих других, имеют демократическое устройство. Демократизации не произошло как раз там, где указанные предпосылки слабы. Это либо бедные, либо незападные по своей культуре обще­ства. В перечне «Фридом-хаус» из 75 стран, значащихся в руб­рике «свободные», только пять приходится на Азию (Япония, Южная Корея, Монголия, Непал, Бангладеш), всего две — на мусульманский мир (Бангладеш и Турецкая республика Север­ного Кипра) и ЛИШЬ три принадлежат к восточной ветви хрис­тианства (Греция, Болгария, Республика Кипр). 11омпмо стран Балтии, ни одно из государств, возникших на развалинах Со­ветского Союза, не классифицировано как «свободное». Таким образом, в настоящее время демократия доминирует в Западной и Центральной Европе, Северной и Южной Америке, а также на окраинах Азии. Ее нет в преобладающей части бывшего Совет­ского Союза, Китае, на обширных территориях Южной Азии, в арабском мире, Иране и большинстве африканских стран. Рас­пространится ли демократия на эти регионы? Все будет зави­сеть от совокупности экономических и культурных факторов.

Другая причина, питающая скептицизм относительно продол­жения экспансии демократии, — это диалектическая природа ис­тории. Любое значительное движение в каком-то направлении теряет, в конце концов, свою энергию и порождает контртенден­цию. Это справедливо и по отношению к демократизации. Ны­нешняя ее волна, восходящая к 1974 г., — третья в мировой исто­рии. Первая зародилась в США в начале XIX в. и достигла своей кульминации после Первой мировой войны, когда в мире образо­валось около 32 демократических государств. Марш Муссоли­ни на Рим в 1922 г. знаменовал собой начало возвратной волны, и к 1942 г. в мире осталось всего 12 демократических стран. Вто­рая волна демократизации пришлась на период после Второй мировой войны и продолжалась до 60-х гг. Ее сменило попятное движение, в результате которого к 1973 г. в мире стало меньше демократических правительств (30), чем десять лет назад (36). Следуя этой логике, в ближайшие годы можно ожидать третью возвратную волну. Есть даже основания утверждать, что ее вре­мя уже наступило. Судан, Нигерия, Гаити, Перу пришли было к демократии, но вскоре снова вернулись к диктаторским режи­мам. В 1992 г. впервые за более чем десять лет «Фридом-хаус» не смог сообщить об увеличении в мире числа свободных стран. Его отчет за 1993 г. озаглавлен: «Свобода отступает». Согласно оценкам этой организации, количество людей, живущих в «сво­бодных» обществах, возросло на 300 млн., а живущих в «несво­бодных» обществах увеличилось на 531 млн. В 42 странах уро­вень свободы упал, и лишь в 19 — вырос. Ныне только 19% насе­ления мира проживает в «свободных» обществах. Это самая низ­кая цифра, начиная с 1976 г.

Ситуация в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе ненадежна. Этническое большинство здесь ограничивает, а иног­да и попирает права меньшинств. В нескольких странах комму­нистический аппарат по-прежнему сохраняет значительное вли­яние. Много случаев ограничения свободы прессы. Телевидение и радиовещание строго контролируются правительством, есть случаи убийства редакторов и давления на средства массовой информации. Все более заметной становится ностальгия людей по законности и порядку былых авторитарных времен.

Как в Латинской Америке, так и в Восточной Европе новые демократические правительства все еще бьются над сложной проблемой, какую избрать линию по отношению к преступле­ниям, совершенным официальными лицами предшествующих авторитарных режимов. Политические партии здесь, как пра­вило, слабы и мало что значат, если не персонифицированы фигурой яркого лидера. В обоих регионах большинство прави­тельств стоит перед необходимостью масштабных экономичес­ких реформ, которые приходится проводить в условиях эконо­мической стагнации. В некоторых случаях, как в Аргентине и Польше, на этом пути были достигнуты и кое-какие успехи, но в других странах реформы замедляются, экономические трудно­сти нарастают, а инфляция, безработица и бедность становятся всеобщим явлением.

Консолидация новых демократий требует действий в разных направлениях, включая воспитание терпимости и обеспечение главенства законов, уменьшение власти военных и бывших ком­мунистических бюрократий, а также определение того, что де­лать с руководителями прежних авторитарных режимов, винов­ными в грубых нарушениях прав человека.

Прежде всего, крайне необходимо укрепить политические институты. Система политических институтов должна быть сконструирована таким образом, чтобы уменьшить фрагмента­цию и вероятность тупиковых ситуаций, обеспечить эффективное и ответственное принятие, решений и предотвратить чрез­мерную концентрацию полномочий у какой-либо одной ветви власти.

Пришло время конституционных нововведений и институ­циональных экспериментов. Есть много такого, чему новые де­мократии могут поучиться друг у друга, а также и у более ста­рых демократий, некоторые из которых в лице Италии, Израи­ля и Японии также переживают период преобразования инсти­туциональных структур.

Другая важнейшая задача новых демократий — проведение экономических реформ, снижение роли государства в экономи­ке и стимулировании рыночных отношений. Это относится как к административно-командной экономике бывших коммуни­стических стран, так и к этатистской экономике, преобладавшей в Латинской Америке и во многих других местах.

Более 150 лет тому назад Алексис де Токвиль писал:« Вокруг нас происходит великая демократическая революция... это са­мая общая, самая древняя и самая постоянная тенденция исто­рии. Она универсальна, она постоянно ускользает от человечес­кого вмешательства, и все события, так же как и все люди, вносят свой вклада в ее прогресс». Токвиль в свое время был чрезмерно оптимистичен. То же самое можно сказать и о наших современ­никах, провозгласивших глобальную победу демократической революции. В данный исторический момент демократия будет продвигаться вперед не по пути распространения ее на обще­ства, социальные и экономические условия, в которых неблагоп­риятны для нее, а по сути ее укрепления и углубления там, куда она уже была принесена. Демократия полностью укоренилась лишь в немногих из почти сорока недемократических стран. Во всех остальных из них ее будущее под большим сомнением, а то и в опасности. Если в начале следующего столетия эта опасность будет устранена, сомнения рассеются, а демократия стабилизи­руется и упрочится в большинстве из упомянутых сорока стран, то можно считать, что нынешнее поколение поборников демо­кратии хорошо поработало. Консолидация не означает колеба­ний или отступлений. Она означает усиление демократических институтов и демократической практики в каждой из стран, а также укрепление межгосударственных связей в сообществе демократических наций. Успешное завершение третьей волны демократизации заложит основы для ее четвертой волны, кото­рая принесет демократию в незападные и более бедные регионы мира, т.е. туда, где ее пока еще нет.

(Хантингтон С. Будущее демократического процесса: от экспансии к консолидации // Мировая экономика и международные, отношения. — 1995. — № 10)

Л. ДАЙМОНД

Прошла ли «третья Волна» демократизации?


С того времени, как в апреле 1974 г. рухнул диктаторский режим в Португалии, число демократий в мире резко возросло. До начала этого глобального движения к демократии насчиты­валось примерно 40 стран, которые можно было с той или иной долей условности отнести к демократическим. Количество их постепенно увеличивалось по мере того как в конце 1970-х — начале 1980-х гг. в ряде стран стал осуществляться переход от авторитарного (преимущественно военного) к демократическо­му правлению. Однако в середине 1990-х гг. темпы распростра­нения демократии по планете заметно ускорились, и к настоящему моменту существует от 76 до 117 демократии (сколько имен­но, определяется системой подсчета). Именно от системы подсче­та в решающей степени зависят и представления о том, будет ли число демократий и дальше расти (или хотя бы сохраняться на прежнем уровне) либо нет. По сути дела, здесь встает фунда­ментальный вопрос о том, что понимать под демократией.

В своей основополагающей формулировке С. Хантингтон окрестил период после 1974 г. «третьей волной» глобальной эк­спансии демократии. Согласно его определению, «волна демо­кратизации» — это просто «совокупность происходящих в не­кий промежуток времени транзитов от недемократических к демократическим режимам, когда число таких транзитов значи­тельно превосходит число осуществленных в тот же временной отрезок переходов в противоположном направлении». Ученый выявил две предшествовавшие волны демократизации: длитель­ную, медленную волну, тянувшуюся с 1828 по 1926 г., и волну 1943—1964 гг. Примечательно, что обе эти волны повлекли за собой то, что Хантингтон назвал «откатными волнами» круше­ния демократий (первая продолжалась с 1922 по 1942 г., вторая — с 1961 по 1975 г.), в ходе которых пала часть недавно созданных (или восстановленных) демократических режимов. Но хотя каж­дая откатная волна заметно сокращала количество демократий в мире, в целом их оставалось все же больше, чем до начала соответствующей волны демократизации. Откатные волны на­носят огромный ущерб политической свободе, нравам человека и миру [на планете].

К началу 1996 г. число стран, отвечающих критериям электо­ральной демократии, составило 117. Мало того, хотя в течение всего периода «третьей волны» количество независимых стран непрерывно увеличивалось, доля стран, которые были, как ми­нимум, формально демократическими, выросла более чем в два раза, превысив 60%. Но ещё поразительнее то, насколько значи­тельна доля роста пришлась на 1990-е гг., когда рухнул советс­кий и восточноевропейский коммунизм.

В 1991 — 1992 гг. распространение свободы в мире, похоже, достигло высшей точки. С 1991 г. доля «свободных» государств начала медленно снижаться, а в 1992 г. резко поднялась доля «несвободных». В первой половине нынешнего десятилетия, не­смотря на устойчивый рост числа электоральных демократий, количество «свободных» государств осталось на прежнем уров­не, а «приобретения» в сфере свободы уравновешивались поте­рями. В 1993 г. в 43 странах было зарегистрировано падение показателей свободы, тогда как усиление — в 18. В 1994 г. восемь стран повысили свой статус с точки зрения уровня свободы, а четыре — понизили. В 1995 г. тенденция оказалась несколько более позитивной; четыре страны поднялись на ступень выше по уровню свободы, три — спустилось, однако общее количество свободных государств осталось тем же, что и год назад.

Если учесть, что часть либеральных демократий находится сейчас в состоянии стагнации, что качество многих демократий, возникших в период «третьей волны», а также демократий раз­вивающихся стран резко ухудшается, возникает вопрос: завер­шилась ли «третья волна»?

Думается, что число аргументов в пользу утвердительного ответа возрастает с каждым днем. Если мы посмотрим, что скрывается за фасадом демократической формы (наличие та­кой формы все больше и больше предполагается мировой куль­турой и международными организациями), то увидим прогрес­сирующие эрозию и загнивание, уравновешивающие либерали­зацию и консолидацию. Распространение в мире либеральной демократии прекратилось, то же самое произошло и с полити­ческой свободой в более общем смысле. И если всерьез исходить из тезиса о либеральном содержании демократии [ придется при­знать, что] «третья волна» демократизации приостановилась или даже совсем окончилась. В ближайшие годы мы можем стать (а можем и не стать) свидетелями появления нескольких новых электоральных демократий, но дальнейший заметный скачок [в этом направлении] представляется маловероятным, поскольку в странах, где имелись наиболее благоприятные условия для демократизации, она уже произошла. Кроме того, есть основа­ния считать, что прогресс электоральной демократии будет ско­рее всего компенсирован движением в обратном направлении — ведь многие еще не оперившиеся демократии Африки и других регионов либо открыто свергаются (как в Гамбии и Нигере), либо уничтожаются, не успев родиться (как в Нигерии), либо их придушивают путем снижения честности [электорального] со­перничества и терпимости по отношению к оппозиции (как в Перу, Камбодже и ряде бывших коммунистических стран). В этой ситуации все большее и большее число стран может попытаться удовлетворить демократические ожидания, прибегнув к наибо­лее показной форме «демократии», т. е. к псевдодемократии.

Означает ли это, что мы находимся на пороге третьей «от­катной волны» демократизации? Такая, весьма пугающая перс­пектива ещё не стала неотвратимой: «откатной волны», безус­ловно, можно избежать... Существует теоретическая вероятность, что за волной демократической экспансии последует не откат, а нечто вроде равновесия, при котором общее число демократий в мире заметно не увеличится, но и не уменьшится. Именно в пе­риод подобного статистического равновесия мы, надо думать, и вступаем.

Если мы не хотим повторения традиционной схемы и стре­мимся избежать очередного «отката», прежде всего необходимо, чтобы в самые ближайшие годы произошла консолидация тех демократий, которые возникли в годы «третьей волны». Суть консолидации заключается в достижении широкой и глубокой легитимации, такой, когда все важнейшие политические акторы — как на элитном, так и на массовом уровне — уверены, что для их страны демократический режим лучше любой другой реальной альтернативы, которую они могут себе вообразить. Подобная легитимация не должна сводиться к абстрактной преданности идее демократии; ей следует также включать в себя разделяемую [боль­шинством общества] нормативную и поведенческую привержен­ность специфическим правилам и порядкам конституционной системы данной страны. Именно благодаря такому безусловному принятию демократических процедур и формируется решаю­щий элемент консолидации, а именно: снижение присущей демократии неопределенности, касающееся не столько резуль­татов, сколько правил и методов политической конкуренции. По мере углубления консолидации все больше расширяется круг политических акторов, которые ожидают от своих соперников демократического поведения и демократической лояльности, «инструментальная» приверженность демократическим струк­турам постепенно сменяется «принципиальной», растет дове­рие и сотрудничество между политическими конкурентами и происходит соответствующая социализация населения в целом. И хотя современные исследователи почему-то всячески стара­ются избежать употребления термина «политическая культу­ра», я убежден, что под влиянием перечисленных составляющих процесса консолидации происходит сдвиг как раз в политиче­ской культуре.

Демократической консолидации способствует ряд институ­циональных, политических и поведенческих изменений. Мно­гие из них непосредственно улучшают управление, укрепляя дееспособность государства, обеспечивая либерализацию и ра­ционализацию экономических структур, защищая социальный и политический порядок при сохранении базовых свобод, совер­шенствуя горизонтальную подотчетность и власть закона, сдер­живая коррупцию. Другие стимулируют эффективную реали­зацию представительных функций демократии путем усиле­ния политических партий и их связей с общественными груп­пами, сокращения фрагментации партийной системы, упроче­ния самостоятельности законодательных органов и местных мастей и одновременно их подконтрольности общественности,

оздоровления гражданского общества. Большинство новых де­мократий нуждаются в подобных институциональных рефор­мах и в такого рода укреплении. Ряду из них также требуется последовательная программа реформ, направленных на установление контроля и надзора за деятельностью вооружен­ных сил и разведывательных служб со стороны выборных граж-данских лидеров, некоторые испытывают потребность в изме­нениях правового и институционального характера, которые бы способствовали примирению различных этнических групп.

Чтобы добиться консолидации, электоральные демократии должны стать глубже и либеральнее. Это потребует усиления ответственности исполнительной власти перед законом, увели­чения контроля над ними со стороны других ветвей власти и общественности. Углублению демократии будет способствовать также институционализация такой системы политических партий, которая будет стимулировать массовое участие, вовле­кать [ в политическую жизнь] маргинализированные группы и установит живые связи между организациями гражданского об­щества, партийными отделениями и должностными лицами па местном уровне.

(Даймонд Л. Прошла ли «третья волна» демократизации?//Полис. — 1999. — № 1)


К. ДОЙЧ

Разрешение конфликта


Рассматриваем ли мы конфликт между профсоюзом и руко­водством предприятия, между народами, мужем и женой или детьми, мы должны знать:

1. Характеристики конфликтующих сторон (их ценности и мотивации, их устремления и цели, их психопатические, интел­лектуальные и социальные ресурсы для ведения или разреше­ния конфликта; их представления о конфликте, включая кон­цепцию стратегии и тактики, и т.д.). Для конфликтующих сто­рон, так же как и для конфликтующих детей, было бы полезно знать, что стороны рассматривают как выгоду или достижение цели, а что будет рассматриваться как потеря или поражение.

Как для отдельных индивидов, так и для целых народов осозна­ние имеющихся инструментов для ведения или разрешения конфликта и собственного умения пользоваться ими необходимо для прогнозирования и понимания хода конфликта. Важно так­же знать, возникли конфликт между равными (двумя мальчи­ками) или неравными (взрослым и ребенком), между частями целого (двумя штатами) или между частью и целым (штатом Миссисипи и США), или между целыми (СССР и США).

2. Предысторию их взаимоотношений (отношение друг к дру­гу, стереотипы и взаимные ожидания, включая представления о том, что противоположная сторона полагает о них самих, в осо­бенности степень полярности их взглядов по системе «хорошо — плохо» и «заслуживает доверия - не заслуживает доверия»). Будь то конфликт между Египтом и Израилем, профсоюзом и руководством предприятия или между мужем и женой, он будет зависеть от их предыдущих взаимоотношений и существующих отношений друг к другу. Муж или жена, потерявшие веру в бла­гонамеренность друг друга, вряд ли смогут прийти к соглаше­нию, эффективность которого будет ставиться в зависимость от взаимного доверия.

3. Природу того, что привело к конфликту (его границы, же­стокость, мотивационную ценность, определение, периодич­ность и т.п.). Основа или основания конфликта между народа­ми, группами или индивидами могут быть «диффузными» и обобщенными, как в идеологическом конфликте, или определен­ными и ограниченными, как в конфликтах по поводу обладания чем-либо; причина конфликта может быть важной или второ­степенной для конфликтующих сторон; они могут предполагать возможность компромисса или полное подчинение одной сторо­ны другой.

4. Социальную среду, в которой возник конфликт (различ­ные институты, учреждения; уровень поощрения или сдержива­ния в зависимости от выбранной стратегии и тактики ведения или разрешения конфликта, включая природу социальных норм и институциональных форм для регулирования конфликта). Индивиды, так же как и группы или народы, могут оказаться в такой социальной среде, в которой существует незначительный опыт конструктивного разрешения конфликта и отсутствуют ин­ституты или нормы, призванные поощрять мирное разрешение возникших споров. Безусловно, среда, в которой действуют на­роды, более насыщена подобными институтами и нормами, чем та, в которой находятся отдельные индивиды или группы.

5. Заинтересованные стороны (их отношение к конфликтую­щим сторонам и друг к другу, их заинтересованность в тех пли иных результатах конфликта, их характеристики). Многие кон­фликты разгораются на фоне повышенного внимания обществен­ности, и ход конфликта в значительной мере может зависеть от того, как, по мнению участников конфликта, будут реагировать заинтересованные стороны и как они будут реагировать на самом деле. Так, США в свое время провозгласили, что, кроме всего про­чего, одной из целей войны во Вьетнаме является оказание мо­ральной поддержки «борцам за свободу» во всем мире. Конф­ликт на Ближнем Востоке усугубляется гонкой вооружения, которая ведется не без участия третьих сторон. Точно так же конфликт между индивидами или различными группами может обостриться или погаснуть в зависимости от желания конфлик­тующих «сохранить лицо» или предстать в выгодном свете пе­ред третьей стороной.

6. Применяемые конфликтующими сторонами стратегию и тактику (оценивание и/или изменение преимуществ, недостат­ков и субъективных возможностей и попытки одной из сторон оказать влияние на представление другой стороны о преимуще­ствах или недостатках первой посредством тактики, которая мо­жет варьироваться по таким измерениям, как легитимность — нелегитимность, по соотношению использования позитивных и негативных стимулов, таких как обещания и поощрения или уг­роза наказания, свобода выбора — принуждения, открытость и надежность связи, обмен информацией, уровень доверия, типы мотивов и т.д.). Очевидно, что такие процессы, как достижение сделок, взаимное влияние, связь, возникают как между народами, так и между отдельными индивидами. Значение таких про­цессов, как принуждение, убеждение, шантаж и давление, дове­рие или симпатия, одинаково полезно и для тех, кто собирается заниматься консультированием родителей, и для тех, кто зани­мается консультированием королей.

7. Результаты конфликта для его участников и заинтересо­ванных сторон (выгоды или потери, связанные с непосредствен­ным предметом конфликта, внутренние изменения у участников конфликта, связанные с их участием в конфликте, долго­срочные перспективы взаимоотношений между участниками конфликта, репутация участников в ходе конфликта у различ­ных заинтересованных сторон). Действия, предпринимаемые в ходе конфликта, них результаты обычно оказывают влияние на

конфликтующих.

Конфликт имеет множество позитивных функций. Он пред­отвращает стагнацию, стимулирует интерес и любопытство, выступая в роли медиатора, с помощью которого артикулиру­ются проблемы, находятся их решения, служит основой соци­альных и персональных изменений. Конфликты часто являют­ся частью процесса тестирования и оценки кого-либо и могут быть весьма полезными для исследователя, если какая-либо сто­рона конфликта полностью использует свои возможности. Плюс ко всему, конфликт четко разделяет группы и этим способствует установлению групповой и персональной идентификации; внешний конфликт часто приводит к внутреннему сплочению.

Вдобавок к этому внутригрупповой конфликт часто вдыхает новую жизнь в существовавшие нормы или приводит к возник­новению новых. В этом смысле социальный конфликт выступа­ет в роли механизма для установки норм, соответствующих но­вым условиям. Такое поведение выигрышно для гибких обществ, потому что создание или усовершенствование норм придает им жизнеспособность в новых условиях. Такой механизм отсутству­ет в жестких системах: подавляя конфликт, они подавляют пре­дупредительный сигнал, что в конце концов приводит к катаст­рофическим последствиям.

Внутренний конфликт может также служить средством выяс­нения относительной силы противоположных интересов, позво­ляя создать механизм для сохранения или изменения внутрен­него баланса сил. Поскольку возникновение конфликта символи­зирует отказ от существовавших отношений внутри системы, то в ходе конфликта устанавливается новый баланс, и взаимоотно­шения продолжаются на новой основе.

(Дойч К. Разрешение конфликта (Конструктивные и деструктивные процессы)//Социально-политический журнал.- 1997. -№1)


Лекция № 10 Мировой политический процесс


1.Мировая политика и система международных отношений;

2. Геополитика


Современная мировая политика и международные отношения представляют огромны и интерес для политической науки. Про­блемы происхождения нации, образования межгосударственных границ, формирования и трансформации политических режимов, становления различных политических институтов, политических ценностей и моделей политического поведения непосредственно связаны с торговыми, финансовыми, научными, культурными и иными связями между государствами, государственными союза­ми, дипломатическими контактами и военными конфликтами. Такая связь становится тем более очевидной в наши дни, в ситуации стремительной глобализации мира, когда практически все страны прочно вплетены в разветвленную сеть многообразных взаимо­действий, определяющих и характер производства, и его объемы, и стандарты потребления, и. в конечном счете, ценности и идеалы людей. Содержание данного модуля составляет анализ взаимодей­ствий на макрополитическом уровне таких субъектов политики, как государства, нации, различные межгосударственные, неправи­тельственные организации и движения, отличающиеся чрезвычай­ной сложностью, многоаспектностью, богатым плюрализмом форм. В рамках данного модуля также рассматриваются основные положения и категории геополитики, предлагается системное ви­дение геополитической картины мира как взаимодействия глобаль­ных политических, экономических и культурных процессов, ана­лизируются основные геополитические концепции и школы.

История цивилизации, особенно в последнее столетие, бога­та на глобальные события, затрагивающие судьбы всего человечества: стоит только вспомнить две ми­ровые войны, в которые в той или иной ^; форме были втянуты представители всех , континентов, а также последовавшее за ними противостояние двух сверхдержав, поставивших в зависимость от своих вза­имоотношений судьбу всего мира. Такая взаимозависимость мира в последние де­сятилетия только возрастает — воору­жённые столкновения в той или иной части планеты приводят к росту внутренних цен в странах, находящихся за тысячи кило­метров от зоны конфликта, а публикация безобидных с точки зрения современного европейца карикатур вызывает массовые беспорядки и столкновения в целом регионе мира. Все эти собы­тия подтверждают не только сам факт существования мировой политики, но и её всевозрастающую роль в современном мире. А между тем, само понятие «мировая политика» остаётся одним из наименее определённых в современной политологии. Проблема, в первую очередь, заключается в сложности разгра­ничения его с не менее часто употребляемыми в политической теории и практике терминами «международные отношения», «.международная политика», «внешняя политика» и др.

В отечественной политической науке на сегодняшний день господствует следующий подход: мировая политика определяет­ся как деятельность, взаимодействие государств на международ­ной арене, в то время как под международными отношениями по­нимается система реальных связей между ними, выступающая и как результат их действий, и как среда, в которой существует ми­ровая политика.

Однако стоит отметить, что наряду с государствами, субъекта­ми современной мировой политики выступают различные между­народные и региональные межправительственные организации (ООН, ЕЭС, О АГ, Лига арабских государств и др.), экологические и правозащитные движения, международные военные альянсы, конфессиональные общности и пр. Поэтому характеристика отно­шений между главными субъектами политических отношений -государствами, их конкуренция (от экономического соперничества до вооружённых конфликтов) и сотрудничество (от торговых обменов до политической интеграции) точнее описывается термином «международная политика». С помощью же понятия «мировая политика» становится возможным акцентировать вни­мание на всевозрастающей роли нетрадиционных субъектов по­литики, роль которых в формировании международной среды в последнее время существенно возрастает.

Из множества различных определений внешней политики, стоит выделить её определение как конкретного практического воплощения государством основных принципов международной политики с целью реализации его национальных интересов. Швейцарский исследователь Ф. Брайар отмечает, что внешняя политика современных государств перестает быть прерогати­вой внешнеполитических ведомств'. В силу необходимости со­обща управлять все более сложными и многочисленными про­блемами она становится одной ил основных функций большин­ства государственных структур, стремящихся в своей деятель­ности к непосредственному сотрудничеству с соответствующи­ми ведомствами других стран, что делает внутреннюю и между­народную политические сферы взаимопроницаемыми.

Возникает вопрос, возможен ли анализ внешнеполитических решений без учёта расстановки сил внутри государства? Про­блема взаимосвязи и взаимовлияния внутренней и внешней по­литики является предметом острой полемики между различны­ми школами политической науки, по-разному подходящими к ответу на данный вопрос.

Так, например, сторонник школы политического реализма американский политолог Генри Моргентау утверждает, что вне­шняя политика государства определяется его национальными интересами. По мнению учёного основа национального интере­са постоянна, поэтому внутренние факторы жизни страны, ко­торые меняются в зависимости от различных обстоятельств, не могут повлиять на природу национального интереса: в частно­сти, Моргентау отмечает, что национальный интерес не связан с характером политического режима. Соответственно, внутрен­няя и внешняя политика обладают значительной автономней по отношению друг к другу.

«Национальные интересы объективны, поскольку связаны с неизменной человеческой природой, географическими условнями, социокультурными и историческими традициями народа. Они имеют дне состав­ляющие: одну постоянную — это императив выживания, непреложный закон природы; другую переменную, являющуюся конкретной формой, которую эти интересы принимают но времени и пространстве. Определение этой формы принадлежит государству, обладаю­щему монополией на связь с внешним миром. Основа же национального интереса, отража­ющая язык народа, его культуру, естествен­ные условия его существования, остается по­стоянной».

(Моргентау Г. «Международная политика»)

_______________________________________________________________

Сторонники марксизма придерживаются иной точки зрения, согласно которой внешняя политика является отражением клас­совой сущности внутриполитического режима и зависит, в ко­нечном счете, от определяющих эту сущность экономических отношений в обществе. Следовательно, международные отно­шения в целом носят «вторичный» характер.

Представляется, что каждое из существующих объяснений, идет ли речь о «первичности» внутренней политики по отноше­нию к политике внешней или, наоборот, о её «вторичном харак­тере», отражает лишь часть истины и не является универсаль­ным. Существующая полемика о соотношении внутренней и внешней политики лишь безусловно подтверждает существова­ние тесной связи внутренних и внешних факторов в современ­ной политической жизни. На сегодняшний день очень сложно сказать, где заканчивается внутренняя политика и начинается внешняя. Любые значимые события во внутриполитической жиз­ни той или иной страны немедленно отражаются на её междуна­родном положении, требуя соответствующих шагов в области внешней политики. Так, после парламентских выборов 1999 г. в Австрии, в результате которых в состав правящей коалиции во­шла праворадикальная Австрийская партия свободы во главе с ультранационалистом Йоргом Хайдером, Израиль в знак про­теста заявил о разрыве дипломатических отношений с Австри­ей, а с февраля 2000 г. дипломатические санкции против Авст­рии ввёл Европейский Союз. Давление со стороны мирового сообщества потребовало от австрийского правительства значи­тельных действий на внешнеполитическом поле, а на парламентских выборах 2002 г. АПС получила вместо 27,2 % только 10,16% голосов избирателей.

Существует немало примеров и того, как внутренняя поли­тика, проводимая тем пли иным государством, становится при­чиной его внешнеполитической изоляции. Так, показательным в этом смысле является бойкот многими государствами и меж­дународными структурами ЮАР времен политики апартеида — режима расовой дискриминации цветного населения в ЮАР (с 1948 по 1991гг.), проявлявшаяся в лишении политических, социально-экономи­ческих и культурных прав коренного африканского населения, что, с точки зрения норм международного права, являлось пре­ступлением перед человечеством. В современном мире можно отметить блокаду таких стран, как КНДР и Куба, по причине несоблюдения ими прав человека. В свою очередь, существует и обратная связь: как правило, важные внешнеполитические ре­шения влекут за собой необходимость адекватных действий во внутриполитической сфере. Так, с окончанием «холодной вой­ны» и распадом Советского Союза большинство государств быв­шего «соцлагеря» изъявили желание интегрироваться в различ­ные европейские и мировые структуры, что потребовало от них значительных преобразований в сфере законодательства (от­мену смертной казни, защиту авторских прав и т.д.), экономики, обороны и национальной безопасности.

Современное государство располагает широким спектром инструментов внешней политики для обеспечения своих нацио­нальных интересов: от целенаправленного силового давления до дипломатии — комплекса нена­сильственных методов обеспечения государственных интересов. Формально дипломатия включает в себя официальную деятельность глав государств, правительств, комиссий по осуществле­нию переговоров, организации встреч глав государств, между­народных форумов, представительства государства в различ­ных международных организациях. Есть в дипломатии и нефор­мальный момент, представленный рядом факторов, среди кото­рых наиболее значимым выступает субъективный — влияние личных качеств государственных лидеров и руководителей внеш­не политических ведомств. К тому же, наряду с официальными лицами, эффективными дипломатами могут выступать и част­ные лица, представляющие государство в том или ином вопросе. Это могут быть и крупные бизнесмены, и «политики на пенсии» (например, бывшие главы государств, выполняющие посредни­ческую миссию на переговорах по урегулированию различных межгосударственных конфликтов).

Одним из ключевых понятий, используемых при изучении современных международных отношений, выступает систем­ность. Системность в международных отношениях означает такой характер долговременных взаимоотношений между госу­дарствами или группами государств, который отличается ста­бильностью и взаимозависимостью и связан с достижением определенного комплекса целей и формированием правовой базы международной деятельности.

Отношения между элементами системы строятся на основе сотрудничества — соперничества — нейтралитета.

Многие исследователи полагают, что системность в между­народных отношениях возникла практически одновременно с появлением первых государств, которые сразу же вступили в определённые отношения друге другом. Наверное, вряд ли мож­но всерьёз говорить о системе международных отношений в этот исторический период, так как не всякие контакты между государствами ведут к формированию устойчивой системы от­ношений, хотя определенные элементы системности, безуслов­но, присутствовали и на ранней истории межгосударственных отношений. Можно выделить отдельные, весьма неустойчивые и сравнительно недолговечные локальные протосистемы, суще­ствовавшие на разных этапах развития цивилизации. Такими протосистемами можно назвать систему отношений между горо­дами-государствами Древней Греции, взаимоотношения Рима и Карфагена (как некий прообраз биполярной системы), а также отношения между государствами Северной Италии в XIV—XV вв. Но эти крохотные островки системности не определяли по­ложения дел на международной арене. Мир был предельно раз­общен, какое-либо серьёзное взаимодействие и взаимовлияние между различными регионами практически отсутствовали. Многочисленные конфликты носили сумбурный характер и сплошь и рядом порождались не столько реальными интереса­ми государств, сколько династическими амбициями. Открытие Америки (1492 г.), морского пути в Индию (1498 г.), кругосвет­ное плавание (1519—1522 гг.) привели к краху средневекового представления о мире — для жителей Европы Земля в одночасье стала в десять раз больше. В это время происходят первые раз­делы сфер господства в масштабе всей планеты. Первый терри­ториальный раздел мира был осуществлен в самом конце XV в. Линия этого раздела была проведена в 1493 г. папой Александ­ром VI от Северного полюса к Южному в 600 км западнее Азор­ских островов и островов Зеленого мыса. Уже в 1494 г. установи­лось новое разграничение сфер политического влияния. Тордесильясский договор между Испанией и Португалией установил линию территориального раздела, проходившую приблизи­тельно через центр Атлантического океана. Испания и Порту­галия — ведущие мировые державы на то г момент— пришли к соглашению, по которому все вновь открываемые земли к западу от демаркационной .пиши будут отходить к Испании, а восточ­нее — к Португалии. Данный договор предусматривал механизм разрешения споров в будущем, давая ясное описание организа­ции того пространства, над которым ещё только предстояло установить господство. Раздел сфер влияния стал традиционным для взаимоотношений между европейскими странами. Так, на­пример, заключенный в ходе англо-голландских торговых войн XVII в. Бредский мирный договор фактически был направлен на разграничение сфер политического влияния: англичане ос­тавили Индонезию, голландцы — Северную Америку.

Говорить же о системности в международных отношениях, по мнению большинства политологов, становится возможным лишь с момента окончания Тридцатилетней войны и подписа­ния Вестфальского мира в 1648 г. Становление первых нацио­нальных государств (Англии, Франции, Испании, Швеции, Нидерландов) серьёзно изменило характер международных от­ношений. Взаимоотношения между державами (ранее зависев­шие довольно часто лишь от воли монарха) стали носить более устойчивый и предсказуемый характер, что создавало необхо­димые предпосылки для структурирования всей совокупности

межгосударственных отношений, выстраивания определенной

иерархии вокруг основных центров силы — государств, обла­давших достаточным объемом мощи для оказания определяю­щего влияния на развитие событии в том или ином регионе мира. Борьба за реализацию государственных интересов становится главной силой развития международных отношений.

История не раз подтверждала тезис Н. Макиавелли, сфор­мулированный им в работе « Размышление над первой декадой Тита Ливия»: устойчивый миропорядок может сохраняться толь­ко при примерном равенстве сил между государствами и недо­пущении чрезмерного усиления какого-либо из них.¹ Другое дело, что на каждом историческом отрезке такое равенство достигает­ся по-разному — и чем сложнее становятся общество и обществен­ные отношения, тем сложнее становится и достижение такого

равновесия.

Так, Вестфальская модель международных отношений (XVII—XVIII вв.) предполагала безопасность, основанную, прежде всего, на вооружённой силе. В условиях слабой техни­ческой оснащенности армий эта сила зависела от количества войск и наличия сети оборонительных сооружений. В такой ситуации государственные интересы формул провались достаточно про­сто: борись за новые территории и укрепляй границы. Однако, по мере развития обще­ства, усложнения его экономической и поли­тической систем, содержание понятия «го­сударственные интересы» также стало ме­няться. И хотя безопасность страны, как прежде, зависела от мощи вооруженных сил, эта мощь обуславливалась уже не только численностью армии и флота, но и качеством их технической оснащенности, что было на­прямую связано с уровнем развития промышленности. Таким образом, забота о наращивании экономического потенциала ста­новится одной из главных составляющих государственных ин­тересов ведущих стран мира. Наряду с силовыми методами, все большую роль в обеспечении безопасности государства стали

отводить политико-дипломатическим средствам. Поэтому не случайно именно в XIX веке дипломатическая интрига приоб­ретает столь существенное значение в борьбе за реализацию государственных интересов великих держав. На этот период приходится деятельность таких выдающихся дипломатов, как Ш.Талейран, А. Горчаков, О. Бисмарк, К. Меттерних. Профес­сия дипломата становится одним из наиболее престижных ви­дов государственной службы.

Появление у ведущих стран чётких, долговременных, осоз­нанных правящими элитами государственных интересов вне­сло в международные отношения определенную стабильность и предсказуемость. Все это, несомненно, повлияло на отношение государств к договорным обязательствам, давая серьёзный им­пульс к формированию основных принципов международного права.

Историю системности в международных отношениях можно подразделить на целый ряд этапов (или отдельных моделей), существенно отличающихся друг от друга по своему внутренне­му содержанию, динамике развития и степени стабильности. В свою очередь, каждая из моделей проходила в своём развитии определенный цикл, состоящий из нескольких фаз: становление (консолидация), устойчивое развитие, кризис и распад системы. Исходной точкой каждого витка развития системы междуна­родных отношений выступал, как правило, крупный военный конфликт (Тридцатилетняя война, Наполеоновские войны, Первая и Вторая мировые войны), в ходе которого происходи­ла кардинальная перегруппировка сил, менялся баланс сил и интересов, осуществлялась радикальная перекройка полити­ческой карты мира. Утверждался новый, долгосрочный статус-кво как в отношениях между победителями и побежденными, так и внутри лагеря победителей. Так, на конференциях в Оснабрюке и Мюнстере (1648 г.) были выработаны условия Вестфаль­ского мира, Венский конгресс 1815 г. завершил период наполео­новских войн, проблема мирного урегулирования после Первой мировой войны была решена на Парижской мирной конферен­ции (1919 г.), а на Потсдамской мирной конференции в 1945 г. были очерчены контуры послевоенного устройства мира.

Кризис Вестфальской системы международных отношений наступил во второй половине XVIII в. с ослаблением позиций ведущей европейской державы — Франции. Великая Француз­ская революция начала длительный период глобальных потря­сении и конфликтов, в ходе которой и сформировались основы принципиально новой системы отношений. Баланс сил стал смещаться к востоку Европы. Сложная перегруппировка сил завершилась на Венском конгрессе в 1815 г., где были заложены политико-правовые основы новой модели международных от­ношений — одной из наиболее спорных в истории мировой по­литики. Отечественные специалисты оценивали Венскую сис­тему крайне негативно, утверждая, что «они соорудили здание, которое практически сразу стало распадаться»¹. По мнению же западных ученых, эта система, просуществовавшая в неизмен­ном виде до Крымской войны (1853 — 1855 гг.), являлась наибо­лее стабильной моделью международных отношений.

Действительно, на протяжении достаточно длительного времени Европа не знала прямых военных столкновений меж­ду великими державами. Именно в это время в международную теорию и практику входит термин «европейское согласие», сим­волизировавший новый уровень управляемости межгосудар­ственными отношениями.

Однако уже к середине XIX в. под действием множества фак­торов в функционировании системы стали происходить сбои. Обозначились два возможных направления её дальнейшего раз­вития: распад системы под напором новых проблем либо снятие возникшего кризиса путём интеграции в её структуру накопив­шихся изменений и стабилизация межгосударственных отноше­ний. Развитие пошло по второму пути: после серии локальных конфликтов, кульминацией которых стала франко-прусская война (1870—1871 гг.), система вновь обрела стабильность и ус­тойчивость, что и позволило ей просуществовать в обновлён­ном виде вплоть до начала XX в.

Тем не менее, при всей внешней преемственности в механиз­мах международных отношений, в структуре самой системы шло скрытое накопление качественных изменений. Расширился «клуб великих держав»: вместо «большой пятерки» появилась «большая восьмерка» (Англия, Франция, Россия, Германия, Австро-Венгрия, США, Япония и Италия). Такое увеличение центров политического влияния, безусловно, ослабляло устой­чивость системы. Стал размываться принцип европоцентриз­ма, возникли центры силы, находившиеся за пределами Евро­пы, что не было предусмотрено создателями Венской системы. К тому же, на рубеже веков окончательно завершился раздел мира, что резко сократило возможности для поиска компромис­сов в случае возникновения конфликтов между великими держа­вами. И, наконец, серьёзные внутренние изменения в развитии ведущих стран мира привели к значительной корректировке и усложнению их государственных интересов. Быстрая поляриза­ция элементов системы нашла своё отражение в создании двух противоборствующих союзов — Антанты и Тройственного со­юза. И если классическая политика баланса сил предполагает, что союзы заключаются для поддержания равновесия, то в дан­ном случае оба блока были нацелены на разрушение сложившего­ся положения. Подобная политика неуклонно усиливала дестаби­лизирующие тенденции, делая распад системы необратимым. Запас прочности был исчерпан в 1914 г. — вспыхнула Первая ми­ровая война.

В результате этого глобального конфликта сформировалась новая модель международных отношений — Версальско-Вашингтонская, наиболее непрочная и недолговечная модель организации мирового сообщества. Образование данной систе­мы пришлось на один из самых сложных отрезков в истории развития человеческой цивилизации, сопровождавшийся рево­люционными потрясениями, социально-экономическими катак­лизмами, острейшим всплеском идеологической полемики о магистральных направлениях общественного развития. Вытес­нение из европейской политики США, активно участвовавших в формировании повой системы международных отношений, а также изоляция другого центра политического влияния — СССР, также стали мощными дестабилизирующими факторами, кото­рые, в конечном итоге, вылились в самый масштабный конф­ликт в истории человечества — Вторую мировую войну.

В результате Второй мировой войны произошла кардиналь­ная перегруппировка сил на международной арене. Полностью были разбиты и временно утратили свой суверенитет Герма­ния. Италия и Япония, крайне ослабленными вышли из войны Англия и Франция, и лишь два государства - США и СССР - обладали достаточным потенциалом для того, чтобы взять в свои руки дело послевоенного урегулирования и конструирования новой модели международных отношений. Две сверхдержавы, по уровню совокупной мощи во много раз превосходящие своих партнеров по антигитлеровской коалиции, стали диктовать свои правила в мировой политике. Казалось, что двум странам-со­юзникам будет достаточно просто найти общий язык, но в дей­ствительности выяснилось, что у СССР и США абсолютно раз­ные представления о послевоенном мире. Значительное расхож­дение в ценностях и реальных политических интересах привело к тому, что тесное сотрудничество военных лет сменилось жёстким противостоянием двух экономических и идеологических си­стем. Началась «холодная война», в ходе которой произошла и петиту ционализация уникальной модели международных от­ношений — биполярной.

Политики, ученые, журналисты многих стран утверждали, что столь примитивная конструкция международных отноше­ний, основанная на глобальном противостоянии двух сверхдер­жав, грозит миру катастрофой, так как любой локальный конф­ликт может перерасти в термоядерную войну. Однако, несмот­ря на грозную риторику с обеих сторон, данная модель на деле оказалась весьма стабильным, хорошо прогнозируемым обра­зованием. В мировой политике сложилось некое устойчивое, равновесие, которое нельзя было нарушать, ибо в ядерной войне не могло быть победителей. Безусловно, стабильность, основан­ная на страхе, — далеко не идеальное состояние, но все же гораз­до лучшее, чем война. Поддержание установившейся модели меж­дународных отношений зависело от равенства сил сверхдержав, что вынуждало и СССР, и США постоянно наращивать и совер­шенствовать свой военный потенциал. Изматывающая гонка вооружений усиливала нарастание экономического и полити­ческого кризиса в СССР, экономика которого явно уступала эко­номике США, и, в конечном итоге, привело к его поражению в «холодной войне».

__________________________________________________________________

«Крах Советского Союза вызвал колоссальное геополитичес­кое замешательство. Для Америки эта новая геополитическая ситуация представляет серьезный вызов. Соединённые Штаты оказались в уникальном положении. Они стали первой и единствен­ной действительно мировой державой».

(Бжезинскип 3. «Великая шахматная доска»)

__________________________________________________________________

Итогом «холодной войны» стал распад Советского Союза и, соответственно, образование колоссального геополитического вакуума. Воспользовавшись распадом СССР (который, по мне­нию американского политолога-советолога З. Бжезинского, при­вёл к образованию «чёрной дыры» в самом центре Евразии), США в своей внешней политике перешли от концепции «сдерживания» к концепции «распространения», стремясь к созданию «нового мирового порядка», основанного на собственном доминировании.

_______________________________________________________________

«Америка занимает доминирующие позиции в четырёх имею­щих решающее значение областях миро­вой власти: в военной области она распола­гает не имеющими себе равных глобальными возможностями развёртывания; в области экономики остаётся основной движущей силой мирового развития; в технологическом от­ношении она сохраняет абсолютное лидер­ство в передовых областях науки и техники; в области культуры, несмотря на её некото­рую примитивность, Америка пользуется не имеющей себе равных притягательностью, особенно среди молодёжи всего мира, — всё это обеспечивает Соединённым Штатам по­литическое влияние, близкого которому не имеет ни одно государ­ство мира. Именно сочетание всех этих факторов делает Америку единственной мировой сверхдержавой в полном смысле этого сло­ва».

(Бжезинский 3. «Великая шахматная доска»)

_______________________________________________________________

Использовать своё военное, экономическое и культурное пре­восходство США пытаются, прежде всего, для удержания конт­роля над Евразией. Именно Евразию 3. Бжезинский рассмат­ривает как «великую шахматную доску», на которой в ближай­шие десятилетия и будет утверждаться мировое политическое господство.

Однако активные попытки США навязать миру модель международных отношений встречают ожесточен­ное сопротивление со стороны самых различных сил, стремящихся к восстановлению многополярности. Проблема терроризма, с которой столкнулись США и их союзники, события в Ираке, на­личие ядерного оружия и средств его доставки у таких стран, как Индия и Пакистан, испытание ядерного оружия в КНДР — все это свидетельствует о невозможности создания однополюсного мира, а также неспособности Соединенных Штатов взять на се­годняшний день всю ответственность за мировой процесс на себя.

На наших глазах происходит формирование новых центров силы, которые, возможно, в скором времени не только ни в чём не будут уступать США, но и превзойдут их по своей политической мощи. Так, Россия стремится сохранить территорию бывшего СССР как сферу своего влияния или как сферу своих исключи­тельных интересов; активно расширяет сферу своего влияния в Центральной и Восточной Европе Германия, втягивая в эконо­мические и военно-политические отношения страны, некогда входившие в зону влияния СССР (Чехия, Словения, Хорва­тия, Венгрия, Румыния). Да и восточная часть Евразии — Азия — в последнее время становится всё более значимым центром эко­номического развития и политического влияния.

В условиях существования в современной мировой политике целого комплекса противоречий, ожидать в ближайшем време­ни формирование устойчивой модели отношений не приходит­ся — неотъемлемым атрибутом современной международной политики становятся различные региональные кризисы и ло­кальные конфликты. Однако, накопленный на сегодняшний день опыт решения самых разнообразных проблем, осознание расту­щей взаимозависимости интересов различных стран, а также необходимость решения целого комплекса глобальных проблем, стоящих перед человечеством, позволяет надеяться, что стрем­ление к сотрудничеству перевесит все негативные факторы и приведёт, в конечном счёте, к формированию новой, более совершенной модели международных отношений.

_______________________________________________________________