Исторический факультет вопросы истории, международных отношений и документоведения

Вид материала

Документы

Содержание Проблема идентичности в международных отношениях на примере Тайваньского вопроса А.К. Тарасенко

Подобный материал:

• Исторический факультет вопросы истории, международных отношений и документоведения, 3853.43kb.
• П. П. Румянцева Издательство Томского университета, 5582.87kb.
• Программа учебной дисциплины история международных отношений часть III, 280.04kb.
• И. Г. Петровского Факультет истории и международных отношений Кафедра международных, 296.66kb.
• Программа подготовки аспирантов кафедры по специальности 07. 00. 15 История международных, 185.3kb.
• Факультета международных отношений ену им., 121.8kb.
• Магистерская программа факультет гуманитарных и социальных наук Кафедра теории и истории, 128.4kb.
• А м. горького факультет международных отношений кафедра теории и истории международных, 977.97kb.
• Программа учебной дисциплины история международных отношений часть, 150.92kb.
• А. М. Горького Исторический факультет Отделение архивоведения, документоведения и информационно-правового, 143kb.

М.А. Скачкова

Проблема идентичности в международных отношениях на примере Тайваньского вопроса


Идентичность – это теоретическая концепция, встречающаяся в различных науках и направлениях общественной мысли, включая психологию, философию, социологию, политологию, лингвистику. В научных исследованиях термин трактуется широко, включает в себя множество близких понятий: самосознание, самоопределение, идентификацию. Сложно сформулировать одно универсальное определение идентичности. Например, в Российском энциклопедическом словаре даётся следующее: «идентичность (от лат. identicus – тождественный, одинаковый) – тождественность, совпадение чего-нибудь с чем-нибудь». «Идентификация (от лат. identifico – отождествляю) – в психологии и социологии процесс эмоционального и иного самоотождествления личности с другим человеком, группой, образцом».

Социология делает акцент на групповой или социальной идентичности, отражающей принадлежность индивида к определённой группе – большой (нация, религиозная группа) или малой (общность, объединение людей). В данном случае идентичность – это механизм социализации личности, процесс отождествления себя с социальной ролью, социальной общностью; процесс усвоения норм, традиций и ценностей группы и соотнесение усвоенного с потребностно-мотивационной сферой человека. Формирование определённой идентичности – результат внутреннего восприятия человеком действительности и социального взаимодействия с группой. Социологи делают особый акцент на множественности идентичностей и социальных ролей индивида, их постоянном и неизбежном пересечении, взаимодействии, определённой иерархии. При этом идентичность не только описывает качества, даёт оценку индивиду, но и предписывает ему определённое поведение, в определённом отношении навязывается человеку.

Применительно к сфере международных отношений и, в частности, к проблеме Тайваня особый интерес представляет национальная и политическая идентичность. Социологический подход рассматривает международные отношения как социальную сферу, уделяет внимание социальным аспектам межгосударственного взаимодействия, рассматривает идентичность как фактор межгосударственных отношений. Государство рассматривается как социальный организм, а его самоопределение, идентичность напрямую влияют на определение национальных интересов, подход к проблеме национальной безопасности. Политика национальной идентичности играет важную роль в поддержании стабильности государства (этот вопрос обсуждается в работах таких авторов, как Кройч, Геллнер, Хобсбаум).

В рамках традиционных парадигм – реализма и либерализма фактору идентичности не уделялось большого внимания. Неореалисты рассматривают идентичности и предпочтения как неизменные составляющие политического процесса, объясняя через них влияние военной мощи на внешнеполитическую стратегию государства. Этот подход не в полной мере учитывает особенности конфликта между КНР и Тайванем, для неореалистов не важен тип режима, и они недооценивают роль демократических перемен после 1986 г. Сторонники неолиберальной школы с их интересом к идентичности и восприятию уделяют внимание внутренним институтам как факторам внешнеполитического поведения. Они видят источник конфликта в неправильном восприятии намерений оппонента. Предпочтения государств воспринимаются как константа, определяемая типом режима и характером государственной идентичности. Конструктивизм, модернизм и другие современные подходы гибче – они расценивают идентичности и восприятия как переменные категории. В процессе стратегического взаимодействия идентичности игроков могут меняться, претерпевать эволюцию, а цели и стратегии – трансформироваться. Трактовки реальных событий, явлений и фактов меняются со временем в зависимости от изменений в обществе, политических целей элит, международной ситуации. Восприятие событий меняется и когда люди по-новому формулируют свои идентичности в настоящем. Например, сила идентичности Большого Китая может влиять на выработку примирительного подхода Тайваня и КНР друг к другу.

Идентичность формируется под влиянием разных факторов. Культура и общественные процессы воздействуют на человека и общество. Также влияние оказывают демографические процессы, например миграции. Но главным образом она формируется и укрепляется на основе общего социального опыта, включая опыт экономического и политического развития. Природа идентичности выстраивается в результате диалога и властных отношений между социальными группами и государством. Именно в процессе национального и государственного строительства и в результате национальных конфликтов очень часто формируются новые границы, новые приграничные зоны и новые отношения между соседями.

При этом история – это ключевой элемент построения национальной идентичности. Элиты в стремлении мобилизовать группу против своих противников склонны узко толковать идентичность, распространять исторические мифы о происхождении, изображающие группу как имеющую долгую и единую историю, отличающую её от остальных. Они используют старые и конструируют новые групповые символы, социальные представления, отличающие её, противопоставляющие «своих» «чужим». Используются только избранные исторические и политические события, проводится выборочность и фальсификация фактов. Это не просто интерпретация истории, а конструируемая идеология, формирующая восприятие прошлого в коллективном сознании для политических целей.

Верно и обратное, идентичность – не только объект, но и важный фактор политики государства, особенно в современных демократических странах, так как она значима для людей, является важным мотивирующим фактором, во многом определяет политическое поведение избирателей, отношение к выбору пути развития общества. Идентичность влияет на отношение группы к окружающему миру и соседям, оправдывает её претензии и стремления. При этом реальный этнический состав и действительная история группы менее важны, чем представления о них, точность коллективных воспоминаний, разделяемых всеми членами группы, менее важна, чем сами воспоминания. Переосмысление и трактовки прошлого формируют чувства, нужды, восприятия настоящего и в большой степени определяют её будущее. Историческая память подпитывает националистические настроения, подозрения и чувства уязвлённости. Она остаётся существенным фактором, мешающим политическому примирению. Представления и ценности игроков, а также неадекватность взаимовосприятия становятся источником нестабильности. Например, представления о собственном суверенитете значительно усиливают напряжённость в отношениях Китая и Тайваня.

Тайваньский вопрос сегодня имеет значение и как двустороннее противостояние через пролив, и как фактор американо-китайских и японо-китайских отношений. Изначально конфликт возник в результате соперничества великих держав в странах третьего мира, противостояния КПК и Гоминьдана. Но с 70-х годов конфликт острова и материка превратился в сложный автономный процесс. Этническая принадлежность большей части населения сторон одинакова, но общества, разделенные на большей части своей истории, имеют различные политические режимы, возникшие из-за противоположных идеологических интересов. Сложилась уникальная ситуация – фактически являясь независимым, остров не может получить международного признания. А Китай, обеспечивая его международную изоляцию, не в состоянии реализовать декларируемый суверенитет. Прежде речь шла о разногласиях материка и острова по поводу того, кто должен быть во главе единого Китая. Но в последние годы друг другу противостоят полярные идеи – со стороны материка концепция «одна страна – две системы», а со стороны острова – курс на обретение островом юридически признанного международным сообществом суверенитета (фактически с 1991 г., в июле 1999 г. появилась концепция Ли Дэнхуя «два берега – два государства»). Китай всегда занимал жёсткую позицию, лидеры и народ материка практически единогласно против независимости Тайваня. Материк никогда не отказывался от своего обещания использовать силу, если Тайвань объявит независимость («Закон о противодействии расколу государства» 2005 г. фактически сделал это легитимным). Хотя на практике с обеих сторон прослеживается желание избежать открытого столкновения.

Большинство из факторов, влияющих на развитие ситуации на современном этапе, не военные: политический, экономический, социально-идеологический. Внутренние политические процессы на острове могут оказать серьёзное влияние на судьбу региона. Основной целью данной работы являются рассмотрение и оценка перспектив разрешения Тайваньского вопроса с точки зрения фактора политической идентичности и его влияния на развитие двусторонних отношений.

Собственно о новой тайваньской идентичности можно говорить только с начала 90-х годов, когда в связи с изменением международной ситуации, распадом СССР, процессами либерализации и демократизации на острове наблюдается рост самосознания тайваньцев. В это же время появляются первые работы о тайваньской идентичности и тайваньском национализме. Идентичность как государственная политика связана с именами политических лидеров нового поколения, коренных тайваньцев Ли Дэнхуя и Чэнь Шуйбяня, деятельностью Демократической прогрессивной партии. С 1999 г. Тайвань начал обосновывать свою претензию на суверенитет с точки зрения идентичности как социальной и политической основы, дающей право на независимость. Именно споры об идентичности лежат в основе политических дебатов о будущем китайско-тайваньских взаимоотношений последние десять лет. Тайваньская идентичность – комплексное понятие, она реально существует и имеет определённые основания с точки зрения всех перечисленных выше факторов – истории, культуры, политики и права, она формировалась и эволюционировала длительный промежуток времени, когда стороны были разделены. До 90-х годов Гоминьдан настаивал, что население острова – этнические китайцы, ханьцы, и считал себя единственным законным правительством всего Китая. Вопрос о независимости Тайваня даже не поднимался. С 1987 г. с очевидной политической целью оправдать отдаление, разделение с КНР жители острова всё больше стали говорить о том, что тайваньская идентичность – это совокупность ханьской культуры и предков, туземной культуры и предков и японской культуры, сформировавшаяся почти за 400 лет и отдельно от Китая почти весь двадцатый век. Признавая китайское культурное наследие, тайваньцы заявляют, что они не китайцы. В 90-е годы это заявление главным образом основывалось на том, какой вклад внесло местное туземное население в тайваньскую культуру. По мнению тайваньских ученых, в процессе модернизации возникли существенные различия между социопсихологическими типами китайцев, живущих в различных частях большого Китая.

Тайвань в настоящее время трактует национальную и этническую идентичность таким образом, который оказывает нежелательное воздействие на национальную идентичность КНР и её этническую политику. Потенциальная независимость острова поднимает серьёзный вопрос о китайской национальной идентичности. Во-первых, она отторгает часть территории, которая принадлежала Китаю со времён её колониального освоения. Во-вторых, независимость Тайваня поднимает вопрос о независимости других этнических территорий под властью Китая – Тибета, Синьцзяна, Внутренней Монголии. Эффект домино может разрушить КНР, как СССР или Югославию. Риторика политиков по этому вопросу очень эмоциональна. Позиция Китая по отношению к тайваньскому вопросу всегда была непреклонна – существует только один Китай, Тайвань – часть Китая, часть Китайской нации. Ханьцы не классифицируют себя как отдельную национальность, потому что они трактуют себя как Ханьская цивилизация, единая группа – Конфуцианская цивилизация, Срединное государство, находящееся между небесами и варварами-неханьцами. В этой древней трактовке языковые, социальные и экономические различия внутри ханьцев никак не влияют на их классификацию как части единой цивилизации, единого государства. Это поддерживает связь сегодняшнего национального государства с китайской цивилизацией прошлого и оправдывает доминирование ханьцев как естественное и предопределённое. С точки зрения Китая проблема заключается в том, как вернуть Тайвань назад в Китайскую нацию. С точки зрения Тайваня проблема заключается в том, как поддерживать удобные экономические и политические отношения и избежать поглощения Китаем или военного конфликта. По сути отношения давно зашли в тупик – не существует возможности мирного продолжения сепаратизма или реализации тайваньской независимости мирным путём. Проблема взаимоотношений через пролив – это вопрос того, когда и каким образом мирное воссоединение может быть осуществлено. Идёт борьба политических, экономических и социальных интересов.

Исследователи-этнографы и социологи говорят, что поскольку социальный и политический опыт Тайваня пошёл другой дорогой, чем китайский, тайваньская национальная идентичность чётко не соответствует ни одной из китайских идентичностей – ни этнических меньшинств, ни ханьской. Процесс модернизации на Тайване привел к появлению на острове сбалансированной, устойчивой социально-экономической структуры, которая в состоянии выдержать любые внутренние потрясения. Гоминьдановская администрация сумела создать общество свободной конкуренции и частной собственности с сильными социальными гарантиями для различных слоев населения и одновременно утвердить основные принципы политической демократии – многопартийность, свободные выборы, обеспечение прав и свобод граждан. Существующий социально-экономический строй не сможет претерпеть каких-либо принципиальных изменений. Дело в том, что народ Тайваня уже привык жить в подобном обществе и не мыслит себе возвращения к авторитарному режиму любой ориентации – гоминьдановской или коммунистической.

Но при этом очевидно, что вопросы идентичности и принятия ценностей друг друга во внешней политике часто отходят на второй план и остро встают только тогда, когда это выгодно в политической риторике (например, в период предвыборной кампании). Споры о тайваньской идентичности во многом актуальны лишь как элемент политической манипуляции сознанием населения. Проблема тайваньской идентичности сильно политизирована, подчинена политическим интересам. Позиция политических лидеров острова играет решающую роль. А для них, особенно в последние несколько лет в связи с ухудшением экономической ситуации, на первый план выходят вопросы финансово-экономической стабильности. Именно они становятся главным фактором, определяющим внешнеполитическое поведение. Интересы бизнеса всё сильнее влияют на внешнюю политику Тайваня. Экономическая зависимость, интеграция с Китаем меняют нужды и цели политических элит, рост доли торгового оборота, усиление взаимозависимости делают менее вероятным эскалацию конфликта. Время не на стороне тех политических сил, которые стремятся к независимости. В обществе растёт стремление освободиться от психологического гнёта, изменить статус-кво, решить дилемму безопасности через новую политическую формулу или сделать выбор в пользу экономических приоритетов. Общественное мнение играет всё большую роль во внутренних политических процессах. Данные опросов и исследования тайваньских учёных показывают, что ни количество сторонников независимости, ни количество сторонников объединения на Тайване не являются достаточными, чтобы дать избранному лидеру мандат для решения проблемы идентичности и независимости в ближайшей перспективе. Существование большого числа (около 50%) рационалистически мыслящих, придерживающихся средней позиции людей смягчает ситуацию и делает менее возможной эскалацию конфликта. В долгосрочном периоде оно может сдвинуть политическое равновесие в любом направлении в зависимости от изменения внешних условий.

Проблема тайваньской идентичности в определённый период была одним из важных вопросов двусторонних отношений (в период 2000–2008 гг., когда у власти находилась Демократическая прогрессивная партия, стремление Тайваня к юридической официальной независимости во многом было обосновано спорами об идентичности), но в настоящее время прагматизм и интересы экономической стабильности объективно являются ключевыми факторами, определяющими ситуацию. Расширение двусторонней торговли и мир в районе пролива наиболее соответствуют экономическим и интересам безопасности тайваньцев. А значит, выгодно дальнейшее сохранение статус-кво, развитие сотрудничества и поиск взаимоприемлемых компромиссов. И тайваньская идентичность всё больше рассматривается с точки зрения культуры и истории, не поднимается вопрос о признании тайваньской нации и её права на суверенитет.


А.К. Тарасенко

ПРОБЛЕМА «КИТАЙСКОЙ УГРОЗЫ» И ПРАВ ЧЕЛОВЕКА НА СЛУШАНИЯХ КОНГРЕССА США В 90-е ГОДЫ XX В. И ЕГО РОЛЬ В РАЗРАБОТКЕ КИТАЙСКОЙ ПОЛИТИКИ ПРЕЗИДЕНТА КЛИНТОНА


Вопрос о месте и роли Китая в системе международных отношений, росте его влияния и возможной угрозе, которую представляет Соединенным Штатам Америки усиление его военно-политического и экономического потенциала, неоднократно поднимался во время слушаний в Конгрессе США в 1990-е годы. Проблемы развития Китая и оценку его потенциала и «китайской угрозы» для США, соответствовавших мнению политических кругов Америки исследуемого периода, точнее других сформулировал в 1999 г. директор ЦРУ Дж. Тенет: «Китай находится на подъеме в дипломатическом, экономическом и военном плане. Нет сомнений, что у Китая есть потенциал, чтобы повлиять на нашу безопасность в Азии. Но наличие этого потенциала из-за его амбиций и растущих военных возможностей представляет вызов или угрозу национальным интересам Соединенных Штатов»¹.

С такой постановкой вопроса соглашались и эксперты различных институтов, и бывшие государственные служащие, и представители исполнительной власти США. Особое внимание в 1990-е годы на слушаниях в Конгрессе США специалисты уделяли военной модернизации и наращиванию вооружений в Китае. Знакомство с материалами докладов на слушаниях в Конгрессе позволяет подчеркнуть, что военная модернизация и военное строительство в КНР зачастую связывались специалистами с поставками из бывшего СССР, особенно из России. Аналитики отмечали, что именно экономический рост позволил Китаю осуществлять активную военную модернизацию и закупать иностранные вооружения. Эти оценки военного и научно-технологического потенциала Китая разделяло большинство американских синологов, полагая, что экономический рост помогает не только населению КНР, но и поддерживает политику, проводимую руководством страны. Финансовые поступления дают твердую валюту, что позволяет нанять сотни военных экспертов из бывшего СССР.

Однако для более объективной оценки мнений, представленных на слушаниях в Конгрессе США в отношении Китая, нельзя не сказать, что в своих выступлениях специалисты отмечали и значительные минусы китайских вооруженных сил. Интересно, что зачастую те же самые эксперты, которые заявляли о растущей военной угрозе со стороны КНР, подчеркивали и значительные недостатки, которые, если собрать их воедино, способны свести на нет все усилия Пекина по наращиванию военного потенциала. Так, профессор стратегии и политики военно-морского колледжа США А. Уэлдрон полагал, что США не должны преувеличивать способность Китая стать военной супердержавой или вероятность того, что он может стать долгосрочным противником, так как этой возможности мешает множество факторов. Влиятельные державы, по его мнению, появляются не потому, что они сильно вооружены или запугивают и угрожают своим соседям, а потому, что они имеют устойчивые сильные институты власти, которые опутывают и дополняют своих соседей и действуют совместно².

Некоторые американские исследователи полагали, что прежде чем эффективно использовать импортированное оружие, КНР необходимо преодолеть ряд проблем. Подчеркивалось, что у Китая нет достаточных возможностей для командования и контроля, необходимых для того, чтобы эффективно интегрировать свои вооруженные силы в операции быстрого реагирования наступательного характера. ВВС Китая ограничены в возможности содействовать объединениям противовоздушной обороны, морским и наземным войскам. У Китая также нет надежной системы ПВО.

Исходя из этой же логики, ассоциированный директор отдела международных отношений и торговли Главного бюджетно-контрольного управления США Дж. Гарольд отметил, что даже при модернизации китайских вооруженных сил могут возникнуть значительные проблемы, когда уровень подготовки, квалификации и образования военного персонала КНР не будет соответствовать уровню, необходимому для эксплуатации передовых систем вооружений. Покупая же иностранное вооружение, Китай становится еще и зависимым от своих поставщиков³. Таким образом, во время целого ряда слушаний по проблемам китайского вызова Соединенным Штатам Америки в Конгрессе в 1990-е годы среди выступавших специалистов не было единого мнения по поводу потенциальной военной угрозы со стороны КНР.

Особое место во время слушаний в Конгрессе США в 1990-е годы занимала проблема распространения оружия массового поражения (ОМП) в мире и роль Китая в этой деятельности. Проблемы КНР в области нераспространения ОМП объяснялись исследователями, в частности, отсутствием надлежащего государственного контроля в КНР за экспортом товаров двойного назначения, что и стало одной из причин распространения ОМП. Исходя из этого, становится понятно, почему Китай рассматривается разведывательным сообществом США как один из самых серьезных распространителей технологий оружия массового поражения в мире. По утверждению заместителя помощника госсекретаря Р. Эйнхорна, нераспространение ОМП было одним из основных приоритетов стратегии вовлечения Китая, как потому, что это важно для безопасности США, так и потому, что Китай, обладая ядерным оружием, являясь постоянным членом СБ ООН и производя широкий круг вооружений, стал совершенно необходимым фактором в международных усилиях по ограничению распространения оружия⁴.

Делая вывод, как оценивали «китайскую угрозу» на слушаниях в Конгрессе США в 90-е годы ХХ в., следует отметить, что именно в этот период в США в употреблении снова стало фигурировать понятие «китайская угроза». Одним из факторов, которому эксперты Конгресса уделяли много внимания, стала военное строительство и военная модернизация в Китае. На слушаниях Конгресса обсуждали роль военных закупок, приобретений Китаем технологий. Здесь следует подчеркнуть, что одной из причин, подталкивающих Пекин к ускорению военно-технической модернизации и военного строительства в стране, стали действия США и коалиционных сил в Югославии, Ираке, Афганистане. Таким образом, анализируя условия современных высокотехнологичных войн, Китай стремится создать адекватные силы сдерживания.

Еще одним аспектом, на который следует обратить внимание, стал «спор» двух групп по поводу политики «вовлечения» Китая в мировые процессы, которую на тот момент проводила администрация президента США Б. Клинтона. Первая группа – те, кто был против политики «вовлечения», призывая к политике «сдерживания и зависимости» (в основном военные эксперты, эксперты различных фондов и представители предыдущей республиканской администрации); они считали, что политика «вовлечения» себя не оправдала, а лишь снизила влияние США в АТР и позволила Китаю вести себя как ему хочется, без оглядки на Соединенные Штаты. Вторая группа – те, кто был за проведение политики «вовлечения» (в основном представители исполнительной власти), полагая, что только такая политика способна сделать поведение Китая более предсказуемым и ответственным.

Еще один важный вопрос, активно обсуждаемый на слушаниях в Конгрессе в 90-е годы, это права человека.

В начале 90-х годов Конгресс пытался законодательно обусловить предоставление КНР режима наибольшего благоприятствования соблюдением Пекином ряда требований как в сфере защиты прав человека, так и в областях торговли и нераспространения.

В апреле–мае 1993 г. представители администрации провели ряд консультаций с конгрессменами-демократами, в результате которых было согласовано изменение политики в области предоставления Китаю РНБ. Новый подход должен был свидетельствовать, что исполнительная и законодательная власть выступают единым фронтом. Вместо закона Конгресса было решено подготовить указ президента, который увязывал бы предоставление Китаю РНБ с соблюдением им американских требований в сфере защиты прав человека. По настоянию администрации из-под этой увязки были выведены проблемы торговли и нераспространения, содержавшиеся в законопроектах Конгресса.

Решение Клинтона лишить Китай РНБ, если тот не улучшит свое поведение в сфере прав человека, совпало по времени с периодом нового бурного роста экономики КНР, начавшегося после выдвинутого весной 1992 г.

Впечатляющий рост сопровождался, однако, обострением проблемы «перегрева» экономики – неконтролируемые внутренние инвестиции подрывали стабильность финансовой системы, инфляция перескочила рекордные уровни 1988 г. Дилемма китайского руководства была в том, что оно не могло пойти на меры по наведению порядка без риска быть обвиненным в отступлении от политики, провозглашенной Дэн Сяопином. От эмбарго, однако, пострадала не столько китайская сторона, сколько влиятельные американские корпорации. Некоторые из них (в частности, «Хьюз Электронике»), бывшие крупными спонсорами президентской кампании Клинтона, стали лоббировать за отмену санкций⁵.

В администрации Клинтона углублялся раскол между сторонниками политики увязки предоставления Китаю РНБ с соблюдением им американских требований по обеспечению прав человека, как это было предусмотрено в президентском указе, и теми, кто выступал против этой увязки. К первому лагерю относились чиновники внешнеполитических ведомств – Госдепартамента и Совета национальной безопасности (госсекретарь У. Кристофер, его заместитель У. Лорд, советник президента по вопросам национальной безопасности Э. Лэйк), тогда как за РНБ для Китая лоббировали представители экономического блока – секретарь казначейства Л. Бенсен, министр торговли Р. Браун, торговый представитель М. Кантор и глава Национального совета по экономике (нового надминистерского органа по типу СНБ, созданного Клинтоном для координации работы на экономическом направлении) Р. Рубин. Последних активно поддерживал американский бизнес, который становился все более влиятельной силой в формировании политики на китайском направлении. Все более ощущалось отсутствие у Вашингтона политической решительности для реализации положений президентского указа.

26 мая 1994 г., за два дня до истечения срока действия президентского указа годичной давности, Клинтон объявил о том, что Соединенные Штаты снимают увязку между предоставлением Китаю РНБ и правами человека. Он признал, что в КНР не произошло существенного улучшения ситуации с соблюдением прав человека, но счел свою предыдущую политику в данном вопросе бесперспективной. Несмотря на это, под давлением Конгресса, президент обещал продолжать бороться за права человека в Китае⁶.

Китай одержал над США важную дипломатическую победу. Безусловно, неудача политики на китайском направлении была вызвана прежде всего непродуманными действиями Вашингтона, загнавшего себя в угол выдвижением ультиматума, для выполнения которого у США не было политической решимости. Изначально было понятно, что руководство КНР не могло позволить себе дать слабину перед лицом американских угроз. Серьезные уступки американцам могли стоить любому лидеру, пошедшему на них, политической карьеры, особенно с учетом незавершенного процесса комплектования нового поколения руководства.

В ноябре 1996 г. Клинтон легко победил на президентских выборах. К этому времени атмосфера американо-китайских отношений существенно улучшилась. Переизбранный на второй срок президент решил уделять больше внимания китайскому направлению внешней политики и видел в существенном улучшении отношений путем так называемого «вовлечения» КНР одну из важных задач на предстоящие четыре года.

Тем не менее политика вовлечения Китая с самого начала столкнулась с определенными трудностями. Хотя руководство США прекрасно понимало возрастающее значение КНР в международных делах и мировой экономике и отдавало себе отчет, что с помощью сотрудничества и уважительного диалога Америке будет проще добиться своих целей, чем путем конфронтации (предыдущие четыре года изобиловали примерами, наглядно иллюстрировавшими данный факт), однако американское общественное мнение, СМИ и Конгресс не готовы были изменить стереотип восприятия Китая, сложившийся после Тяньаньмэня. КНР по-прежнему ассоциировалась с диктатурой коммунистической партии, массовыми нарушениями прав человека, интеллектуальной собственности и режимов нераспространения. На этом фоне вовлечение Китая не пользовалось массовыми симпатиями американцев. Были и другие обстоятельства, осложнявшие задачу Клинтона.

С самого начала второго срока Клинтона преследовали скандалы, вызванные неразборчивостью в привлечении демократами средств для финансирования президентской кампании. Большинство неприятностей было связано с азиатскими бизнесменами китайского происхождения, прежде всего выходцами с Тайваня, благодаря значительным и не всегда юридически безупречным пожертвованиям в фонд демократической партии, имевшими легкий доступ в Белый дом. Скандал, разгоревшийся осенью 1996 г. накануне и после выборов, получил название «Доноргейт».

Очень скоро, с начала 1997 г., обвинения во вмешательстве в американские выборы стали выдвигаться в адрес КНР. Это, естественно, не способствовало поддержке со стороны Конгресса и общественного мнения политики вовлечения Китая, которую пытался проводить Клинтон. Более того, оппоненты президента могли теперь подозревать его в том, что, идя навстречу Пекину, от «отрабатывает деньги». Позднее стало известно, что подобные «агенты влияния», даже если они имели доступ в Белый дом, не могли вмешиваться в процессы принятия политических решений. Тем не менее скандал реально сужал пространство американской администрации для маневра.

По совместному решению Конгресса и президента в 1998 г. США сообщили о готовности прекратить вносить проект резолюции с осуждением Китая в Комиссии ООН по правам человека, но в обмен попросили КНР присоединиться к Международной конвенции по гражданским и политическим правам. В марте соответствующая договоренность была достигнута.

Однако в 1999 г. американо-китайским отношениям предстояла очередная проверка на прочность. Проблема прав человека вновь внесла напряженность в отношения. В конце 1998 г. в КНР к длительным срокам тюремного заключения были приговорены активисты демократического движения, пытавшиеся создать демократическую партию Китая. В ответ Конгресс настаивал на возобновление в апреле 1999 г. попыток осуждения КНР в Комиссии ООН по правам человека.

Таким образом, несмотря на то, что в 1990-е годы все специалисты, выступавшие в Конгрессе США отмечали важность для Соединенных Штатов Америки конструктивных отношений с КНР, их мнения все же можно разделить на три группы: первая группа (в основном специалисты из научно-исследовательских институтов) выступала за партнерские отношения с КНР, считая, что в ближайшие десятилетия Китай не сможет реально противостоять США; вторая группа (в основном представители исполнительной власти) предлагали снизить конфликтный потенциал Китая с помощью политики «вовлечения»; третья группа (в основном представители предыдущих администраций, военные специалисты) выступали за жесткие меры, направленные на сдерживание Китая, за возврат к политике, которая проводилась предыдущими администрациями.