Мудрость и одиночество. Загадка „Алсифрона

Вид материала

Документы

Содержание 1. К понятию «античная наука» 3. Прочие способы гадания 4. К этимологии сакрально-когнитивных терминов

Подобный материал:

• Одиночество состояние, переживание, интерпретация… Уровни одиночества соответствуют, 95.18kb.
• Сочинение рассуждение по тексту К. Г. Паустовского, 13.65kb.
• Г. В. Славянское завоевание мира Загадка этрусков. Книга, 4780.84kb.
• Бертран Рассел. Мудрость запада, 2772.85kb.
• Собрание посвятительных формул 187 Постижение Дао и медитативный текст 195 Праздные, 10049.56kb.
• А. С. Грибоедова "Горе от ума" (9 класс) "загадка чацкого" Задача, 63.68kb.
• Юлия маева мудрость любви, 1887.53kb.
• Вопросы: Философия в системе культуры. Составные элементы культуры, 1022.94kb.
• Лекция 1-2, 1001.75kb.
• Лекция №1 Вводная лекция Термин "философия", 564.53kb.

1. К понятию «античная наука»

Понимание научного знания и природы науки вообще, если оно не стремится базироваться на априорных схемах, вынуждено хотя бы неявно задавать некоторое представление о генезисе науки. Если мы допускаем, что Евклид и Архимед создали науки математику и механику уже в античности, то Лейбниц и Ньютон - только продолжатели их дела. В этом случае наука тождественна понятию “научная идея”, “научная теория”. Если же мы считаем, что подлинная наука зародилась лишь в Новое время, а в античности мы имеем дело лишь с пропедевтикой науки, то тогда под наукой имеется в виду интеллектуальное движение, основанное на принятии некоторой парадигмы и предполагающее систему образования и публикации результатов.

Можно, наконец, исходить из того, что наука в современном смысле появилась лишь в середине XIX века, поскольку лишь тогда интеллектуальное движение обрело институциональную базу, особый способ финансирования, специализированное образование и было отделено от религии.

Однако немедленно возникает вопрос: так ли уж необходимо говорить о науке и ее возникновении в целом? Во-первых, налицо историческая неравномерность возникновения различных наук и дисциплин; во-вторых, столь же очевидна неравномерность в формировании разных уровней науки (теоретического, эмпирического, дисциплинарного, институционального, социально-культурного и т.п.). На мой взгляд, именно фокусированию внимания на том или ином срезе формирования той или иной группы наук мы и обязаны разным интерпретациям данного процесса, альтернативным схемам объяснения генезиса и определения понятия науки. (Различие подходов емко охарактеризовано А.П. Огурцовым: Дисциплинарная структура науки. М., 1988, С. 7-10.)

Аналогичная разноголосица существует и по вопросу о том, откуда происходит наука, каковы ее корни: возникает ли она как обобщение практической деятельности, как критика мифа, как десакрализация магии, как техническая проекция религиозной метафизики или как результат “отпочкования” от античных метафизических спекуляций одного из элементов в форме “абстрактной натурфилософии”. И вновь в данных интерпретациях речь идет, как правило, о науке в целом, вопреки очевидной бессмысленности поиска истоков разных феноменов - абстрактно-чистого знания, натуралистической науки, технологических систем и социальных концепций - в одном и том же месте и в одно и то же время. С одной стороны, при этом принципиально игнорируется едва ли не общепринятый взгляд на науку как некоторое исторически изменчивое, многообразное, социокультурное образование; с другой же - такой подход оказывается неприемлем даже для тех, кто анализирует прежде всего внутреннюю логику развития науки в духе “интернализма”.

Примечательно, что у А.Койре, склонного как раз к последнему подходу, мы находим очень мало рассуждений “о науке в целом” - как историк он хорошо понимал тщету подобных попыток. Можно на этом основании обвинять его в недостатке теоретичности или противоречивости, но его исследования конкретных историко-научных ситуаций парадоксальным образом дают значительно больше для понимания природы “науки в целом”, чем самые общие концепции.

Историческая эпистемология, как она мне представляется, поэтому весьма близка философской истории науки (в частности, А.Койре) в том смысле, что она занята анализом конкретных познавательных ситуаций и прежде всего с точки зрения их глубинных идейных и социокультурных предпосылок. Она еще сильнее подчеркивает то отмеченное А.Койре обстоятельство, что история не является “хронологией открытий или, наоборот, каталогом заблуждений..., но историей необычайных приключений, историей человеческого духа, упорно преследующей, несмотря на постоянные неудачи, цель, которую невозможно достичь, - цель постижения, или лучше сказать, рационализации реальности. История, в которой в силу самого этого факта заблуждения, неудачи столь же поучительны, столь же интересны и даже столь же достойны уважения, как и удачи” (Цит. По: Черняк В.С. А.Койре - философ и историк науки // А.Койре. Очерки истории философской мысли. М., 1988, С.272).

Исходя из этого, историческая эпистемология изначально не ограничивает своего анализа наукой, пусть даже взятой, как это делает А.Койре, в широком интеллектуально-культурном контексте. В ее фокусе находятся конкретно-исторические эпизоды развития всякого знания - не только как способа рационализации мира, но и как способа практического овладения им, и даже как решения совсем иных, на первый взгляд, социальных, моральных, религиозных проблем. В этом смысле это распространение традиционной исторически ориентированной истории и философии науки на анализ более широкой предметности, в том числе и на то, что А.П. Огурцов называет “сакрально-когнитивными комплексами” (Огурцов А.П. Цит. соч., С.12-42). Таким образом, историческая эпистемология - это синтез истории идей, когнитивной культурологии, социологии, антропологии и философской истории науки.

Данного рода установка применительно к традиционной проблематике философии науки наиболее плодотворна при анализе того, что можно назвать преддверием науки, т.е. комплексом культурно-когнитивных феноменов, исторически предшествующих и логически окружающих научную парадигму и тем самым образующих как бы ее логическую периферию и исторический источник. Из последнего наука непрерывно черпает идеи и образы, перерабатывает их до неузнаваемости и нередко представляет их чистым изобретением логического разума и эмпирического исследования; на деле же это в не меньшей мере - наследие предшествующих интеллектуальных и культурных традиций, имеющих иные по сравнению с современной наукой назначение и смысл.

2. Астрономия, астрология, религия

Когда Марс приближается к звезде SHU.GI, в Амурру будет восстание и распря...

Когда Венера стоит высоко, удовольствие совокупления...

Когда Венера стоит на своем месте, восстание враждебных сил, «полнота» женщин распространится в стране...

Анума Эну Энлиль

Рискнем высказать гипотезу. Нам представляется, что античная наука в целом (наиболее явно это выступает применительно к астрономии) ведет свое происхождение от более древней формы “вопрошания природы” в буквальном смысле - от мантической практики. Дж. Фрэзер выделял, как известно, три основных раннерелигиозных культа: религию - как умилостивление богов; магию - как воздействие на сверхъестественные силы посредством природных субстанций; мантику - как «вопрошание» богов и природных стихий. Ф. Бэкон, все еще сохранявший магию в своей классификации наук, согласился бы, видимо, с рассмотрением древних гадательных культов как прототипов научного исследования. В конце концов в обоих происходит наблюдение природных процессов, предлагаются (или предполагаются) варианты их объяснения и на этой основе судится о будущих состояниях некоторой системы. Теперь посмотрим подробнее: о каких же гаданиях идет речь?

Главным видом гадания во все века была астрология. Б.Ван-дер-Верден (Пробуждающаяся наука. М., 1991), говоря о возникновении астрономии в античности, недаром подробно анализирует разные периоды развития астрологии, каждому из которых соответствует этап приращения астрономических знаний. Так, в позднеассирийскую эпоху (1000-612 гг. до н.э.) возникает древнейшая астрология предзнаменований, исходящая из древневавилонской астральной религии (политическая власть ассирийских царей не могла отменить культурного преобладания Вавилона). Ее потребности вызвали детальное изучение положения «неподвижных» (не забудем, что имеется в виду: друг относительно друга) звезд, их восходов, кульминаций и заходов; вычисление продолжительности дня, а также восходов и заходов Луны; выделение сезонов года; и наконец, систематические наблюдения и предсказания затмений. Вообще можно установить корреляцию между этапами развития астрономии, астрологии и астральной религии – знания, гадания и веры.

3. Прочие способы гадания

Корнелий Агриппа, подробно анализируя астрологию и сосредоточивая на ней острие своей критики, характеризовал также и прочие способы гадания и предвидения, практиковавшиеся в эпоху Возрождения: “Здесь представляется случай поговорить о других искусствах предсказания, которые исходят не только из наблюдения небесных созвездий, но и из тех вещей, которые находятся среди нас и тождественны небесным; чем лучше мы поймем это, тем отчетливее сможем понять астрологическое древо, порождающее эти плоды. К этим искусствам, нацеленным лишь на получение барыша, можно причислить физиогномику (гадание по облику человека – И.К.), метопоскопию (гадание по чертам лица – И.К.), хиромантию (гадание по руке), о которой уже кое-что говорилось выше, аруспикию (птицегадание – И.К.), спекуляторию (гадание по грому – И.К.), онирокритику, или толкование сновидений, к чему можно добавить еще оракулы и предсказания неистовых и безумствующих” (Герметизм, магия, натурфилософия в интеллектуальных традициях XIII-XIX вв. М., 1999, С. 87-88).

К гаданиям по стихиям можно также присовокупить гидромантию - гадание по воде. “В стоячую воду (пруд или озеро) бросают один за другим, с промежутками, три камешка: круглый, треугольный и четырехугольный. Благодаря волнению, эти камешки чертят по поверхности воды некоторые фигуры, объясняемые гадателем. приморские жители в древности наблюдали также внешний вид моря. Второй способ: между зажженными свечами ставят круглый красного стекла сосуд, наполненный водою. После призыва тихим голосом Анаеля (покровителя гаданий), заставляют ребенка внимательно наблюдать поверхность воды, где он видит картины, представляющие отражения астральных образов” (Трояновский А.В. Словарь практической дивинации //”Изида” № 4, Спб., 1913. С.18). Гадание по небесным стихиям носило название «метеорологии», или «аэромантии». «Пиромантией» называлось гадание по виду пламени. «На горячие угли бросали толченую смолу, и если пламя вспыхивало с большим блеском, то предвещало хорошее. При гаданиях в святилищах употреблялись для придания огню большей силы кусочки сухого и горючего дерева. Если они, находясь близ огня, вспыхивали сами, горели ярко, сближаясь в одно пламя, не испускали копоти - благополучный исход предприятия” (Трояновский А.В. // “Изида”, № 2, Спб., 1913. С.18).

Попробуем теперь обратить внимание на те слова, которыми Агриппа характеризует систему обоснования этих и подобных им оккультных наук. “Однако все эти фокусы происходят не из обоснованной доктрины и опираются не на добрые и ясные основания и аргументы, а на голые догадки, исходящие из таинственных обстоятельств, случайных удач или нашептываний духов, которые открываются в ежедневных и часто воспринимаемых наблюдениях. Все эти чудеса защищаются обыкновенно не иначе как под предлогом опыта и развиваются на его основе, устанавливая что-либо, противное разуму или вере” (курсив мой – И.К.). (Цит. Соч., C. 88). Наблюдение и опыт, таким образом, служат основой догадок - вполне неплохой фундамент для знания, отказывающегося базироваться на “разуме и вере” - в духе грядущей через полтора столетия идеологии английского Королевского общества.


4. К этимологии сакрально-когнитивных терминов

Первыми науками, достигшими зрелости в эпоху греческой античности, становятся два “сакрально-когнитивных комплекса” (А.П. Огурцов). Во-первых, это астральная религия-астрология-астрономия, сфокусировавшие свое внимание на небе, в том числе и на небесных влияниях на земные процессы; во-вторых - география-рудное дело-геомантия, избравшие своим объектом Землю, в том числе ее зависимость от астральных влияний. Обе эти системы находятся в непростых отношениях с третьим когнитивно-культурным комплексом – математикой (геометрией), активно отказавшейся от изучения реального – земного или небесного – пространства в пользу интереса к идеальным пространственным фигурам и образам.

Этимологический анализ греческих и латинских корней, образующих названия этих наук, имеет известное эвристическое значение. Так, латинское значение слова “nomen” несет в себе множество коннотаций, позволяющих истолковать его как “название, имеющее обобщенное содержание, данное в наглядном образе и имеющее силу закона”. Сходное значение имеет и греческое слово “логос” (). Далее, “мetator” (лат.) - это землемер, межевщик, обозначающий границы; “metior” - означает “мерить”, “измерять”, “делить”, “оценивать”, “проходить”. “Graphice” как латинское заимствование из греческого означает “рисование”, “черчение”, “красиво”, “превосходно”. Мантия (), корень, ведущий происхождение от пророчицы Манто, дочери прорицателя Тиресия, означает «пророчество», «прорицание», «оракул», «догадка». Этот анализ можно продолжить, но в целом ситуация уже ясна. -Логия, -номия, -метрия, -графия, -мантия - корни, имеющие отчетливо выраженный когнитивный смысл, относящиеся как к гаданию, так и к познанию в современном смысле.

Посмотрим теперь, как Роджер Бэкон истолковывает некоторые из данных терминов в своем комментарии к трактату Псевдоаристотеля «Тайное тайных». Он пишет: ...“ Мантия” - слово не философское, как и “геомантия”, и “целимантия” - и “заклинание”, и “магическая формула” - эти слова здесь не подходят и неубедительны. Философские предметы, над которыми размышлял Аристотель, обладают философской истиной, которую переводчики Аристотеля, в совершенстве не владея науками, недостаточно знающие греческий язык и научную латинскую терминологию, во многом исказили неправильным переводом; еще больше исказили те, кто аристотелевские мудрости вначале переводили с греческого на арабский, потом на латинский с арабского так, что к своим ошибкам добавили ошибки других. Проиллюстрируем сказанное примерами из этой книги [“Тайное тайных” Аристотеля].

Греческое слово “мантия” по по-латыни означает divinacio, “гадание”; оно применялось магами или математиками, поскольку слова эти – «математик», «математика» - происходят от “матезиса”, а матезис означает магию, придающая необходимость случайным вещам и [отрицающая] свободный выбор. Против этого и против говорящих такое математиков Августин и Григорий [Великий] в “Гомилии об Епифании [Богоявлении]” выступали и оправдывали не только всех философов, пекущихся о достоинстве философии, как Аристотель, Авиценна, Птолемей, но и всех других истинно философствующих.

Они же, истинно судящие, говорят, что имя “математики” действительно происходит от слова “матези”, однако в переводе на латинский “матезис” – “учение или дисциплина”, как пишет Кассиодор в книге “О светских науках”. И такая математика включает четыре науки: геометрию, арифметику, музыку и астрологию, среди которых под астрологией подразумевается в обыденном словоупотреблении судящая и воздействующая астрономия. Об этих науках Кассиодор также говорит: “К этим четырем наукам мы обращаемся для умственного возбуждения; они заостряют и изощряют чувство, изгоняют невежество и подводят к известному зримому созерцанию милосердного Господа, которое предание с полным основанием приписывает святым отцам, что по собственному желанию устранились от большей части плотских дел и возжелали только Господа милосердного, Его и мы можем созерцать сердцем”.

Далее Кассиодор говорит, что и он учился этой математике учебной или дисциплинарной, так как через нее обучаются всем прочим наукам, и без того научиться невозможно. Об этом учит и Боэций в прологе к “Арифметике”. Однако “грамматики”, не знающие греческого, исказили все греческие наименования, из которых составлена большая часть латинского языка; от большого невежества распространяют они и свои ложные стихи:

Знать следует матезис, а чтоб гадать, мафезис.

Философам говорить о матезисе, магикам о мафезисе.

Как следует из сказанного, они ошибаются в смысле и правописании подлинных греческих слов, так как “матезис” с сокращением во втором слоге и без придыхания - это гадание или искусство гадания, измысленное гадательницей Манто, что следует из десятой книги “Энеиды” Вергилия и комментариев к ней Сервия. “Мафезис” же, удлиненный посередине и с придыханием на втором слоге, как явствует из греческих книг и греческой грамматики - дисциплина” (См. Герметизм, магия, натурфилософия в культуре XIII-XIX вв. М., 1999, с.45-47).

В приведенном здесь фрагменте рассуждения Р. Бэкона согласуются с Цицероном, который писал: “...есть у людей нечто такое, что у нас называется дивинация, а у греков “мантикэ”, то есть способность предчувствовать и узнавать будущее... Мы в этом, как и во многом другом, поступили лучше, чем греки, присвоив этой превосходнейшей способности название, производное от слова “дивус” (божественный), между тем как греки, судя по толкованию Платона, произвели свое название от слова “мантия”, значащего “исступление”. (Цицерон. О дивинации // Философские трактаты. М., 1985. С.191). В последнем своем соображении Цицерон отождествляет вдохновение () и исступление как безумие, мания ().

Различие между собственно математикой, астрономией и астрологией проводит и Секст Эмпирик в своем исследовании относительно “... астрологии, или математики, но не той, которая состоит в прямом смысле из арифметики и геометрии (потому что против этих ученых мы уже возразили), и не той способности к предсказаниям, которая имеется у учеников Евдокса, Гиппарха и подобных им и которую, как известно, некоторые называют также и астрономией (ибо она есть наблюдение явлений подобно земледелию и кораблевождению, на основании которого можно предсказывать засуху и дождливые периоды, заразные болезни и землетрясения, и прочие подобные изменения в атмосфере), но [астрологии] в смысле учения о генитурах (наука составления гороскопов - И.Т.]. Украшая ее торжественными наименованиями, халдеи объявляют себя самих математиками и астрологами, с одной стороны, доставляя разнообразный вред людям, а с другой, - укрепляя в нас закоренелые предрассудки и не позволяя в то же время действовать согласно здравому смыслу” (Секст Эмпирик. Против астрологов // Сочинения, т.2., М., 1976. С.174).

Этимология уже отчасти вводит в сложную и противоречивую атмосферу формирования знания о небе в древнем мире. В этом процессе объединяются заимствованные у вавилонян и египтян астрономические данные (наблюдения, таблицы, типология небесных тел и их движений), древние астрономические календари, первые астрономические инструменты; идеи и образы космической, астральной религии (зерванизма? зороастризма?), приходящей на смену раннему политеизму; мистика чисел и магия звукового ряда; элементы практического опыта (сельское хозяйство, мореплавание) и обыденного сознания.