Мудрость и одиночество. Загадка „Алсифрона

Вид материала

Документы

Содержание Природа креативной личности Основные методологические подходы Перспективные направление исследования Понятие знания Теоретическое знание Понятие релятивизма Социально-культурный релятивизм Моральный релятивизм Понятие философии науки Понятие традиции в науке Понятие паранауки Литература к Введению. Понятие творчества Понятие знания Философия науки Традиции в науке

Подобный материал:

• Одиночество состояние, переживание, интерпретация… Уровни одиночества соответствуют, 95.18kb.
• Сочинение рассуждение по тексту К. Г. Паустовского, 13.65kb.
• Г. В. Славянское завоевание мира Загадка этрусков. Книга, 4780.84kb.
• Бертран Рассел. Мудрость запада, 2772.85kb.
• Собрание посвятительных формул 187 Постижение Дао и медитативный текст 195 Праздные, 10049.56kb.
• А. С. Грибоедова "Горе от ума" (9 класс) "загадка чацкого" Задача, 63.68kb.
• Юлия маева мудрость любви, 1887.53kb.
• Вопросы: Философия в системе культуры. Составные элементы культуры, 1022.94kb.
• Лекция 1-2, 1001.75kb.
• Лекция №1 Вводная лекция Термин "философия", 564.53kb.

Природа креативной личности

Одной из ключевых в понимании природы креативности является способность эффективно оперировать противоречивой информацией. Это может быть связано со спецификой организации внутреннего ментального пространства, когда противоречивые и неполные описания состояний становятся естественным компонентом картины мира. Особенности организации ассоциативных сетей и концептуальных структур креативных личностей обеспечивают увеличение размерности субъективного семантического пространства, что, в свою очередь, позволяет уменьшить степень огрубления информации в процессе ее категоризации и кодирования, а также использовать более сложные и разветвленные структуры для размещения новой информации. Другими творческими качествами личности являются высокая интуитивность, усмотрение более глубоких смыслов и следствий воспринятого, уверенность в себе и в то же время неудовлетворенность ситуацией, в которой субъект себя обнаруживает, открытость восприятию как внешнего, так и внутреннего мира. Креативные личности высоко мотивированы, демонстрируют значительный уровень энергии, обладают рефлексивным мышлением, от которого получают удовольствие, самостоятельны, неконформны, отличаются низким уровнем социализации. В то же время исследования не подтверждают гипотезу об исключительно сублимационной природе творческой способности, увязывании креативности с фрустрированностью. Несмотря на широко известные истории о чудачествах талантов и гениев, доказано, что невротизм и стресс снижают творческую способность, вплоть до ее полного блокирования.

Основные методологические подходы

Биографический подход был предложен в рамках первых эмпирических исследований творчества (К.Ломброзо, Ф.Гальтон) и практиковался вплоть до 50-х гг. ХХ в. (Х.Эллис, Л.Терман, Р.Кателл). Он объединяет исследования, в которых анализируются биографии известных ученых или деятелей культуры и связанные с этим эпизоды из истории развития науки и искусства. Это могут быть как свидетельства-отчеты самих творцов, так и работы их биографов или методологов науки. В них содержится ценный эмпирический материал, погруженный в конкретно-исторический, социальный и культурный контекст (в отличие от лабораторных стратегий психометрического направления). Сторонников данного подхода часто обвиняют в субъективизме при отборе биографий и их анализе. К биографическому примыкает интроспекционистский подход, трактующий творчество как индивидуальный личностный опыт, плохо поддающийся обобщению. Основными его методами являются интервью (П.Плаут, Дж.Хадамар) и самоотчеты (Дж. Пойя, А.Пуанкаре, Г.Коуэлл).

В рамках лабораторно-экспериментального (психометрического) направления проблемы творчества исследуются на основе анализа результатов выполнения тестовых заданий, позволяющих оценить степень выраженности у испытуемого качеств которые, на взгляд исследователя, являются характеристическими для творческой способности в целом. Это может быть как отдельно взятое качество, например, оригинальность, беглость мышления, чувствительность к противоречивой или неполной информации, склонность к отказу от стереотипных вариантов решений и др.(И.Торренс, Дж.Гилфорд), так и некоторая их совокупность - «трехкруговая» (Дж.Рензулли) и «пентагональная» (Р.Стернберг) модели. Однако высокие показатели, продемонстрированные испытуемым в ходе выполнения тестов, не всегда свидетельствуют о его креативности. Нестандартность ответов может быть также следствием оригинальничания или аутизма.

Устранить подобное несоответствие позволяет изменение логики анализа проблемы: не от заранее выделенного качества – к его измерению – и к заключению о креативности индивида, а от изначально выделяемой по определенному критерию группы креативных личностей (например, признаваемых таковыми коллегами-экспертами, или имеющих уровень общей интеллектуальности, превышающий 140 единиц, или наиболее продвинутых в плане академической успешности и т.п. (П.Сирс, Г.Цукерман) – к экспериментальному изучению и оценке существенных особенностей их восприятия и мышления (М.А.Холодная).

Логико-методологическое направление объединяет работы, которые, хотя и принадлежат к разным дисциплинам (психологии, искусствоведению, эволюционной эпистемологии, философии и др.), имеют ряд общих черт: предлагаемые модели позволяют проанализировать весь спектр вопросов, связанных с проблематикой творчества; анализ характеризуется высокой степенью общности и абстрактности; эмпирический материал используется не столько как поясняющий, иллюстрирующий позицию автора, сколько как ее обусловливающий.

Все перечисленные подходы встречаются в настоящее время лишь в модифицированном или комбинированном виде.

Перспективные направление исследования

Общая черта перспективных исследований творчества состоит в стремлении выйти за пределы отдельных теорий и конкуренции онтологических и эпистемологических, натуралистических и социокультурных, рационалистических и иррационалистических, специальных и философских интерпретаций креативности. Их отличается междисциплинарный подход, основанный на результатах экспериментальной, когнитивной психологии, психофизиологии, нейрофизиологии, социобиологии, культурной антропологии, лингвистики, истории и философии науки, искусствоведения, теории культуры.

Представители эволюционно-эпистемологического подхода предпринимают попытки понять природу высокоуровневых когнитивных способностей (в том числе творческой) за счет реконструкции формирования и эволюции восприятия и мышления в филогенезе. Базой данных исследований служит дарвиновская парадигма, в соответствии с которой возникновение адаптивно ценного признака объясняется случайной мутацией, а его постепенное распространение в сообществе – действием естественного отбора. Поскольку, как установлено, гены задают функционирование нервной, гормональной системы человека, работу его органов чувств, они влияют и на процессы научения, и на характер тех когнитивных способностей, которые формируются у данного индивида. Однако трудности возникают как раз в анализе природы сложных высокоуровневых форм поведения и мышления, которые не имеют очевидного генетического происхождения. Для преодоления проблемы используются разного рода модельные конструкты, делающие цепь опосредований менее жесткой (культурген, геннокультурная коэволюция, ментальный эпигенез и др.). В результате сторонники эволюционно-эпистемологического подхода предпочитают говорить о генетической обусловленности пусть и не самих качеств, но хотя бы предпочтений, в рамках развития которых могли бы появиться сложные высокоуровневые способности (в том числе творческая).

Представители культурно-исторического подхода обращают основное внимание на взаимодействие между креативной личностью и ее окружением, из чего выводится представление об источниках творчества и характер социализации его результатов. Структуру творчества образует изобретение культурного объекта и признание его творческим результатом, что выражается терминами креативного проекта и интеллектуального поля (П.Бурдье). Принципиальную роль играют понятия «вторичного» и «первичного» текста, интерпретации и символа, компендиума и первоисточника, социализированного результата и неизреченного слова, «библиотеки» и «письменного стола», исторической традиции и маргинального автора. Традиция является не аутентичным воплощением творческого результата, но лишь контекстом действия творческого индивида. Легализация креативного продукта предполагает утрату идентичности – «рождение читателя означает смерть автора» (Х.Борхес).

Механизм творческого акта состоит в переходе от старого к новому и в этом смысле есть, как это формулировали средневековые схоласты, движение от к бытия к небытию. Данный переход выступает как волевой акт; если интеллект имеет своим предметом то, что есть (бытие), и представляет собой его идеальное воспроизводство, то воля направлена на то, чего нет (небытие) и что впервые вызывается к жизни волевым актом. Творчество является преодолением культурной замкнутости, выходом в иные пространства и времена культуры. Смысл и назначение творчества - увеличение объективной сферы многообразия и субъективной области непонимания. Данный подход стремится синтезировать несколько представлений о творческом процессе и креативной личности: а) творчество как диспозиционное свойство человека, предпосылка развития знания и духовного роста; б) творчество как уникальное свойство креативного субъекта; в) творчество как решение ситуативных задач (талантливое изобретение); г) творчество как создание уникальных культурных объектов (гениальное озарение); д) творчество как созерцание вечных ценностей (мудрое обобщение). На этом основано определение творчества как культурной миграции, как искусства путешествия в мире вечных ценностей в поисках уникальных объектов для решения ситуативных задач. Данный подход подчеркивает метафоричность теории творчества, отмеченную ранее Дж.Брунером и К.Роджерсом.

Понятие знания

Как скоро основным результатом когнитивного творчества является знание, мы обратимся к типологической характеристике этого понятия.

Знание будет пониматься нами как форма социальной и индивидуальной памяти, свернутая схема деятельности и общения, результат обозначения, структурирования и осмысления объекта в процессе познания. Дефиниция термина «знание» является фундаментальной проблемой, решение которой отличает философию от науки и иных форм рефлексии о познании, а также одну теоретико-познавательную концепцию от другой.

Со времен элеатов, атомистов и Платона знание характеризуется через свою противоположность мнению. Глубокое, полное и совпадающее с объектом знание противопоставляется иному - поверхностному, фрагментарному и отклоняющемуся от подлинной реальности знанию, фактически лишаемому позитивного статуса и объявляемого заблуждением. Это - онтологическое представление о знании как образе скрытой реальности, которое постольку состоятельно, поскольку совпадает с последней (теория корреспонденции). Использование вещных аналогий («копия», «слепок», «отпечаток», «отражение») обнаруживает истоки данного представления в сакральных верованиях симпатической магии, согласно которой подобное таинственно порождается подобным. Современные реалистические эпистемологии стремятся десакрализировать процесс «пересадки в голову» предметного содержания с помощью достижений нейрофизиологии и теории информации.

Античный скептицизм и сократическая диалектика, напротив, связали знание в большей степени с методом его получения, чем с предметом-прототипом. Всякое мнение или убеждение нуждается в процедуре обоснования, чтобы обрести позитивный познавательный статус. Знание, тем самым, рассматривается не как связь ментального состояния с его прототипом во внешней реальности, но как согласованность элементов опыта между собой, выступающая в форме оправданного убеждения, связи высказываний, дискурсивной системы (теория когеренции). Такой подход, представленный в Новое время картезианством и берклианством и означавший переход от онтологического к собственно теоретико-познавательному образу знания, дает возможность современным философам-аналитикам фактически редуцировать теоретико-познавательные проблемы к лингвистическим.

От Аристотеля ведет свое начало целый ряд представлений о знании, в том числе о знании как умении. Знать нечто (ремесло, язык, обряд) означает уметь практиковать, пользоваться, воспроизводить его. В таком случае знание рассматривается как схема деятельности и общения, как функция всякой человеческой активности (функционализм). Представленный сегодня социологическими и прагматистскими эпистемологиями, данный подход сочетает в себе элементы теорий корреспонденции и когеренции.

В настоящее время назрела необходимость расширить традиционное, идущее от И.Канта и К.Поппера представление о форме знания как утвердительном высказывании с субъектно-предикатной структурой, которому всегда может быть сопоставлена истинностная оценка. Здесь стоит вспомнить о том, что уже Аристотель фактически признавал многообразие типов знания (эпистеме, докса, пистис, техне, эмпейриа и т.п.). Не только обыденное суждение, эмпирическое протокольное предложение или научная теория, но и философская проблема, математическая аксиома, нравственная норма, художественный образ, религиозный символ имеют познавательное содержание. Ведь все они характеризуют исторически конкретные формы человеческой деятельности, общения и сознания, связанные с адаптацией, ориентацией и самореализацией во внешнем и внутреннем мире. Поэтому полная дефиниция термина «знание» может строиться лишь по принципу «семейного сходства» (Л.Витгенштейн), как исчерпывающая типология знания, совмещающая разные принципы выделения типов.

Средневековые дискуссии об универсалиях и сферах компетенции науки и теологии поставили проблему опытного и внеопытного знания. Она выступала в форме соотношения приобретенных и врожденных идей (Декарт), впечатлений и идей (Локк, Беркли), истин факта и истин разума (Лейбниц), области эмпирического (апостериорного) и трансцендентального (априорного) (Кант). Чувственная образность, зависимость от условий, частный, приблизительный характер опытного знания отличает его от умозрительности, абстрактности, точности, безусловной всеобщности внеопытного знания. Однако в настоящее время не представляется возможным обосновать существование абсолютно внеопытного знания – во всяком знании выявляются опытные элементы. При этом сам опыт перестает пониматься как нечто монолитное и однообразное (индивидуальный и коллективный, творческий и рутинный, практический и мысленный и т.п.), поэтому противоположность опытного и внеопытного знания рассматривается как относительная, связанная с взаимодействием разных контекстов опыта. Так, сложные логические структуры, выступающие для индивида в конкретной ситуации как априорные, являются для него же результатом постепенного развития его опыта логического мышления, а в конечном счете – плодом совокупного коллективного человеческого опыта. И напротив, простейший чувственный опыт (ощущения цвета, вкуса, запаха) обнаруживает по отношению к индивиду и группе элементы внеопытности, как скоро в нем определяющую роль играют устойчивые, общепринятые вкусы, предубеждения, традиции.

Оппозиция практического и теоретического знания не совпадает с делением по критерию опытного содержания или происхождения. И теоретическому, и практическому знанию соответствует собственная сфера опыта, и их различие кроется, скорее, в формах функционирования знания. Так, практическое знание вплетено в деятельность и общение, слито с ними, направлено на их ситуационное обслуживание и обладает слабой рефлексивностью. Оно не вырабатывает смыслы, которыми обладают предметы и способы деятельности, но транслирует их в данную практику из других контекстов опыта (В.Швырев). В практической политике, к примеру, доминируют, помимо элементов научности, заимствованная из религии оппозиция сакрального и профанного, мифотворчество и магическая методика подмены терминов и ситуаций, психологическая и биологическая (организмическая) терминология. В производственной практике воспроизводятся как научно-технические знания, так и натурфилософские образы слитности человека и объекта, человека и орудия, отождествления природы с Богом, организмом, машиной.

Теоретическое знание, напротив, ориентировано на выработку новых смыслов и внесение их в реальность (философия, теология, идеология, наука). Оно в той или иной степени дистанциировано от объекта и содержит, скорее, схемы специфической деятельности (дискурса, исследования) и общения (диспута, диалога), обретающие форму понятий, законов, теорий в ходе их рефлексивной разработки. Практическое знание имеет, как правило, неявный, невербальный, ритуализированный характер (М.Полани), в то время как теоретическое знание предполагает явную текстуально-словесную форму. Оба эти типа знания содержат дескриптивные и нормативные компоненты, но только теоретическое знание предписывает законы самой природе (естествознание). Теоретическое и практическое знание могут содежать научные и вненаучные элементы, причем само понятие научного знания не исчерпывается какой-либо дефиницией в образе родовидового отличия, но формулируется исходя из его социологической принадлежности науке как социальной системе. Всякий тип знания может быть содержательно охарактеризован только как элемент целостного культурно-исторического комплекса (науки, техники, религии, мифа, магии). Поэтому исчерпывающая типология знания фактически совпадает с историей культуры.

В самом общем виде знание можно определить как творческое, динамическое измерение сознания, как скоро всякое сознание существует в форме знания (К.Маркс). Знание выступает как объективная идеальная форма всякой деятельности и общения, как их возможная форма в том смысле, что оно представляет собой предпосылку расширения горизонта человеческого бытия. Знание есть не только преобразование опыта в сознание путем структуризации, обозначения его элементов, не только фиксация опыта в социальной памяти. Оно является способом трансформации знаковых систем, сознания, деятельности и общения, придания им новой формы, т.е. нового смысла и значения. Знание возникает как осмысление человеком контекстов своего опыта. В таком случае всякий тип знания выступает как смысл, вносимый в специфическую реальность (производственную практику, социальную регуляцию, ритуальный культ, языковый текст). Тем самым знание есть различение этих реальностей и контекстов опыта друг от друга как возможных сфер реализации человеческих способностей. Способность знания служить расширению культурно-исторического контекста человеческого бытия есть основа для его оценки в терминах таких оппозиций как точность-приблизительность, достоверность-вероятность, сущность-видимость, творчество-репродукция, истина-заблуждение.

Понятие заблуждения. Заблуждение будет пониматься нами как понятие, фиксирующее момент ограниченности знания, его несоответствия своему объекту или несовместимости с принятым знанием. Оно выражает собой динамическое измерение познавательного процесса, которое состоит в незавершенности и исторической переоценке его результатов, зависимости знания от изменяющихся условий его производства, а также является источником содержательного многообразия знания, противостоящего познавательным идеалам и нормам.

Греческое «» (псевдос) и латинское «erratum», от которого производны Irrtum (нем.), error (англ.) и erreur (франц.), являются этимологической и смысловой основой термина “заблуждение” и родственных ему слов естественного языка. В повседневном общении и словоупотреблении непроизвольность и объективная обусловленность заблуждения отличают его от случайной ошибки, преднамеренной лжи и неосведомленности (отсутствия знания).

Заблуждение как оценочная характеристика является функцией аналитико-критической способности рассудка, обнаруживающего внутреннюю противоречивость знания, рассогласованность отдельного утверждения с принятой системой знания, с результатом его практического применения. В более широком смысле заблуждение становится проблемой в результате социокультурной миграции, постоянного столкновения мировоззренческих и культурных стереотипов. Магический акт, мифический архетип, религиозная вера внутренне не предполагают заблуждения. Понимание объективной природы заблуждения и поиск его причин знаменовали собой рождение критической рефлексии и стали одним из основных источников развития философии и науки.

Античность впервые разграничила подлинное и неподлинное бытие (небытие у Парменида), которым соответствует противоположность разума и чувства, истины и мнения. Заблуждение неизбежно как элемент повседневной человеческой реальности, и познание истины означает, в сущности, переход на новый уровень бытия. Познание неотделимо от практического и нравственного действия; не только теоретико-диалектический дискурс, но и образ жизни философа позволяет ему выйти из состояния заблуждения и приобщиться к подлинному бытию-истине. Средние века придали заблуждению еще больший морально-онтологический смысл, сводя все познание к греховной свободной воле и неподлинному бытию; истина была отождествлена с праведностью, предопределением и верой в Бога. Секуляризация познавательного отношения в Новое время приводит к пониманию заблуждения как результата свободной воли, выражающейся в произвольности мышлении (эмпиризм) и двусмысленности, изменчивости чувственного восприятия (рационализм). Гегель впервые понял заблуждение как процессуальную сторону познания, открыв его диалектическую связь с истиной. Потенциальную ошибочность всякого знания, рискованность познавательного акта, его проблематичность и незавершенность подчеркивает принцип фаллибилизма К.Поппера. Когнитивная социология науки Д.Блура рассматривает заблуждение лишь как рефлексивную и одностороннюю оценку знания одним из участников данной познавательной ситуации. Нелинейное, поливариантное развитие знания включает в себя заблуждения в качестве пробных, разнонаправленных направлений целостного процесса познания, ни один из которых не имеет монополии на истину. Право на заблуждение, на индивидуальное своеобразие, на отклонение своего мышления от магистральной линии является завоеванием современного плюрализма и демократии. Такая трактовка заблуждения противоположна просветительскому его пониманию как единства невежества и обмана. Преувеличение роли заблуждения в познании характерно для скептицизма, агностицизма, релятивизма.

Понятие релятивизма

Релятивизм [от relativus – относительный (лат.)] – философский принцип интерпретации природных, социокультурных, мировоззренческих, когнитивных объектов в их отношении друг к другу и своему окружению. Он подчеркивает примат связи объектов перед их субстанциальными свойствами, приоритет целостности, системности реальности перед ее отдельными частями, развития перед сохранением.

Формулировка принципа релятивизма впервые встречается у древнегреческих софистов Протагора и Горгия, далее - в античном и нововременном скептицизме, английском эмпиризме. Вопрос об относительности знаний и убеждений постоянно возникал в периоды научных революций, смены мировоззренческих систем, в частности, на рубеже XIX-XX вв.

Принцип физического релятивизма в рамках специальной и общей теории относительности (СТО и ОТО) связан с философским релятивизмом весьма опосредованно. Будучи элементом физической теории, данный принцип состоит в переосмыслении понятий классической механики (времени, пространства, массы, скорости). При этом в рамках некоторых интерпретаций СТО имеет место неправомерное отождествление понятия «наблюдателя» А.Эйнштейна с введением «субъективного элемента» в сферу физических взаимодействий, с субъективно-идеалистическим представлением о зависимости реальности от познающего субъекта.

Социально-культурный релятивизм есть акцентирование моментов своеобразия и исторической изменчивости человекоразмерных систем (общественных, культурных, языковых), их ситуативной обусловленности, замкнутости и несоизмеримости друг с другом. Данный тип релятивизма обычно связан с отрицанием линейного развития культуры, с представлением о существовании охватывающих и несоизмеримых форм жизни и мировоззрений, структурирующих мышление людей определенных эпох и культур (Н.Данилевский, О.Шпенглер).

К нему примыкает гносеологический релятивизм, отвергающий абсолютный характер философских категорий, научных законов, чувственных представлений, кумулятивное развитие знания. Его сторонники подчеркивают нагруженность эмпирических данных теоретическими интерпретациями, зависимость теоретических терминов от включенности в теоретические схемы, обусловленность теорий мировоззренческими системами и социальными конвенциями, функциональную и содержательную зависимость знания и сознания от деятельности и общения, прерывность и неравномерность познавательного процесса. В качестве источника гносеологического релятивизма нередко рассматривают принцип «лингвистической относительности» Э.Сепира-Б.Уорфа, тезис «онтологической относительности» У.Куайна, понятие «несоизмеримости» (Т.Кун, П.Фейерабенд) и др.

Моральный релятивизм отрицает абсолютный характер, т.е. всеобщность и принудительность морали, подчеркивая условность и ситуативность моральных норм. При этом утрачивается специфика морали как движения от сущего к должному, и мораль подчиняется, как правило, субъективным пристрастиям или общественной целесообразности (крайние варианты гедонизма и утилитаризма, граничащие с аморализмом).

Понятие философского релятивизма есть прямой результат философского спора: оно возникло как форма критической оценки сторонников вышеуказанных взглядов со стороны их оппонентов. Одним из первых его употребил В.И.Ленин в критике взглядов Э.Маха и А.Богданова. Релятивизм разделяет основные принципы историцизма, социологизма, холизма и функционализма, противоположные позициям субстанциализма и фундаментализма.

Значительная часть современных теоретико-познавательных понятий, проблем и подходов исторически сформировалась в процессе анализа научного знания, которым занимается философия науки.

Понятие философии наукиⁱⁱ

Философия науки – философское направление, которое избирает своей основной проблематикой науку как эпистемологический и социокультурный феномен; специальная философская дисциплина, предметом которой является наука.

Термин «философия науки» (Wissenschaftstheorie) впервые появился в работе Е.Дюринга «Логика и философия науки» (Лейпциг, 1878). Намерение Дюринга построить философию науки как «не только преобразование, но и существенное расширения сферы логики» не было им реализовано, однако данная терминологическая новация оказалась весьма своевременной.

Термину предшествовала концептуальная история, в которой проблематика философии науки (структура и развитие научного знания) восходит еще к Платону и Аристотелю. С формированием нововременной науки философия науки в единстве с теорией познания становится важнейшей областью философского исследования в работах Ф.Бэкона, Декарта, Лейбница, Даламбера, Дидро, Канта, Фихте, Гегеля, позже – Б.Больцано,который еще ограничивается термином «наукоучение» (Wissenschaftslehre). Состояние и значение современной философии науки определяется место местом науки в обществе, в мировоззрении, а также набором ее внутренних, исторически сформированных понятий и проблем.

В ХХ в. философия науки выступает также как один из наиболее технически сложных разделов профессиональной философии, использующий результаты логики, психологии, социологии и истории науки и представляющий собой, по сути, междисциплинарное исследование. В таком качестве философия науки оформилась ко второй половине ХХ в., но как особое философское направление сложилась столетием раньше и была ориентирована на анализ, прежде всего, когнитивных, или эпистемологических измерений науки. Здесь философия науки выступает как совокупность философских течений и школ, образующих особое философское направление, сформированное в ходе поэтапного развития и отличающееся внутренним многообразием (позитивизм, нео- и постпозитивизм, некоторые течения в неокантианстве, неорационализм, критический рационализм). Вместе с тем, философия науки продолжает существовать в рамках таких философских учений, в которых анализ науки не является главной задачей (марксизм, феноменология, экзистенциализм, неотомизм). В первом случае проблематика философии науки практически исчерпывает содержание философских концепций, во втором – анализ науки встроен в более общие философские контексты и детерминирован ими. Однако в целом тематика философии науки, ее концептуальный аппарат и центральные проблемы определяются, прежде всего, в рамках философии науки как особого философского направления и лишь при его посредстве попадают в фокус внимания других философских школ и течений.

В качестве особого направления философия науки формируется в трудах У.Уэвелла, Дж.С.Милля, О.Конта, Г.Спенсера, Дж.Гершеля. Ее возникновение знаменовало собой отчетливую постановку нормативно-критической задачи – привести научно-познавательную деятельность в соответствие с некоторым методологическим идеалом. Предпосылками выдвижения этой задачи на первый план явился резкий рост социальной значимости научного труда, профессионализация научной деятельности, становление ее дисциплинарной структуры в XIX в. На первом этапе развития философии науки в фокусе ее внимания оказалась, главным образом, проблематика, связанная с исследованием психологических и индуктивно-логических процедур эмпирического познания. Содержание второго этапа эволюции философии науки (первые два десятилетия ХХ в.) определялось в основном осмыслением революционных процессов, происходивших в основаниях науки на рубеже XIX-XX вв. Центральными фигурами данного этапа стали как философы, так и выдающиеся ученые (Э.Мах, М.Планк, А.Пуанкаре, П.Дюэм, Э.Кассирер,А.Эйнштейн и др.). Это предопределило то обстоятельство, что главным предметом анализа стали содержательные основоположения науки (теории относительности и квантовой механики, прежде всего). Следующий период (20-40 гг.) можно обозначить как аналитический. Он во многом воодушевлялся идеями раннего Л.Витгенштейна и определялся программой анализа языка науки, разработанной классическим неопозитивизмом (Венский кружок и Берлинская группа – М.Шлик, Р.Карнап, Ф.Франк, О.Нейрат, Г.Рейхенбах и др.). Свою задачу неопозитивистская философия науки видела в том, чтобы прояснить логическими методами отношение между эмпирическим и теоретическим уровнями знания, устранить из языка науки «псевдонаучные» утверждения и способствовать созданию унифицированной науки по образцу математизированного естествознания. Понятие науки вообще сводилось при этом к тому, что англичане называют «science», - естествознанию. В рамках позднего неопозитивизма 40-50-х гг. важное место занимает имманентная критика догм эмпиризма – эмпирического редукционизма и дихотомии аналитических и синтетических суждений. Этому сопутствует тщательное изучение логики научного объяснения, исследование вопроса редукции теорий и построение реалистических и инструменталистских моделей структуры научных теорий (Н.Кемпбелл, У.Куайн, Э.Нагель, У.Селларс, К.Гемпель, Р.Брейтвейт, П.Бриджмен). Понятие науки расширяется, предметом исследования становится история, в частности, статус исторических законов и функции исторического объяснения. К этому же этапу философии науки с известными оговорками может быть отнесена и концепция логики научного исследования К.Поппера, центральными моментами которой явились критика психологизма, проблема индукции, разграничение контекста открытия и контекста обоснования, демаркация науки и метафизики, метод фальсификации и теория объективного знания. Уже в рамках аналитического этапа философии науки начинают подвергаться критике основные догмы неопозитивизма. Эта тенденция усиливается к концу 50-х гг., когда обсуждается знаменитая работа У.Куайна «Две догмы эмпиризма», появляется перевод книги К.Поппера «Логика научного исследования» на английский язык, работы Т.Куна, М.Полани, Н.Гудмена, Н.Хэнсона.

Параллельно аналитической философии науки выдвигаются разные парадигмы изучения науки как социально-культурного феномена в рамках социологии знания (М.Шелер, К.Мангейм) и социологии науки (Л.Флек, Ф.Знанецкий, Р.Мертон). Предметами исследования становятся связь научного сообщества с определенными стилями мышления, социальные роли и ценностные ориентации ученых, этос науки, амбивалентность научных норм. В целом, допуская социальную природу и обусловленность научного знания, социологи продолжали рассматривать естествознание и математику в качестве объективного знания, дающего независимый от индивида и общества образ реальности. В этом отношении значительно более последовательной оказалась социальная история науки советского историка Б.Гессена, которая познакомила западных ученых и философов с возможностями марксистского подхода и оказала заметное влияние на перспективы анализа науки.

Постпозитивистский этап в развитии философии науки связан с дискуссиями между представителями «исторической школы» и «критического рационализма». Главными темами стали возможность реконструкции исторической динамики знания и неустранимость социокультурных детерминант познания (М.Полани, С.Тулмин, Н.Хэнсон, Т.Кун, И.Лакатос, Дж.Агасси, П.Фейерабенд, К.Хюбнер, Г.Шпиннер, Л.Лаудан и др.). На этом этапе философия науки превращается в междисциплинарное исследование. Начинается взаимовлияние философии и ряда социальных и науковедческих дисциплин, в силу чего происходит размывание предметных и методологических границ между философией науки, социальной историей науки, социальной психологией и когнитивной социологией науки. Ответы на вопросы, поставленные в общем виде философами, дают социологи и историки в анализе конкретных познавательных ситуаций (case studies). Ученый-химик и социальный психолог М.Полани критикует понятие «объективного знания» К.Поппера в своей концепции «личностного знания». Историк физики Т.Кун выдвигает альтернативу попперовской теории развития научного знания как «перманентной революции», давая противоположную интерпретацию революций в науке. Сторонники Франкфуртской «критической теории» формулируют программу «финализации науки», предполагающую социальную ориентацию научно-технического прогресса (М.Беме, В.Крон). Авторы «сильной программы» в когнитивной социологии науки (Б.Барнс, Д.Блур) раскрывают макросоциальные механизмы производства знания из социальных ресурсов. Этнографические исследования науки (К.Кнорр-Цетина, И.Элкана) и анализ научной коммуникации и дискурса (Б.Латур, С.Вулгар) дополняют картину с помощью микросоциологических методов, показывающих, как научное знание конструируется из содержания деятельности и общения ученых (в ходе переписывания научных протоколов, в процессе научных и околонаучных дискуссий).

Многообразие подходов в рамках современной философии науки делает возможной их типологизацию, лишь прибегая к комплексным оценкам. Так, нормативистская ориентация в философии науки может быть представлена в двух вариантах. Первый, логицистский вариант предполагает перестройку научного мышления в соответствии с теми или иными стандартами и критериями (логический эмпиризм). Второй, историцистский вариант строится на анализе истории науки как системы нормативно значимых выводов из нее (Дж.Холтон). Здесь же предпринимаются попытки логико-методологической экспликации историко-научного материала (семантическая модель научной теории П.Суппеса, Ф.Саппе, М.Бунге), в рамках «критического рационализма» предлагаются фальсификационистские модели и методология исследовательских программ. Сходные установки разделяют структуралистская концепция научных теорий Дж.Снида и В.Штегмюллера, конструктивистская философия науки П.Лоренцена, Ю.Миттельштрасса.Дескриптивистские тенденции получили развитие в «исторической школе» философии науки и когнитивной социологии науки, представители которой стремились к конкретному исследованию тех или иных эпизодов истории науки и брали на вооружение методы социологии и антропологии научного знания, феноменологические и герменевтические установки.

В процессе развития философии науки сложилось несколько типичных представлений о природе и функциях философии науки. Одно из них гласит, что философия науки является формулировкой общенаучной картины мира, которая совместима с важнейшими научными теориями и основана на них. Согласно другому, философия науки есть выявление предпосылок научного мышления и тех оснований, которые определяют выбор учеными своей проблематики (подход, близкий к социологии науки). Далее, философия науки понимается как анализ и прояснение понятий и теорий науки (неопозитивизм). Наконец, наиболее распространено убеждение, что философия науки есть метанаучная методология, проводящая демаркацию между наукой и ненаукой, т.е. определяющая, чем научное мышление отличается от иных способов познания, какими методами должны руководствоваться ученые в исследовании природы, каковы основные условия корректности научного объяснения и каков когнитивный статус научных законов и принципов, каковы механизмы развития научного знания.

Стержневая проблематика философии науки существенно изменялась в процессе ее эволюции. В начале века в фокусе внимания философии науки находились, во-первых, идея единства научного знания и связанная с ней задача построения целостной научной картины мира, анализ понятий детерминизма, причинности, пространства и времени, соотношения динамических и статистических закономерностей. Вторым элементом традиционной тематики философии науки стали структурные характеристики научного исследования – соотношение анализа и синтеза, индукции и дедукции, логики и интуиции, открытия и обоснования, теории и фактов. С 20-х гг. на первый план выходит проблема демаркации – разделения науки и метафизики, математики и естествознания, естественнонаучного и социально-гуманитарного знания. Большую значимость приобретает в это время проблема эмпирического обоснования науки, вопрос о том, можно ли построить всю науку на фундаменте чисто эмпирического знания. С эмпирическим редукционизмом тесно связан вопрос о статусе и значении теоретических терминов, анализ их сводимости к эмпирическим, их инструментального, операционального и онтологического смыслов. Осознание относительной самостоятельности теоретического и эмпирического уровней научного знания переводит проблему обоснования науки в изучение процедур верификации, дедуктивно-номологического объяснения, подтверждения, фальсификации.

В 60-е гг. проблематика философии науки существенно обновляется. В рамках критики и затем вообще отказа от фундаменталистских программ, предполагавших принципиальную возможность редукции всей совокупности научного знания к неким далее неразложимым и достоверным элементам опыта, вводятся интегральные понятия, ориентирующие на социокультурный подход к проблеме оснований научного знания. Возрождается интерес к метафизическим (философским) измерениям науки. От проблем структуры научного знания анализ смещается к проблемам его роста, оспариваются кумулятивистские модели развития науки. Для объяснения природы научных революций вводится понятие несоизмеримости. Приобретает новое содержание понятие научной рациональности, на базе которого в философии науки формулируются критерии научности, методологические нормы научного исследования, критерии выбора и приемлемости теорий, осуществляется рациональная реконструкция эпизодов истории науки. Возникает устойчивая тенденция историзации философии науки, в связи с чем соотношение философии и истории науки выдвигается в число центральных проблем. Расширение предметного поля философии науки знаменует собой анализ мировоззренческих и социальных проблем науки. В этой связи встает вопрос о социальной обусловленности и детерминации научного знания, о соотношении науки и иных форм рациональности, о возможности интернализма и экстернализма как подходов к реконструкции развития научного знания. Важную роль начинают играть понятия «неявного знания», «парадигмы», «темы», «идеалов естественного порядка», «традиции», «социальной образности», «исторических ансамблей», «научной картины мира», «стиля научного мышления».

На рубеже 70-80 гг., когда основные постпозитивистские концепции философии науки были уже разработаны и обсуждены, наметился сдвиг проблематики в двух разных направлениях. Во-первых, представители этой дисциплины стали боле внимательны к эпистемологическим основаниям выдвигаемых ими моделей, что привело к оживлению дискуссий о реализме и инструментализме, к более детальному обсуждению проблемы концептуальных каркасов и т.п. Еще более заметный сдвиг связан с распространением наработанных в философии науки (в основном на материале естествознания) моделей на анализ социальных и гуманитарных наук. В дополнение к традиционному философско-методологическому анализу исторической науки (как антиподу «наук о природе») стали активно развиваться методология экономической науки, философско-методологический анализ психологии, социологии, социальной антропологии и других наук о человеке. Вместе с тем тенденции, связанные с переоценкой роли науки в современной жизни, с противостоянием сциентизма и антисциентизма, развитием контркультурных и религиозных течений, привели к кризисным явлениям в рамках философии науки, к отрицанию ее философского и общекультурного значения (П.Фейерабенд, Р.Рорти).

Историография философии науки в ХХ в., как правило, ограничивается ссылками на англо-американских и немецких авторов, чьи работы задают доминирующее направление развития. Картина, однако, была бы неполной без учета вклада других национальных школ, образующих не столько периферию, воспроизводящую на свой лад общепризнанные идеи, сколько обширный резервуар альтернативных теорий и подходов. Среди них заслуживает внимания французская (А.Пуанкаре, Э.Мейерсон, П.Дюем, Г.Башляр, А.Койре, М.Фуко), финская (Г.Х.фон Вригт, Л.Роутила, Я.Хинтикка), польская (Л.Флек, К.Айдукевич, Т.Котарбинский), российская (В.И.Вернадский, А.А.Малиновский, Б.М.Кедров, П.В.Копнин, Б.Г.Кузнецов, М.Э.Омельяновский, Э.Г.Юдин и др.).

Понятие традиции в науке

Традиция в науке – одна из важнейших единиц анализа науки, термин, обозначающий культурную схему накопления, сохранения и трансляции научного опыта в ходе личного общения, интегральные основания научного знания, позволяющие объединить научные направления с их контекстом и реконструировать развитие науки как историю социокультурных целостностей.

Данное понятие заимствовано историцистской философией науки из социологии науки, истории и теории культуры и социальной антропологии, в силу чего с начала 1960-х гг. внимание привлекается к структурным единицам научного знания, получающим название как собственно «традиции» (С.Тулмин, Л.Лаудан, П.Фейерабенд), так и «школы», «парадигмы» (Т.Кун), «темы» (Дж.Холтон), «исследовательской программы» (И.Лакатос), «социальной образности» (Д.Блур), «неявного знания» (М.Полани). Отход от логицистских моделей научной теории проявился в формировании более сложного образа научного знания. Он включает отныне не только логико-математический аппарат, набор идеальных объектов и предложения наблюдения, но и научную картину мира, нормы и идеалы научного знания, философские и общекультурные предпосылки. Такое научное образование обладает высокой степенью автономии и устойчивости к логическим парадоксам и эмпирическим опровержениям. Тем самым теория понимается не столько как индивидуальное и законченное изобретение гения, но скоре, как целостный способ видения мира, форма научной культуры и идеологии, развиваемая поколениями ученых на основе исторического прототипа.

Основания типологии традиций различны: по цели, объему, структуре, предмету, методу, теории, авторитету (консервативные и революционные, локальные и интегральные, исторические и абстрактные; субстратная и полевая (физика), аналитическая и синтетическая (математика, химия), креационистская и эволюционистская (биология, геология), прецедентные и канонические (право) традиции, аристотелизм и платонизм.

В целом специфику традиции в науке образует не привязанность к конкретной предметности, но способность переходить от одного содержания к другому при сохранении собственной структуры и методологического арсенала. Структуру традиции составляет, если использовать терминологию И.Лакатоса, жесткое ядро (практические схемы, нормы и идеалы исследовательской деятельности и общения) и защитный пояс (набор частично институциализированных социокультурных конвенций и предпосылок, официальный этос и идеология науки).

Традиция в науке не противоположна развитию, рациональности и рефлексии, хотя и предполагает стремление к сохранению признанных достижений, веру в истинность теоретических постулатов и нередкое игнорирование критики. Наука в целом не может быть понята как традиция, как скоро в ней важную роль играют не интегрированные в традицию, маргинальные индивиды, от которых традиция получает как критический, так и позитивный творческий импульс. Поэтому описание истории науки как процесса смены научных традиций характеризуется существенной неполнотой. Вместе с тем понятие традиций в науке вносит вклад в теоретическое разрешение методологических дилемм кумулятивизма-несоизмеримости и интернализма-экстернализма, позволяя понять элементы этих оппозиций как моменты развития научного знания и его исторической реконструкции. Понимание науки как традиции фактически вводит в оборот набор факторов, относящихся к взаимодействию науки с иными элементами социума и культуры. Особую роль здесь играет отношение науки и паранауки – проблема, относительно недавно ставшая предметом обсуждения.

Понятие паранауки

Паранаука ( [греч.]- здесь «около», «возле», «при»)– термин, обозначающий многообразие сопутствующих науке идейно-теоретических учений и течений, существующих за ее пределами, но связанных с ней определенной общностью проблематики или методологии.

Понятие «паранауки» сформулировано в рамках философии и социологии науки и фиксирует ряд результатов рефлексии о природе науки и ее взаимодействии с окружением, в частности, стремление провести демаркационную линию между наукой и иными типами знания.

Во-первых, понятие «паранауки» выражает то обстоятельство, что содержание самой науки неоднородно и некоторые из ее элементов могут не укладываться в идеалы научной рациональности, соответствующие доминирующей теоретической парадигме. Тогда название «паранауки» может получить новая и еще не завоевавшая авторитета теория (космонавтика К.Э.Циолковского в начале ХХ в. или гелиобиология А.Л.Чижевского в наши дни), которая со временем имеет шанс войти в сферу «нормальной науки» (Т.Кун). Ее отличает отсутствие развитой теоретической схемы на фоне провозглашения новой научной картины мира, в результате чего теоретическая интерпретация эмпирического материала строится непосредственно на основе последней. Наряду с блестящими теоретическими гипотезами в ней присутствует опора на непроверенные факты и противоречивые логические построения, неразработанность вспомогательных теорий или практических приложений. Название «паранауки» нередко получают и устаревшие, деградировавшие научные теории, не учитывающие многочисленных опровержений и новых научных данных. Их сторонники продолжают строить вечные двигатели, истолковывать таблицу химических элементов в рамках гипотезы У.Праута искать квадратуру круга или детерминистскую интерпретацию квантовой механики. В подобных случаях «паранаука» тождественна понятиям «альтернативной» или «девиантной» науки.

Во-вторых, понятие «паранауки» фиксирует то, что идеалы научной рациональности не обязательны также и для целого ряда иных видов познания (практического и практически-духовного освоения мира, в частности). Оппозиционные науке практические традиции нередко выступают в форме «народных наук» («органическая агрикультура» Р.Штейнера, народная медицина, народная архитектура, народная педагогика, народная метеорология и синоптика и пр.). «Народные науки» обычно опираются на организмически-мифическую картину мира и представляют собой концентрированные выражения практического и обыденного опыта, приспособленные к традиционным условиям жизни. Их ценность определяется тем, насколько традиционные обычаи и знания применимы за пределами данных традиций. «Народные науки» могут органически дополнять науку и технологию или даже заменять их при определенных обстоятельствах (народная медицина в эпоху «культурной революции» в Китае). Нередко они содержат знания, дающие позитивный импульс развитию науки и техники (форма поморского коча была использована при проектировании первых ледоколов). Превознесение результатов «народной науки» приводит к ее деградации (противопоставление мичуринской опытной селекции научной генетике).

В последнем случае велик шанс превращения «народной науки» в псевдонауку. В США, к примеру, широко распространено присвоение имени «наука» (science) всякой системе знания, оформленной в школьную или университетскую специальность. Возникает широкий спектр «сельскохозяйственных наук», «семейных наук», «кулинарных наук», «музыкальных наук», «спортивных наук» и пр. Эти дисциплины учат полезным знаниям и навыкам, но не содержат системы идеальных объектов, процедур научного объяснения и предсказания, и потому не поднимаются выше систематизированного и дидактически оформленного опыта, оставаясь прикладными руководствами по различной тематике. Другой вид псевдонаук представляет собой околонаучную публицистику, спекулирующую на имеющей громкое общественное звучание или, напротив, таинственной тематике. Такова «уфология», или «наука об НЛО» (UFO – английская аббревиатура «неопознанных летающих объектов»), содержащая фантастические гипотезы и массу малодостоверных фактов. Аналогична ей и «теория мировых катастроф», американского психиатра И.Великовского, претендующего на объяснение якобы реальных явлений природы, описанных в Ветхом Завете. Здесь и исследования паранормальных феноменов (парапсихология, теория биоритмов, биоэнергетика и т.п.), постулирующие существование особых, неизвестных науке субстанций и природных сил или преувеличивающие роль определенных природных закономерностей.

Самостоятельный тип паранаук представляют собой «оккультные науки» (алхимия, астрология, френология, геомантия, хиромантия, физиогномика, толкование сновидений). Они представляют собой в той или иной мере теоретикоподобные учения, основанные на вере в сверхъестественное и отличающиеся выраженными претензиями на эффективность своих практических приложений. «Оккультные науки» опираются на натурфилософские теории и древние мифы, народный опыт и некоторые научные факты и методы, направляя все это синкретическое единство на то, чтобы предсказывать судьбу и способствовать ее оптимальному развертыванию. Этому призваны служить поиск «жизненного эликсира» или составление гороскопа, прослеживание «линий судьбы» по руке или прогноз, исходящий из символики сновидений. Современные шаманы создают академии и университеты, присуждают и получают ученые степени и звания, открывают специальные журналы, тщательно имитируя структуру науки и научного образования, и в то же время критикуют науку за догматизм и сциентизм.

Именно для последних паранаук типично выдвижение неоправданных претензий на статус науки в целях обеспечения себе более благоприятных социальных условий. Паранауки нередко связаны с самыми разными оппозиционными или маргинальными общественными движениями, политическим радикализмом, крайним экологизмом, агрессивным феминизмом. Адепты и сторонники таких паранаук избегают присущей науке самокритики, культивируют фанатизм, сектантство, идеологическую пропаганду, популистскую риторику, не чужды стремления к политической власти или влиянию.

Значение паранаук не только в том, что они удовлетворяют духовные потребности невежественных людей. Паранаука в ее современном виде – естественный спутник и вызов науки в условиях демократического общественного устройства, когда наука не может окончательно устранить оппонентов и вынуждена вести диалог с другими социокультурными системами.

* * *

Пере мысленным взором читателя этой книги пройдет длинная вереница знакомых и загадочных, чуждых и понятных, но всегда привлекательных своей внушительностью образов. Среди них первобытные вожди и шаманы, великие герои древнегреческих мифов, Священного Писания, грандиозные исторические персонажи, гении науки, философии, литературы. Историческая эпистемология – один из способов представления истории как торжества человеческого духа. Мы и пытались проследить, как многообразные персонификации этого духа несли с собой формирование концептуальных и экзистенциальных новаций, ставших неотъемлемыми культурными априори современного человечества.


Литература к Введению.

Понятие познания

Гибсон Дж. Экологический подход к зрительному восприятию. М., 1988; Заблуждающийся разум: многообразие вненаучного знания. М., 1990; Касавин И.Т. Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания. СПб., 1998; Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. М., 1977; Лекторский В.А.Субъект. Объект. Познание. М., 1980; Малкей М. Наука и социология знания. М., 1983; Найссер У. Познание и реальность. М., 1981; Огурцов А.П. Дисциплинарная структура науки. М., 1988; Розов М.А. Знание и механизмы социальной памяти // На пути к теории научного знания. М., 1984; Степин В.Становление научной теории. Минск, 1976; Тулмин С. Человеческое понимание. М., 1984; Филатов В.П. Научное познание и мир человека. М.,1989; Фуко М. Слова и вещи. М., 1977; Хюбнер К. Критика научного разума. М., 1996; Щавелев С. Практическое познание. Воронеж, 1994; Bloor D. Wittgenstein: A Social Theory of Knowledge. N.Y., 1983; The Cognitive Turn: Sociological and Psychological Perspectives on Science. Kluwer, 1989; Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Social Construction of Scientific Facts. L., 1979; Popper K.R., Objeсtive Knowledge. Oxford 1979; Vollmer G.Evolutionäre Erkenntnistheorie. Stuttgart, 1980; Fuller S. Social Epistemology. Bloomington, 1988; Schon D. Displacement of concepts. L., 1963. Полани М. Неявное знание. М., 1985; Рассел Б. Человеческое познание, его сфера и границы. М., 1957; Теория познания (под ред. В.А.Лекторского и Т.И.Ойзермана), т.1, М., 1993; Швырев В.С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. М., 1978.

Понятие творчества

Батищев Г.С. Философия творчества. СПб., 1998; Бескова И.А. Как возможно творческое мышление? М., 1993; Богоявленская Д.Б. Интеллектуальная активность как проблема творчества. Ростов-на-Дону, 1983; Боно Э. Де. Латеральное мышление. М., 1997; Вертгеймер М. Продуктивное мышление. М., 1987; Дружинин В.Н. Психология общих способностей М., 1995; Майданов А.С. Процесс научного творчества. М., 1983; Пономарев Я.А. Психология творческого мышления. М., 1960; Пойа Дж. Математическое открытие. М., 1976; Психология творчества. М., 1990; Пуанкаре А. О науке. М., 1983; Ротенберг В.С. Психофизиологические аспекты изучения творчества // Художественное творчество. Л., 1982; Холодная М.А. Психология интеллекта: парадоксы исследования. М. Томск, 1997; Aldrich V. Philosophy of art. Englewood, 1963; Arnheim R. Poets at Work. N.Y., 1948; Bruner J. The conditions of Creativity // Contemporary Approaches to Creative Thinking. N.Y., 1962; Clark R.W. The life of Bertrand Russel. L., 1975; Freud S. Der Dichter und das Phantasieren. Werke, Bd 7, 1906-1909; Guilford J.P. The nature of human intelligence. N.J., 1967; Gruber H.E. The emergence of a sense of purpose: A cognitive case study of young Darwin // Beyond formal operations: Late adolescent and adult cognitive development. N.Y., 1984; Findlay C.S., Lumsden Ch.J. The creative mind towards an evolutionary theory of discovery and innovations // J. Social. Biol. Struct. 1988. Vol. 11; Guilford J.P. Creativity: Dispositions and processes // Creativity research. International perspective. New-Delhi, 1980; Kemmler L. Neue Untesuchungen zum schöpferischen Denken // Psychol. Rdsch. Bd 20, 1969; McKinnon D.W. Creativity: A multy-faceted phenomenon // Creativity. A discussion at the Nobel Conference. Amsterdam, L., 1970; Paulan F. Psychologie der l‘invention. Paris, 1901; Renzulli J.S. The three-ring conception of giftedness: A developmental model for creative productivity. // Conceptions of giftedness. Cambridge, 1986; Sears P.R. The Terman genetic studies of genius, 1922-1972 // The gifted and talented. Chicago, 1979; Selz O. Die Gesetze der produktiven Tätigkeit // Arch.ges.Psychol. Bd 18, 1921; Sternberg R.J. The conception of giftedness: A pentagonal implicit theory // The origins and development of high ability. Chichester, 1993; Thorndike E.L. The Psychology of Invention in a very simple case // Psychol. Rev., V.56, 1949; Torrance E.P. Guiding creative talent. N.J., 1962; Wallas G. The art of thought. N.J., 1926; Zuckerman H. The scientific elite: Nobel Laureates mutual influence // Genius and eminence: The social psychology of creativity and exceptional achivement. Oxford, 1983.

Понятие знания

Ayer A. The Problem of Knowledge. L., 1956; Bloor D. Knowledge and Social Imagery. L., 1976; Chisholm R. Theory of Knowledge. Englewood Cliffs, 1977; Sandkühler H.J. Erkenntnis/Erkenntnistheorie // Europäische Enzyklopädie zu Philosophie und Wissenschaften. B.1, Hamburg, 1990, S.772-904.

Философия науки

Венцковский Л.Э. Философские проблемы развития науки. М., 1982; Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1958; Зотов А.Ф., Воронцова Ю.В. Буржуазная “философия науки” (становление, принципы, тенденции). М., 1978; Лекторский В.А. Философия, наука, философия науки // Вопросы философии, 1973, № 4; Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998; Степин В.С., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники. М., 1996; Структура и развитие науки. М., 1978; Danto A., Morgenbesser S. (Eds.) Philosophy of Science. N.Y. 1960; Esser H., Klenowits K., Zehnpfennig H. Wissensschaftstheorie. Stuttgart, 1977; Frank P. Philosophy of Science. Englewood Cliffs, 1957; Harre R. Philosophies of Science. Oxford, 1972; Kutschera M. Wissenschaftstheorie. München, 1972; Laudan L. Theories of Scientific Method from Plato to Max: A Bibliographical Review // History of Science, 7, 1969; Losee J. A Historical Introduction to the Philosophy of Science. Oxford, 1980; Pap A. An Introduction to the Philosophy of Science. Glencoe, 1962; Popper K.R. Logik der Forschung. Wien, 1934; его же, The Logic of Scientific Discovery. L., 1959; Quine W. Two Dogmas of Empiricism // From a Logical Point of View. Cambridge, 1953; Toulmin S. The Philosophy of Science. An Introduction. L., 1953.

Традиции в науке

Feyerabend P. Problems of Empiricism. Philosophical Papers. Cambridge, 1981; Heisenberg W. Tradition in science. N.Y., 1983; Касавин И.Т. Познание в мире традиций. М., 1990; Laudan L. Science and Values. Berkeley etc., 1984; Огурцов А.П. Дисциплинарная структура науки. М., 1988; Розов М.А. Теория социальных эстафет и проблемы анализа знания // Теория социальных эстафет. Новосибирск, 1997; Юдин Б.Г. Методологический анализ как направление изученя науки. М., 1986.

Паранаука

Волькенштейн М.В. О феномене псевдонауки // Природа, 1983, № 11; Заблуждающийся разум. Многообразие вненаучного знания. М., 1990; Касавин И.Т. Познание в мире традиций. М., 1990; Мигдал А. Поиски истины. М., 1983; Филатов В.П. Научное познание и мир человека. М., 1989; Philosophy of Science and the Occult. Albany, 1982; Radner D., Radner M. Science and Unreason. Belmont, 1982; Velikovsky I. Worlds in collision. L., 1950.