Geum.ru

Эта книга для всех тех людей, кто встал на Путь, данный Богом, и кто нуждается в Слове Учителя Слове Истины

Вид материалаКнига

Содержание


Институт имени сербского
Казанская псих-больница
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   33
Глава 23

ИНСТИТУТ ИМЕНИ СЕРБСКОГО


1. Еду я конвоем в Москву через Бутырку. Меня не одевали, меня не прятали: Я каким был, таким остался. Я своею Идеею борюсь с Природой для всего земного человечества — это международное здоровие.

2. Я встречался с людьми разного характера, они были в Бутырке самые высокие по этой части блюстители. Они конвоировали меня в институт им. Сербского.

3. Там люди, профессора, с моим нездоровием встретились, они мне помогли от своего диагноза не отказаться. Я перед ними выступал — об истине говорил: Мое это дело было, оно осталосъ меж нами никогда и никак не умираемое. Вот чего я прошу от самых низов до самой вышки.

4. Я так рассказал за все это мною сделанное. Меня люди хотели убить — они организованно поставили этот вопрос в жизни — чтобы я не жил. А я еду и говорю про эту вот Идею на человеке.

5. Это моя такая забота о людях, они заслужили. Я эту работу полюбил — никакого брезгования в этом нет. Я такие силы заимел, чтобы помогать другому человеку — это моя задача.

6. Меня во второй раз принимает этот институт. Его персонал тогда смеялся, не доверял моему здоровию, когда жил Введеяский. А сейчас он умер, его не стало: он меня признавал как психически больного.

7. Итак, они Меня уже знали по истории. Я им доказываю одно это, а они — свое: Я им говорю «белое», а они — «черное»; я говорю «черное», они говорят «белое». Сюда людей напрасно не привозят, с ними занимаются ученые не напрасно: это их продукт — они принимали, они и отпускали.

8. Я понял, что они как считали, так и считают: я больной через пенсию; хотели не платить ее, а институт заставил платить.

9. Они у меня спрашивают: «Как Ты лечишь рак?» Я им сказал: — рак как таковой лечить право никому не давалось, а вот пробудить — это сама Природа, она по садила грибок, она его и сняла через Мои руки. Я этому всему делу инициатор.

10. Бог не посчитался ни с чем выступить между людьми таким, как Он есть в институте Сербского. Он рисует картинку о недопущении рака: он не будет прогрессировать через это самое, чему Бог учит.

11. Ученые психиаторы этого института не были сильные над моим телом. — Я был силен Себя показать, какой я есть в Природе человек: Меня родила Природа, чтобы Я это проанализировал и дал этому всему волю.

12. Я был посажен в тюрьму за свою Идею, Меня закон режима окружил, Он хотел Меня судить, но у ученых нашлась милость Мою правду огородить законом правды. Они в это время были безсильные, они видели на мне закалку-тренировку — их в это время окружала ее совесть. Они извинялись в своем таком характерном поступке.

13. Я пробирался через Бутырку, через самого высокого политического московского начальника, он был Мой прямой и ученый судья. Я при Сталине тогда в этот институт садился не зря. И сейчач, при Хрущеве, тоже сел из-за всех на земле людей: они были не удовлетворены этой хрущевщиной. Она дарила, всем обещала бросить делать заключенного: из-зи копейки это делалось и делается в условиях этот преступник.

14. Мне в институте сказали: «Поживешь два годочка да подлечишься, а потом выйдешь». Мне письмо пришло от людей из города Жданова — по сну других людей, Тося написала Кате, что Учитель будет два года отбывать.

15. Места в институте не было такого, где бы Мое тело не бегало: я сам избрал его в туалете, с профессором договарился, чтобы она этому не возразила. Так я и продолжаю — особенно ночью, когда больные спят.

16. Я делаю этот энергичный для сердца бег — он мне давал свое здоровие через это. А вертухай взял й потушил свет, хотел мою бдительность убить. Я и поднялся против этого — дошло до врача, он меня успокаивал, я был спокоен.

17. Природа гнала Меня далше, она Меня хранила везде и всюду. Меня стали готовить к переброске в республиканскую больницу. Чего я боялся — меня эта дорога и окружила. Меня ученые с моими качествами с моим здоровием вытолкнули: «Иди, ты нам такой не нужен, чтобы ходить в трусах и разутым по снегу».

18. В Бутырке ждали путевку в Казань. Для переброски был нужен «воронок» со своими услугами. 16 февраля 1965 года меня отправипи в это условие изучать.

Я был очень крепко этим взволнован, но поделать ничего не смог. Они мое сердце этим закаляли еще больше.

19. В Бутырке я ждал слова: куда я попаду, то ли в республиканскую, то ли в местную. А делали все по-тюремному: скрыто от обиженного лица, Я был людьми обижен.

20. В этой Бутыркее врачи допускали у себя свою выгоду: делать баню, как это полагается в десять дней. А из больнцы больному надо идти по двору, по снегу — Мне это разрешалось.

21. Во дворе была куча снега. Я в снег зарываюсь тут же конвой, не свой, бросается на спасение Меня. Я им говорю: — это Мой дух! А они, как молодежь, сомневаются, Думают, что я рехнулся в эту минуту — в снегу рыться нельзя! Я им говорю: — это Арктика для меня есть у вас — Дух Мой в Природе!

22. Меня спускают в Казань. Меня туда везли принудительно, с проводником. Еду конвоем в вагоне заключенных — этого я от ученых не ожидал, чтобы они по Моей болезни и Моего дела в Казанскую больницу отправили.


«Римма, деточка! Тебе пишет Учитель. Ты же свидетельница этому развитию, ты же писала письмо. Мы с тобою рядушком стояли в Министерстве здравохранения — о чем говорили? — за раковых больных. Я им помог, ты же знаешь. Почему ты молчишь — боишься смерти?

Не думай, что Матрена умерла. Мы ее поднимем, если не забудем. А по-твоему как, мы можем забывать таких борцов?

Учитель места своего добивается: белые халаты на весь мир прокричат как за Учителя, за родного для всех. Ты же получила «Победа Моя» и выучи все наизусть пунктики. И стань своим маленечким национальным телом и криком кричи крепко, особенно в министерстве: «Куда вы Его задевали и что вы хотите?!»

Пойди до Стовалова, профессора, и с ним толково поговори как с профессором; а ты же сестра, у тебя за спиною — Учитель. Никого не бойся есть база Учитель, но никто другой. Любишь Его телом своим — окружайся с Ним умело. Без умения ничего не делай — делай разумно все и смело. Учитель у тебя — Гора, когда хочешь, всем есть ко Мне доступ. Любовь в Природе — все. А Учитель любит Природу. Не забывайте Его написанные слова — в них правда. Он ЖЕ ДУШУ СВОЮ ЗА ВАС ОТДАЕТ, а ЛЮБОВЬ КАКУЮ ИМЕЕТ! Если бы вы знали, какой Он есть для всех: врагу любому — друг. Делай все, научитесь не бойтесь! Гора есть Учитель, но не оружие всех. Оно умрет как и не было в жизни.

Желаю тебе того, чего ты имеешь. Твои силы вместе с Учителем.

1965 года 2 октября, Учитель».


Глава 24

КАЗАНСКАЯ ПСИХ-БОЛЬНИЦА


1. К психиатрам Я приехал Свердловским поездом. На дворе мороз, ниже нуля ЗО градусов. Конвой казанской системы не берет Мое тело. Я сказал конвою: — бери, не бойся! не подведу Я нас. Как же им не испугаться, ужас был перед конвоем.

2. В Казани есть такая больница психиатрическая спеаиальная, она возглавляется врачом Анной Ивановной Балашовой. В ней всех одиннадцать отделений.

3. Я когда попал в эту больницу, то Меня обслуга такого признала — и на переделку: стричь, брить, купать. А медсестра маленькая, рябенькая лицом, прибегает, кричит: «Стойте, ребята! Не стригите, не брейте!» Тут же Я понял, что Мне есть какие-то льготы по приказу врача.

4. Меня определили в первое отделение. Маргарита, врач мой лечащий, встретила меня со своим психиатрическим знанием. Она испытательница с Моим здоровием. Если бы она не дозволила в своем отделении писатъ, Я б не писал; а то Я ей написал за свое любимое здоровое сердце И «Мою Победу» написал.

5. Со Мной лежал директор школы, он мне помог написать «Мою Победу". Я ее быстро оформил, они ее одобрили. Меня в маргаритском отделении и месяца не продержали, как подняли на третий этаж в пятое отделение к Алмазу Резаевичу Дербееву. Я не побоялся природных дней во время холодной, морозной зимы. У Меня — закаленный путь.

6. Иванову в этом деле хорашо. Кто же сможет Мое это хорошее, добытое Мною, отобрать и присвоить своим именем. Это не Мое, а общее природное — есственное, наученное. Реально Я знал жизнь светскую, Я писал историю, что Я делал.


«Моя Победа»

«Это я — самородок по делу

А ИСТОЧНИК мой — закалка-тренировка

Тружусь я один на благо здоровья

Учусь в Природе, хвалюсь перед миром.

Правду хочу сказать

За самосохранение клетки.

Мое здоровое закаленное сердце 25 лет человека.

Выход Мой в свет, я не боюсь врага

И не страшусь ничего — даже своей смерти.

Если бы этого не было в жизни Моей, —

Не было бы Моей жизни.

Я человек земли, дышу очень крепо,

А говорю резко не про какое-либо чудо

А про физтческое природное явление.

Самое главное — это чистый воздух

Вдох и выдох, и вода да земля.

Снежное пробуждение,

Мгновенное выздоровление нервной

Центральной части мозга.

Люблю и болею, про больного не забываю

Душу знаю, хочу помочь.

Через руки свои током убиваю боль.

Это не слова нам говорят,

А все делается делом.

Пишется рукою владыко —

Никогда про это не забытъ.

Очень справедливая просьба какая?

Меня надо просить — будешь здоровый.

Кому надо будет это? Молодому юноше?

Так нет, уважаемые, это — мировое значение.

Нам надо любить великую Природу.

Не молчать, а правду говорить:

Не болезни Играет над человеком роль,

А играет РОЛЬ человек над болезною.

Нам учиться надо у Иванова,

Понимать надо Его учение,

Чтобы не попадать в тюрьму

И не ложиться в больницу.

Жить надо свободно, не лезть на рожно.

Большая будет слава — любить самих себя,

Головкою низко кланяться,

А вежливость представлять

Дедушке, бабушке, дяде с тетей

И молодому человеку сказать:

3дравствуйте!

Эх, и жизнь моя тяжелая для всех.

Поймите Мое терпение, свое сердце закалите,

Милые люди, гляньте на солнышко,

Увидите свою правду, свое выздоровление

Быть всегда таким

Победитель Природы и Учитель народа.

А совета проси у того,

Кто может одерживать победу над собой.

(Учитель, 5 апреля 1965 года).

Я написал «Моя победа», Она была заказанная, чтобы я ее написал, как писали другие писатели. Я пишу все из головы, даю всем читать.

7. Иванов Порфирий Корнеевич 68 лет, лежит в палате № 45 в пятом отделении у Алмаза Резаевича. Он Алмазу рассказывает про все то, чего Он делом делает и будет делать между нами в этих условиях. Он один из всех нам всем людям пишет и уверяет, что в Природе есть все для человека.

8. По словам Алмаза он понял Мою всю писанину и читает ее, она всему противополагает. Он Мою закалку признает — сам ее боится как огня, ему хочется И колется: он не умеет ходить по Природе своими босыми ногами. Разве будет плохо, если он за зто дело со своим знанием возьмется и будет людям помогать не технически, как помогает врач, а естественным порядком — как Природа: воздухом, водою и землею.

9. Иванов эти качества не держит у себя тайной. Говорил, говорю и буду говорить всем: у Меня как у человека тайны нет, у Меня есть истина одна для всех — прежде чем кому-то помогать, надо научиться в Природе помочь себе.

1О. Алмаз ежедня крутится, но не найдет средств этому больному помочь, чтобы удалить эту болезнь. Иванов ему говорит: — для чего ты как врач, ученый человек, в Природе живешь? Тебе хочется пожить тепло и хорошо, а кому мы с вами оставим плохое и холодное? Алмаз — понимающий человек, бережет сам себя.

11. Меня административно изолировали. Сперва я боялся этой больничной системы, особенно лечения. Но никто к этому не приводил, ни у кого не было такой развитой за здоровые мысли. Персонал говорит: «Мы не видели, не слышали — у нас такой болезной один и в первыйй раз».

12. Без разрешения стал сам применять всякого рода дело: на прогулку вышел снаряженный как и все люди, зависимые от одежды своей. А на прогулке без всякого провел: разделся до трусов одних — как мне нравилось, так и делал.

Думал, что это все для Меня здесь пляж. Побегал взад и вперед. С Меня посмеялись как с чумового, но Я не обращал никакого ни на кого внимания — делал свое. А больные тоже стали делать. Это Мои силы нечем это развивать.

13. Меня вызвали в отделение к заведующему, к Алмазу, а он спросил у Меня: «Где ты находишься?» Я знал. А он Мне говорит: «Ты находишься у нас в психбольнице. То, что мы захотим, то будешь делать. А это — твое самоволие». Сказал Мне Алмаз: «Я за этот поступок тебя побрею и постригу и привяжу к койке».

14. Ну, думаю, пропал. Меня здесь съедят, особенно Я подумал на Алмаза. И стал из этого всего вылазить и взбираюсь наверх горы своим вежливым поступком. Мое взяло: Я ниже от всех стал, особенно перед персоналом, перед первою нянечкою — Я своею взрослостию им отец — Я им низко кланялся, считал — их это все.

15. Как Мне хотелось заставить врачей, чтобы они не запрещали ходить разувшись по снегу. Все нити сосредоточил и направил в них. У врачей перед Моим делом родилась аппатия. Я стал у них как никогда заглазно лазить в мозгах, что и способствовало Мне — разрешили по снегу ходить разувшись и описывать за все свое в рукописи.

16. За Меня был весь персонал, он не против Моей воли. Я был допущен врачами до Природы, до холода большой -стороны: Я выходил на двор вдвоем с санитаром. Он в полушубке, Я — в чистом теле стою, дрожу.


«П. К. Иванова я знаю с тех пор, как устроился работать в больницу МВД ТА СССР. Он был в 5-ом отделении больницы. Этот больной всем на диво. Почему? Он, сами видели, какой. Волосы и борода белые, трусы на Нем до колен, без рубашки. Надзиратель стоял в мороз в полушубке, в валенках, а Он гулял по садику в одних длинных трусах, босиком и по пояс голый. Придет с прогулки, наливает холодную воду в ванну, залезет туда и моется. Прогулка с 10 до 12 часов. Со многих стран мира Ему приходили посылки и деньги, Все это проходило через бухгалтерию больницы, там регистрировали. В то время там работал подполковник Хавкин. Главным врачом была Анна Ивановна, она умерла, и на ее место назначили Алмаза Резаевича Дербеева. А я был надзирателем. Что же он любил? Он любил справедливость, любил вольно проходить, а не так чтобы Его сжимали, так сказать прижимали. А я дал Ему такую ласку: пробежит по коридору успокоит Свою душу. Что с Него можно брать? И Он все время писал, я когда дежурил — Он поздоровается. Это «стребануть» — значит, пробежать по коридору туда-сюда. Это для Него радость. Ведь в заключении находится человек, Он любил что? Конечно, не унижение, ничего такого. Он говорил все такие слова, которые по медицине. Я не понимал. Так вот, у одной медсестры на руках была экзема и течет все, не заживает. Просят Его, была врач Лидия Дмитриевна, старая врач, и старшая медсестра Римма, они к Нему обращаются: «Гражданин Иванов, ты бы помог ей». А Он говорит: — пусть ко Мне обратится — Я все сделаю. Через три дня у нее на руках ничего нет, никакой экземы. Сама же эта медсестра ничего не понимает: сколько лет мучилась — а тут ничего нет. У одного больного флюс распух, он тоже обратился, и Иванов его вылечил. Он многим помогал. Обратите внимание: Иванову даже из-за границы по Красному Кресту шли посылки. Перечень их был в бухгалтерии. Это было после войны, году в 65-ом. Я проработал в больнице 27 лет. Много посылок из-за границы: колбаса, разные конфеты, бананы, орехи — самое лучшее питание. Я помню, Алмаз Резаевич работал уже вместо Анны Ивановны. А потом на место Главврача Бутенко взяли. По ночам Порфирий Корнеевич много писал что-то в тетрадях, а Алмаз их абирал. Спал по-всякому, но мало, — отдельная палата была, один Он писал. Он деньги брал через бухгалтерию. Телевизоры поставил, больным раздавал. В 7-м и в 5-м отделениях телевизоры на эти деньги поставил; посылки присылали — всераздавал. Иванов ночью писал, находил время отдыхать и культурно обращался, самое главное Ой всегда и движении. Он всегда был веселым, всегда разговаривал на разные темы. Относились к Нему хорошо. Я разговаривал с Главврачом, он говорит, что Он заболел и они вылечили его лекарствами. Сам Он не принимал ничего, никаких лекарств. Из Москвы позвонил Косыгин, чтобы Его отпустили; а вот сейчас признают Его. На своей машине сын Иванова, Яков, приезжал забирать отца. Косыгин позвонил, выпустить приказал. Косы гин тоже лечился, стало быть. Он позвонил начальнику больницы полковнику Свешникову. Иванов раньше был, до меня, а теперь при мне был один раз. Он говорил: — всегда нужно движение, чтоб не застоялась кровь, внутренности — и сам бегал. 25 — 30° мороз на Него не действует, босиком идет. Когда я ушел на пенсию, мы с женой были в Липецкой области и сидели на Казанском вокзале в Москве, и мой голос услыхав, бежит Он и говорит: — Федор Михайлович, — обнимает меня с женой. Милиция тут ходит, народу сколько, а мы услыхали. Ну, мы обнялись, поговорили; мороз, а Он ничего.

Сейчс в больнице работают старые все: Зоя Андреевна — 4 отд., Егорова Лидия Дмитривна, Ворушенич Тамара Аркадьевна, Римма Владимировна — ст. медсестра в 5-м и 7-м отд., Алмаз Резаевич, Надя Кудинов — дежурные по больнице, Коваленко, Романова.


(Свидетельство бывшего надзирателя больницы МВД тов. Полмиченко Федора Михайловича, июль 1988 года).


17. Я и этом учреждении заболел такою болезнею, которая создала температуру 39 градусов и выше. Алмаз без разговоров хотел применить уколы для рассасывания, чтобы убить врага. А врага надо будет знать, откуда он явился и для чего Мое тело заставил пугаться.

18. Мне не давали допуска в Природу. Я от этого дела кричал, просил врача, чтобы он допустил к Природе — она молодая для нас всех. Она просит и умоляет, чтобы мы это все делали с вами, а мы этого боимся. Я от уколов такой стал: Я плакал — слезы клал для того, чтобы Меня не кололи.

19. Мне укол ввели, а на Моих ногах по колени создалась краснота — по определению врачей это рожа. Я крепко об этом задумался. На Меня моя немогота больше распространилась и стала сильнее давить. Я испугался, что эти стены Мое здоровие поглотят.

20. Я от этого всего не растерялся, не таких людей поднимал. Я от этой паники ухожу, беру свое все для того, чтобы сделаться в Природе один воин.

21. По Моему выводу не болезнь играет ролью над человеком, а по излогу Иванова играет роль человек над болезнью. Я беру на себя это и начинаю заниматься Сам лично своим любимым трудом.

22. Я больше надеялся на воздух и воду да землю: путем упражнения вдоха-выдоха чистого воздуха — мгновенное выздоровление. Это делается любым человеком, для всех одинаково — нет никакой разницы между людьми, а надо проявить ко всей Природе любовь.

23. Я, как закаленный человек, в октябре 1965 года коллективом врачей Казанской больницы был представлен комиссии для выписки.

24. Но председатель комиссии доктор Лунц Данил Романович со своею целью оставил. Имейте в виду, этот человек даром здесь не сидел, а писал за Свою Историю, которая сделана Им.


«К вам попало дело Иванова П. К. за мошенничество врача, Кто смог эту историю раскрыл — это была правда. Я говорил вашим людям, что было сказано в Одесской психбольнице в экспертизе, и в Москве в институте и в Казанской больнице. Мое одно, что Я закаляюсь тренировочно — так себя закалил тренировочно, не болею, не простуживаюсь. Это Мое хорошее. Разве 30 лет Я зря над этим работаю, о чем знают ученые? Почему одесские психиатры-врачи Меня признали вменяемым, а где же закалка Моя? Я не молчу — за Мною помощь Моего учения; говорил, говорю и буду говорить, что любое заболевание лечится холодом, снежным пробуждением — это мгновенное выздоровление. Меня институт представил Вам больным. Как же так получается? Я вас прошу от имени Меня, вы же заинтересованные в правде — обратитесь, вам врачи ответят за Мою закалку-тренировку, за полезность Мою. А вы Меня как больного, вредного осудили и держите Меня, испытываете, что Я за человек?! Я независимый человек, учу молодежь, а Меня, — как невменяемого; Где же есть силы: у Меня или у Вас? Я же никакой одежды не ношу, так причем тут невменяемость? Запросите о Моем состоянии, Я не такой как Вам написали из института и Вы осудили Меня как больного. Где же есть истина? В воздухе, в воде и земле Это хорошо, если Я не докажу Своим организмом — а если добьюсь? Меня здесь держать вечно не будут — Я получу право то делать, чего Я делал между людями. Я Вас прошу, запросите Мою способность, которая Меня в испытании заслуживает и какое мнение врачей обо Мне. Я же не убийца, и не расхититель государства, а наоборот полезный человек в Природе. Когда вы запросите казанских врачей, они Вам о Моей вине разскажут. Прошу Вас это сделать. 1966 года 9 июля, Иванов.


(Письмо в Народный суд Бобренецкого района Кировоградской области).


25. 20 июня 1966 года Я ожидал вторую комиссию. Я должен перед нею выступить и у Данила Романовича спросил разрешения, сколько он Мне выделит времени для того, чтобы свое сделанное изложить

26. Мне дают два часа. Этого времени Мне хватит — пусть только, слушают и отвечают. Я им рассказывал про новое небывалое, про первого независимого и второго зависимого человека и спросил: — Данил Романович, со своим знанием кому ты кинешься подражать, первому или второму, скажи?

27. Второе предложение будет о самом небывалом, хорошем, кто был универсалом, т. е. знающим творящим — это Бог земли. Мы, Данил Романович, передаем вам эти качества. Вы перед нами Бог земли, скажи что этому народу будешь делать? А мы тебя слушаем.

28. Вы — доктор этой системы, ездите сюда зачем? Помогать этим людям. Давайте не ездить и не помогать тому, кто заболел — давайте мы с вами научимся сперва сами делать то, чтобы мы не болели и не простуживались от этого, чтобы нашу молодежь учить не делаться такими, как мы.


«Профессора, врачи и мы все люди учились знанию, такому развитию, чтобы мы с вами удовлетворены были тем, что мы опознали врага и ему нашли оружие легко воевать для того, чтобы он не нападал и не делал нам стихию. Мы с вами не научились знать, как будет надо избавиться от этого, чтобы нас Природа пожалела и не стала за наше все обижать...

Неужели вам хочется умирать? Ваш поток в жизни всех ведет к одному: мы умираем и обязательно умрем. Я спрашиваю у них: — ну, пусть Я умру! Так Мне надо давно умереть — никакой самозащиты! Чего вы умираете? Вы все люди не такие как Я иду по Своей дороге не начатой. Мне простительно — холодно и плохо смотреть. У вас ничего не прошу из помощи, чтобы какое место дали — Я от вас ничего не прошу. Я не делаю вам плохого: не убиваю, не граблю. А просить буду, умолять для того, чтобы вы сознательность заимели такую, которую сделал Сын с Отцом. Они клетку сделали и соловья поймали, он перед ними пел песню до этого времени, пока у Них родилась мысль этого соловья из клетки выпустить. Самая лучшая из всех воля и доступ к Природе — чего и хочет получить Иванов.


(Комиссии, 1965 года 4 мая, Учитель Иванов).


29. Надо сознательно искать холодное и плохое и им огородиться. Вот тогда-то будут силы твои, ты будешь Победитель Природы и Учитель народа учить не богатству, а бедности, сознанию к холоду и плохому.


«За год до перевода Учителя из Казанской психбольницы в Новоровенецкую я собрался поехать к Нему в Казань — проведать Его, повидаться с Ним. Я был в отпуске, старушки поддержали мое это решение — дали по десятке денег и я поехал на автобусе до Казани. Пришел в поликлинику, вижу — не то; пошел дальше. А дальше оказались бараки, из которых доносились душераздирающие крики, вопли — было ясно, что там находятся тяжело больные. Спросил, есть ли у них Иванов Порфирий Корнеевич? — и это оказалось не то. И только на четвертый раз я нашел нужный корпус — в тупике двора больницы. Это была психбольница Союзного значения. Когда я подошел ближе, то понял, что попал куда надо: возле корпуса был высокий кирпичный забор, метров 5 высотой сверху была колючая проволока, все было ярко освещено. Это и была закрытая психбольница. Когда я вызвал дежурного врача, то мне пришлось назваться родственником Учителю. Ему сказали, что приехал молодой мужчина — Учитель подумал, что приехал Его сын Яшка. Бежит такой радостный: Он очень любил своего сына, как и все люди. И Он сказал: — Петро, это ты! Я так думал, что это Яшка. Ты-то смог приехать, почему же Яшка не мог? Встреча проходила в присутствии семи-восьми человек, разговор шел простой. Приняли все домашние передачи. Говорил я не столько с Учителем, сколько с врачами: их очень интересовало мнение простого деревенского человека; они понимали, что Учитель — необычный человек с необычными способностями, потому что все они были у Него на приеме. Я дал Учителю деньги которые передали бабушки. И врачи спросили: «Зачем вы даете Ему деньги?» — чтобы Учитель мог приехать домой, — сказал я. Хотя Он наверняка все их раздал людям. Учитель говорит: — вы Меня выпустите отсюда, у Меня уже деньги есть! Я куплю себе костюм. А врачи говорят: «Куда же ты сможешь ехать в костюме?» — они же знают, что костюм Ему не был нужен; они тогда о Нем — больше знали, чем мы сейчас. Мы тебя бы выпустили, так ты доедешь до Москвы, снимешь костюм и поедешь раздетый. Так что выпустить мы Тебя не можем никак». Учитель рассказал, что Ему дали место для обливания, что Он занимается бегом с группой — вдоль забора бегали с Ним, кто хотел закалиться. Жизнь в условиях этого «замка» была относительно свободная. Но... кто противоборствует — того «культурно» пеленают в мокрую простыню, как ребенка. Простыня высыхает и через 10 минут человек кричит не своим голосом — просит распеленать его. На прощание я сказал врачам: «Мы надеемся, что вы Его когда-нибудь выпустите».


(Свидетельство хуторянина Петра Матлаева).