Geum.ru

Эта книга для всех тех людей, кто встал на Путь, данный Богом, и кто нуждается в Слове Учителя Слове Истины

Вид материалаКнига

Содержание


Восьмой чрезвычайный съезд
Матр0сская тишина
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   33
Глава 2

ВОСЬМОЙ ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ СЪЕЗД


1. Газета «Правда» и радио говорило о новой конституции, которая заставляла людей жить по закону, чтобы они знали свое дело, что делать так, чтобы не вредить правительству, чтобы оно делало то, что совершалось.

2. Этих людей, кто старался помешать обществу, — их заставляли перед законом отвечать сроком. А другие делали психически больные — их держали в больницах из-за того, чтоб они ненормально не делали.

3. Закон человеку — конституция. Сталин Восьмой Чрезвычайный Съезд собрал в 1936 году 25 ноября, куда не избирались депутаты заключенные и умалишенные.

4. Я беру на себя силы ума и выбираю себя делегатом на Восьмой Чрезвычайный Съезд, отбираю от того человека, кто на сегодня заболел психическою болезнию и на это время он изолируется.

5. Я это все навязанное принял за то, что была над мною крепкая ошибка. Она заставила написать предложение на съезд. Я и написал как новый рожденный революционно для того, чтобы на себе показать для всего человечества эволюцию — для того, чтобы свою на себе сделать всю имеющуюся независимость, которая должна свое в Природе построить без всякой помехи.


«Как сохранить свое здоровье, чтобы оно не простуживалось и не болело. В области нашей борьбы за существование мы теряем свое здоровие, чем заставляем сами себя падать как каких-то негодных в жизни. Мы боимся Природы, не знаем о ней, поэтому умираем. Нету в нас продолжения, нет в нас и пробуждения по части того, чтобы жить хорошо. Я предлагаю свое лично здоровие для этого завоевания, чтобы мы поделались над Природою хозяева, чтобы она нам так не мешала, нашим телам, нашему делу. Это будет нужно не больному, страдающему, а надо будет здоровому человеку, кто строит и добывает в великом дисциплинированном деле — нельзя сказать, в любимом труде, откуда меня за мою деятельность прогнали ненормальным. Я же такой строитель и завоеватель, как и все живущие на белом свете. Почему же не работать?! А меня два доктора и профессор через мои разговоры о примерах точного характера, посчитали якобы я психбольной с щизофренией. Я доказывал о таком человеке, о такой вечно неумираемой жизни — ставил в пример себя, задавал им вопрос, как дельцам в науке, кто век в ней копается и хочет заставить ее служить пользой человеку. Ученые распознали историю строения человеческой жизни, как она действует и приводит себя к утомлению. Это им удалось узнать. Но никто из них так не пробудил, как это полагается. Надо человеку это и пробуждение представить. Я лично этого добился на себе и показал это».


6. Мало того, что я об этом написал и послал письмо о том, чтобы наше правительство знало за это дело и что-либо преподнесло. Я этим письмом не был доволен. Я готовился с этим делом в Москву поехать, в ноябре 25 числа открывался Восьмой Чрезвычайный съезд Советов.

7. Мое предложение там застряло, оно всех посвятило в то, что эти слова небывалые, они заставили Контрольную комиссию читать в Доме Советов № 3. Я — Учитель, учу людей, чтобы они не попадали в тюрьму и не ложились в больницу.

8. Я их защищал, как таковых, брал любительское право быть на этом съезде. Я на него приехал как любитель этого дела — сохранитель себя.

9. Никаких документов, ни копейки денег — одно умелое такое терпение сознательное. Я с народом между ними проехал на поезде без билета, без всякого документа. Меня провезли в Москву главные кондукторы по пути этого проезда без всяких денег — каждый по своему участку железнодорожного пути. Я их в этом обработал — они же люди.

10. Надо проехать от Красного Сулина до Москвы больше тысячи километров. Я пришел на станцию Сулин, где должен поезд Ростов — Москва № 75 проходить. Он в это время вез депутатов Ростова.

11. Я иду к дежурному, я ему говорю: — моя задача с вами до Москвы доехать. Так оно по Его такому получается. Он человек такой во всем мире один. Он за обиженного больного человека. Его Идея ведет к одному, чтобы на белом свете жить, а не умирать.

12. Я для этого дела народился, учусь в Природе. Это мое будет такое дело — закалка-тренировка. При таком нашем разговоре можно сказать за это все спасибо, — так сказал Главный (кондуктор) Кузьмин.

13. Мы проехали Зверево, Лихую, станцию Глубокая. Проехали Каменск, в Миллерово попали, а теперь едем мы в Чертково. Главный сам все для этого дела делает: знакомит меня с Воронежским главным. Главный с главным встречается, передает один другому, чтобы меня далыше провезти по пути моего проезда на Съезд.

14. Эти люди были согласны с моим мнением, они не против были Моей Идеи. Это — не скрытое дело. Я ехал в своей форме, в трусиках, которую я носил для того, чтобы быть умалишенным, т. е. психически больным. Но я делал — помогал людям.

15. Все идет по закону — так и надо. Лиски оставляем назади. Спать не приходится из-за наших разговоров. Периферия везет меня хорошо, а вот как поступит Москва, сам Сталин? А у него на страже Ежов, никуда не денешься, как на Лубянку: с тобою будет заниматься Ежов.

16. Я хочу перед Конституцией сказать о том, что надо учиться и у того научиться, чтобы продолжать свою жизнь на белом свете. Она ведь нужна человеку, чтобы быть на белом свете хозяином, а мы сейчас слуги.

17. Это моя была подготовленная почва, чтобы побывать на Съезде. А Съезд собирался утверждать внесенное в Конституцию предложение. Разве мне это не польза для жизни, если люди научатся и не будут так болеть, как они простуживаются и болеют? Сейчас они не учатся.

18. 23 ноября 1936 года был первый день со снегом нашей местности. А в Москве его давно встретили со своими богатствами: одели валенки на ноги. А и ехал совсем босяка, я ведь ехал ни на юг, я еду на суровый климат нашего севера не к матери с отцом, а в народ, в Природу — там, где это все сейчасный закон. Я не боюсь этого.

19. Меня вела дорога к Сталинской Конституции, кто ее придерживался. Я хотел было на Съезде выступить, но мне не видеть Съезда, лишь потому что был ему против.

20. Все люди были построенные против живого чело века, против того, что делается в своей жизни — особенно подготавливалась в духе Сталина эта Конституция. Он мое предложение читал тоже и, должно, меня признал сумашедшим. Я не уробел со своею болезнью, ее признавал прислужниками этого Сталина. Но хитро делал — не возражал этому, а свое продвигал.

21. Тогда делалось Сталиным на вред все то, чего будет надо. Я в душе все держал, а мое было каждому человеку — это здоровие, с чем я ехал на этот Съезд. Моя политика была в помощи обиженному. Я к этому сам силен и хотел добиться того, что сам Сталин заслужит впоследствии. Мне было легко ехать за свою справедливость. Я мыслил все перевернуть, чтобы этого зла и неприятностей не делалось.

22. Моя слава — сосредоточившись, не спать на каком-либо месте, где-либо. Я не спал и не садился из-за подготовки своей тренировки и закалки. Какой же я буду истец, если на меня посмотрит та местность, по которой мы со своим поездом пробирались.

23. Москва меня не даром со своею обстановкою ждет. Я не зря к ней еду таким, как меня зародила для этого Природа. Она мне всю силу передала, чтобы у нас не происходило больше перед живущими на белом свете человке стихии.

24. Было в Природе недовольствие, люди пугались и делали то, чего это не следует. И с хорошим всегда ложились, а вставали с плохим. Когда ложился в постель человек отдыхать, он никогда не подумал о том, что ему будет завтра плохо. Из всего этого он ничего не знает.

25. Было время, что человек живой он считался вокруг вождем — путеводителем одно время, нас всех вел по пути для того, чтобы пожить одно время да попользоваться своими правами одно время, как пользовался в своей жизни Сталин. Ему народ тогда верил и его своими силами сохранял до того времени и часа, когда меня за мое сознание изолировали в режимное условие: там, где я просидел три года, десять месяцев.

26. За то, что эти люди, кому народ доверился — их признали, как Берию после сметерти Сталина, врагом. Это все не так делалось зря, чтобы эти люди так пали: Сталин ложился здоров, но встал дефектным. Они этого никогда не подумали, чтобы с ним это встретилось. А Берию арестовали. Это их уже было допущение — меня не допустили на Съезд любителем.

27. Проехали мы Воронеж, попадаем в Мичуринск. Мы проезжаем Рязань. Тут московский Главный меня берет провезти на Казанский вокзал.

28. Я приехал. Думаю: куда идти? Слушаю, по радио приглашали приезжих депутатов в специальную комнату, откуда их поведут по местам назначения.

29. А я же любитель. Иду в вокзал себя показать многим людям. А милииционер с милиционершею тут как тут — встретили меня такого. Им хотелось узнать, откуда я. Я им показал на небо: только-только спустился. А они говорят: «Мы таких подбираем».

30. Приводят в дежурную, я им говорю, чтобы они поняли: я — любитель Съезда, хочу на него попасть, о себя таком рассказать. А дежурный слоова не сказал — отпустил меня. Они узнали весь мой приезд за счет главных.

31. Я, как метеор, по Москве пробежался. Я отстал от Северо-Кавказкой делегации, которая поехала на автобусе. Я с вокзала как пуля бежал, старался эту делегацию догнать. Я по Москве как по ковру снега без всякой задержки проскочил, только спрашивал дорогу у граждан, как попасть на Красную площадь, Дом Советов № 3. Они мне быстро показывали. Я бегу, мне моимногам сделалось жарко. Я чувствую: от таких высоких да еще холодных домов страшное извещение — ведь в них люди живут. Все нормальное человечество в этом доме одно время веселится, а другое время их в гробах выносят — сами плачут, им жаль умершего. Но ничего не поделаешь — ему вырыли могилу и везут на кладбище.

32. Я нашел Дом Советов № 3, двери открыты — за- хожу. Как раз регистрировали делигацию Северо-кавказскую. Я тоже встал в очередь, а ко мне в пальто человек подходит, спрашивает у меня кто я таков есть?

33. Я ему отвечаю, как и всем отвечал: — любитель, Съезда. А раз я любитель — вон «эмочка» машина ждет. Мы с ним туда сели и поехали на Лубянку к Ежову: ОГПУ — очень страшная система тогда была по части нарушения. Я был на Лубянке, меня там держали. Они мне не доверяли этим, амбулаторно изучали. А я чем-либо нарушал, чтобы помешать? Этого в голове не укладывалось.

34. Я только хотел свое практическое, найденное на себе, будущему поколению передать. Мой поступок не был хулиганский, а чисто подготовленный с многими и добрыми началами.

35. Ежов меня такого встретил. Я с ним так говорить не стал, пока не приехала психиатр на «скорой» помощи. Она женщина с одним глазом, тоже Иванова. Я видел, я понимал, кто мне должен помочь — только врачи; я без всяких документов человек.

36. Я увидел белые халаты, заговорил с ними. А Ежов спросил: «Почему ты с нами не говорил?» Я ему говорю: — вам нужно мое имя, отчество и фамилия, а я это все не признаю. Я — Учитель народа, ему надо место и условие создать, чтобы остаться без всякой потребности.

37. Это Природа меня прислала сюда в Москву, чтобы я об этом врачам Матросской тишины рассказал, чтобы они знали за мой такой приход на землю.


Глава 3

ПСИХБ0ЛЬНИЦА « МАТР0ССКАЯ ТИШИНА»


1. Психиатр признал меня больным и дал свою путевку — положить меня в коечку. В психбольницу в Матросскую тишину я попал вечером в 10 часов. Туда попадали в эти условия, кто больше с получки выпивает — тогда терят свре здоровье.

2. Вачи надо мной стали строить свой режим: им хотелось меня обрить и постричь. Я старался дежурного врача убедить — призываю его и перрд ним кланяюсь, прошу его крепко и умоляю, чтобы он с моею болезнею согласился и меня не беспокоил.

3. Это все делала моя вежливость: она разбивала санитара мнение. Меня искупали, и проводили в буйное отделение, где в условиях многими годами лежали больные без всякой помощи.

4. В этом отделении был запах давнишнего вида и санитары с мозолистыми руками — оне ведь слуги над страдающими, его стул стоит возле дверей в первой комнате наблюдательской.

5. В палате стоит девять коек всего. Мне рассказывает сам санитар за этих психических больных: один ходил по палате, он, как верблюд, наберет в рот слюней, а потом попадает в свою цель. Многие спокойно лежат, за них санитар не отвечает.

6. А вот он показывает на Капочку, который всех больных уважает, к каждому поступающему подходит и общупывает своими пальчиками и говорит сам себе: «Капочка».

7. По правую сторону лежал инженер, он якобы бил больных. Его советовали опасаться. Я в эту атмосферу хоть с опасностию, но лег. Сплю — не сплю, а чувствую, как ко мне подошел Капочка и мое тело общупал. 8. А санитар сидел на стуле в дверях и вероятно задремал. И вот, в это время этот больной набросился на санитара и ударил его по лицу — он залился кровью.

9. Санитары все ему на подмогу прибежали и начали этого больного бить — били, как хотели, ихнее право. А мое дело смотреть.

10. Скоро рассвело. В палате не разрешают умываться в рукомойнике. Я попросил разрешения у санитара этого сделать; он видел меня не таким, как есть другие. Я искупался и до завтрака ходил — гулял по коридору, разговаривал с больными.

11. У них меж собой есть все собранное правительство — начинай от Сталина, Ворошилов, Буденный и Бубнов.

12. Больные себя не признают больными, они все наповал себя считают здоровыми. В 10 часов утра обход врачей будет, на мою просьбу они обратили внимание, чтобы поднять меня наверх — в спокойное отделение.

13. Я в буйном отделении три денечка побыл, а потом мою просьбу удовлетворили. Я лежал в той палате, где лежат Гоголь. Я смотрел на это как на какую-то игрушку.

14. Ко мне прикрепили врача в бородке, он сам себя называл Александр Иванович. Мое тело было неизвестным. Москва всех героев записала в историю знатных людей, они капризно отнеслись к человеческой жизни.

15. Разве мне не следует быть на этом съезде? А сейчас я нахожусь в такой больнице, куда конвеером приходят и выбывают больные.

16. Я строю на себе эволюцию. Для меня нет никакого страха, чтобы чего-то бояться или чего-либо потерять. Я по этой дороге сам любительски пошел.

17. А сейчас перед нами стоит большая задача: самого себя перестроить на вновь представленную дорогу, приходится идти. Я это сам изобрал и пошел по той дороге, по которой требовалось идти.

18. Сейчас я попал за свое все к психиатрам-врачам, кто меня в свои лапы ухватил и думают, что я ненормален. Это их ошибка. Я ведь у них неизвестный первый человек, кто лежит под их наблюдением.

19. Я держусь этих условий для того, чтобы понять того человека, кто хочет изучить меня. Я жду утра время — того часа, в ком начнутся открываться все действия на человека.

20. Он же встал, он же замыслил для того, чтобы в этом дне зажить: его дело — раскрыть глаза и посмотреть в окошко, что там делается на дворе: снег лежит с большим холодным морозом.

21. Про холод знают все в Природе существа, оно заставило только с этим холодом согласиться и с ним на одном уровне жить. Я не зверь, не птица, но ума развития существо — человек, он же есть хозяин своему телу, он и мыслитель всему.

22. А путь человеческий не видать, где он брался и где он девался. Это природная тайна: никто об этом не знает, кроме одного меня.

23. Я ведь приехал сюда в Москву не для того, чтобы остаться так: Моя чистенькая ножка босая прошла по такому снежку — а никто так в жизни не пробовал. Мне пришлось заступиться за таких людей, за которых я приехал на съезд. Москва испугалась моих ножек так, как не пугались в одно время Наполеона.

24. Я к тем людям попал, которые меня выучат все сделать. Мое дело — наблюдай. Ко мне подходит лечащий врач, он без «здравствуй» не подходил. Они вели сами себя перед мною вежливо, но руками дотрагивались до моего тела и удивлялись тому, что оно раздевши было теплое, а у них было тело холодное — в чем дело? Они сами не могли знать.

25. Мое тело — не для них, а для нуждающихся в своей нехорошей жизни. Тот, кто здоровый — зачем я ему? Он сам живет хорошо и здорово.

26. Ему только тогда я потребуюсь со своим пробуждением, когда ему в пути встретится какая-либо стихея или бедствие. Он никак не с может выпутаться, кроме как мои силы помогут. Я не тот, о котором все подумали — от меня продолжалась История в хорошем направлении.

27. Врач у меня спрашивает, как у больного человека, то что ему хочется получить. А я ему не признаюсь — виляю хвостом от его слов, они для меня были не то, что надо. У меня спрашивает врач: «Как твое дело?» Я не боюсь со своим здоровием, я ему говорю то, чего ему никто не отвечал — всегда говорю, что я в данное время живу при условиях режима.

28. Меня держут врачи, т. е. люди, кто о моем здоровии ничего не знают и не стараются понять. Вот какие мои дела: в этой больнице лежу, ем то, чего мне и всем приготовят — одно меню, а разговаривают по-разному.

29. Природа заставила меня учиться тому, о чем в жизни никто не думал, а я думаю. В больнице такому человеку, как я, можно будет лежать и ждать выздоровления, которое заставляет каждого лежащего думать о себе.

30. Его же выбросили близкие, они не захотели, чтобы он между ними стонал и вонял. Это нехотение, каприз, брезгование близких, чтобы живой еще человек больной между здоровыми находился. Они побоялись заразиться от него.

31. Больного дело одно — ждать спасения от кого-либо. 0н попадает в условие, его окружает коечный закон. Он хочет дождаться легкого, а искусство естеству не помогает. Этот больной начнет отгонять от себя эту боль, она сама уходит.

32. А есть такие моменты, что человек начинает хиреть, он не возвращается назад, этому человеку нет спасенин. Он навеки умер, ему возврату нет. Об этих людях только мне приходилось думать, ибо я для этого лег сюда и смотрю на их поступление в эту больницу.

33. Больной сроду бы не был здесь, но диагноз его заставил сюда попасть и с мною, с таким человеком, встретиться, кто думает о всех этих людях. Я не хочу, чтобы такой конвеер получался между Матросской тишиной и москвичами. Я один лежал приезжий из Ростовскй области, без фамилии: — неизвестный, — так сказал я.

34. Другие больные здесь и двух недель не бывают через алкоголь свой. А я же не такой как все: мое дело ходить зимою разувши и не бояться Природы. А меня держут в больнице с людьми там, где они потеряли свой рассудок — их психика заставила. Я не из-за этого попал сюда, а из-за своеего выработанного мною предложения и преподнесенного съезду.

35. Ко мне приходит врач мой лечащий и спрашивает у меня: «Как твое здоровие?» Я ему говорю: — у меня такое здоровие, что если бы вы меня сейчас выпустили в Москву как гражданина, я бы по ней пошел. Какая бы мне была слава от тех людей, кто меня ждет я не знаю как.

36. А врачи не хотят верить этому всему, что я есть человек не такой, как все живущие на белом свете, что я есть Второй человек, кому Природа поможет свои силы осоздать, чтобы человечество тянуло к себе таким, каким я был.

37. Говорит врач: «Если мы тебя выпустим, то вот был случай с одной больной: она случайно походила по сырой земле и она простыла и померла. А врачу дали срок — пять лет».

38. Я им всем говорю: — что вы применили ко мне что не следует? Это человек приспособлен за счет чего-то жить, а я это все сбросил вон — хожу не так, как все, хочу попробывать пойти на прогулку.

39. Моя цель была такая в своей жизни: что мне на это скажут врачи? Они крепко этого боятся, смотрят в оба глаза, чтобы больной по-ихнему делал. Это их такой закон, чтобы человек от Природы бежал.

40. Врачи рекомендуют всем идти на двор, подышать чистым воздухом — это полезное. Всех снаряжают кого как, представляют перед санитарами. А как же мне пойти? Я знаю хорошо, что в моем костюме врачи запрещают. А моя хитрость заставила обыграть врачей.

41. Я иду гулять во двор одетый, как и все. А у самого цель поставленная: обязательно этим врачам самого себя показать — как люди есть закаляются. Закалка закалке рознь: врач говорит, что надо осторожно и постепенно водой обмываться, полотенцем обтираться, не поддаваться болезням. А то, что я у них устроил — за что они по-ихнему выводу отвечают. Я скорей всего сбросил с головы шапку и снял ботинки с. ног — даже до трусов дошло — оставил свое тело раздетым и давай бегать по снегу взад и вперед. Побегал, покричал. А за мной бюльные тоже так сделали ненормально.

42. Я вижу: за мной санитарная погоня, меня хотят поймать — поступило такое от врачей указание. Меня уже ловят, я уже не одеваюсь, иду в больницу в таком виде как остался.

43. На меня, как на отшельника, все врачи обозленно смотрят: они не хотят, чтобы я этого делал из-за сознания. А они из-за ненормальности. Мое дело — врачам свои силы показывать, это же есть слава моему телу.

44. У врачей порядочных слов для меня не оказалось. У них были слова ко мне гнилые в критике. Я их не хотел было слушать, я был доволен тем, что они на мне учились. У них таких не было как я — трезвый и сознательный ко всему делу: что увидишь, то стараешься запомнить на том же больном.

45. Были такие больные, кто лежал в койке. Ему руки привязывали назад за то, что он сам себе резал вены на руках. И был такой один скрипач Витька, он мог играть на любом музыкальном инструменте и хорошо пел — он сам себе колол глаза чернильньм карандашом, чтобы сделаться слепым певцом и игроком. Но психиатры к нему вмешались и не дали этого сделать. А он шел напролом своего дела.

46. Я с ним близкий был по палате. Я подхожу к нему, как к буйному больному, говорю ему: — Саша, зачем это тебе надо делать, вены резать? Он меня слушает со вниманием, он мне стал рассказывать: «Это — моя болезнь. что я буду за больной, если я ничего не буду делать? Я для этого болею».

47. Я его хочу научить в хорошую сторону: не надо этого делать, а попробуй об стенку головой сам ударяться, чтобы она крепко почувствовала. Он понимает мое наставление, разгоняется — ударяется некрепко. Я его заставил — он еще меньше стал биться. Тогда сел и сидит, улыбается.

48. Врач видел эту штуку и говорит мне: «Зачем ты это делаешь?» Я отвечаю врачу: — это моя сила, а не ваша; больше он не будет резаться, как он себя себя резал. А по-ихнему, они думали, что я это делал ненормально все.

49. Врачами незаконно допускалось курение в палате. А я добился своего: чтоб построили отдельную палатку для курения и назвал ее «закурочная». В этой больнице очень тяжело здоровому человеку находиться. А я знал, что на это все требуется терпение — надо сознавать: ты как не больной молчи. И вот за твое такое молчание все прощается самой Природой. Если ты ему не противоре чишь, кто от тебя требует зла — ты с ему прощай, как человеку безвинному. Он болеет, а мне надо его — мое дело смотреть и учиться в людях, кто сюда попал.

50. Сегодня лежит зима. Она заставила в Москве держаться и там быть до тех пор, пока врачи придут в сознание — меня отсюда выпустят. У них политика служит тайной, у врача хоть не спрашивай.

51. А оставить эту больницу надо, ибо она много дали для того, чтобы знать жизнь. Я в больнице учусь за каждый поступок человека — он же меня учит, что делать, с больным в больнице: больному психически я делал свою вежливость, говорил им свои слова, чтобы они устно понимали меня, чтобы люди знали обо мне не как о святом человеке — их уже много поумирало, их нет. Остался я один — закаленный человек. Я ласково хочу сказать врачам о том, что эта закалка моя та, которую никто кроче меня одного не делал и не собирается делать.

52. Это их была цель на этом: они хотели у меня вызвать мою нервность, как они над мною играли, но чтобы выиграть, они не смогли. Я все же заставил о себе больных разговаривать политически. Они на мне не видели никакой болезни, считали меня — я казак, думали о том, что у меня с врачами какая-то махинация. У меня на это обиды никакой не было, кроме одного возложенного в голове: делать агитацию против поступка врачей. Я не знаю куда от них деться — держут и держут и считают больным. У них одно ко мне недоверие.

53. Я выступил против всего положения, которое строилось в этой больнице. Я беру свое слово и развиваю его вперед, чтобы они зналыи, что я за человек. Придут в столовую блььные, сядут за стол и ждут свои блюда от санитаров — они больных сами по порядку обслуживали. просили, чтобы больной кушал обязательно. А я в это время свои слова, как в кузнице с молотка, так-то им режу.

54. В начале моя агитация была робкая, а потом завоевала свою смелость. Я стал всему доброму касаться. Я не хочу в этом условии лежать в больничном, я хотел к своей семье. А дома прошла молва, якобы врачи делали операцию и зарезали меня. 55. Не хочется мне быть в этой Матросской тишине. Курить я не курю и не стремлюсь пить вина, но скучаю по Природе, в которой надо в днях и ночах бодрствовать, т. е. по-новому небывалому жить.

56. Я решился пойти к главврачу Зайцеву и просить у него, уговорить своею просьбою, чтобы он меня выпустил из этих условий. Он был человек пжилых лет, сам серьезный. Он кое-когда по больнице проходил. Я стал его просить: — пустите меня домой отсюда, за пребывание в вашей больнице — спасибо, что прокормили меня два месяца. Я прошу: — уже довольно все сделано для того, чтобы оставить вас в покое.

57. Мне главврач, как больному, не сказал, но на собрании врачей он выступил и мои слова предмтавил действительности.

58. Мне дают конвой — самых первых санитар для сопровождения и везут меня домой, в Красный Сулин по Ленинской улице № 80, гдея жил. Я просил, чтобы на меня они не затрачивали копейку, ибо я сюда приехал на правах всего народа — умело заставил себя привезти в Москву.

59. А Москва хочет отправить меня по закону, как больного. Я уже на их все пошел: — везите хоть в кандалах, лишь бы домой. Меня одели как чучело, надели на меня пиджак с теплыми брюками и валенки да папаху — какое мучение мне создают. Но ничего, пусть это все делают — я сроду без дела никогда и никому не скажу свое слово без извинения.

60. Санитары хотят от меня все покой, чтобы я с ними ехал и так как это следует говорил по-деловому. А меня считают больным и держут своим режимом — тяжело я переживаю, но время, свободу жду. Ведь дождуся — свое возьму, это же Природа. Это же мое терпение ехать из больницы домой с провожатыми. Они меня крепко боялись, я был для них неизвестен. Устроились в купе. Сам я ничего не мог делать — все делалось через санитара, слово даже не мог сказать; даже одного в туалете не оставляли.

61. У меня мою свободу отобрали психиатры, прикрепили ко мне двух молодцов, которые руки могут свернуть и держать как им угодно. Я их боялся, даже в окошко лишний раз не мог смотреть. Я сидел как мученик во втором вагоне в первом купе. Никто не знал мою тайну так, как я знал о ней.

62. Мы ехали домой с севера на юг. Февраль свое брал, кое-когда стоял в морозных условиях. Проходит месяц январь. Дорогой я ехал смело и видел в этом правду. Мне не давали своего носа показывать, я не мог рассмотреться по Природе: какая она возле этой дороги лежит и как она чувствует от такого поступка?

63. Я ехал для того, чтобы вот именно Природу изучать своим телом, так ее понять в духе всего воспитания. За каждый отдельный день приходится писать.

64. Я еду и думаю о тех добрых людях, кто меня обнаружил в Москве не таким, как это следовало. Я рисовал картину небывалого характера: это не революционное время пришло, а пришло на мне дело эволюционное.

65. Мы по-марксистски знаем хорошо, что одно в жизни никогда не бывает. Всегда одно поживает — другая рождается вновь представленная единица для жизни. Так и я родился для того, чтобы испытать на себе всевозможные штуки и то, что мешало человеку в жизни его.

66. Я когда приехал на станцию Сулин, было уже темно. Я попросил разрешения у санитар пройтись по снегу босой ногой, а оне говорят: «Не дай Бог — мы тебе не разрешаем!». Я стиснул зубы и стал ждать встречи со своею семьею, которую я любил и никогда не забывал — всем достоинством ей помогал.

67. Нам жена отворила двери на наш стук и встретила нас как никогда тепло, даже санитарам дала по чарке водки. Она расписалась на их препроводительной записке — и я сразу зашумел на снег, как никогда после продолжительного перерыва я ходил сколько только мог. Я освободился от этого гнета.

68. Захожу обратно в комнату, сидят санитары и говорят о своих врачах: «Какие же они остолопы, не знают способности человека в этом деле — делают ему режим. Это же умница, а мы не поняли — скорей в больницу». Я им говорю: — ничего, это мой урок будет такой в своей жизни. Придет время — писать буду про все это, и как вы меня домой привезли на цепи, как борзую собаку. Я же этого не заслуживал ни перед кем.

69. Мы так поговорили да коснулись закона и разъехались. А я взялся опять продолжать свое то, что перед мной было: перед мной лежит путь, заставляет меня все опознать и вывести итог на сегодня.

70. Я шестьдесят семь суток лежал в Матросской тишине. И так Москва встречу со Сталиным не дала.

71. Меня как такового врачи брали для испытания специалистами, психиатрами, в больницу. Они считали и считают: я для них психбольной, ненормален, паранойное развитие личности — шизофрения. Я с ними как с таковыми встречаюсь вежливо. Очень боялся и боюсь сейчас ихнего режима. Он не так страшен, как там страшные люди. У них свое самодержавие, от самой простой нянечки и до самого главврача. Все они не за больного. И м его по системе привезли.