Книга подполковника запаса, кандидата исторических наук Красноярова Виктора Алексеевича, является своеобразным путеводителем, как по улицам Кронштадта, так и по историографии процесса который получил во всемирной истории название: "Кронштадтский мятеж",

Вид материала

Книга

Содержание Кронштадт в фокусе противоречий. Принципиально значение для рассмотрения поставленных в этой главе вопросов имеют статьи И.М. Шишкиной и М.А. Лурье. Известны только вдохновители, руководители и исполнители. Нет ни заказчиков, ни организаторов, а быть может и посредников. Известия Временного революционного комитета матросов, красноармей­цев и рабочих г. Кронштадта" К мандатам Седякин Военком Лепсе

Подобный материал:

• Задачи курса: 1 Освещение процесса развития исторических представлений о западноевропейском, 1190.92kb.
• Да и то, что знаем, не всегда является научно доказанным. Многое можно только предполагать,, 8017.16kb.
• Кафедра гуманитарных и социальных наук, 863.53kb.
• Н. Г. Чернышевского Институт истории и международных отношений Кафедра истории средних, 253.13kb.
• Н. А. Полевой Нейросетевое имитационное моделирование развития теоретической историографии, 163.06kb.
• Школа-семинар: "Теоретико-методологические направления в современной мировой историографии", 206.74kb.
• Учебно-методический комплекс по Источниковедение (отечественной истории) (название, 690.52kb.
• Методика преподавания экономической истории в зисте, 43.26kb.
• «История Усергана» — историко-литературное сочинение, 228.69kb.
• Доклад на тему «Писаницы и наскальная живопись Южного Урала», 59.14kb.

Кронштадт в фокусе противоречий.

"Чтобы прямо не лгать, надо стараться не лгать отрицательно".

Л. Н. Толстой


Не даром говорят, что самый опасный враг, бывший друг. Увы, история знает не мало случаев неверности друзей и измены союзников. В бизнесе товарищи тоже сначала компаньоны затем конкуренты. Последовательность хода событий происходивших тогда в Кронштадте достаточно хорошо изучена и почти не вызывает споров ни у историков, ни у социологов. Седьмой год в России шла кровопролитная война и, хотя наиболее ожесточенные сражения были уже позади, в стране в связи с экономической разрухой возрастала напряженность. Правда, большевики считали разруху следствием войны, а их противники результатом некомпетентного управления страной.

В феврале 1921г. в крупных городах и, прежде всего в Москве и Петрограде, прошли забастовки рабочих. Кульминацией событий в Петрограде стала демонстрация на Васильевском острове 24 февраля. В Кронштадте о событиях в Петрограде узнали с некоторым запозданием и в связи с тем, что информация была крайне противоречивой, решили выслать делегацию для выяснения обстановки.

По возвращению делегатов брожение среди матросов усилилось, результатом возмущения стало принятие 28 февраля резолюции противоречащей сложившемуся в стране положению вещей.¹ С целью переломить ситуацию на следующий день в Кронштадт прибыл председатель Всероссийского центрального исполнительного ко­митета (ВЦИК) Михаил Иванович Калинин, т.е. президент (!). Причем, как сейчас принято говорить, с супругой.

Разрядить обстановку ему не удалось, а сам он чуть не стал заложником. Власть фактически уже была в руках заговорщиков. К марту 1921г. в Кронштадте имелся богатый опыт революционной борьбы. Поэтому нет ни чего удивительного, что "мятежники" без единого выстрела пришли к власти в городе крепости. 2 марта ревком легализовался в лице президиума собрания.

Переговоры противоборствующих сторон велись, но быстро зашли в тупик. 5 марта Кронштадту был предъявлен ультиматум,² а штурм был назначен на 7 марта, но затем перенесен на 8 марта (день открытия Х съезда). Штурм, в связи с недостатком сил, изначально был обречен на провал. Лишь подтянув к Кронштадту наиболее боеспособные части, усилив их членами коммунистической партии, вплоть до делегатов съезда крепость удалось взять. Таким образом, короткое по времени существование мятежного ревкома, позволило достаточно точно изучить хронологию происходящих тогда событий. Однако, ответить на главный вопрос: как в колыбели революции могли произойти такие события однозначно не удалось до сих пор. Возникла и еще масса вопросов.

Особенно остро, события обсуждались на переломном этапе нашей истории, в конце восьмидесятых, начале девяностых годов прошлого столетия. Основной постулат этой версии отнюдь не пугает своей новизной: считать события марта 1921г. в первую очередь трагедией – ударом судьбы для всех ее участников, на чьей бы стороне они не оказались. Потому как каждый в отдельности принимает решение сам, вот только страдают, все вмести, оттого, что постановления отклоняют другие. А потому: И флот, и лёд, и эшафот, смешались весной 1921г. в одно целое.


На события марта 1921г. влияли очень многие факторы. Тем не менее, на основе имеющихся данных можно составить достаточно полное представление о сути вершащихся тогда событий и найти основные вехи этого движения.

Принципиально значение для рассмотрения поставленных в этой главе вопросов имеют статьи И.М. Шишкиной и М.А. Лурье.³ В связи с частым обращением к содержанию этих работ в дальнейшем сноски по ним опущены.

По меньшей мере, имеется две официальные версии Кронштадтских событий, значительно отличающихся друг от друга. Первая была выдвинута большевиками в ходе мятежа и со временем отшлифована господствующей идеологией и вторая, в определенной степени озвучена в "Известиях Кронштадтского Рев­кома" и взята на вооружение российскими эмигрантами, западными историками и современными демократами. Согласно первой версии события марта 1921 г. в Кронштадте это контрреволюционное выступление организованное эсерами, меньшевиками, анархистами и белогвардейцами при поддержке иностранных империалистов, и по второй версии это стихийное выступление матросов, солдат и рабочих Кронштадта, преддверье "Третьей русской революции".⁴ Эти версии до сих пор остаются доминирующими, хотя многие исследователи акцентируют внимание читателей на ту или иную деталь.⁵

В результате число вариантов значительно возрастает, но их суть в принципе остается прежней. История не считается точной наукой. Однако, в математике возможна неоднозначность решений, в истории ее допускать нельзя, так как результаты могут оказаться непредсказуемыми.

Например, в ходе дискуссии журналисту М. Кузнецову была высказано такое замечание: “Автор умышленно проявляет "незнание" дела, когда безапелляционно и навязчиво дважды (!) заявляет, что “мятеж не заговор эсеров и меньшевиков в союзе с белогвардейцами и иностранным капиталом, а естественная реакция гарнизона крепости, пролетариата города на ошибочную экономическую политику коммунистической партии в 1918-1921г годах, акт поддержки движения Петроградских рабочих”.⁶ Однако на этот выпад М.И. Калинин дал ответ еще в марте 1921г.: "А кто 3 года не давал возможности русским рабочим и крестьянам приступить к мирному хозяйственному строительству? Если кто поработал над созданием голода, холода и хозяйственной разрухи, так это меньшевики, эсеры, поддерживающие все контрреволюционные восстания, неустанно раздувающие пламя Гражданской войны".⁷ Политику большевиков, разумеется, можно считать ошибочной, но она привела их к победе. К тому же пройти исторический путь повторно можно лишь теоретически.

Как это не парадоксально большинство фактов, которыми оперируют обе стороны, совпадают, но им дается разная оценка. В принципе можно считать, что добросовестные историки действовали по принципу: "Факты не прикосновенны, но комментарии свободны". Вот только насколько они свободны? Так или иначе, на них давит груз господствующей идеологии, общественного мнения, семейного воспитания и т.д. Скорее всего, истина лежит, где-то рядом, но не исключено, что ее тут нет вовсе.

Только за первые десять лет после марта 1921г. у нас в стране вышло в свет более четырехсот пятидесяти публикаций на эту тему.⁸ В общей сложности по этому вопросу написаны десятки монографий⁹. Кроме специализированных произведений, брошюр, и глав книг, отдельные вопросы касающиеся Кронштадтских событий марта 1921г., регулярно появлялись в периодической печати.¹⁰ Но окончательную точку в этом деле ставить рано.

Известны только вдохновители, руководители и исполнители. Нет ни заказчиков, ни организаторов, а быть может и посредников.

За рубежом Кронштадтские события тоже весьма интересовали исследователей. Акцент был сделан на воспоминания участников,¹¹ которые в значительной степени грешат измышлениями, и тем самым прикрывают недостаток информации. К тому же активный участник событий не может быть вполне объективным. Эмоции накладывают свой отпечаток на сознание. Но используют западные специалисты далеко не все публикации. Так как, хотя статей связанных с Кронштадтскими событиями, опубликовано великое множество, особенно в 1921г., основная их часть содержит больше вымыслов, чем фактов. Газета "Правда" подчеркивала: "Западноевропейская печать точно спустила с привязи всех своих собак. Более разнузданной, более дикой кампании против Советской России не велось еще никогда за все время революции. Это был какой-то шабаш ведьм, какая-то оргия буржуазной лжи, клеветы, подлогов, фальсификации. Самая необузданная фантазия журналистов, подкормленная золотой энергией работала лихорадочно".¹²

Следует заметить, что большевики очень удачно цитировали "вражьи публикации", особенно те которые явно не вязались с действительностью.¹³ Пытались это делать и "Известия…" ВРК. В газете даже появилась рублика: "Как они лгут". Но использовали они ее лишь трижды, на большее, очевидно, не хватило фактов.

Тем не менее, не успели большевики расследовать причины событий марта 1921г. в Кронштадте, а эсерами в Праге по горячим следам уже была опубликована книга “Правда о Кронштадте”.¹⁴ Такая оперативность не случайна. Кронштадтские "идеологи в основном выступали именно как составители, широко черпая готовые формулы и целые публицистические блоки… из… арсеналов социалистических партий".¹⁵ Эсеры, даже если они не принимали участия в выработке политики ревкома, в ней быстро разобрались.

Книга базируется на 15 номерах " Известия Временного революционного комитета матросов, красноармей­цев и рабочих г. Кронштадта", которые использовали и наши популисты периода перестройки - источник, прямо скажем сомнительный. Поэтому даже на западе, книга вызвала неоднозначную реакцию. А.А. фон Лампе, близкий сподвижник Врангеля, записал тогда в своем дневнике: "Я перечел “Правду о Кронштадте”– вот размазанные по эсеровской роже сопли. Вся книга полна восторга. Как великодушны были матросы, как они всех щадили, полна оправданиями, что ни дай Бог, чтобы подумали, что матросы были под влиянием белых офицеров, полна обидой на большевиков, но совершенно не учитывает почему “не хорошие победили, хороших”. И далее фон Лампе невольно приходит к выводу, что в этот момент: "В России может быть только две власти – монархическая и коммунистическая, или вернее, власть абсолютная и все решающая сама и по-своему! А с интеллигентской психологией далеко не уедешь, что мы блестяще доказали на себе же!" ¹⁶

Тем не менее, книга стала основой для большинства последующих публикаций. Надлежит заметить, что откровенной, неприкрытой лжи, по сравнению с эмигрантскими газетами там было не много, хотя злости было более чем достаточно.

И это понятно. В газете ревкома, бесстыдной дезинформации тоже не много. Трудно врать, когда события происходят не за тридевять земель, а у себя под боком. Но если повнимательнее почитать, то и тут жажда выдать желаемое за действительное явно просматривается. В первом же номере кронштадтцев порадовали, что в Петрограде всеобщее восстание, затем обнадеживали, что "на помощь Кронштадта идут восставшие народы… Украины и Сибири", а главное изощрялись в запугивании, мол, дескать, всех при поражении перестреляют. И слова "кровь" и "расстрел" стали доминантами.

Сразу заметим, что Гражданскую войну нельзя выиграть, т.к. проигрывает весь народ. Но победили в ней все же большевики, которые сумели привлечь на свою сторону больше вооруженных сторонников, чем все остальные партии вместе взятые, не говоря уже о беспартийных лидерах. А потому делиться властью ВКП (б) не только не хотело, но и не могло. Иначе следовало бы признать свою победу напрасной. Это совершенно открыто заявил комиссар Кузьмин в самом начале мятежа: “Я в вашем распоряжении. Вы даже може­те меня расстрелять, если захотите. Но если вы посмеете поднять руку на правительство, большевики будут бороть­ся с вами до последнего”.¹⁷ Этого не могли не понимать участники восстания, но большинство из них были поставлены перед свершившимся фактом.

С шулерами играть опасно, особенно трудно играть картами с полосатой рубашкой. Их даже кропить не нужно. Внимательный человек без труда заметит, что положение полосок на разных картах чуть-чуть отличается. Кронштадтские моряки играли картами, которые были у них на руках, даже не подозревая, что карты крапленые.

"Следует подчеркнуть, что “Кронштадтский сюжет” вообще-то был, не очень популярен среди белой эмигра­ции: уж больно скорый и конфузливый конец случился, потом эти хамы, эти “клешники” так несимпатичны... да и красный флаг к тому же, вместо трехцветного... "¹⁸

Максимальный интерес западные исследователи проявили в 50-60-е годы, что было обусловлено обострением идеологической борьбы на международной арене.

Уже в 50-х годах в Западной Европе и в Соединенных Штатах вышел целый ряд увесистых монографий на эту тему. Тут выступили Исаак Дейчер, Б. Волин, Е. Поллак, а также осевшие на Западе быв­шие русские Д. Катков, Е. Петров-Скиталец и др.

В Англии, Франции, Италии и США опубликовано немало книг и статей.¹⁹ Этому же вопросу уделено большое внимание и в работах по истории СССР и КПСС.²⁰

Не все они имели прямое отношение к событиям. Книга американца Е. Петрова-Скитальца "Кронштадтский тезис для свободного русского правительства",²¹ не представляет интереса в разработке истории вопроса, лишь пропагандирует взгляды лидеров мятежа.

Этой же цели посвящена статья П.Е. Нэвелла "Кронштадтское восстание" в английском ежедневнике "Социалистический лидер" №9 1971 и приурочена к его 50-летию.²² Автор рекомендовал советскому народу брать пример с “доблестных повстанцев” 1921 года, „восстать против “диктатуры коммунистов” во имя “свободы”

Исследования западных специалистов по целому ряду причин не привлекали пристального внимания советских ученых. На Западе в основном опираясь на довольно узкую историческую базу, но порой затрагивали вопросы, по разным причинам не находившим отражения в книгах отечественных историков. В то же время, по их мнению "советские издания, которые, зачастую являются сугубо пропагандистской литературой, при внимательном их изучении помогли пролить свет на некоторые наиболее существенные проблемы". Определенную трудность, для западных исследователей представляет языковой барьер, что порой в значительной степени искажает смысл не только отдельных фраз, но многих понятий. Так член Временного революционного комитета, Романенко — содержатель аварийных доков на западе становится сторожем.²³ Есть предлог вспомнить также о сложности восприятия ими специфики русского характера и его истории. Впрочем "искать, то, что полезно" наши приверженцы мятежного ревкома тоже умеют.²⁴

Вопрос о забастовках в крупных городах России в феврале 1921г. никогда не представлял собой тайну за семью печатями. Он не только освещался в газетах того времени, но и подробно комментировался в работах посвященным событиям февраля-марта 1921г. Особенно скрупулезно отнесся к их описанию Семанов С.Н. в монографии "Ликвидация антисоветского кронштадтского мятежа 1921г. – М. – Наука. - 1973". Однако популистами 90-х этот вопрос в погоне за сенсацией был представлен как некое откровение.

Или было забыто, что в методологии изучения прошлого есть важнейшие принципы историзма и объективности, т.е. строгого учета исторических условий, в которых происходили те или иные события. Эту эпоху, сложную, драматичную, пора изучать по публикуемым документам и материалам, а не по перестроечной беллетристике, целью которой стало создание комплекса неполноценности у целого народа.

Отчасти это им действительно удалось, ведь забастовки при Советской власти явление крайне редкое, но не уникальное. Такие события, имели место и до и после 1921г. В то же время им уделялось самое пристальное внимание. Вопрос решался на уровне самого правительства и ЦК правящей партии. Для локализации недовольства и ликвидации насущных проблем направлялись видные партийно-правительственные деятели. В частности в Петроград и Кронштадт был направлен председатель Всероссийского центрального исполнительного ко­митета (ВЦИК) Михаил Иванович Калинин. По современным понятиям это президент страны. Этот факт настолько приелся, что совершенно упускается из виду.

Однако, достоинством советских исследователей, является их опора на архивные источники. В то время как западные советологи и наши популисты девяностых годов постоянно жаловались на их недостаток. Между тем, зав. отделом использования документов ЦГА ВМФ В.Н. Гудкин - Васильев в докладе на конференции посвященной событиям марта 1921г. в Кронштадте заявил, что "документов непочатый край, а берут лишь малую часть, не желая копать глубоко и серьезно, вот и получается поверхностный материал". Т.е. не из-за секретности, а из-за собственной не любознательности.

На что журналист Кузнецов парирует: “Это, вообще-то говоря, намеренная и не совсем чистоплотная попытка ввести присутствующих в заблуждение. Все материалы о мятеже не берут не потому, что не хотят их брать, а потому, что не показывают".²⁵

И тут он прав. Документы действительно не показывают до тех пор пока их не найдешь по каталогу, а затем не закажешь. К тому же, нужный документ может быть подшит в неподходящим месте. Времена поиска самородков очень быстро проходят, приходится просматривать тонны совершенно не интересных для вас бумаг. Другое дело, что часть фондов была, а некоторые и до сих пор остаются закрытыми. В то же время в странах "традиционной демократии", таких фондов ничуть не меньше.

Попробуйте, например, покопаться в архивах спецслужб. Особенно это сложно сделать в Великобритании. Например, до сих пор закрыты фонды о репатриации советских граждан после второй мировой войны. Но если вы и найдете интересующую вас информацию, то далеко не факт, что вам позволят ее опубликовать. Например, отрицание холокоста, запрещено во многих странах. В современной Европе можно получить вполне реальный тюремный срок за утверждение, что в ряде гитлеровских концлагерей не существовало газовых камер. А вот ставить нашу страну, больше всего пострадавшую от фашистов на одну ступень с ними можно. А ведь холокост это главным образом трагедия одного из наших народов. И в газовых камерах гибли наши граждане. К тому же вполне объяснимая ситуация, противоречит понятию "свободы слова" в том воззрении, которое принято у нас.

Кроме того, простому российскому исследователю поработать в западных архивах явно не удастся из-за отсутствия финансирования или наличия языкового барьера, не говоря уже о присутствии запретных тем. Все происходит как в анекдоте времен "перестройки": "У собаки цепь сделали длиннее, и лаять разрешили сколько угодно, но миску отодвинули подальше".

В целом, крайне сложно сказать, когда легче было поработать в наших архивах: в период застоя или сейчас. Если прежде часть фондов была попросту засекречена, то теперь не меньшая часть элементарно закрыта по причине аварийного состояния здания, ремонта, переезда, дефицита кадров и т.д., что крайне не своевременно.

В былые времена у популистов было мало шансов в соперничестве с учеными мужами. Истинно научные труды в до перестроечный период подвергались строгому отбору. Квазинаучные вообще имели слабые шансы быть опубликованными. Свобода слова и гласность дала прекрасные возможности "акулам пера" продемонстрировать свои возможности, особенно на страницах газет. Порой годами оттачивающий свое мастерство, где-нибудь в заводской многотиражке мало кому известный журналист моментально превращался в маститого знатока самых различных областей знаний. Особенно доставалось старушке истории. Тут действовали по принципу: "История слишком серьезная наука, чтобы доверять ее историкам".

Популисты играли белыми, а в грязной игре тот, кто первым выкинул компромат, тот имеет больше шансов на победу. Хотя делать выводы по отдельному факту, все равно, что давать долгосрочный прогноз погоды по народным приметам. Отдельные совпадения давали популярность, а отсутствие серьезного анализа возможность оправдаться введением "вновь открывшихся обстоятельств".

Возражения историков, мало кого пугали. Новоиспеченные "знатоки" играли на своем поле и воевали своим же оружием. Достаточно было найти сомнительный факт и тут же в оборот вводилось дерзкое предположение. Порой это делалось достаточно умело. А если учесть, что в газетах делать сноски с указанием первоисточников как-то не принято (еще бы газетные строки денег стоят), то можно не слишком утруждать себя архивными данными. Достаточно лишь намекнуть, что они есть.²⁶ Ну, а скандалы журналистов никогда не пугали. Можно даже сказать, что это не издержки их профессии, а ее двигатель.

История объект настолько огромный и многогранный, что из нее порой вычеркивают или наоборот вставляют монолитные страницы, главы и даже целые тома. Ее пишут и переписывают не только потому, что появились новые факты, а потому, что изменилось само общество или его хотят изменить новые заказчики. Принцип: "Факты не прикосновенны, но комментарии свободны", не так безобиден, как это кажется. Комментарии как минимум должны соответствовать фактам. Т.е. основная проблема комментатора лишь отделить факты от комментариев предшественников, а не искажать сами факты.

Наука не торжество веры, а результат познания. Не смотря на все зигзаги в развитии, она движется вперед. Вот только где кончается развитее и начинается мутация? Перед ответственным историком в той или иной степени встает дилемма изнасилованной женщины: что лучше придать факт огласки, чтобы осудить виновного или промолчать, чтобы не запятнать репутацию, причем не свою, а своего отечества. Увы, самый достоверный факт может быть превратно осмыслен. Ибо: "Какова пава, такова ей и слава", а "худая слава пройдет - никто замуж не возьмет". Еще хуже, когда неизвестно: "Толи он украл, толи у него украли?" В общем, дело связано с воровством. История же не должна быть оружием раздора.

От суда истории не уходил ни один тиран, ни один святой. Только суд может быть: Божий, безгрешный, праведный, гуманный, справедливый, правый. А также законный, легитимный, непорочный, честный. А может быть суд строгий, грешный, реакционный, ретроградный. Или безвинный, противоправный, мракобесный. И тут далеко не обязательно будут слушать наравне защитника с обвинителем. Суд истории не суд присяжных. Их могут пригласить, но свидетелей позовут лишь желанных. Суд истории редко бывает беспристрастный, ведь от него зависят судьбы миллионов людей. И тут прав тот, кто имеет больше прав. На суде правда имеет исключительное значение, однако, каждый считает единственно верной свою правду. И никогда заранее нельзя сказать будет ли этот суд истории последним. Как говорил английский писатель Джордж Оруэлл: "…Кто контролирует настоящее, контролирует прошлое". Но "кто контролирует прошлое, контролирует будущее".

Извращение истории дезориентирует и обессиливает нас. СССР погиб в информационной войне. Кампания чернения советского периода страны плавно переродилась в борьбу идеологии с наукой. При Советской власти в России было две беды: бездорожье и разгильдяйство, теперь опять как при Гоголе дураки и дороги. Дураков в Советском Союзе тоже хватало, но это нас обычно раздражало. Пропагандой из таких граждан бывшего СССР делают кретинов. И в этой войне события марта 1921г. в Кронштадте играют далеко не последнюю роль.

Период перестройки охарактеризовался глобальной переоценкой ценностей, пересмотром многих доминирующих десятилетиями воззрений. Затронул этот процесс и Кронштадтские события марта 1921г. В первую очередь дискуссия выплеснулась на страницы популярных научных и публицистических журналов.²⁷ И после этого информация посыпалась как из рога изобилия. Газетные статьи придали дискуссии более жесткий характер.

Стороны, отстаивающие диаметрально противоположные мнения, по своей сути лишь озвучивали мысли своих предшественников. Это мешало поиску истины. Известный советский историк Л. Н. Гумилев указывает: «Одной из пагубных для научного мышления ошибок являются предвзятые мнения, которые, будучи некогда высказаны как гипотезы, в дальнейшем принимаются как непререкаемые истины. Сила давности парализует критику, и ложное мнение укореняется, искажая историческую правду».²⁸

Оппонентов можно было условно разделить на приверженцев и противников мятежного ревкома. Что касается рядовых участников событий, то обвинители склонны были причислить их к жертве, которую вожаки принесли на алтарь истории, а поборники ревкома, ставили знак равенства между ними и главарями этой авантюры. Даже те из них, кто, казалось бы, говорил "правду", на самом деле принес своему Отечеству новою трагедию.

Достаточно вспомнить тяжелые девяностые годы прошлого столетия, которые привели не только к развалу единого государства, но и к невероятному падению экономики, последствия которого ощутимы до сих пор. Вместо ожидаемого "второго пришествия" нэпа страна погрузилась в экономический хаос, анархию, разгул преступности. Поэтому людские потери в девяностые годы были соизмеримы с потерями в Гражданской войне, хотя не было ни крупномасштабных боевых действий, ни эпидемий, ни голода. Был лишь разгул самобичевания, превзошедший все разумные пределы, а потому впервые за полсотни лет смертность превысила рождаемость.

То, что негативные эмоции отрицательно влияют на организм, вам скажет любой нормальный врач, но вот, сколько людей свели в могилу постоянные стрессы, сколько младенцев не появилось на свет от беспросветной жизни вам не скажет никто. При этом безысходной судьба порой только, кажется. Жителю мега полиса достаточно выйти во двор, чтобы убедиться, что легковых автомашин там теперь больше чем детских колясок. Но мы этого не замечаем. Народ просто зациклился на явных и мнимых проблемах.

Впрочем, не любой негативный факт заслуживает внимания популистов. Например, в "Известиях…" Кронштадтского ревкома регулярно из номера в номер, как заклинание повторяется словосочетание коммунисты-бюрократы. Казалось бы факт достойный констатации. Однако и западные социологи, и наши популисты его фактически игнорируют и это не случайно. К сожалению, бюрократы были всегда. Приходится только удивляться, как быстро они появились при Советской власти под зорким оком общественности. Тем не менее, в начале двадцатых годов советская бюрократия была в зачаточном состоянии и расценивалась как пережиток прошлого. Вспомним «Стихи о Советском паспорте» В. Маяковского.

Я волком бы

Выгрыз бюрократизм.

К мандатам

почтения нету.

К любым

чертям с матерями

катись

любая бумажка.

Но эту...

В общем, с бюрократией боролись всеми доступными методами, даже стихами. Она расцвела махровым цветом намного позже. Поэтому, пожалуй, нет ничего удивительного в том, что НЭП способствовал быстрому восстановлению разрушенного войной хозяйства, а приватизация (прихватизация) отбросила нас в развитии на десятилетия.

Частный способ производства, о котором говорят, уже вторую сотню лет мог бы сам себя отстаивать. Но дело тут не только в бюрократии и ее родной сестре коррупции. Во время нэпа была проведена денежная реформа, которая была сориентирована не на заморские доллары, а на родной червонец и инфляция тут же заглохла. Монополия внешней торговли была уготовлена для развития страны, а не для экспортеров сырья. Потому в истории того времени воспет нэпман, а не олигарх. К тому же для многих политиков у нас в стране даже не народ или население, а электорат. А если учесть еще и массу посредников при реализации продукции, то сейчас получается как при царе-батюшке: "Один с сошкой, семеро с ложкой". Как это ни странно то, что Советскую Россию долгое время не признавали наиболее развитые страны пошло на пользу нашим нэпманам, ведь это почти полностью исключало конкуренцию. В то же время в 90-е годы нашу легкую промышленность уничтожила не западная, а турецкая, китайская и польская конкуренция.

С момента возникновения Кронштадтского мятежа, в Советской литературе утверждалось, что мятеж проходил под флагом, провозглашения "свободы торговли". Этого ни на западе, ни среди наших популистов вроде бы никто и не заметил. А ведь в резолюции принятой кронштадтцами об этом нет ни слова. Мало того, узнав о том, что Ленин тоже считает лозунг "свободы торговли" основным в их движении кронштадтцы возмутились и впервые (за два дня до штурма) подвергли Ильича критики:

"Как-то во мнении рабочих и крестьян разграничивалось по­нятие о Ленине, с одной стороны, и о Троцком и Зиновьеве — с другой.

Если не верили ни одному слову Зиновьева и Троцкого, то доверие к Ленину еще не было потеряно…

Он нахо­дится у них в плену и должен клеветать так же, как и они. А с другой стороны, и сама политика партии такова, что про­ведению ее в жизнь препятствует Кронштадт, требующий не «свободной торговли», а подлинной власти Советов".²⁹

Заметив, что публикация не вызвала возмущения на следующий день были напечатаны статьи "Торговый дом Ленин, Троцкий и К°" и "Что дала коммуна". Но это было уже за день до штурма.

В день штурма газета опубликовала статью "Социализм в кавычках". Где говорилось: "Хитрой пропагандой вовлекались в ряды партии дети трудового народа и сажались там, на цепь суровой дисциплины. Почувствовав силу, коммунисты постепенно отстранили от власти сперва социалистов других направлений, а затем оттол­кнули от кормила государственного корабля самих рабочих и крестьян, продолжая управлять в то же время страной их име­нем".

От чьего имени взял власть Ревком, остается тайной. Показать свое истинное лицо вожаки Кронштадтской братвы так и не успели. И, слава Богу!

Известная резолюция, названная Г. Зиновьевым "эсеровски черносотенной"³⁰ была принята 28 февраля. Кронштадтские партийные и советские власти эффективных действий организационного, а тем более, репрессивного характера не предприняли. Надежда была на приезд М.И. Калинина. Его выступление оказалось недостаточным, чтобы переломить обстановку. Тут сказалась и предварительная подготовка главарей восстания, которые не только пригласили своих единомышленников из других частей,³¹ но и вывели матросов на митинг вооруженными.³²

Акты репрессивного характера властями не были предприняты, и после проведения митинга. Как раз наоборот начались аресты коммунистов.

В этих условиях партийная школа, чекисты Особого отдела, ревтрибунал и часть вооруженных коммунистов без боя покинули крепость. 3 марта на один из фортов прибыл Э.И. Батис. "Известия Временного революционного комитета..." по этому поводу 5 марта сообщила следующее: "АРЕСТ НАЧАЛЬНИКА ПУБАЛТА... Пытавшийся пробраться на форт “Тотлебен” начальник Политического (Управления) Балтфлота Батис задержан нашим патрулем и доставлен в Кронштадт. Вмес­те с ним задержано еще несколько коммунистов". Сопровождавших его 47 курсантов отпустили.³³

Пока не были отключены телефоны, попытки переговоров предпринимались с их использованием. В том числе вел переговоры комиссар Морских сил Республики Сладков Иван Давыдович (1890 — 1922). После отключения телефонов для этого использовалось радио. Однако сами по себе переговоры представляли большую трудность - большинство требований Кронштадтской резолюции были просто не осуществимы в 1921г., не зависимо от того какая партия не была бы у власти. Да и сам лозунг "Вся власть советам, а не партиям" по своей сути направлен против любой власти, т.к. беспартийная власть уже в те годы была невозможна.

"«Вся власть Советам, а не партиям»—такой ярлык нацепила на себя контрреволюция,—писал в мар­те 1921 года Е. Ярославский.—Милюков—сподвиж­ник всех белых правительств и белых генералов, начи­ная с Корнилова, капиталисты и помещики, —русские и иных наций—во главе с французским банком, ле­вые и правые эсеры, меньшевики и анархисты, домо­владельцы и лавочники, спекулянты и махновцы — все они объединились сейчас под этим лозунгом".³⁴

Мятеж под таким лозунгом обязано было подавить любое правительство, каким бы партийным билетом не прикрывались его члены. Тем более она не соответствует реалиям нашего времени. К тому же резолюция, провозглашавшая свободу слова партиям, и лозунг отнимавший у них власть противоречили друг другу. Тем более не подходил этот лозунг для партии, отстоявшей свою власть не в предвыборных прениях, а на полях сражений. В. И. Ленин указывал, что для решения исторических задач диктатуры про­летариата необходима длительная и упорная борьба. «Без партии, железной и закаленной в борьбе, без партии, пользующейся доверием всего честного в данном классе, без партии, умеющей следить за настрое­нием массы и влиять на него, —— вести успешно такую борьбу невозможно».³⁵ Эта формула справедлива, не зависимо оттого, чьи интересы защищает эта партия, и какой метод борьбы она избрала.

Между тем, попытки мирного решения вопроса были предприняты обеими сторонами во время первого штурма. 9 марта 1921г. по южной группе войск выходить приказ №76/оп:

"Во время наступления на Кронштадт в ночь с 7 на 8 марта с.г. батальон Московских курсантов, ворвавшись в крепость, вместо того, чтобы силой оружия действовать против мятежников, пытался воздействовать на них словами убеждения и тем самым дал возможность окружить и разоружить себя, сопротивляющимся угрожали расстрелом на месте. Прорвавшаяся [из окружения] часть курсантов преследовалась артиллерийским и ружейным огнем.

Приказываю:

1) Всем командирам, комиссарам и коммунистам в будущем во время наступлений и штурма крепости не допускать никаких разговоров или переговоров с мятежниками не подчиняющихся подчинять силой оружия.

2) Всех агитаторов и провокаторов задерживать и препровождать в штаюжгруппы, при малейшей попытке бежать или сопротивляться мятежников расстреливать на месте.

Командующий Юж. группой Седякин

Военком Лепсе

Начальник штаба Юж. группой Малиновский ³⁶

В тот же день в "Известиях..." ревкома появляется статья ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ БЕЛЫМ ФЛАГОМ, где в частности говорилось:

"...Вчера, 8 марта, из Ораниенбаума вышли красноармейцы с белым флагом по направлению к Кронштадту. Видя идущих парламентеров, от нас верхом выехали им навстречу двое на­ших товарищей, предварительно сняв с себя оружие.

Один из них вплотную подъехал к группе противника, а второй остановился на некотором расстоянии.

Едва нашим парламентерам было сказано несколько слов, как коммунисты набросились на него, стащили с лошади и увели с собою. Второй же товарищ успел уехать в Кронштадт".

Впрочем, парламентер, член ревкома Вершинин мог сам спровоцировать захват. Западные историки заверяют, что "по свидетельству красного курсанта, Вершинин … призывал объединить усилия против еврейских и коммунистических угнетателей, настаивал на выборах настоящей, революционной власти в форме свободных советов".³⁷ Аналогичные слова есть в сборнике документов 1931г.,³⁸ но отечественными исследователями они не муссируются, ведь пар­ламентеры могли быть евреями или коммунистами.

Перед вторым штурмом были изданы приказы,³⁹ категорически запрещавшие какие-либо переговоры с мятежниками. Не смотря на это такие переговоры, если судить по воспоминаниям Н.Н. Кузьмина и П.Е. Дыбенко все же велись:

"Часто мятежники действовали с коварством и применяли обманные маневры в отношении красноармейцев в уличных боях. Так, засевшие в Машинной школе вывесили белый флаг, но когда красноармейцы подошли без выстрела принять их капитуляцию, по ним из окон открыли пулеметный огонь. В другом случае, когда мятежники согласились вести переговоры о сдаче, но когда представитель подошел к мятежникам, по нему был предательски открыт огонь".⁴⁰

Не подчинился строгому приказу и Климент Ворошилов, неудачная попытка ведения переговоров, чуть было не стоила ему жизни.⁴¹ Однако, не смотря на явное недоверие, возникшее между враждующими сторонами, переговоры спасли жизни сотням, а может быть даже тысячам человек. Но, об этом молчат. "Вакуум заполнить нечем... В результате родилась своя "оригинальная" концессия: нет правых и виноватых, все ведь одним миром мазаны... нетерпимы, жестоки, кровожадны, мира не хотят конфликт разрешают только кровью".⁴² С этим суждением нужно покончить. И для этого нужно установить истину. Поэтому историк Кравцов до самой смерти не переставал твердить: "Заговор, заговор!" Приводит "доказательства" существования белогвардейского заговора, находит "еще один документ, подтверждающий заранее спланированный заговор".⁴³ Пожалуй, принципиальное значение в этом споре сыграла статья Семанова С.Н. "Изменились времена, – изменился автор". М. Кузнецов почему-то считает, что историк кается.⁴⁴

В ней он пишет: "