В. В. Виноградов Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков издание третье допущено Министерством высшего и среднего специального образования СССР в качестве учебник

Вид материала

Учебник

Содержание Обиходной (письменной и разговорной)

Подобный материал:

• Г. Г. Почепцов Теоретическая грамматика современного английского языка Допущено Министерством, 6142.76kb.
• В. Г. Атаманюк л. Г. Ширшев н. И. Акимов гражданская оборона под ред. Д. И. Михаилика, 5139.16kb.
• A. A. Sankin a course in modern english lexicology second edition revised and Enlarged, 3317.48kb.
• Автоматизация, 5864.91kb.
• А. М. Дымков расчет и конструирование трансформаторов допущено Министерством высшего, 3708.79kb.
• В. И. Кузищина издание третье, переработанное и дополненное рекомендовано Министерством, 5438.98kb.
• Н. Ф. Колесницкого Допущено Министерством просвещения СССР в качестве учебник, 9117.6kb.
• А. Б. Долгопольский пособие по устному переводу с испанского языка для институтов, 1733.75kb.
• В. К. Чернышева, Э. Я. Левина, Г. Г. Джанполадян,, 563.03kb.
• В. И. Королева Москва Магистр 2007 Допущено Министерством образования Российской Федерации, 4142.55kb.

61 —

язык перед другими портится или исправляется, умножается, через что от часу в дальную от прежнего прародительского отдаляется»¹.

Таким образом, в Петровскую эпоху происходило не только освое­ние тех иноязычных слов, которыми обозначались новые для русско­го общества вещи и понятия, но и вытеснение у знакомых предметов прежних названий западноевропейскими. Например, виктория (ла­тинское victoria) вместо победа; аншталъд (немецкое Anstalt)—мера, устройство; конкет (французское conquete)—завоевание; резольво-ватъ (от латинского resolvere, польского rezolwowae)—решать; фаци-лита (латинское facilitas, итальянское facilita, французское facilite) — снисходительность; трактамент (польское, немецкое Tractament) — пир, угощение и мн. др.

Научно-технические, официально-правительственные стили дело­вой речи, наводненные заимствованиями, в это время с периферии перемещаются ближе к центру системы литературного языка. Через официально публицистические стили иноязычные слова, относящиеся к разным областям государственной жизни, промышленности, науки, и техники, проникают в общую структуру литературно-книжной и разговорной речи образованного общества. Петровская европеизация выражается в политехнизации языка. А этот процесс политехниза­ции письменно-книжной речи сопровождается широким распростра­нением западноевропейских слов и понятий, отражающих разные стороны реформирующегося политического, социально-экономическо­го, промышленно-технического и культурно-бытового уклада и раз­ные сферы идеологии. Показательна тяга русских европейцев к лек­сиконам и словарным комментариям, которые вводило общество в круг европейской «общежительности». Так, в переводе книги Ивана Ляуса (J. Law) «Деньги и купечество» И. А. Щербатов не только разъяснял в примечаниях специальные обозначения мер, веса и цен­ностей в Англии и Франции, но и широко знакомил читателя с евро­пейской бытовой, технической, финансовой и экономической термино­логией, например: морское эастрахование, ажио, ломбард, таверна, мин (место в земле, откуда берется металл), землЯный банк, земля­ные деньги и т. д.²

Ср. в принадлежащем Антиоху Кантемиру переводе книги г. Фон-тенелла «Разговоры о множестве миров»*⁴ (1730) объяснения ино­странных научных терминов и заимствованных слов, например: фи­зика, метафизика, идея, система, материя, натура, механика, эк-сем(п)ляр («копия письменная или печатная какой книги»); имаги-нациа (умоначертание, или мечтание, причудение); порцелин (по-русски фарфор); фигуры (начертания); генерально (т.е. в обществе, сплошь); претендовать (требовать); кризес (у докторов значит вне­запную перемену болезни); обсерваторы (наблюдатели); галерия (горница долгая или сени долгие); сентенция (по-русски изречение);

¹ Татищев В. Н. Разговор о пользе наук и училищ. С предисловием и указа­
телями Нила Попова. М., 1884, с. 95—96".

² Цит. по: Пекарский П. П. Наука и литература при Петре Великом, т. 1.
с. 246—247.

_ 62 —

вояжир (по-русски ездок, тот, что в дороге); химера (небылица, де­ло нескладное, басни, мечтание, сумасбродная вещь); климат; депу­тат (посыльный от провинции или города); фамилиарностъ (обхожде­ние дружеское и вольное); флегматик; перспектива; декорации; бал­лон (пузырь надутой); интерес (дело, польза, корысть); ориэонт (т.е. горизонт); интрига; компания (собрание друзей, беседа); маши­нист (тот, что машины делает) и мн. др. Ср. там же: предсужде-ние — prejuge; вид — espece; пребывание — duree; рассуждатели — resonneures и другие сопоставления русских, церковнославянских и французских слов. Общественно-политическое значение обновления «имен вещей» еще раньше было разъяснено в таком предисловии Федора Поликарпова к «Книге хитрости» (1698): «По времени и по месту и имена вещам налагаются, а всем всегда и везде тем же и единым речением во всех языцех невозможно быти». Отметив далее различие терминов ратного дела у разных народов и в разные вре­мена, переводчик указывает на быстрый рост военной техники: «Уже бо многа и новоухищренная орудия ратная обретаются яко огненное оружие, бомбы, мождеры, пушки и прочие вымыслы хитросостроен-ные»¹.

На почве этой политической и технической реконструкции проис­ходит реорганизация литературной речи. Колеблется старая система светско-делового языка. Идеологические и риторические формы, вы­работанные на основе церковнопублицистической письменности, долж­ны были приспособиться к новому лексическому материалу, к ново­му предметному содержанию.

§ 4. РАЗВИТИЕ И ПРЕОБРАЗОВАНИЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ ДИАЛЕКТОВ

Кроме того, профессионализмы двигаются в письменно-книжный язык из городского просторечия, которое в XVII в. начало энергично вбирать в себя новые жаргонные и профессиональные разновидности речи, шедшие из немецкой слободы или приливавшие с юго-запада, из Украины и Белоруссии. Несомненно, что на юго-западе, в сфере польского, т. е. западноевропейского, влияния, раньше и прочнее сло­жился уклад городского быта и были резче и разнообразнее формы профессиональной дифференциации городского языка. Тут состави­лись и обособились разные цеховые жаргоны ². В XVII в. в Москов­скую Русь направляется с юго-запада волна художников и ремеслен­ников ³. В спязи с этими влияниями на почве цеховых расслоений

¹ Цит. по: Пекарский П. П. Наука и литература при Петре Великом, т. 1,

с 212-213.

См.: Шелидько Д. Ни.мецьм елементи в украшьскш мовь — Зб1рник Koini-£i^[ для досл1джеиня icTopii украшьскш мов1—ВУАН, 1931, т. 1; ср. также: )-тратен В. В. Об арго и арготизмах.— Русский язык в советской школе, 1929, •™ 5; его же. Арго и арготизмы.— Труды комиссии по русскому языку АН *~ССР, 1931, т. 1; Ларин Б. А. Западноевропейские элементы в арго.— Язык и литература, 1931, вып. 7.

См. материалы: Шляпкин И. А. Димитрий Ростовский и его время. СПб., ¹891, с. 55—56 и след.

— 63 —

возникает сложное профессиональное дробление городского языка и в Московской Руси. Укрепляются в разных ремесленных диалектах западноевропейские слова. Таковы, например, названия предметов сапожного ремесла: дратва, рашпиль, вакса, клейстер, шлифер и мн. др. Такова терминология столярного и слесарного ремесла. Сло­ва стамеска, бляха, бондарь, гайка, верстак, клапан, кран, винт и т. п. приходят в конце XVII — начале XVIII в. Ранее сложившаяся про­фессионально-техническая терминология подвергалась изменениям под влиянием крепнущего сближения с европейской техникой. Так, в терминах книгопечатного дела, которые усвоены были в XVI — XVII вв., преимущественно из итальянского языка (тередорщик, пе­чатник— от tiratore; батырщик, накладчик краски на литеры — от battitore; маиа от mazza; марзан — от margina; тимпан — от timpano; пунсон, резанная на стали буква для выбивания из меди матриц — от punzone; штанба, книгопечатный станок — от stampa и т. п.), по­является отпечаток немецкого влияния: вместо слов резать в значе­нии гравировать, резной (резные листы, резные доски), резьба и т. п. входят в употребление термины градировать или грыдоровать, грыдо-ровалъный и т. п. В указе Петра 1724 г. об учреждении Академии сказано между прочим: «Без живописца и градировального мастера обойтися невозможно будет, понеже издания, которые в науках чи­ниться будут (ежели оные сохранять и публиковать), имеют рисова­ны и градированы быть». Г радировать восходит к немецким глаголам radieren и gradieren. Любопытно, что с 50-х годов XVIII в., когда уси­лилось французское влияние в русской дворянской культуре, термин градировать вытесняется словом гравировать (гравировальный, гра­вюра и т. п.)¹. Так, в сфере технических интересов усиливается взаи­модействие между светско-деловым языком и профессионально-цехо­выми диалектами.

§ 5. ЕВРОПЕИЗАЦИЯ ОБЩЕСТВЕННО-БЫТОВОЙ,

ОБИХОДНОЙ (ПИСЬМЕННОЙ И РАЗГОВОРНОЙ)

РЕЧИ ВЫСШИХ СЛОЕВ ОБЩЕСТВА

Официально-деловые и профессионально-технические элементы речи изменили общий колорит стилей русского письменно-книжного языка. Но они не могли стать семантическим ядром «языка общежи­тия» или светско-литературного языка высшего общества, которое притягивалось к поверхности европейской цивилизации. Европеиза­ция общественного быта внесла новые слова и новые представления, новые формы экспрессии в систему бытовой речи высших классов со­ответственно менявшимся нормам светского этикета. Очень показа­тельно в этом отношении появление перевода книги «Приклады како пишутся комплементы разные» (1708). Из стиля переписки исчезают выражения челобитья, восточные формулы гиперболических уподоб­лений и восхвалений собеседника и экспрессия жалкого са-

¹ Грот Я. К. Заметка о некоторых старинных технических терминах русского языка,— В кн.: Грот Я. К. Филологические разыскания. СПб., 1899, с. 217—219.

— 64 —

моунижения '. Интересно, что в ранних письмах царевича Алек­сея к Петру I формулы челобитья обязательны: «Государю моему батюшку, царю Петру Алексеевичу сынишка твой, Алешка, благословения прося, и челом бьет». Но к 10-м годам XVIII в. они исчезают, заменяясь обращением «Милостивейший государь батюшко!» и подписью «всепокорнейший сын и слуга твой Алексей»². Рекомендуется теперь европейски-галантный стиль ре­чи и поведения. В обращении друг к Другу распростра­няется «вы», смешиваясь со старым «ты». Г. В. Плеханов остроумным анализом языка русского перевода руководства к «житейскому обхож­дению» «Юности честное зерцало» показал, как в бытовом стиле ре­чи и поведения европейские формы смешивались со старыми и как глубок и крепок был под внешним налетом европейской цивилизации слой старых традиций³. Однако интерес к «галантереям романиче­ским» и к европейским навыкам «-житейского обхождения» сильно отражается и на языке⁴. Любопытны, например, в «Рассуждении о оказательствах к миру» (1720) определения, что такое галантереи романические и кавалеры заблудящие. Галантереи — это книги, «в ко­торых о амурах, то есть о любви женской и храбрых делах для оной учиненных баснями описано», а «шевальеры эрранты, или заблудя­щие кавалеры, называются все те, которые, ездя по всему свету, без всякого рассуждения в чужие дела вмешиваются и храбрость свою показывают»⁵. Изменения в костюме, светском обращении, воспита­нии, формах быта и т. п. сопровождаются усвоением новых названий и понятий. Тут роль польского языка, за которым в начале века еще сохранялось по традиции значение языка светско-аристократического, была особенно велика. Авантажный, авантаж, адгерент (от польского adherent — единомышленник, от латинского adhaerere — прицепиться), аккуратный, бал (бал, или танцы. — Поли. собр. зак., т. VII, № 3841), высокомочный, властный, готовость (готовность), грозба (угроза), грунт, грунтовный, деликатный, десператный (отчаянный), дивулговать (разглашать, обнародовать), дигнитар (сановник), дис-^пут, домовство (хозяйство), забобоны (суеверие), забранять (запре­щать), запомнить (забывать), звычайный (обыкновенный), индифе-

¹ Ср. в конце XVII в. в переписке княгини Голицыной с мужем: «Женишка
твоя, Дунька, много челом бьет до лица земного» (Временник Московского об­
щества истории и древностей российских, 1850, кн. 6, с. 36—48); ср. в письмов­
нике XVII в. (рукопись Ленинградской публичной библиотеки, XV, 02) «вос­
точный слог» обращения к адресату: «Преукрашенну в разуме и рассудительну
во всех благих делех, наученному добродетелей и любви, светлому, яко сапфиру
и честному камени и сосуду злату, исполненному драгаго бисера, источнику не­
исчерпаемому, сладчайшей медоточной струе» и т. д. (Пекарский П. П. Наука и
литература при Петре Великом, т. 2, с. 180—182).

² Письма русских государей. М„ 1862*'.

³ См.: Плеханов Г. В. История русской общественной мысли. М., 1919, т. 2,
с 71—74.

Ср. интересные замечания о речевом этикете в «Книжице златой о гожении нравов» (перевод сочинения Еразма, "De civilitate morum") (см.: Персти, В. Н. Историко-литературные исследования и материалы. СПб., 1902, т. 3, с. 178).

Цит. по: Пекарский П. П. Наука и литература при Петре Великом, т. 2,

³~-Ю81

— 65 —

рентный, ксмнодей (проповедник), квит (расписка), козырь, конфу-зия (замешательство), кошт, мизерный, мода, омылка (ошибка), ординарный, пашквилъ, позитура (положение), посполъство (просто-народие), потентат, прихилъный (благосклонный), провизия, публич­ный, пунктуальный, пунцовый, пурговаться (принимать слабитель­ное), резидовать, репутация, рисунок, своить (присваивать), секрет­ный, сенс (смысл), скарб, специальный, старожитный, субтильный (нежный), тракт, труп, уразительный (обидчивый), усиловать (ста­раться), факт, факция (партия), фальш — фальша, фамильярный, фа-тига (утруждение), шарф, шельма, шельмовать, шинкарь, шинок, шо­ры и мн. др. слова укрепляются в общесткенно-бытовой речи '. Ко­нечно, не все из этих полонизмов проникли в русский язык в начале XVIII в.: многие из них заимствованы в допетровскую эпоху. Одна­ко важно, что в начале XVIII в. изменились функции этих слов. Они входили в норму литературного употребления. Кроме того, многие «полонизмы» восходили к латинскому, французскому, немецкому языкам. Это были, так сказать, «европеизмы», которые приобретались через польское посредство. Таковы, например, авантура, автор, амби­ция, афронт, визит, вояж, зала, индустрия, каналья, кураж и мн. др. Влияние польского языка так глубоко проникло в русскую литератур­ную речь, что коснулось ее синтаксического строя. Например, в «Письмах и бумагах Петра Великого» часты синтаксические полониз­мы вроде: я на то позволил; предложения, до общей нашей пользы служащие: которая несравненною прибылью нам есть и т. п.². Но и непосредственно из немецкого и французского языка заносилось мно­го слов, относящихся к разным областям общественного быта. На­пример, из французского языка: ливр (книга), пассаж, пардон (пер­воначально «отпущение казни достойному смерти»), экипаж, фонд, фермите (стойкость)³, уврааж (труд), резон, резонабельный, приз, по­литес (вежливость), артизан (ремесленник), креп (род ткани), монстр, менаж, марьяж, лимонаг, куртизан (шут, забавный, люби-тельный), желеи (желе) и др.; из немецкого: флер (род ткани — от франц. fleur — пух, иней), покал (бокал), позумент, мум (пиво), мантель (плащ: торговые люди здесь ходят в мантелях⁴ — от латин­ского mantelum—плащ), конфскта, гезель (Gesell — помощник, това­рищ: по одному аптекарю с двумя гезелями.—Поли. собр. зак., № 3006), галстук и мн. др. Татищев, жалуясь на множество «без нужды принятых» слов, указывал: «Из польского и из латинского вместо венец, решение, воевода, снаряд, крепость, запас, припас имя-нуем: корона, резолюция, генерал, артиллерия, фортеция, провиант,

¹ Смирнов Н. А. Западное влияние на русский язык в Петровскую эпоху;
ср.: Грот Я. К. Слова, взятые с польского или через росредство польского.—
В кн.: Грот Я. К. Филологические разыскания СПб., 1899, с. 464—467. Chris­
tian! W. A. Obcr das Eindringen von Fremdwortern in die Russische Schrift-
sprache des 17 iind 18. Jahrhunderts. Berlin, 1906.

² Ср.: Guiinarsson Cunnor, Recherches syntaxiques sur la decadence de Tad-
jectif nominal en Slave. Paris, 1931, chap. XVI.

³ Журнал Петра Великого, т. 2, отд. 1, с. 531*².

⁴ См.: Письма и бумаги Петра Великого, т. 1, отд. 1, с. 149*³.

— 66 —

амуниция и пр.; из французского вместо подсвешник, влагалище, во­лосы накладные, польза, пояс шпажный говорим: шандал, футляр, парук, партупеи, интерес и пр.; из немецкого вместо раскат, шейный платок, спальной кафтан, извощик имянуем: болверк, галстук, шла­фор, фурман и пр., каковых слов от хвастунов и неученых людей весь­ма много»¹.

На почве увлечения варваризмами развиваются новые формы «европейской» фразеологии. Например: на голову побить неприяте­ля— aufs Haupt schlagen; выиграть битву, баталию — dem Feind eine Schlacht abgewinnen; паки пришел к себя — er ist wieder zu sich gekom-men; баланс (французское balance — равновесие) в Европе содержать² и др. под. Новые фразовые комбинации возникают также вследствие растущего пристрастия к иностранным словам, которыми заменяются привычные русские: Я не получил на оное антвортсн³; во всех своих делах сколько фермите и твердости показал⁴.

Влияние немецкого и французского языков поддерживается на­рождающимся сознанием практической и светско-бытовой необходи­мости для помещика и купца знать зти языки.

Уже в «Наказе каким образом поступать при учении государя царевича Алексея Петровича» (1703 г. 22 апреля) французский язык объявлялся «паче всех иных языков легчайшим и потребнейшим». В «Расположении учений его императорского величества Петра вто­рого» говорится: «Новые или так называемые живые языки употреб­ляются к обходительству, и сие за украшение почитается, когда кто чужие языки знает... между же ныне употребляемыми языками без сомнения немецкий и французский ради их почти общего употребле­ния великое пред протчими первенство имеют». Характерно прибав­ление: «...при том еще латинский за признак добре воспитанного и ученого государя почитается». В том же смысле высказывается и «Отеческое завещательное поучение посланному для обучения в даль­ние страны юному сыну»⁵. Здесь излагается и целая программа изу­чения языка с научно-техническими целями: «Скорейшего же ради и удобного получения наук, советую ти немецкой, или наипаче чистой французской язык учити, и в начале в том языке, его же изберешь, учити арифметику, яже всем математическим наукам дверь и основа­ние есть; потом сокращенную математику, яже в себе содержит гео­метрию, архитектуру, и фортификацию, еже ведение земного глобуса, также искусство земных и морских чертежей, компаса, течение солнца и знамяных звезд». В. Н. Татищев подчеркивает общественно-поли­тическое значение «европских» языков для шляхетства: «Шляхетству языки надобны... Еже всякому шляхтичу надобно думать какой либо знатной чин достать и потом или самому для услуги государственной

Татищев В. Н. Разговор о пользе иаук и училищ. С предисловием и ука­зателями Нила Попова, с. 93.

² Журнал Петра Великого, т. 2, отд. 1, с. 531.

³ Письма и бумаги Петра Великого, т. 2, с. 123*⁴.

⁴ Журнал Петра Великого, т. 2, отд. 1, с. 531.

⁵ Напечатано в сочинениях Ивана Посошкова, хотя и не принадлежит этому
автору. См.: Посошков И. Соч. М., 1842, т. 1, с. 297—298.

в чужие край ехать или в России иметь с иноязычными обхождение. И тако ему необходимо нужно другой европской язык знать»'.

Однако до 40-х годов XVIII в. преобладает значение немецкого языка. Граф Миних (около 1730 г.), сообщая о своем пребывании в Париже, где он старался «совершенно снискать знание во француз­ском языке», добавляет, что для изучения французского языка «не думаю, чтобы которой-либо молодой человек из россиян наперед ме­ня во Францию был посылан»².

§ 6. МОДА НА ИНОСТРАННЫЕ СЛОВА

Западнические тенденции Петровской эпохи выражаются не толь­ко в заимствовании множества слов для обозначения новых предме­тов, процессов, понятий в сфере государственной жизни, быта и тех­ники, но и сказываются в разрушении внешних форм церковнокниж-ного и общественно-бытового языка такими варваризмами, в которых ие было прямой нужды. Западноевропейские слова привлекали как мода. На них лежал особый стилистический отпечаток Новшества. Они были средством отрыва от старых традиций церковнославянско­го языка и старозаветного бытового просторечия. Сама необычность фонетических соединений в заимствованных словах как бы намекала на возможность и необходимость новой структуры литературного языка, соответствующей облику реформирующегося государства. Мо­да на иностранные слова в бытовом и официальном языке Петров­ской эпохи, распространившаяся среди высшего общества, характери­зуется комическим рассказом Татищева о генерал-майоре Луке Чи-рикове, который «человек был умный, но страстью любочестия по­бежден, и хотя он никакого языка чужестранного совершенно не знал, да многие иноязычные слова часто же не кстати и не в той си­ле, в которой они точно употребляются, клал». Так, в 1711 г. генерал Чириков предписал указом одному капитану с отрядом драгун «стать ниже Каменца и выше Конец поля в авантажном месте». Ка­питан, не зная слова авантажный, принял его за собственное имя. «Оный, капитан, пришел на Днестр, спрашивал об оном городе, поне­же в польском лгесго значит город; но как ему сказать никто не мог, то он более шестидесяти миль по Днестру шед до пустого оного Ко­нец поля и не нашед, паки к Каменцу, поморя более половины лоша­дей, поворотился и писал, что такого города не нашел». Другое про­исшествие, возникшее на почве увлечения генерала Чирикова ино­странными словами, было не менее трагикомическим. Приказом он предписал собраться фуражирам, «над оными быть подполковнику и двум майорам по очереди. По собрании всех перво марширует подпол­ковник с бедекен, за ним фуражиры, а марш заключают драгуны». Собравшиеся не догадались, что «бедекен (т. е. bedecken) не прозви-

¹ Татищев В. Н. Разговор о пользе каук и училищ. С предисловием и ука­
зателями Нила Попова, с. 100.

² Цит. по: Пекарский П. П. Русские мемуары XVIII в.— Современник, 1855,
№ 4, с. 68; ср.: Сивков К. В. Путешествия русских людей за границу в XVIII в.
М., 1914.

—