В. В. Виноградов Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков издание третье допущено Министерством высшего и среднего специального образования СССР в качестве учебник

Вид материала

Содержание

Стилистической системы
Сильвестр Медведев.
Говори ты, лютой ворище.
А. И. Переводная литература Московской Руси XIV—XVII вв. СПб., 1903, с. 50. Смирнов С. К.

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 40

30 -

Если фонетико-морфологические и лексические особенности украинского просторечия не находили себе твердой опоры в русской литературной речи (ср., однако многочисленные украинизмы в языке проповедей и в лирическом стиле)¹, то семантико-фразеологические

синтаксические формы юго-западного литературного языка оказали сильное влияние на русскую литературную речь конца XVII в. Так,

синтаксисе начинают укрепляться идущие из юго-западной литературы формы латинского словорасположения. Например, в письмах Сильвестра Медведева характерны такие латинизированные конструкции с глаголом на конце предложений: «...Яко сухая неплодная земля дождем на богатоплодие прелагается и гобзовательное добро-плодие произносит, сице гласом твоего преподобия в человецех не-плодствующаяся добродетель на всетучное благоплодие претворила-ся. и выну пребогато возрастая и плодами покаяния в насыщение жаждущим душам процветая и цветов благовонием смрад в совестех лежащей иссучая, н яко от благотучных и здравых пищей благоговен-ство во человеческих сердцах умножалося, страх божий распространялся, вера расширялася, надежда укреплялася, милосердие мощь свою воспринимало, суд, правда и милость, мир и любовь непритворная в целости, пребывали, хвала и служба божия в церквах всюду громогласилися» .

Признаки латинской конструкции содержит в себе и синтаксис предисловия к «Великому зерцалу», написанного, по словам проф. П. В. Владимирова, тем литературным языком, который выработался в «славяно-греко-латинских школах»: «...Пиитове, или творцы книг, приличное по коемуждо сочинению книзе имя даяху, яко же и видете есть. Ибо преподобный Максим подобием яко пчела от различных во едино собирает и мед устрояет, божественного писания от различных ветхаго и новаго заветов книг и богоугодных мужей поучений, книгу сочинив, пчелою нарече, такоже ин некто боголюбивый муж, якоже зрим в чувственных вертоградах различная богоплодо-иосная древеса, веселящая видение, услаждающая вкушение и творящая тень ко прохлаждению и многие сладкоуханные цветы благовония издающие и различные зелия и корения, ко врачеванию, и иным в житии человеческом потребам приличные, тем же образом и оный из многих различных богодухновенных писаний и восточныя и западныя церкве учителей повествований премудре и чинне собрав, вертоград нарече, подобие и сей творец сих повестей и прикладов Духовных книгу зело в лепоту «Зерцало великое» нарече, ибо зряй ^ея в зерцале белость или черность лица своего усмотряет, или ин некий порок удобно познает...»³

Ьще один пример для сравнения — из сделанного Карионом Исто-^миным перевода книги Юлия Фронтина *² о ратном искусстве (1700): *Ульвий Нобилиор егда противно самницкому воинству великому и

₂ См. примеры во 2-й главе, § 17. П лги, лъвестр Медведев. Письма. Сообщение С. Н. Браиловского. — В кн.:. "4ПИ СПб.. 1901. вып. 164, с. 25-26.

Владимиров П. В. «Великое зерца\о». М., 1884, с. 53.

— 31 -

благополучением счастия гордому с невеликим полком творити име притвори яко бы един полк неприятельский к нему придатися и пр_и' ложитися имел, и дабы своих в том утвердил, тем болше у полковц_иков и ротмистров и началнейших сребра и злата отдания в вещи мздь совещанныя незаймова».

По мнению С. Н. Браиловского, язык этого буквального перевода «везде выдержанный литературный язык того времени»¹.

Приспособление синтаксической структуры высокого слога к у_к. раино-латино-польской конструкции сопровождалось изменениями системе значений, в лексике и семантике русской литературной речи Характерен процесс морфологического и семантического приравнения церковнославянских слов к соответствующим латинским терминам у понятиям, протекавший под непосредственным влиянием юго-западной книжной литературно-языковой традиции. Например, в заметках Сильвестра Медведева: «conlemplatio — безмолствие или наипаче богомыслие, speculatio— зрение... actus — делание, habitus — имство т. е. утвержденное того дела обыкновение». Необходимо заметить что на юго-западе была уже в XVI—XVII вв. проделана некоторая работа по освоению и переводу латинской философской терминологии. Любопытны, например, церковнославянские соответствия философским терминам в переведенной с латинского языка «Физике» Аристотеля с комментарием (рукопись XVII в.): actu — действом; affectio — страсть; composito — сложение; continuum — целое; contradic-tio — противоречение; essentia — сущность; modus — наклонение; non-sens— небытность; subiectum — подлежащее; substanti — существо³.

Но особенно сильно было воздействие на русский литературный язык конца XVII в. юго-западной риторики (ср. «Ключ разумения» Иоаникия Галятовского)*³.

В публицистических, церковнополемических и художественно-литературных стилях русской книжной речи укрепляются своеобразные формы отвлеченного символизма, аллегорического изложения, изысканных параллелей и сравнений. «Символы и эмблемата»*⁴, приемы каламбурного сочетания слов придают своеобразный оттенок смысловой игры, риторической изощренности церковнокнижному языку и ломают его семантику, придавая ей «светский» характер (см. «Ключ разумения»). Игумен Иннокентий Монастырский писал Мазепе в декабре 1688 г.: «Пречестного монаха Медведева веру, труды, разум хвалю и почитаю... Я того пречестного Медведя не от медведя зверя, но от ведомости меда походити сужду...», а самому Сильвестру в письме от 9 февраля 1689 г. признавался: «Если б я писал к Лихудам, то сказал бы: для вас Сильвестр не Silvester, но sol vester (солнце ваше.— В.В.)». Сторонники греческой партии, издеваясь над МеДВ^е* девым и следуя тому же приему этимологизации имени, ставили имя Сильвестр в связь с латинским silva — лес: «Еже толкуется лесны»

¹ Браиловский С. Н. Один из «пестрых» XVII столетия, с. 347.

² Цит. по: Прозорпвский А. А. Сильвестр Медведев, с. 160.

³ Зубов В. П. «Физика» Аристотеля в древнерусской книжности. — Изв. •"
СССР. Отд. ОН. 1934, № 8.

— 32 -

_йдц дикий, лепо убо сего Сильвестра нарицати от имени или прозвания его: дикий, или леший медведь»¹. Любопытны каламбуры в проповеди митрополита Стефана Яворского *° по поводу взятия Шлиссельбурга, прежде называвшегося Орешком (Снейтембург),—каламбуры, основанные на острбте самого Петра I о разгрызенном Орешке: «О Орешек претвердый! Добрые то зубы были, которые _сокрушили тот твердый Орешек. Бывает часто так твердый орех, 0ко нужда есть на сокрушение его каменя. Твердый был и сей орех, фортеца прекрепка, не только стенами, валами, пушками, всякою стрельбою и бронями вооружена: но наипаче самым естеством, самым естественным положением, самым неприступным островом, самыми быстрыми водами отвсюда окружаема. Зубов сей Орешек и прекреп-ких не боялся, зубы первее надобе было сокрушити, нежели Орешек, й невредим бы пребывал доселе, аще бы сицевую твердость твардей-ший не поразил камень. А камень не иный только, о нем же глаголет истина Христос: Петре! ты еси камень. Ныне же Снейтембург нари-цается Слисембург, то есть Ключ-город, а кому же сей ключ достался: Петрови Христос обещал ключи дати. Зрите убо ныне, коль пре-славно исполняется обещание Христово»².

Это риторическое правило об изобретении доказательств через истолкование семантики имени, обозначающего главный предмет речи (см. у Симеона Полоцкого в «Жезле правления» подробное изъяснение этого заглавия)*⁶, было тесно связано в юго-западной риторике с приемами звуковой игры, каламбура ^tf. Например, в «Венце веры» Симеона Полоцкого, написанном, по-видимому, в качестве пособия при учебных занятиях в царских палатах, читаем: «О смерти, коль горка память твоя! Горка — яко ты сладость нашу Исуса умертвила еси. И горкою желчию прежде напоила еси паче вод мер-ры, чесо ради мерзска еси всякому человеку» и т. п. * Ср. отголоски этого приема даже в «Риторике» М. В. Ломоносова, например в истолковании имени кесарь от латинского caedo — секу (Caesar):

Кесарь, ты сечешь врагов удобно. Имя в том делам твоим подобно.

(Риторика, § 135)

Итак, система каламбуров, условных аллегорий, символов, эмблем теперь органически входит в смысловой строй высокого славенского Диалекта. «Обычно есть мудрости рачителем инем, — писал иеромонах Иосиф Туробойский в предисловии к «Преславному торжеству свободителя Ливонии» (1704), — чуждым образом вещь воображати. 1 ако мудролюбцы правду изобразуют мерилом, мудрость — оком ^Яг-Нозрительным, мужество — столпом, воздержание — уздою и прочая бесчисленная. Сие же не мни быти буйством неким и кичением

... Цит. по: Шляпкин И. А. Димитрий Ростовский и его время. СПб., 1891, с. 175.

₃ Стефан Яворский. Проповеди. М., 1805, ч. 2, с. 169—170. л О юго-западных учебниках риторики см.: Булгаков М. История Киевской *^каЛеми„. Киев, 1843, с. 63—65.

Цит. по: Майков Л. Н. Очерки из истории русской литературы, с. 63.

²-Ю81 - 33 —

дмящагося разума, ибо и в писаниях божественных тожде видим. Не сучец ли масличный и дуга, на облацех сияющая, бяше образ мира?»¹.

Вместе с тем аллегории, мифологические аксессуары и образы школьного классицизма смешиваются с церковнославянской лексикой и символикой. Правда, они.первоначально подвергаются некоторым ограничениям. Так, в переделке Сильвестра Медведева «стихи Полоцкого, в которых говорилось о Титане, Нептуне, Фебе, заменены другими стихами; выпущены стихи, содержавшие перечень греческих имен ветров или говорившие о Фебе. Из всех мифологических имен оставлено только имя Геркула и то больше как географический термин»². Но постепенно эта стилистическая струя новоклассицизма ширится и становится характерной принадлежностью «высоких» стилей русской литературной речи³.

Этот стиль литературного изложения, проникнутый мертвящим духом схоластического образования, не был чужд движения и жизни. Конечно, образно-идеологической основой стиля служили так называемое Священное писание и церковные учители. Но материал для распространения и иллюстрации мысли заимствовался часто из светских источников: ловкость ритора обнаруживалась в остроумном сближении религиозной темы с историческими фактами и сведениями из естественных наук. Той же цели служили и образы классической мифологии. Овидиевы «превращения» пользовались особенной популярностью. Отвлеченный символизм и формализм этого-риторического стиля наложили неизгладимую печать на «высокий» слог русской литературы XVIII в.

Эти своеобразные принципы условно-риторического выражения и изображения содействовали развитию новых жанров русской литературной речи. Вирши, драмы, повесть усложняют процесс смешения церковнославянского языка со стилями деловой речи'и ориентирующимися на нее светско-литературными стилями.

§ 6. ПРОЦЕСС РАСПАДА И ТРАНСФОРМАЦИИ

СТИЛИСТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ

ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА ВСЛЕДСТВИЕ

СМЕШЕНИЯ ЕГО С СВЕТСКО-ДЕЛОВОЙ РЕЧЬЮ,

С ПРОСТОРЕЧИЕМ И С ЧУЖЕЯЗЫЧНЫМИ ЭЛЕМЕНТАМИ

Рост значения таких жанров литературы, как вирши и драмы, пользовавшихся преимущественно церковнославянским языком, естественно, не мог не повлечь изменений в стилистике церковнославянского языка и не мог не нарушить ранее существовавших отношений между церковнокнижной речью и стилями светско-письменного язы-

¹ Цит. по: Пекарский П. П. Наука и литература при Петре Великом. СПб., 1862, т. 2, с. 96*⁷.

Цит. по: Сильвестр Медведев. Приветство брачное, с. 11 —12.

³ См.: С об олевскии А. И. Когда у нас начался ложноклассицизм. — Библиограф, 1890, № 1. Мочульский В. Н. Отношение южнорусской схоластики XVII в. к ложноклассицизму XVIII в.—ЖМНП, 1904, № 8.

_ 34 —

ка. Рядом с литературным церковнославянским языком и во взаимодействии с ним жил деловой язык, язык светской письменности'. Будучи официальным государственным языком московских приказов и в то же время приближаясь к разговорной речи служилого сословия и других слоев общества, светско-деловой язык составлял как бы промежуточную сферу между литературным языком и стилями устной речи *'. Кроме государственных актов, законодательных памятников и технических руководств вроде напечатанной в Москве в 1647 г. «Книги ратного строения», на этом языке писались и некоторые литературные произведения без особых претензий на «литературность» — например такие произзедения, как описание путешествий в далекие страны *² или памфлет Котошихина *³ «О России в царствование Алексея Михайловича». В тех же произведениях не только религиозно-учительного, но и научного и просто беллетристического содержания, которые претендовали на литературность, применялся главным образом язык церковнославянский, правда с отступлениями, с примесью делового языка и просторечия. Однако более или менее выдержанное употребление церковнославянского языка придавало и беллетристическим произведениям своеобразную «высоту» тона, своеобразную идеологическую и экспрессивную окраску торжественности или глубокомыслия, религиозной морализации или отвлеченного символизма.

Во второй половине XVII в. под влиянием того соотношения, которое установилось между церковнославянским языком и стилями светско-литературного языка в юго-западной письменности, постепенно образуется и в русской литературе разрыв между употреблением церковнославянского языка и его значением. Церковнославянский язык начинает применяться к таким предметам и темам, которые в предшествующей литературной традиции нашли бы выражение или в формах делового языка или в формах просторечия. Это наблюдение впервые сделано К. С. Аксаковым. «Язык церковнославянский,— пишет он, — становится орудием произвольных вымыслов... поразительно звучат в нем, резко противополагаясь с его характером и формами, тривиальные народные и иностранные слова и выражения, на которых лежит печать современности... Этот беспорядок, это странное, будто бы разрушающееся состояние указывает на новый порядок, на новую жизнь, уже ближущуюся и смутившую прежнее состояние...»²

Повторяется та же картина социально-языковых противоречий, которая характерна для истории украинского языка XVI—XVII вв. Например, в русских виршах конца XVII—начала XVIII в. литературный язык, переполненный церковнославянизмами, вместе с тем

' О юридической общественно-политической, хозяйственной и бытовой терминологии дореформенной Руси см., например: Андреева А. Н. (ред.). Термиио-^л°гический словарь частных актов Московского государства. Пг., 1922. Материалы Для терминологического словаря древней России. Составил Г. Е. Кочин. М.—Л., ""■ Ср. также: Ларин Б. А. Проект древнерусского словаря. М. — Л., 1936. Аксаков К. С. Ломоносов в истории русской литературы и русского языка— В кн.: Аксаков К. С. Собр. соч. М., 1875. т. 2, с. 275.

2*

^г - 35 -

близок к языку украинских вирш не только по оборотам и мыслям, но и по построению рифм. Так, даже Кантемир, быть может подражая Феофану Прокоповичу, допускает рифмы Ъ — ц, Ъ—ы; ср. в Epodos consolatoria: лиху— утЬху, .чЬло— было, дЬлы— унылый; в переложении псалма 72-го: рЬки— великий, в мире — в вЪрЪ и т. п.*⁴ Но особенно резко новые формы употребления церковнославянского языка и новые формы смешения его со стилями русского делового и повествовательного языка, иногда с примесью варваризмов, обнаруживаются в языке драматических произведений.

Так, в драме «Юдифь» наблюдается грубое смешение архаических церковнославянизмов с вульгаризмами бытовой речи. Например: «А х и о р. Имянуешь ныне м я милостивым господином: како же м я в то время имяновал, егда мя к дереву привязал еси?

Су сак им (еде тайно к себе говорит). О! когда бых его в то ьремя удавил, то бы ныне не возмогл так возношатись.

А х и о р. Что ворчишь ты, собако? Что ропщешь? Како сице молчищи, ты скотина, ты осля? Говори ты, лютой ворище.

Сусаки м. Аз неемь вор, ни осля, ниже скот, и не е с м ь ни собака и никакой человек.

А х и о р. Что же тогда еси?

Сусаки м. Аз еемь вещь, к а я деревенским мужиком досаждает пущи тараканов, но имяни мне нет»¹.

С другой стороны, тут же церковнославянизмы сталкиваются с варваризмами и с формами приказного языка:

«Сом на с. Аз бых свиней не коснулся, но красную деву во изрядном идеянии взял бых.

Моссолом. Что же бы с нею хотел сотворити?

Со мн а с. Одежду от нея взяв, про себя бых держал; но деву моему милостивому господину капитану дарил бых.

С е л у м. Капитаны и вси начальники, солдаты и вси воинские люди! Послушайте вельможнейшаго воеводы нашего Олофернова повеления (бьет на барабане и клич чинит). Утре в первом часу дни все на Марсово, перед царскими враты сущее, место да соберитесь, и всяк с своим ружьем под знамя свое да ставится. Воевода хощет сам генеральной смотр учинити...

С и с е р а. О светлая сабля! Радуйся сим вестям, за не в я щ-щ а я т и честь в крови утупети, нежели во ржавчине. Прийди, брате, д а днесь возрадуемся...»²

Любопытно, что в языке драм конца XVII в. можно найти яркие факты приспособления лексической и фразеологической систем церковнославянского языка к западноевропейским языкам, преимущественно к немецкому. Например, «язык пьес репертуара Грегори (драматурга и режиссера при царе Алексее Михайловиче) не похож на стиль подьячих XVII в.: в них слишком много славянских слов и

¹ Тихонравов Н. С. Русские драматические произведения 1672—1725 гг.
СПб., 1874, т. 1, с. 159.

² Там же, с. 84—85.

— 36 —

оборотов, употребленных с толком и кстати»¹. Между тем акад. Тихонравов² указал, что многие церковнославянизмы этих пьес являются семантическими «германизмами», морфологически точными снимками с немецких слов. Так, в пьесе «Юдифь»: живи благо (lebe wohl); отключити (aufschliessen); венцы осажденные (besetzt); осадят пути стражею; беспохвалъный народ (unlobliches Volk); отмшуся _над сими псами (sich rachen) и т.п. Ср. сходные явления в репертуаре Петровского времени — например в пьесе «Сципио Африкан, вождь римский, и поглубление Софонизбы, королевы нумидийския»: счасго-падение (Gluckfall); побеждение на обе стороны висело (schwebte) и др. под.³. Ср. латинизмы в пьесе театра царевны Натальи Алексеевны «Комедия Петра Златих ключей»:

«П о с о л. Великий княже Петре, царское величество салтан жалует нас сими дарами; повелите принять.

Петр. ...И виват припеваю»⁴.

§ 7. ВЛИЯНИЕ ЛАТИНСКОГО ЯЗЫКА

Юго-западное влияние несло с собой в русскую литературную речь поток заимствований. Правда, профессиональная лексика еще раньше широко пополнялась западноевропейскими терминами, которые приходили вместе с западными художниками, мастерами, сведущими людьми.

В XVI в. быстро развивавшаяся в Москве переводная литература (преимущественно с латинского, немецкого и польского языков) также вела к заимствованиям иностранных слов, тем более, что переводчиками нередко были «иноземцы». Но до XVII в. западноевропеизмы (если не включать в их число грецизмов) не играли заметной роли в лексической системе русского литературного языка (ср. списки непонятных иностранных слов в старорусских словарях и азбуковниках) В XVII в. положение вещей изменяется. «Южнорусская» образованность влечет за собой весь арсенал латинизмов, укоренившихся в книжной традиции и в разговорной речи образованных слоев Юго-Западной Руси. Распространению латинских слов, оборотов, конструкций содействует усиленная переводческая деятельность.

О переводной литературе XVII в. акад. А. И. Соболевский писал: «Кажется, что большая часть переводов этого столетия сделана с латинского языка, т. е. с того языка, который в то время был языком науки в Польше и в Западной Европе. За латинским языком мы мо-

Варнеке Б. В. История русского театра. 2-е изд. СПб., 1913, с. 37.

См.: Тихонравов Н. С. Русские драматические произведения 1672—1725 гг., т. 1. с. XXI.

Тихонравов Н. С. Русские драматические произведения 1672—1725 гг. Примечания. т. 2, с. 550—554.

См.: Шляпкин И. А. Царевна Наталья Алексеевна и театр ее времени. — ^в кн.: ПДПИ. СПб., 1898, вып. 128. с. 8.

Ср., например, список иностранных слов, заимствованных в допетровское ^вРемя: Булаховский Л. А. Исторический комментарий к литературному русскому языку, с. 19—20*'.

- 37 -

жем поставить польский, которым владело большинство наших переводчиков и на котором часто писали южно- и западнорусские ученые. В самом конце должны быть поставлены языки немецкий, белорусский и голландский. Переводов с других языков Западной Европы мы не знаем, хотя в числе наших приказных переводчиков были люди, владевшие французским и английским языками»¹.

Наконец, с организацией латинских школ в Москве знание латинского языка распространяется среди привилегированных слоев духовенства, разночинной интеллигенции и дворян. Латинский язык «причисляется к лику» коренных языков — греческого и славянского. Таким образом, латинский язык как бы подготовляет путь влиянию национальных литературных языков Западной Европы. Высшие слои населения Московского государства «языку латинскому в то время старались придать особенную политическую значительность и называли его языком «единоначальствия», т. е. языком, напоминавшим цветущие времена римской монархии»². Ф. Поликарпов в предисловии к своему «Лексикону» писал о латинском языке: «Латинский диалект ныне по кругу земному паче иных во гражданских и школьных делех обносится».

Вместе с тем латинский язык в сфере церковной жизни становится проводником идеологии католицизма, его догматики, его церковно-политических идеалов. Все это создает почву для сближения русского литературного языка с западноевропейскими языками. Из латинского языка входит в русский литературный язык целый ряд школьных и научных терминов, например в области риторики: орация, ексордиум (начаток, вступление), наррация (повесть), конклюзия (конец, заключение), аффект, конверзация, фабула (басня) и др. под.; в области математики: вертикальный, цыркулъ, субстракция, адиция, нумерация, мультипликация (ср. в учебных тетрадях Петра I³), инструменты математецкие и др.; в географии: глобус или глоб армиляр-ный⁴ и др.; в астрономии: деклинация, минута, градус и т. п.; в артиллерии и вообще военном деле: дистанция, фортеция и др. Много слов относится к сфере «юриспруденции», административного устройства и гражданского «обхождения»: апелляция, капитулы, персона, инструкция, гонор, церемония, фамилия, фортуна, форма, фундамент (см. словарь Ф. Поликарпова) и др. Вообще гражданский язык высших слоев в его деловом и общественно-бытовом употреблении начинает склоняться к латинским словам.

Очень интересны указанные акад. А. И. Соболевским⁵ в одном переводе XVII в. лексические и фразеологические кальки, снимки с латинских слов и выражений: перескок (transfuga), сиречь изменник;

¹ Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси XIV—
XVII вв. СПб., 1903, с. 50.

² Смирнов С. К. История московской Славяно-греко-латинской академии,
с. 82.

³ Письма и бумаги Петра Великого. СПб., 1887, т. 1.

⁴ Там же, с. 26.

⁵ См.: Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси XIV —
XVII вв., с. 126.

—

Blog

Содержание