Geum.ru

В. В. Виноградов Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков издание третье допущено Министерством высшего и среднего специального образования СССР в качестве учебник

Вид материалаУчебник

Содержание


Н. И. Толстой
Ludolfi Henrici Wilhelmi.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   40
7 —

протяжении всего XVIII в. и начала и середины XIX в. менялось и с изме­нением которого перестраивались нкусы, запросы и культурно-исторические зада­чи общества, развивающего русскую культуру, литературу и язык. В. В. Вино­градов сознавал, что история \итературного языка есть история не столько фо­нетических, морфологических, синтаксических и лексических форм, сколько его структуры, взаимного отношения составляющих его идиомов (книжного языка. ею стилей, разговорного, делового языка, просторечия, «красноречия» и т. п.) и история социальных и культурных процессов общества, отраженных во всех разновидностях литературного языка. Виктор Владимирович четко определял коррелятивные отношения разных языковых идиомов в отдельные периоды ис­тории русского литературного языка. Так, рисуя языковую ситуацию в авваку-мовскую пору, ои писал: «необходимо помнить, что «просторечие» противопостав­ляется «красноречию», а не вообще церковнославянскому языку», а описывая по­ложение в Петровскую эпоху и обоащаясь к распоряжению Петра Великого Синоду об издании катехизиса (19—IV—1724), он пояснял: «тут «славянский высокий диалект» и просторечие, простой слог русского и гражданского языка, противопоставляются не голькс. как разные стили литературного языка, но и как социально дифференцированные и эстетически неравноценные типы словес­ного выражения». Число подобных примеров можно значительно умножить, но читатель сам их найдет в этой книге.

Существенна оценка В. В. Bhhoi радовым деятельности Н. М. Карамзина, который, по его определению, «дал русскому литературному языку новое направ­ление. по которому пошли такие замечательные русские писатели, как Батюшков, Жуковский, Вяземский. Баратынский. Даже язык Пушкина многим обязан был реформе Карамзина». Довольно решительный разрыв Н. М. Карамзина с арха­ической традицией церковнославянской письменности побудил его задолго до серба Вука Караджича выдвинуть лозунг «пиши, как говоришь» (точнее, «писать. как говорят и говорить, как пишут»), т. е. покончить с наследием теории трех стилей и с противопоставлением письменного и разговорного языка. Важно, однако. что в качестве разговорного Карамзин предлагал принять не язык «пастухов и землепашцев», как это делал Вук, а разговорный язык образованного общества. Этот факт и наложил особый типологический от­печаток на современный русский язык. К карамзпнекой реформе и языку Карам­зина В. В. Виноградов вернулся к концу своей жизни в связи с проблемами стилистики.' В последние творческие годы В. В. Виноградов обращался и к ху­дожественной речи Пушкина, и к теме «Пушкин н Гоголь», и к исследованию творчества Достоевского и атрибуции его текстов, используя помимо лингвисти­ческих и лингвостилистических приемов анализа приемы чисто литературовед­ческие и текстологические.

В связи с этим нельзя не отметить очень серьезного вклада Виктора Вла­димировича в отечественную науку о литературе. Ьез литературоведческих ин­тересов и занятий В. В Виноградова его «Очерки», вероятно, или вообще не появились бы на свет, или приняли бы иную направленность. Особое, можно сказать исключительное, значение в творчестве Виктора Владимировича имели работы начала 20-х годов, недавно собранные и переизданные в одном томе2. В этих работах, рассматривающих поэтику классической русской литературы (Гоголь, Достоевский. Ахматова), Виктор Владимирович выдвинул и применил метод «историко-филологического анализа литературных форм» (термин В. В. Ви­ноградова) Обращаясь к одному хронологическому срезу, к эпохе раннего реа­лизма. Виктор Владимирович проанализировал литературную ситуацию 1830— 1840-х годов' борьбу школ, литературных течений, конкуренцию и взаимозави­симость жанров и связанных с ними стилей. В связи с этим, как справедливо

1 См.: Виноградов В В. О стиле Карамзина и его развитии (исправления
текста повестей — В кн.: Процессы формирования лексики русского литератур­
ного языка (от Кантемира до Карамзина). М.—Л., 1966, с. 237—238. Его же.
Проблемы стилистики перевода в поэтике Карамзина. Русско-европейские лите­
ратурные связи. М.—Л., 1966, с. 404—414.

2 См.: Виноградов В. В. Избр. труды. Поэтика русской литературы. М.,
1976.

— 8 -

аметил А. П. Чудаков, «перед Виноградовым неизбежно возник вопрос о выхо-3 за пределы имманентного литературного ряда»1. Такой выход, по наблюде-

иям того же исследователя, современник и коллега В. В. Виноградова Б. М. Эй-

енбаум находил в соотнесении литературной эволюции с культурой и историей, воплощенной в фактах «литературного быта» (эту теорию сейчас на новых на­чалах развивает Ю. М. Лотмаи), Ю. Н. Тынянов видел внелитературный ряд

0 взаимосвязи между литературой и другими социальными областями; для Ви­
ноградова же, обращавшегося часто к тематике и программам литературных
школ, все же наиболее релевантным внелитературным рядом был языковый ряд.
Передадим эту мысль в формулировке автора комментария: «Главным внелите-
оатурным рядом, анализ связи которого с художественной словесностью Вино­
градов считал первоочередной задачей, был «соседний» речевой ряд — обще­
национальный и литературный язык. Не установив соотношения
с этой ближайшей и теснее всего связанной с литературой областью, он счи­
тал невозможным обращаться к следующим, дальним рядам (ср. ею квалифика­
цию изучения «литературного быта» как полетов «на мыслительных аэропланах в
далекие от начатой деятельности сферы»). Они же просматриваются через «об­
щий язык», нбо его жанры и стили сложно соотнесены со всей духоввой культу­
рой общества»2.

Так еще в 20-е годы нашего века в кругу молодых и талантливых литера­туроведов (Б. М. Эйхенбаум, Ю. Н Тынянов, В. Б. Шкловский, В М. Жирмун­ский. Б, В. Томашевский и др ). занимавшихся изучением литературной формы и форм литературного творчества и литературного процесса, обсуждались, говоря современным языком, проблемы иерархии семиотических систем, соотношении мо­делирующих систем в широком лигературно-лингпо-социологическом плане с уче­том идеологии, быта и культурно-языкового узуса эпохи. Это была пора, когда в нашей науке совершился не отход от филологии, как это казалось некоторым односторонним критикам, а постановка новых более глубинных и вместе с тем более глобальных зада>: перед всей нашей наукой о русском языке, литературе, фольклоре и культуре. В разработке этих общих проблем в ту пору Виктор Вла­димирович обратился к очень важному звену цепи — к истории литературного языка.

После выхода второго издания «Очерков» продолжались интенсивные заня­тия В. В. Виноградова историей русского литературного языка. Ставилась серь­езная задача исследования древнерусской письменно-языковой истории до XVII в. (док\ад на славистическом съезде 1958 г.), вновь обсуждались вопросы литера­турно-языкового процесса XVII —XIX пн. (1946 г.), намечались контуры под­робной истории литературного языка XVIII в. и более раннего периода в связи с новыми работами а нашей стране изарубежом( 1969 г.), разрабатывалась раз­вернутая программа дальнейших исследований3. Так почти полвека В. В. Вино­градов изучал русскую письменную, литературную и художественную речь во всех ее аспектах—общенациональном и общенародном, локальном, социальном и художественно-индивидуальном, не упуская из вида ни одного уровня языка — лексического или синтаксического, морфологического или фонетического, ни од­ной его характерной особенности.

Вдумчивый читатель всегда может обнаружить связь между трудами ученого по грамматике, поэтике и текстологии и трудами по истории литературного язы­ка, языка писателя и истории литературы, сравнить ранние труды В. В. Виногра­дова с его поздними исследованиями и тем самым понять и ощутить эволюцию взглядов В. В. Виноградова, ибо в них отразилась эпоха.

Н. И. Толстой

Чудаков А. П. Ранние работы В. В. Виноградова по поэтике русской лите­ратуры.— В кн.: Виноградов В. В. Избр. труды. Поэтика русской литературы.

Чудаков А. П. Ранние работы В. В. Виноградова по поэтике русской лите-РатУры.— В кн.: Виноградов В В. Избр. труды. Поэтика русской литературы. М- 1976, с. 477.

См.- Виноградов В В. Избр. труды. История русского литературного язы-

— 9 —

I. Старина и новизна в русском

литературном языке XVII в.

Распад системы церковнославянского

языка. Европеизация и национальная

демократизация русского

литературного языка

§ 1. КРИЗИС СИСТЕМЫ ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА В XVII в.

Русским литературным языком средневековья был язык церков­нославянский. Во второй половине XVII в. резко проявился внут­ренний распад системы церковнославянского языка, обозначившийся еще в XVI в. Изменения в структуре церковнокнижной речи были связаны с ростом литературного значения «светских»—деловых, публицистических, повествовательных — стилей русского письменного языка и с расширением литературных прав бытовой речи. Интерес­на, например, выразившаяся в исправлении книг при участии Макси­ма Грека (XVI в.)*1 тенденция к сближению и «согласованию» церковнославянского языка с русской разговорно-бытовой речью. Эт;-. тенденции очень рельефно выступает в таких примерах правки текста псалтыри: вместо векую шаташася языии— чесо ради воэъяришася языии (2,1); вместо зоне гонях благостыню — держахся благостыни (37,21); вместо иену мою совещаша отринути — честь мою совещаша отринути (61,5); вместо внегда разнствит небесный цари на ней — егда разделит небесный царей на ней (67,15) и мн. др. под.; ср. также замену аориста и имперфекта, особенно 2-го лица ед. ч., фор­мами прошедшего сложного, например: аще видел ecu татя, текл ecu с ним вместо видяше, течаше и т.п.1.

Но от этих сдвигов средневековый дуализм в сфере письменно-словесного выражения пе сглаживается: литературные функции про­должает по преимуществу отправлять церковнославянский язык (т. е. в основе язык византийско-болгарский, но уже имевший свою сложную историю на русской почве), а стили русского делового, пуб­лицистического и повествовательного языка, несколько приспособля­ясь к церковнославянской системе, размещаются по периферии «книжности», «письменности», а чаще остаются в сфере официально­го делопроизводства н бытового общения.

' Иконников В. С. Максим Грек и его время. Киев, 1915, с. 68. Митрополит Филарет. Максим Грек.— Москвитянин, 1842, № 11, с. 172. Описание рукописен Синодальной библиотеки, отд. 2, ч. 1, № 76.

- 10 —

Генрих Вильгельм Лудольф *2, автор русской грамматики, издан­ной в Оксфорде в 1696 г.1, в таких красках изображает общественно-идеологическое соотношение двух языков: «Для русских знание сла­вянского языка необходимо, так как не только священное писание и богослужебные книги у них существуют на славянском языке, но, е пользуясь им, нельзя ни писать, ни рассуждать по вопросам науки образования. Поэтому, чем ученее кто-нибудь желает прослыть перед другими, тем более наполняет свою речь и писание славяниз­мами, хотя иные и посмеиваются над теми, кто чересчур злоупотреб­ляет славянским языком в обыкновенном разговоре». Лудольфу представляется, что единственной книгой, написанной на русском языке, является «Уложение царя Алексея Михайловича *3. Поэтому Лудольф такой бытовой поговоркой характеризует сферу применения церковнославянского и национально-гражданского языков: «Разгова­ривать надо по-русски, а писать по-славянски». Ведь «подобно тому, как никто из русских не может по научным вопросам ни писать, ни рассуждать без помощи славянского языка, так, наоборот, в домаш­них и интимных беседах нельзя никому обойтись средствами одного славянского языка, потому что названия большей части общеупотре­бительных вещей не встречаются в книгах, из которых можно чер­пать знание славянского языка». Лудольфу как европейцу такое положение вещей кажется ненормальным. Он выражает надежду, что русские оценят значение национального языка и «по примеру других народов будут стараться разрабатывать свой собственный язык и издавать на нем хорошие книги». Этот призыв к национали­зации литературной речи звучит особенно внушительно в связи с указаниями на непонятность церковнославянского языка для широ­ких масс. Между тем рост политического значения новых обществен­ных классов (возвышение класса помещиков и развитие торговой буржуазии) не мог не отразиться на соотношении стилей церковно-литературного, общественно-обиходного и официально-канцелярского языков, не мог не усилить притязаний народного языка на более значительную роль в системе литературного выражения. Этому про­цессу, естественно, сопутствовал как антитезис процесс усиления «славянщизны» в речи высших слоев книжников, духовенства и боярства.

Московские книжники старались «искусственно возвратиться к той чистой славянской речи, от которой удалял их вседневный обы­чаи; вследствие того так называемая славянщизна, несмотря на всю Недостаточность в образовательном отношении, сознаваемую отчасти Даже в то время, снова укрепилась в письменной и печатной словес­ности русской»2.

' См.: Ludolfi Henrici Wilhelmi. Grammatica Russica. Oxonii. OD MDCXCVI. "(Графические сведения о Лудольфе и характеристику его грамматики см. во Ступительной статье Б. А. Ларина «О Генрихе Лудольфе и его книге» к изда­нию «Русской грамматики» Г. В. Лудольфа (Л., 1937). Там же указана библиог­рафия (с. 40).

Майков Л. Н. Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII сто­летий. СПб., 1889, с. 12.

- 11 -

Но в ту же эпоху развивался параллельно с процессом национали­зации и демократизации литературного языка другой процесс — про­цесс «европеизации». Соотношение этих двух сил в разных общест­венных группах было неодинаково, сложно и противоречиво.

В русском литературном языке сталкивались и смешивались разнородные стилистические течения. Внутри самой системы церков­нославянского языка происходило пестрое и противоречивое стили­стическое расслоение. «Европеизмы» проникали в самый церковно-литературный язык и углубляли в нем идеологические и структурно-стилистические противоречия.

Дело в том, что к XVII в. продолжали существовать два основ­ных центра церковнославянской традиции — Москва и Киев, каждый из которых имел свой район влияния. При этом традиция московская несколько отличалась от киевской. В XVII в. киевская традиция церковнославянского языка возобладала над московской. Киев был не только центром охранения церковнославянской традиции, но и тем местом, где церковнолитературный язык восточнославянской редак­ции впервые стал подвергаться систематической нормализации (ср. составление украинским ученым Мелетием Смотрицким *4 «Сла-венской грамматики», напечатанной в 1619 г.) Именно в Киеве раньше всего и наиболее ярко проявилось расширение сферы приме­нения церковнославянского языка и распространение его на свет­скую литературу. Первые попытки писать рифмованные стихи (вир­ши) на церковнославянском языке были сделаны украинскими учены­ми *°. Украинские ученые риторы и проповедники оказали большое влияние на риторику XVIII в. с ее славянизмами. Наконец, к укра­инским школьным интермедиям на церковнославянском языке восхо­дят русская драма и комедия *5. При этом необходимо учесть, что, приспосабливаясь к новым условиям своего применения, киевская традиция церковнославянского языка сама несколько изменилась, впитав в себя некоторые черты московской традиции. Таким образом, в XVII в. преимущественно через Киев шло на Москву западноевро­пейское схоластическое образование, которое на Украине восторжест­вовало над восточно-византийским просвещением. В атмосфере мос­ковской литературно-языковой жизни борьба между Западом и Востоком должна была прежде всего проявиться в столкновении «еллино-славянских» (т. е. опиравшихся на византийскую христиан­скую культуру) стилей церкоьнолитературного языка со стилями церковнокнижной речи, шедшими из Украины и ориентировавшимися на латинский язык — научный и религиозно-культовый язык запад­ноевропейского средневековья. Другие западноевропейские течения. шедшие из Польши, усложнили процесс взаимодействия между цер-ковнолитературным и светско-деловым языком. Обозначился кризис в системе русского литературного языка.

Т акова в общих чертах картина стилистического ' брожения в

1 Слово стиль употребляется в дальнейшем изложении в двух значениях. 1) стиль как система присущих общественной группе или отдельной литератур ной личности норм словесного выражения и норм «лингвистического вкуса» (т. е.

— 12 -

русском литературном языке XVII в. Она должна быть шире рас­крыта и разъяснена интерпретацией ее отдельных частей.

§ 2. ВИЗАНТИЙСКИЕ («ЕЛЛИНО-СЛАВЯНСКИЕ») СТИЛИ ЦЕРКОВНОЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

В противовес надвигающейся на русский литературный язык вол­не европеизации усиливается архаическое течение в сфере церковно-литературной речи. Высшее духовенство и боярство культивируют высокие риторические стили церковнославянского языка, продолжаю­щие традицию византийского «витийства». Связь московского церков­нославянского языка с греческим языком по «внутренним формам» живо ощущалась образованными книжниками-консерваторами из мо­нашества, духовенства и знати в XVII в. М. Сменцовский в «Прило­жениях» к своему исследованию «Братья Лихуды»1 напечатал замеча­тельное «рассуждение»: «Учитися ли нам полезнее грамматики, рито­рики, философии и феологии и стихотворному художеству и оттуду позиавати божественная писания, или не учася сим хитростем, в про­стоте богу угождати и от чтения разум святых писаний познавати; и которого языка учению учитися нам: славяном, потребнее и по­лезшие латинского или греческого?» Горячо защищая учение как «свет путеводящий к богознанию» («учение — свет, неучение же — тьма»), автор трактата (по предположению Сменцовского, инок Ев-фимий) настаивает на необходимости знания греческого и славянско­го языков. Кроме религиозно-исторических соображений, связь этих языков обосновывается сопоставлением их структуры. Отмечается в них общность графических и грамматических форм: «По самым стихнем, или письменем, и по осми частем грамматики и сочинению тех (т. е. по синтаксису) свойствен (т. е. родствен) греческий язык славенскому» (VIII). Путем анализа алфавита и особенно граммати­ческих категорий автор доказывает, что латинский строй от греческо­го и славянского, как «козлище инородное», разнится, «греческая же письмена и славенская, яко овча с материю, обоя между собою по-добсгвуют и согласуются» (IX). В латинском языке среди «частей речи» лишнее — междометие (interjectio): «И сие латинское interjectio греческу и славенску языку не нуждно, понеже в сих двох языцех на­речие наполняет (т. е. включает в себя) тое» (X). Правда, греческий член («арфр»), отсутствующий е латинском языке, не имеет соответ­ствия и в «славенском», но автор тонким подбором примеров поясня­ет пользу члена и для «славен», которым он облегчает распознавание общих значений имен от их символического применения к божеству в греческом тексте «священного писания» (theos и ho theos, propheles

оценок целесообразности выражения) и 2) стиль как функциональная разновид­ность той или иной языковой системы в пределах речи одного класса, одной Группы (например канцелярский, газетно-публицистическин стиль).

1 См.: Сменцовский М. Н. Братья Лихуды. СПб., 1899, с. VI—XXVI.

— 13 —

и ho prophetes)1 и т. п. Точно так же наличие причастия от глагола существования (быть) в греческом и славянском языках (сый, ho on) рассматривается в религиозном аспекте как очевидный симптом пре­восходства этих языков над латинским: «Латины же место сый, при­частия единыя части (т. е. вместо одной категории причастия), глаго­лют две части — местоимение и глагол (qui sum, es, est): цже есмь, иже есть, иже бысть. Подобие и поляки от латинского языка и учения глаголют (вместо сый): который есмь, который есть и был, иже не знаменует вечности, но наченшееся что и кончущееся: сый же и 6Ъ являют божественное существо безначальное и бесконечное» (XIII). Таким образом, преимущество причастия сый перед описа­тельными оборотами иже есть, который есть усматривается в том, что причастие обозначает вечное пребывание, а те указывают на нечто, имеющее конец и начало.

Раскрывая согласие в основных формах грамматической мысли между греческим и славянским языками, автор предостерегает от .латино-польского влияния, горестно констатируя его наличие в рус­ской литературной речи конца XVII в.: «Начинаются латинские и полские пословицы славенского языка в писаниих появлятися; древне же отнюдь таковых глаголаний славяне удаляхуся, зане речением обыкоша и нравы последовати (т. е. влияние на язык сопровождает­ся влиянием на нравы). Таково бо латинское учение прелестно, яко . нож медом намазанный: изначала лижущим сладок и безбеден (т. е. ; безопасен) мнится к елико болши облизуется, толико ближше горта- ; hjo ближится и удобно лижущего заколет и смерти предаст» (XIV). .:

«Несвойство» славянам и «далечность» латинского языка доказы- -ваются следующими соображениями.

Во-первых, в латинском языке отсутствуют соответствия основ- '• ным религиозным понятиям православия, а это явный знак «скудо-. сти» его и «убожества». Ср., например, невозможность на латинском, языке выразить адекватным понятием слово ыпосгась, отличить ыпо-стась от существа, от лица: «...лице же гречески не ипостась, но. prosopon», а латинцм, не имея соответствующего слова, «вместо (ипо- ■! стасей) лица вводят» (XIV).

Во-вторых, латинскому языку сьойственна искаженная («растлен­ная») передача греческих слов, к которым он принужден прибегать из-за своей бедности. Например: бискуп вместо епископ, кроника вместо хроника, поэтика вместо пиитика, пурпура вместо порфира и т. д. Как одна из причин искажений выставляется отсутствие в ла­тинском языке «стихии» и, равной греческому е (ц): клер, клерик вместо клир, клирик; метрополит вместо митрополит; псалтерь, Грегор, Михаель; академия вместо академиа; планета и пр.; «...паче же са­мого сына божия спасительное имя Иисус глаголют Иеэус... песнь бо­жественную, ангелы поемую, аллилуиа глаголют латинницы ялелюя»;

1 Указывается на невозможность без присоединения члена определить значе­ние слова дух в следующих выражениях: Ведяше Христа дух в пустыню: не в меру даст бог духа; рожденное от духа дух есть; глаголы, яже аа глаголах, дух (.уть и жиьнь суть...

—