В. В. Виноградов Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков издание третье допущено Министерством высшего и среднего специального образования СССР в качестве учебник

Вид материала

Учебник

Содержание Деловых стилей в связи с процессом Традиции в процессе смешения

Подобный материал:

• Г. Г. Почепцов Теоретическая грамматика современного английского языка Допущено Министерством, 6142.76kb.
• В. Г. Атаманюк л. Г. Ширшев н. И. Акимов гражданская оборона под ред. Д. И. Михаилика, 5139.16kb.
• A. A. Sankin a course in modern english lexicology second edition revised and Enlarged, 3317.48kb.
• Автоматизация, 5864.91kb.
• А. М. Дымков расчет и конструирование трансформаторов допущено Министерством высшего, 3708.79kb.
• В. И. Кузищина издание третье, переработанное и дополненное рекомендовано Министерством, 5438.98kb.
• Н. Ф. Колесницкого Допущено Министерством просвещения СССР в качестве учебник, 9117.6kb.
• А. Б. Долгопольский пособие по устному переводу с испанского языка для институтов, 1733.75kb.
• В. К. Чернышева, Э. Я. Левина, Г. Г. Джанполадян,, 563.03kb.
• В. И. Королева Москва Магистр 2007 Допущено Министерством образования Российской Федерации, 4142.55kb.

68 —

ще подполковника, но прикрытие разумеется», и ожидали подполков­ника Сбедекена. Лишь через сутки выяснилось недоразумение '.

Известно также, что некоторые из европеизировавшихся дворян того времени почти теряли способность правильного, нормального употребления русского языка, вырабатывая какой-то смешанный жар­гон. Таков, например, язык князя Б. И. Куракина, автора «Гистории о царе Петре Алексеевиче»: «В то время названной Франц Яковле­вич Лефорт пришел в крайнюю милость и конфиденцию интриг амур­ных. Помянутый Лефорт был человек забавной и роскошной или, на­звать, дебошан французской. И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе и балы»*¹. Ср. в дневнике*² того же Куракина: «В ту сеою бытность был инаморат славную хорошеством одною читадинку (горожанку), назывался Signora Franceska Rota, и так был inamorato, что не мог ни часу без нее быти, и расстался с великою плачью, и пе­чалью аж до сих пор из сердца моего тот amor не может выдти и, чаю, не выдет, и взял на мемориго ее персону и обещал к ней опять возвратиться».

Петр I, осуждая злоупотребления иностранными словами, был принужден написать одному нз своих послов (Рудаковскому) приказ: «В реляциях твоих употребляешь ты зело много польские и другие иностранные слова и термины, за которыми самого дела выразуметь невозможно; того ради впредь тебе реляции свои к нам писать все российским языком, не употребляя иностранных слов и терминов».

Но вместе с тем употребление иностранных слов являлось внеш­ним симптомом нового, «европейского» стиля речи. Бросается в глаза своеобразная особенность делового, публицистического языка Петров­ской эпохи, прием дублирования слов: рядом с иностранным словом стоит его старорусский синоним или новое лексическое определение, замкнутое в скобки, а иногда просто присоединенное посредством по­яснительного союза или (даже союза и). Просветительное значение этого приема выступает на фоне общей правительственной тенденции к вовлечению широких масс общества в новую политическую систему. Характерно заявление Татищева о том, что законы должны быть пи­саны «так вразумительно, как воля законодавца есть, и для того никакое иноязычное слово ниже риторическое сложение в законах употребляться не может»².

Однако и в законах, и в публицистических трактатах, и в техни­ческих переводах начала XVIII в. вплоть до 40-х годов замечается эта двойственность словоупотребления, этот параллелизм русских и иноязычных слов³. Например: «адмиралу, который авантгарду (или передней строй) кораблей управляет, надлежит»⁴; «некоторые акци-

" См.: Письмо В. Н. Татищева в Библиотеке Академии наук, № 138. В кн.:— Пекарский П. П. История Академии наук в Петербурге. СПб., 1873, т. 2, с. 53— 54.

² Пит. по: Пекарский П. П. История Академии наук в Петербурге, т. 2,
с 52*³.

³ См.: Бцслаев Ф. И. О преподавании отечественного языка. 2-е изд. М.,

1867, с. 453-454.

Генеральные сигналы, надзираемые во флоге. СПб., 1714, с. 24*⁴.

— 69 —

денции (или доходы) получать»'; «апелляцию или перенос до ком-мерц-коллегин чинить»²; «економу (домоуправителю)»³; «аркибузиро-ван (расстрелен)»⁴; «протектора (защитителя)»³, «определить или ассигновать... указы, или ассигнации»⁶; «банизированы или прокля­ты»⁷' «бараки (или шалаши)»⁸; «два коротких палника (или бран­деры)»⁹; бухгалтер (или книгодержатель)»¹⁰; визитацию (или осмотрение) учинить»¹¹; «дирекцию (или управление)»¹²; «в такой ди­станции (расстоянии)»¹³; «инструкции (или приказание)»¹⁴; «инспек­тора (или наблюдателя)»¹⁵; «камер-юнкер (или комнатный дворянин)»; от числа коллегов (или заседателей)»¹⁶; «ему подобает быть храбру и доброго кондуита (сиречь всякия годности), которого бы квалитеты (или качества) с добродеянием были связаны»¹⁷; «конституция или ус­тав (Правда воли монаршей)»; в «Уставе воинском»: пиониры (или работники), лагер (или стан), по инструкциям (порядкам), секундан­та (или посредственника), о процессе (или тяжбе) и мн. др; в «Рас­суждении» Шафирова ^IS (1722): ни в каких европейских делах... ника­кой рефлексии и рассуждения не имели (5); с такою аппликациею (рачением) (8); по образу и прикладу других политизованных (или правильно расположенных) государств (16); все письма большая часть на немецком штилизованы (сочинены) (33); трибутарии (дан­ники) (4); акт (записки) (4); о последующих революциях (отменах) (11); мужа великого коварства, и далных замыслов, и безмерной ам­биции (честолюбия) (15); мир с обоих сторон от государей под­твержден ратификациями (подтверженными грамотами) (16); мини­стра (боярина) (17); верных патриотов (сынов отечествия) (18); армистициум (или перемирье) (45, 46); последовал своим аффектам (страстям) (54) и т. п.

Любопытны поправки и дополнения, сделанные Петром I в ру­кописи книги «Римплерова манира о строении крепостей»: аксиомат (правил совершенных); ложирунг (или жилище, т. е. еже неприятель захватит места где у военных крепостей) и т. п.¹⁹ В «Истории о орди-

¹ Полное собранче законов Российской империи. СПб., 1830, т. 6, № 3534.

² Там же, № 3318.

³ Там же, № 3006.

' Книга устав морской. СПб., 1720, с. 460*⁵.

⁵ Полное собрание законов Российской империи, т. 7, №4443.

^г Там же, т. 5, № 3303.

⁷ Там же, № 3306.

^в Там же.

^s Бринк Т. Описание артиллерии. М., 1710, с. 194*⁶.

¹⁰ Полное собрание законов Российской империи, т. 5, № 3303.

¹¹ Там же, № 3306.

¹² Там же, т. 6, № 3534.

¹³ Книга устаз морской, с. 40.
'* Там жг.

¹⁵ Духовный регламент. СПб., 1721, с. 30.

¹⁶ 1 ам же, с. 5.

¹⁷ Книга устав морской, с. 6.

¹⁶ Далее указаны в скобках страницы книги: Шафиров П.*⁷ Рассуждение ка­кие законные причины. СПб., 1722.

⁹ Цит. по: Пекарский П. П. Наука и литература при Петре Великом, т. 2, с. 242—243.

— 70 -

нах» (1710) характерны помещенные в скобках и не находящие соот­ветствия в оригинале пояснения вроде: «о армориях (или гербах) и о девизах (или писаниях изображенных) кавалерских». Ср. в ориги­нале: «Des armories et des devises des chevaliers»¹. В сочинении Дмитрия Кантемира «Кнчга систима, или состояние мухамеданския религии», написанном на латинском языке *⁸, переводчик пояснял иностранные слова: политика — народоустроение, феория — умствование, идея — образ, физик — естествословец, машкара—харя и т. п.² Так, «реснота и чистота славянская засыпася чужестранных языков в пепел»³.

§ 7. РАСШИРЕНИЕ СОСТАВА И ФУНКЦИЙ

ДЕЛОВЫХ СТИЛЕЙ В СВЯЗИ С ПРОЦЕССОМ

СМЕШЕНИЯ И ПЕРЕГРУППИРОВКИ СТИЛЕЙ

- И УСИЛЕНИЕМ ЛИТЕРАТУРНЫХ ПРАВ ЖИВОЙ

РУССКОЙ УСТНОЙ РЕЧИ

Процесс европеизации научной, технической, публицистической и общественно-бытовой лексики и фразеологии изменял систему дело-еых стилей письменно-книжного языка и еще более расширял их пра­ва и функции, чем это наметилось в XVII в. Приспособление русско­го языка к западноевропейским понятиям, смешение его с элементами этих языков, предполагаемый переводами кодекс соответствий между смысловой системой русского языка и семантическими формами за­падноевропейских языков — все это легче всего могло развиться и выработаться в официально-письменных, публицистических, общест­венно-деловых, светско-бытовых стилях литературной речи. Стилисти­ческое расслоение в этой области письменно-книжного языка, проме­жуточной между жанрами церковнолитературнои речи и социальными разновидностями письменно-бытовой речи и устного просторечия, было очень сложно и разнообразно, особенно если принять в расчет повествовательные стили. Так же пестры и богаты колебаниями были фонетические, грамматические и лексические формы этих стилей. Очень интересны наблюдения акад. В. Н. Перетца над правкой тек­ста русского перевода книги: «Юности честное зерцало» (1717)*^!. Здесь ярко обнаруживается принцип замены «простых, вульгарных выражений» более важными, книжными, церковными или канцеляр­скими — принцип, отражающий стилистические колебания светско-де-лового языка. Например, исправлены: буде (случится дело) на еже­ли; поругание на презрение; не сможа стерпеть на не могущи стер' петь; хозяйкам на госпожам и др. под/ Характерны также для стиля эпохи приемы смешения грубого просторечия с торжественными сла­вянизмами в языке переводчика Пауса. Например: вижду во ево; сын божий... в иордан влезает; ср. с одной стороны, такие просторечные

¹ Пит. по: Пекарский П. П. Наука и литература при Петре Великом, т. 2,
с 247.~

² Там же, с. 584.

³ Поликарпов Ф. Предисловие к «Лексикону треязычному». М., 1704.

* Перети, В. Н. Историко-литературные исследования и материалы. СПб.,

1902, т. 3. с 230-231.

— 71 -

выражения, как подмески не было, не замай, праруха, прамолвишся, мочь (имя сущ.), покойны местечки и т. п., с другой — такие архаиче­ские славянизмы: достизаю, гонзай, выну, внезапу, суесловие, духо-рожденный, доброчастие, пакирождение и т. д. Акад. В. Н. Перетц был прав, считая этот прием «смешения слов вульгарных с торжест­венными, церковнославянскими» особенностью русского литературно­го языка первой трети XVIII в. Ср. у В. К. Тредиаковского в языке переложений псалтыри: Услышит он, лишь мне завыть... При моем

толиком , реве... В должном праве понесись Хотя б колико не щи-

тился... Расхищали те с. задов '.

Ср. у Ан. Кантемира в примечаниях к переводу «Разговоров о множестве миров» Фонтенеля (1730)—объяснение научных терминов и непонятных слов: «Глобус. Тело со всех сторон круглое, каков есть мячь, по руски куля» (с. 50). «До гниды. Во французском стоит до подкожного червяка, я гниду употребил для того, что и довольно ма­ла, и нам «знакомее» (с. 96). «Акциа. Продажа публичная, в кото­рой тот купец, кто больше дает. Вязка по руски» (с. 23) и др. под.*²

Правда, светско-литературный язык Петровской эпохи, вырастав­ший из публицистической и деловой речи, по своему назначению и значению был вообще народнее (если можно так выразиться), чем церковнославянский язык. Он был ближе к стилям живой устной речи и свободнее от стеснений церковнокнижной риторики. Кроме то­го, он быстрее и живее отражал идеологию правительства, более гиб­ко приспособлялся к его программе.

В Петровскую эпоху светско-деловой язык решительно выступил в роли средней нормы литературности. Поэтому для истории русско­го литературного языка небезразличны изменения в социальном и культурно-общественном облике служилой среды. Конон Зотов писал 7 октября 1713 г. Петру I: «Понеже офицеры в адмиралтействе суть люди приказные, которые повинны юриспруденцию и прочие права твердо знать, того ради не худо бы было, если бы ваше величество указал архиерею рязанскому выбрать двух или трех человек лучших латинистов из средней статьи людей, т. е. не из породных, ниже из подлых, для того что везде породные презирают труды (хотя, по пре-порции их пород и имения, должны также быть и в науке отменны пред другими); а подлый не думает более, как бы чрево свое напол­нить. И тех латинистов прислать сюда, дабы прошли оную науку и знали бы, как суды и всякие судейские дела обходятся в адмираль-тействе»². Таким образом, «средняя статья людей», т. е. разночинная масса служилого и торгового сословия, принимала близкое участие в образовании европеизозанных стилей делового языка.

Цит. по: Перетц В. Н. Историко-литературные исследования и материалы, т. 3, с. 291-297.

² Цит. по: Пекарский П. П. Наука и литература при Петре Великом, т. 1, с. 157.

— 72 -

§ 8. РОЛЬ ЮГО-ЗАПАДНОЙ ЛИТЕРАТУРНО-ЯЗЫКОВОЙ

ТРАДИЦИИ В ПРОЦЕССЕ СМЕШЕНИЯ

СТИЛЕЙ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

Как было сказано выше, во второй половине XVII в. стили рус­ского литературного языка подверглись влиянию юго-западного украино-польского делового языка. Укрепилось много украинизмов и полонизмов, преимущественно в языке высших слоев дворянства и духовенства. «Смешанный» состав этих стилей русского литературно­го языка в первой трети XVIII в. стал сложнее, но в основных своих чертах сохранил ту же двойственную книжно-разговорную природу, ту же широту и свободу колебаний (в зависимости от функции и со­циальной обстановки) между изощренной риторикой церковнославян­ского языка, устарелой фразеологией и однообразным синтаксисом приказно-канцелярского языка и пестрыми формами общественно-бытовой разговорной речи.

Смешанные формы этого делового языка, совмещающего церков­нославянизмы с элементами приказной речи, с иностранными заим­ствованиями и с бытовой лексикой, особенно интересно наблюдать в письмах таких переселенцев с юго-запада, как Димитрий, митрополит Ростовский: «Дети, — писал он ученикам ростовской духовной шко­лы, — слышу о вас худо: место учения учитеся развращения. Неции от вас и в след блудного сына пошли со свиньями конверсовать. Пе-чалюся зело и гневаюся на вас; а якоже вижду вина развращения вашего та, что всяк живет по своей воли, всяк больший трго ради по­ставлю над вами сеньора господина Андрея Юрьева, чтоб вас муш­тровал, як цыганских лошадей; а вы ему будте покорны, послушливы; а кто будет противен, той пожалован, будет плетью»¹. Здесь и цер­ковнославянизмы— неции, печалюся зело, якоже и т. п., и заимство­вания польско-латинского происхождения — конверсовать, сеньор, муштровать, и канцеляризмы вроде: а кто будет противен, той пожа­лован будет плетью, и формы просторечия — всяк больший, цыган­ских лошадей и т. п. Особенно показателен для характеристики того языкового смешения, которое вносилось в русскую литературную речь юго-западной литературной традицией, стиль переписки Димитрия Ростовского с митрополитом Стефаном Яворским. Полонизмы и украинизмы тут располагаются по соседству с латинизмами и цер­ковнославянизмами, в которые подмешана значительная доля быто­вого просторечия. Полонизмы: теды, хоць, зось, жебы, я намеренем, презентовать и др..; сюда же относятся вставки фраз и целых пред­ложений на польском языке; лексические латинизмы (дискуреи и т. д.) и частое употребление латинских слов и фраз: толико безза­коний, толико обид, толико oppressiones вопиют на небо и др. под. Украинизмы: перешкожаю, нехай, тылко, здоровя и т. п. Церковно­славянизмы: тружду купно, благопотребна, в глубину поступи (ао­рист) и т. д. Формы русского просторечия: как в сбитню русском

¹ Чтения в Обществе истории и древностей российских, 1883, кн. 6. Смесь, с 18*¹,

— 73 —

мешанина, Стиопка грешник и мн. др. «Встречаются, например, — пишет П. И. Житецкий об этом просторечии, — глагольные формы многократного вида, несвойственные украинскому языку: кармливал, писывали, а также следующие великорусские слова: кушаю, замешкал, авось-либо, вовся ли и пр. Такие и подобные слова составляли обыч­ную принадлежность эпистолярного просторечия и у других земля­ков Димитрия Ростовского, живших на севере. Так, в письмах Стефа­на Яворского к брату читаем: братец, маленько, пущай... В разных письмах Феофана Прокоповича то же самое: письмяцо, писанъице, ре-меслишко, чернчишко, плутец и пр.»¹

§ 9. ЗЫБКОСТЬ ФОНЕТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII в.

Нормы орфоэпии и орфографии литературно-деловых стилей пер­вой половины XVIII в. были очень зыбки. Конечно, тон продолжали задавать высшие слои московского общества. Но само московское произношение все еще не установилось. В нем не прекращалось столк­новение северно- и южнорусских фонетических и морфологических элементов (например, разные степени аканья, колебания в произно­шении звука г, сравнительная степень на -яс и -ее и др. под.² Диалек­тальные формы вообще свободно жили в разговорной речи высших слоев, так как проблема нормализации литературного произношения встала со всей остротой только в середине XVIII в. В грамматиче­ских руководствах говорилось исключительно о нормах церковной фонетики (например, в рукописи Ленинградской Публичной библио­теки 1725 г.: «Технология, то есть художное собеседование о грамма­тическом художестве»)*¹. Церковное произношение, которое в прин­ципе стремилось к приблизительно точному воспроизведению графи­ческих форм книжного текста (т. е. к соблюдению различий между Sue, к сохранению ударяемого е перед твердыми согласными, к вы­говору фрикативного г, к чтению форм — aho, — я?ю и т. п.), врыва­лось в сферу бытового языка и примешивалось к его фонетическим различиям. Генрих Вильгельм Лудольф в своей грамматике (1696) и Тредиаковский з предисловии к «Езде в остров любви» (1730) сви­детельствовали, что многие из образованных людей, особенно из сре­ды духовного сослозия, щеголяя ученостью, даже разговаривали на церковнославянском языке *². Так широки были пределы фонетиче­ских вариаций в литературно-деловых стилях русского языка высших классов начала XVIII в.

¹ Житеикий П. И. К истории литературной русской речи в XVIII в.—

ИОРЯС. СПб., 1903, т. 8, кн. 2, с. 17.

² См.: Будде Е. Ф Некоторые выводы из позднейших трудов по великорус­
ской диалектологии.— В кн.: Юбилейный сборник и честь Ф. В. Миллера. М.,

1899, с. 49-55.

- 74 —

§ 10. ШИРОТА И СВОБОДА ГРАММАТИЧЕСКИХ (МОРФОЛОГИЧЕСКИХ) КОЛЕБАНИЙ В ЛИТЕРАТУРНОЙ РЕЧИ НАЧАЛА XVIII в.

Фонетической разнородности повествовательных, публицистиче­ских и деловых стилей русского литературного языка соответствовала широта грамматических различий. Письма и бумаги Петра I, по наб­людению проф. В. А. Богородицкого, «достаточно отражают состоя­ние языка этого времени, давая образцы как простого стиля, так и более торжественного: первый мы встречаем в письмах приятельских и хозяйственно-распорядительных, а второй, изобилующий церковно­славянизмами, — в письмах дипломатических (ср. в последних такие выражения, как протчим войсъком — дат. множ.; о некоторых делех; приступили есмы и т. п.»¹. Таким образом, с одной стороны, в этих литературных стилях, особенно при торжественной, риторической экспрессии, встречаются в большом количестве архаические, «славян­ские» формы склонения. Например, формы падежей с переходным «смягчением» задненебного согласного основы (г — з, к— ц, х— с) вроде: в грамматице и под. (предисловие к «Славенской грамматике» иподиакона Ф. Максимова, 1723), человеци (в «Первом учении отро­ком» Феофана Прокоповича, 1722)*¹, формы дат. пад. множ. ч. су­ществительных муж. и ср. р. на -ом, -ем, а также жен. р. типа кость на -ем: войсъком (в письмах Петра I); болезнем (в «Первом учении отроком», 1722) и др. под.; тв. п. мн. ч. на -ы: с народы (Воинский устав 1716 г.), твердыми указы (Морской устав 1720 г.) и т. д.²; пред. п. мн. ч. существительных муж. и ср. р., а также жен. типа кость на -сх- походех (Воинский устав 1716 г.) и мн. др. под.; формы им. пад. ми. ч. прилагательных на -и, -ии, -ы, -ыя, -а, -ая: святи (в «Пер­вом учении отроком», (1722) и т. п.; другие архаические формы скло­нения прилагательных; церковнославянские формы спряжения; инфи­нитив на -ти в безударном положении: вступати (Посошков. О скудости и о богатстве, 1724, и др. *²; 2-е л. ед. ч. настоящего и будущего времени на -или: можеши (в письме Петра I, 1715) и др. под; даже формы аориста и имперфекта (не всегда в правильном употреблении), например положи, нача, несяше, отвеща, видяше, вни-доша и др. под. («Басни Эзопа», 1700)*³, прииде, подаде (в «Первом учении отроком» Феофана Прокоповича); вообще в области глаголь­ного употребления характерны резкие колебания между архаической системой времен и новым грамматическим типом взаимодействия форм времени и категории вида; формы деепричастия на -юще, -яще: помышляюще, исповедающе (там же) и др. под.

Приемы пользования этими церковноархаическими грамматически­ми категориями дают материал и для суждения о социальной основе

' Богородицкий В. А. Общий курс русской грамматики. 5-е изд. М.—Л., 1935, с. 318. Ср. его же. Московское наречие двести лет назад.— Уч. зап. Казан­ского университета, 1902, кн. 2, с. 1—8.

См.: Будде Е. Ф. Очерк истории современного литературного русского язы­ка (XVII—XIX век).— В кн.: Энциклопедия славянской филологии. СПб., 1908, вып. 12, с. 42.

— 75 —

того или иного стиля, так как в дворянском языке пристрастие к грамматическим архаизмам церковнославянского типа сопровожда­лось постоянными ошибками в их употреблении. Возникал своеобраз­ный конфликт употребления и значения.

Особенно остро разрыв между грамматическими архаизмами цер-ковнокнижной речи и живым грамматическим сознанием продуктив­ных форм и категорий ощущался в области времен и видов глагола. В то время как в высоких стилях «славянского диалекта» культивиро­вались книжноархаические разновидности прошедшего времени (ао­рист, имперфект, сложные формы прошедшего времени)¹, а категория вида лишь смутно предчувствовалась в искусственном разграничении количественных оттенков разных форм времени, традиция живой рус­ской речи уже явственно различала формы видов — совершенного и несовершенного, дифференцированных не только количественно, но и качественно, и возмещала видовыми различиями утрату былого мно­гообразия времени. С другой стороны, именно в светско-деловых и повествовательных стилях русского литературного языка (особенно энергично со второй половины XVII в.) проявляются смело и сво­бодно черты московского и даже областного диалектального просто­речия. Например:

1. Московские, вернее — южнорусские просторечные формы им. пад. мн. ч. существительных ср. р. на -ы, -и, -ии, -ъи: в письмах и бу­магах Петра I: бо.югы, бревны, вороты (т. VI, с. 171); деревьи (т. VI, с. 38); колесы, писании, писъмы (т. I, с. 17) и др. Эти формы получают особенное развитие и распространение в русском литератур­ном языке с Петровской эпохи². Ср. у В. К. Тредиаковского в «Раз­говоре об ортографии»: «Многие не токмо говорят, что проститель­нее, но и пишут: рассуждении, повелении вместо рассуждения, пове­ления *⁴.
   
2. Формы род. пад. множ. ч. на -ей (вместо старых -ъ, -ь) в су­ществительных жен. р на -а: пашей («Письма и бумаги Петра Вели­кого»), пулей (Посошков), — формы, еще довольно слабо проявив­шиеся к концу XVIII в., но умножившиеся к его середине³.
   
3. Формы род. пад. мпож. ч. на -ов, -ев от существительных ср. р.: примечаниев (указание Тредиаковского: «Разговор об ортографии», с. 223); трактованиев (письмо Бирона к Кантемиру); здоровьев («Экстракт», 1746)⁴ и др.; ср. также распространение окончаний -ов, -ев у имен существительных, от которых образуется форма им. пад. мн. ч. на -ья ⁵.
   
4. Еще не очень многочисленные, но характерные обнаружения
   

¹ См.: Булич С. К. Церковнославянские элементы в современном литератур­
ном и народном русском языке. СПб., 1899, с. 369—373.

² См.: Обнооский С. П. Именное склонение в современном русском языке.
Л., 1930, вып. 2, с. 112, 125, 126.

См. там же, с. 201. Впрочем акад. А. И. Соболевский утверждает, что эти формы «уже нередки в памятниках XVI—XVII вв.»:— В кн.: Соболевский А. И. Лекции по истории русского языка. 4-е изд. СПб., 1907, с. 179.

⁴ См. там же, с. 251—252.

⁵ См. там же, с. 275—283.

—